Читать книгу Два писателя, или Ключи от чердака - Марина Голубицкая - Страница 36

…Вот и все. За окошком туман и тьма. Лучше и не гадать, во сколько вернемся. До часу ночи наш автобус развозил по домам местных артистов, теперь мы едем среди спящего леса. В салоне горит желтый свет, неяркий, какой-то старомодный. Неутомимый Розенблюм горланит песни, ему вторят Нетребко и этот в черном, из Питера. Уже два часа ночи! Автобус плавно покачивает, я прикрываю глаза и итожу свидание: короткий миг наедине среди зеркал, недолгий разговор про цирк в театре, уже привычный комплимент цвет глаз и платья и насмешливый выкрик – «Браво, Иринушка, браво, бис!!!» – когда я выбежала на сцену, чтобы вручить режиссеру розу. Он ничего не спросил про мой текст. А подлость с карнизом считать за знак внимания? С меня вмиг слетает дремота. Проверить бы, сердится ли Лариса, они с Лерой весь день держались вдвоем и сейчас сидят рядышком позади нас. Оборачиваюсь к Ларисе, встав коленями на сиденье, и сообщаю, что ее предсказания сбываются, я что-то впечатала в свой компьютер, я занялась творчеством. Лариса отвечает мирно и мерно, меня смущает внимательный Лерин взгляд, мои речи предназначены для нее. Лера охотно подключается, говорит остроумно и точно, наш разговор начинается с ее будущей книжки и быстро сводится к анекдотам про общую знакомую. Я с головой погружаюсь в этот треп, я так и въезжаю в ночной город: стоя на коленях спиной вперед, поправляя сползающую на глаза шляпу.

Автобус кружит и кружит по улицам, пока шофер не сообщает с безразличьем крупье:

– Я ведь город не знаю, я – каменский.

Чувство ответственности тут же переполняет всех мужчин и старших женщин. Никто не ищет оптимальный путь. Все соревнуются в благородстве, составляют списки льготников и сходятся на том, что детей – детей Розенблюма! – в первую очередь. Детям четырнадцать и пятнадцать, дети безмятежно спят, их отец наконец-то угомонился, но мы выписываем первую длинную петлю по городу. Доставив Розенблюмов, начинаем развозить тех, кому далеко ехать. Это похоже на карманную игру «закати шарик». Путь наш подобен траектории шарика: едва приблизившись к центру, мы тут же скатываемся на окраину. Заправляет всем Джемма Васильевна, она останется на посту, пока стулья не вернутся в Дом актера. Я живу рядом с Домом стульев, мне остается лишь завидовать тем, чья луза оказалась по дороге. Уже вышли Андрей и Марина, пообещав позвонить Лёне, вышло трио: Чмутов, Лариса и Лера… В полчетвертого лжестудиец басит, что ему в пять утра ехать в Питер.

– Потерпите, еще женщин не развезли, – стыдят его, – Джемме Васильевне вообще на Уралмаш!

– Что-то я не припоминаю такого рейсика. Вы уверены, что самолет ровно в пять?

Я смотрю на часы и пугаюсь, что у деятелей культуры не все в порядке с хронометражем. Точь-в-точь как у моей Зойки! Начинаю нервничать:

– Регистрация уже идет! Выходите, ловите машину. Вы опоздаете на самолет! Ловите машину, здесь дешевле, чем в Питере.

– Да мне на поезд! – не выдерживает он моей заботы. – Я тут рядом живу. Просто обидно уезжать.

Значит, не такой уж он и питерский. Интересный мужик. Может, женщина ждет его? Джемма Васильевна не сдается:

– Возьмите вещи, мы подождем. Мы поедем мимо вокзала!

Он вынужден расколоться:

– Пять часов – это по-московски! По-местному в семь. Просто, прошу, довезите, здесь совсем близко.

Наш автобус, как дилижанс мопассановской «Пышки», вмиг заполняет атмосфера презрения. Мы подвозим питерца молча, холодно принимаем его «мерси» и вновь направляемся в центр. Я решаюсь:

– Теперь высадите меня.

– Позволь, Ирина, – не соглашается Нетребко, – я отвезу тебя лично, со стульями.

– Не надо со стульями! Я пройдусь – здесь всего-то квартал, и у нас охраняемый двор.

– Я никогда не прощу себе этого. Заворачивай, Вася!

В нашем дворе еще с Нового года мигает гирлянда. Замок в калитке выломан, в будке спит охранник, в его окошке электрический свет и остывающий чайник. На щите горят буквы «Охранное предприятие ЕГЕРЬ». В подъезде темно, безопасно и грязно, здесь живут пенсионеры и алкоголики. Федор Нетребко, поставивший «Золотого слона», провожает меня до квартиры, на верхний этаж. Нам приходится перешагивать через лужи. У дверей я благодарю его за спектакль, он оживляется:

– Еще бы спонсоров найти, на гастроли! Может быть, Леонид? Там с декорациями непросто…

В спальне подозрительно тихо. Пробираюсь на цыпочках.

– Ну, Ирина Борисовна, ты даешь…

– Как ты? Волновался?

– Пока Майоров не позвонил. Мы-то нормально, а Лёлька закашляла. Твоя мама звонила: не пропустите пневмонию.

– Почему пневмонию?

– Ну ты что, маму свою не знаешь? Ложись скорей, я уснуть не могу.

В понедельник в школе я издали замечаю, что у Чмутова на щеке алеет шрам – молодым кровавым полумесяцем. Он упреждает мой вопрос речитативом вместо обычного распевного приветствия:

– В темноте навернулся на железяку – вишь, как кстати: мне как раз на телевидении выступать.

Но в передаче шрама не видно, в передаче «Мой Пушкин» он играет арапа, вымазав черной краской лицо и руки.