Читать книгу Дар великой любви, или Я не умею прощать - Марина Крамер - Страница 4

Никогда я не боялась ночевать одна в собственной квартире. Никогда. Однако эта ночь стала форменным кошмаром. Я закрывала глаза и тут же видела сатанинскую ухмылку Алекса. Это было абсолютно невыносимо. Стакан коньяка, опрокинутый залпом, не принес облегчения – видение стало только отчетливее. Я дохромала до кухни и взяла сигарету. Не включая свет, закурила, забившись в угол. Тишина давила на виски, хотелось музыки – громкой, такой, чтобы заглушила мои мысли. Но ведь – ночь…

Сбросив полотенце с тарелки, на которой еще оставались три кусочка пирога, я неожиданно для себя смела их все, запила холодным чаем, забытым на столе в чашке, и окинула темную кухню взглядом в поисках еще чего-нибудь съестного. Со мной случались такие ночные «припадки», когда после сильного волнения или какой-то неожиданной ситуации я уничтожала все, что можно найти в холодильнике. К счастью, это никак не отражалось на моей фигуре. И если уж быть до конца честной, то в холодильнике обычно мало что можно найти по причине моей вечной занятости. Если бы Марго не следила за тем, что я ем, то, наверное, я забывала бы об этом совершенно. Она же, не будучи обременена необходимостью сидеть в офисе, занималась домашним хозяйством, готовила и всегда приносила что-то мне, если вдруг я не могла зайти к ним после тренировки. Единственное, что никогда не выводилось в моем доме, это абрикосовое варенье. Намазав им найденный в хлебнице относительно пригодный кусок хлеба, я окончательно успокоилась, выкурила еще сигарету и поковыляла в сторону спальни.

Следующие две недели я провела в буквальном смысле слова в осаде. Начать с того, что ко мне регулярно заезжал Михаил Борисович с охраной. Я заперла дверь изнутри на все замки, набросила еще цепочку и вообще прекратила подходить к ней. Глядя в окно, убеждалась, что это он. Я перестала отвечать на телефонные звонки, потому что объясняться тоже не хотела. Марго купила мне новую симку для мобильного, и я со спокойной совестью выбросила прежнюю, сообщив новый номер только партнеру и родителям своих воспитанников.

Алекс не появлялся больше – зато пару раз позвонил Марго, и она после этих звонков приходила ко мне больная и измученная тревогой за мужа.

– Скажи Джефу! – настаивала я, но Марго упрямо мотала головой и отказывалась.

– Нет, Мэрик, не буду. Как ты не поймешь, что мне просто стыдно, что бывший муж лезет в мою жизнь, распоряжается, угрожает и вообще ведет себя как идиот?

Я на самом деле не понимала: что такого, если Джеф узнает об угрозах Алекса? Наоборот – он сможет хоть как-то просчитать возможные шаги, ведь не зря они работали вместе столько лет. Однако подруга моя стояла на своем. А уж упрямства у нее почти столько же, сколько и у меня.

Настойчивость поклонника стала пугать меня. После маниакального преследования Кости я хорошо знала, чем заканчиваются подобные ухаживания – едва осталась жива, просидев достаточно большой срок взаперти в доме мужа. Разумеется, я не думала, что пожилой мужичок, воспылавший ко мне страстью, способен на подобное, но и ощущение собственной беззащитности мне совершенно не нравилось.

Если бы знать, как сильно я ошибалась в отношении старого чудовища…

Михаил Борисович начал подъезжать к зданию клуба аккурат в тот момент, когда я заканчивала работать. Разумеется, я проигнорировала запрет врача на тренировки и после снятия гипса вышла на паркет. Привыкшее к нагрузкам тело сразу включилось в процесс, и, хотя нога по вечерам заметно опухала и болела, я быстро восстанавливала форму. Единственное, что меня нервировало, – вот эти визиты престарелого ловеласа. Я изо всех сил старалась держаться в рамках и разговаривать максимально корректно, однако Михаил Борисович становился все более настойчив и все чаще позволял себе вольности вроде поглаживания щеки, например. Меня перекашивало, я шипела и отпрыгивала, как кошка, и с трудом уговаривала себя не обострять ситуацию – два охранника наблюдали за происходившим. Не думаю, что они остались бы безучастны, реши я отвесить ухажеру пощечину. Они не выражали явной агрессии, но по взглядам я прекрасно чувствовала – нельзя делать ничего, что могло бы эту агрессию вызвать. Им все равно – женщина я или мужчина. А Михаил Борисович уже не ограничивался краткими визитами. Он писал мне по мэйлу длинные пошлые признания в любви, прикладывал туда какие-то жуткие порноснимки, призванные, видимо, убедить меня в том, что он еще о-го-го. Я боялась входить в почтовый ящик, боялась открывать письма, мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Разумеется, справиться с ситуацией у меня не хватило сил.

Напряжение оказалось таким, что я сорвалась и ушла в трехдневный запой, испугав Марго. Та решительно взялась за меня, вызвала врача из частной клиники, он поставил капельницу, вывел меня из состояния алкогольной эйфории и серьезно сказал:

– Девушка, подумайте о себе. Вы не всегда будете молоды, ваш организм в один момент просто откажется перемалывать весь тот алкоголь, что вы в него заливаете.

Ох, как же мне было стыдно… Действительно, выгляжу настоящей алкоголичкой, да и наследственность у меня та еще. Нет, пора заканчивать.

Марго с той же решительностью собрала все имевшееся в моем доме спиртное и вылила в раковину, не смущаясь ни ценой, ни качеством напитков. Последним шагом по моему отрезвлению явился билет «Москва – Барселона» и квитанция, подтверждавшая оплату однокомнатных апартаментов на месяц.

– Что это? – удивленно рассматривая все это, спросила я, и Марго объяснила:

– Это, малыш, твой отпуск. Отпуск, оплаченный деньгами за последний роман. И не надо говорить, что тебе жаль тратить их на такую ерунду – я просто не желаю смотреть, как ты сидишь тут и убиваешь себя. Поезжай, отдохни и подумай. Возможно, к твоему приезду все как-то утрясется.

Я не стала спорить и возражать.

Оказывается, Испания так и осталась для меня родным домом. Живя здесь, я стремилась узнать и понять ее душу. Очень скоро я стала здесь своей – в том городе, от которого когда-то защемило мое сердце. У меня появились любимые скверы и кафе, привычные магазины и маршруты прогулок, меня узнавали продавцы зелени и оливок, а фрукты без скидок я бы уже и не купила – была постоянной покупательницей и научилась вести с торговцами практически на пальцах быстрые, но расслабленные диалоги о родственниках, праздниках и погоде.

Испанцы встают рано – пока не жарко – и работают до полудня. В двенадцать все лавки и магазины закрываются на сиесту, в редком кафе можно попросить воды или сока – обычно все лениво дремлют в тени. Да и кто будет есть на такой жаре? Примерно часа в три-четыре дня все двери снова открываются – люди идут с работы, покупают продукты для вечерней трапезы, которая здесь, по сути, единственная и главная за день, а значит, возведена в абсолют.

Вечером нарядные пожилые бабушки прогуливаются с собачками и детьми, делятся рецептами паэльи, а многочисленные бары и рестораны, тремя четвертями вынесенные на улицы, горят уютными огнями для тех, кто предпочитает ужинать не дома, а с друзьями на воздухе. Здесь принято встречаться семьями, за одним столом часто легко находят язык представители всех поколений. Самая распространенная картина – несколько молодых подруг с мужьями, детьми, свекровями ужинают в ресторане. Вокруг них все заставлено колясками, а воздух раскален и буквально звенит от их голосов – разговаривать тихо испанцы, увы, не умеют.

Я же, как и раньше, предпочитала тихие ресторанчики у моря. Костя, выросший на берегу Севана, в свое время учил меня правильно есть свежую рыбу и всегда брал кувшин сангрии. Весь этот кувшин он заставлял меня выпивать практически в одиночку – говорил, кажется, все же в шутку, что пьяная я по темпераменту совершенно сливаюсь с испанцами. Мы часто смотрели футбол в любимом баре со старичками-болельщиками, потом шли по торговой улочке, глазея на таких же, как мы, праздношатающихся гуляк. Сверху с белоснежных балконов, засаженных геранью, за нами наблюдали добродушные и важные испанские бабушки. К слову сказать, со всех балконов на меня привычно смотрела Дева Мария. Ее незримое и спокойное присутствие убеждало меня, что этот мир – мой настоящий мир, мой дом, путь к которому я нашла через столько лет скитаний, – никогда не оставит меня, мне надо просто верить. Если бы не Костя, я никогда не покинула бы эту страну, ни за что не уехала бы, не сбежала. Но муж убил во мне что-то, искромсал мои светлые воспоминания, и даже через несколько лет я так и не смогла воскресить свои чувства.

Вставала я поздно и сразу шла на набережную. Здесь немыслимо носить черную или серую одежду, которую я не снимала дома, в России. Моими привычными цветами стали белый, красный, синий – цвета настоящей морячки. Белые брюки и туфли оставались чистыми даже после прогулки. Я сразу же купила себе мягкую широкополую шляпу и такую же плетеную сумку через плечо – для рынка.

Барселонский рынок Боккерия – одна из главных достопримечательностей города, как ни банально это звучит. Здесь его пульс и настроение чувствуются очень остро. Рынок – мир в мире. Особенно рынок южный, испанский. О нем можно написать роман в романе, но ведь у нас совсем другая история, да? Возможно, когда созрею, непременно использую это в одной из своих книг, кто знает…

Я всегда покупала сыр, пристрастившись даже к овечьему, овощи-фрукты, иногда мясо. И обязательно – свежую рыбу. Готовить я ее правильно не умела, но быстро научилась нехитрым приемам – лимонному соку и соли. К слову сказать: я так и не полюбила испанскую кухню по-настоящему и продолжала готовить по наитию из местных продуктов совсем простые блюда – жарила мясо, запекала на решетке рыбу, тушила овощи. Для меня, природной лентяйки, готовить для себя одной равносильно подвигу, однако здесь я даже не замечала, сколько времени трачу на обед или ужин: это приносило мне удовольствие.

Рынок находится как раз рядом с главной рамблой всей страны – эдакий живой южный вариант московского Арбата. Сюда я всегда заходила за цветами, покупая их у одной и той же женщины – тучной бразильянки. У нас с ней не было ни одного общего языка, но она сумела рассказать мне, что в Бразилии у нее остались дочь и зять, дочь у нее – повар, а зять ничем не занимается, даже не ловит рыбу – только поет. Рядом с ней стоял человек неведомой раньше мне породы – птичник. По всей улице стояли торговцы живым поющим товаром в клетках. Барселонцы покупали птиц, как и цветы, – часто для удовольствия, в подарок или просто для радости. В моем детстве этот процесс был сложным, назывался «завести животное», часто сопровождался детскими слезами и разговорами об «ответственности». Здесь же слово «ответственность» отсутствует как в языке, так и в людях – слово, подразумевающее что-то тяжелое, просто не находит себе места в их сердцах, под этим соленым солнцем.

Ветер дул с моря постоянно – и даже мне, не умевшей отдыхать, здесь легко и свободно. Ветер задирал скатерть, уносил то салфетку со стола, то мою шляпу – а я не злилась, не раздражалась, впервые в жизни поняв, что эти мелочи лишний раз заставляют улыбнуться, но не более. Тот ресторанчик, куда ходила ужинать, я мысленно называла «поплавок» – он находился на самом краю пляжа, к слову сказать – пляжа довольно нового, так как раньше у Барселоны – страшно подумать! – не было никакого пляжа, только порт.

Я проводила дни совершенно бездумно. Я даже забыла о том, что где-то есть Москва, где-то на сером холодном ветру у меня остались Марго и Джеф, партнер Виктор и мои подопечные, которых теперь он вынужден тренировать один.

Здесь же были легкие цветные браслеты, истертые песком ноги, постепенно раскрывающееся свободное осознание того, что все в мире бывает по-разному. Надо только понять и захотеть. Очень сильно захотеть. Стоя ночью на маленьком, закрытом от чужих глаз балконе, я смотрела на огни города, который никогда не смогу понять, которому я не нужна, но который так жадно люблю и желаю быть принятой – вместе с прочим мелким морским мусором – ракушками, огрызками, бумажками, заодно и со случайными девочками-мечтательницами, возжелавшими быть особенными, другими, проскочить через сито времени и пространства вместе с песком, не замеченными строгим взглядом неумолимой судьбы.

Мысль о том, чтобы вернуться сюда, не приходила в мою голову – я прожила этот этап жизни. Ничего невозможно прожить дважды. Любить Барселону отныне я буду издали.