Читать книгу Осенняя жатва - Марина Григорьевна Бойкова-Гальяни - Страница 4

Притопывая валенками на морозе, Махай досадливо шмыгал носом: «Ох, уж эти „новые“, когда приедут неизвестно, а дежурь через сутки. Ведь вот какая незадача, да и выпить хочется. Маленькая неделю снится. А что там выходные: всего день, шибко не разгуляешься!»

Тяжкий вздох вырвался из его груди. Ровно месяц назад стукнуло 68, только возраста не ощущалось. Был он высокий, сухой и кряжистый, белый, как лунь. Махай напряг мышцы рук – вот она, силушка, под тулупом играет!

Зимы в деревне были скучными, холодными; сельчане больше по хатам сидели. То ли дело весной: солнышко пригреет, скворушки станут пары искать, и скворечники обустраивать. А деревенские из домов на улицу повалят: кумушки по две, да по три кучками собьются, ну языками чесать про хвори, огороды, и невесткам косточки мыть. Хозяева из «новых» станут наведываться на выходные компаниями – им тут и шашлыки, и банька с веничком.

После баньки рассядутся в гостиной с заморскими напитками ─ висками-джинами (ничего хорошего, чистый самогон, но из красивых бутылок), тут и деду перепадет.

Не то, что бы Махай не мог себе купить вожделенной выпивки, платили ему хорошо, но по крестьянской своей бережливости дед откладывал на «черный день». К тому же, кто он такой, чтобы тратиться на баловство себе. Вы думали, Махай жмот? Ничего подобного. Случится, найдет на него, так – Эх, ма! Один раз живем! – пойдет он тратить деньги; подарков накупит жене, детям (сыну и дочери) и внучат не обделит. Дети с внуками живут в городе, но не забывают, приезжают проведать стариков. Славные у них дети, правда, славные, Вот и соседка иной раз скажет: «Хорошие дети у тебя, Махай».

Вообще-то зовут его не Махай, а Илья, но смолоду пристала к нему эта кличка, так и зовут все Махаем, а настоящее имя забыли. А почему Махай? Тут своя история.

Почитай, годов сорок минуло. Жил в деревне один чудак, местный лесник, зверушек нянчил, словно деток малых: домой тащил кошек, собак бездомных, даже совенка брошенного из лесу приветил. В ту пору сынок в школу ходил, с утра до вечера стих учил про деда Мазая с зайцами – бубнил, хоть из дому беги.

Илья, тогда еще молодой, глупый, возьми и брякни:

– Леха, ты чисто Дед Махай со зверушками!

И ведь как сказал! Важно так, гордо. Уверен был, что убьет егеря интеллектом.

А тот его на смех поднял:

– Ну, – говорит, – и грамотей. Сам ты и есть Дед Махай.

Вот конфуз!

И стал Илья смолоду дедом, да еще Махаем. Теперь так привык, что назови Ильей, не откликнется. Небось помрет, крест поставят и напишут: Здесь лежит Махай, пускай земля ему будет пухом!.

Вы думаете, ему обидно? Да, нисколечко, ведь это любя. Уважают его в деревне, не то, что некоторых.

К примеру, живет «в концах» Валерьян, старый, ровно пень гнилой, и никто не вздохнет о нем, хоть он помри. Потому, что живет он «ни рыба, ни мясо», абсолютный ноль, сыч бездушный с замороженным сердцем. Не любят Валерьяна на селе: жена и та ушла, потому, что лучше одной, чем с «пустым холодильником» серые дни считать. А к Махаю люди тянутся, потому что мужик он душевный и совестливый. Например, соседке поможет и забор поправить, и другую какую тяжелую работу сделать, ведь одна она, как «одинокая гармонь».

Теперешнее поколение сразу начнет ухмыляться: мол, не просто так дед к бобылке захаживает. Только на деревне знают, что Махай не такой, что он настоящий – верный и добрый. Всю жизнь душа в душу с Аринушкой. Дед смахнул рукавицей слезу:

– Ну и мороз, слезы из глаз вышибает.

Да нет, он не плачет. Только…

Вспомнил жену и расстроился. Уже второй год занемогла, сердешная. Страшно подумать, что оставит она его первая, и будет один, как палец корявый, да какой там палец, сучок засохший. Спаси, боже праведный. Есть сказки про исполнение желаний. У него одно желание, жила бы Аринушка.

Когда-то дочка пытала его про любовь, настоящую, как в кино. Тогда он лишь плечами пожал:

– Настоящая любовь в том, чтобы беречь друг друга. Жалеть.

Но дочка не унималась:

– Вот ты, отец, с юных лет живешь с мамой, тихо и гладко у вас. А любовь – это буря, безумство. Заботы, быт – такая скука… Неужели ты не совершал необыкновенных поступков ради возлюбленной? Хоть в школе?

Дед улыбнулся, вспоминая разговор с дочерью, и призадумался: Безумства? … Интересно, считается ли безумством его тот поступок? Что сказала бы дочка?

Давненько это было. Случился приступ аппендицита, попал Илья в больницу. Доктор там молодой, очень строгий. Сразу после операции заволновался Илья, скоро ли домой отпустят. А доктор сердито нахмурился:

– Вы, молодой человек, только из операционной, так что лежите не задавайте глупых вопросов. А когда выписывать, мы уж сами решим.

Прошел день, потом ночь, а сон не идет, в голове беспокойство о жене. Время тянется, словно резина. Утром доктор пришел, осмотрел его и сказал, что все идет как надо. А к ночи совсем тошно стало. Грустно, хоть плачь.

Выглянул в коридор – дежурная медсестра дремлет, положив руки на стол. Больше – никого! Еле дыша, прокрался мимо, осторожно спустился по лестнице. Тихо! С колотящимся сердцем, отодвинул засов, толкнул дверь, и вышел на улицу, как был, в пижаме, хорошо не зима.

Помнится, возликовал тогда, что нынче Аринушку увидит. Прикинул: до деревни из райцентра одиннадцать километров, всего около трех часов пешего хода. Учесть ноющий бок, часа четыре от силы. Но расстояние и боль – сущие пустяки. Разве может такая мелочь удержать любящего человека?

Вот только не попал Илья домой; на полпути настигла беглеца санитарная машина и отвезли его… в психушку.

Пришлось потом Аринушке выручать непутевого. Вот вам и безумства: срам один. Стыдили его, дурака, врачи; супруга посмеивалась, хотя видел он, что довольна и горда чувством мужа.

Сейчас, если бы дочка спросила, как он любовь понимает, он бы ответил:

– Ничего не надо, только помереть в один день.

Махай потопал ногами, постучал валенком о валенок: Ну и ночка выдалась: мороз, аж ноздри слипаются, брови и те льдом покрылись, знать, близко рассвет. Вот и фонарь зажгли. Дело к утру, можно бы и маленькую в тепле выпить, но расхотелось что-то.

Да-а. Жена любимая так и состарилась вместе с ним, а ведь только жить начали, когда детей вырастили. И по санаториям не успели поездить. Да ладно, небось, не в этом счастье.

Дед посмотрел на часы: скоро, скоро его сменят.

А вот и Вася, напарник. Не сидится в теплом «скворечнике».

Молодой парень в военном тулупе подошел к Илье, и, вытащив из черной пачки сигарету, щелкнул зажигалкой:

– Скоро домой, меньше двух часов осталось. Ты, дед, шел бы, погрелся, чайку попил. Кипяток свежий.

– Успею. Денек грядет морозный! Хорошо!

– У смены он будет хлопотным. Звонил хозяин: гулять будет по полной. Олигархи, как в прошлый раз, девок привезут. Умеют веселиться, черти! – он восхищенно покачал головой, – чтоб я так жил!

– Управы нет! А молодежь, вроде тебя, смотрит. Вот ты, хороший парень, а туда же. Чему завидуешь? Ну, напьются, малолеток накачают алкоголем, а то и наркотиками.

– А ты не завидуешь? Небось, каждую копейку считаешь. Что ни говори, богачом быть здорово! Помнишь зиму, когда девку голышом на холод выставили? она еще пальцы на ногах отморозила? И что? Ты думал, наш хозяин в тюрьме сгниет? Шиш.

– Безнаказанность. Ничего, перед Богом все ответят.

– Скажите, прям Святой Махай! – Васька засмеялся, – Ладно, идем в будку.

Дед мотнул головой:

– Не нравятся мне эти гулянки. Разврат! Какую девочку нынче искалечат? Где Господь, почему смотрит на это?

– Жди ответа. Мы на земле живем, здесь и гадим! – парень хохотнул. – А я бы развлекся с сикалками. Так развлекся, потом неделю бы девки на четвереньках ползали.

– Ремня хорошего! На четвереньках. Совесть есть у тебя?

– В штанах моя совесть, – Васька хлопнул себя по бедрам, и зашелся смехом, довольный собой.

– Тьфу! – Илья плюнул ему в ноги, и, бросив оземь форменную ушанку, пошел прочь.

– Стой, дед, ты чего? Обиделся? А смена?

– Скажи бывшему хозяину, я более у него не работаю. Так и передай слово в слово: Бог на небесах видит злодеяния. За все ответит сволота. Передашь?

Парень растерянно мялся.

– Ничего ты не скажешь. Бессловесный. Понимаю. Работа. Ладно, живи.

Дед глубоко вздохнул и, махнув рукой, заспешил домой, – ну их всех.