Читать книгу Бритые яйца. Или обо всём-всём-всём - Марина Леванте - Страница 13

Был у меня когда-то знакомый по фамилии Педрищев. Буква «Д» в середине его фамилии делала её какой-то неприличной, но зато полностью или почти соответствовала его натуре, до неприличия непорядочной. Конечно «Т» украсила бы то, что не скрывала «Д», но для окружающих это было неким предупреждающим знаком при знакомстве с этим человеком.

Познакомился я с Педрищевым, когда работал в экологическом вузе. Он там не учился, хотя прекрасно знал прописную истину, о том, что ученье свет, а не ученье тьма, потому, как расскажу потом, и следовал этому принципу или как принято было в советские времена, выходцем из которых, он, кстати, являлся, выполнял заветы Ильича – учиться, учиться и ещё раз учиться. Но об этом тоже чуть позже.

А в то время нашей совместной работы, он преподавал учащимся этого вуза политологию, стремясь сделать из них грамотных политологов. Не совсем понятно было, зачем нужно такое огромное количество специалистов именно этой профессии, у нас в стране их и так было и есть всегда хоть пруд пруди, а какой от них толк, тоже хорошо известно тем, кто мало-мальски разбирается в политике, и видит по ситуации итоги их работы. А ситуация такова, что даже бедный Педрищев, бедный потому что, как любой педагог этого государства много не зарабатывал, вынужден был ещё и кропать под крышей этого учебного заведения свою докторскую диссертацию, пытаясь таким образом выйти на более высокий бюджетно-финансовый уровень.

Несмотря на то, что на тот момент Вячеславу Николаевичу было уже 60 годков, звания профессорского он не имел. Ну, мало ли у кого как складывается жизнь, а учиться никогда не поздно – это ещё одна прописная истина, которой тоже следовал преподаватель политологии, но и на этом он не останавливался.

Так как мечтать не вредно, а даже порою очень даже полезно, то, сидя в кабинете на своей кафедре, в свободные от преподавательской деятельности минуты, а когда и часы, мечтал будущий профессор о том, как защитив докторскую, станет ни кем-нибудь, а прорабом на стройке. Это была его заветная мечта. Правда, с какого времени он стал думать о таком, я так и не успел от него узнать. Зато живо представлял себе этого уже пожилого человека, с дипломом в обложке с красным тиснением подмышкой, в телогрейке или в рабочей спецовке, и в защитной каске на голове, с трудом переставляющим ноги, ибо не всем удаётся к своему личному финишу подбежать со скоростью 20 километров в час в надетых шипованных кроссовках, разорвать ленточку победителя и аккуратно улечься в гроб, уперевшись в деревянную стенку ещё здоровыми ногами. Как уже говорилось, и жизнь складывается у всех по-разному, и здоровье соответственно у всех разным бывает, а в пожилом возрасте редко, кто способен похвастаться молодецкой силой, что у юного Геракла.

Вот и Вячеслав Николаевич не имел никакого отношения ни к пресловутому Гераклу, ни к Пелопе или Пелопсе, победившем в гонке на колесницах жестокого царя Эномая, потому что тут его мать-природа обошла стороной, наградив каким-то недугом, от чего он еле-еле доходил до нужной ему остановки троллейбуса, и так же тяжело поднимался в пассажирский салон, чуть не руками занося по очереди каждую свою ногу на следующую ступеньку этого вида городского транспорта.

Так что, о какой он там прорабской деятельности думал, я даже не знаю, но, во всяком случае, мечтал, что бывает иногда полезно и даже для здоровья.

Мне же о своих будущих планах на жизнь он сообщил, когда однажды мы вместе с ним в одном купе поезда возвращались с работы домой. Вячеслав Николаевич жил тогда в Подмосковье, а я тоже чуть позже, его же молитвами, присоединился к нему, вернее к жизни вдали от столичной суеты.

***

Громыхающий поезд, за окном которого мелькали почти деревенские пейзажи, перемежающиеся с высотными домами и городскими супермаркетами, увозил нас всё дальше от Москвы, в сторону нашего теперь обоюдного места проживания. Коллега, преподаватель политологии, вот-вот доктор политических наук, профессор и будущий прораб внимательно рассматривал картины, что рисовала поздняя осень, уже давно сменившая жаркое лето, периодически что-то высматривал в своём планшете, аккуратно стоящем на его больных коленях. Потом снова выглядывал в окно, пытаясь увидеть то, что было не видимым для меня и для других пассажиров вечерней электрички, стилизованной под комфортабельный поезд. Снова что-то, куда-то нажимал в своём походном компьютере. Краем глаза я видел, как он тщательно выводил в поисковой строке главной интернет-странички полное название своего учебного заведения, в котором обучал студентов. Так ничего и не найдя, что хотел, Педрищев, неожиданно хитро прищурив один глаз, обратил свой взор на меня, а так как я уже считался его почти доверенным лицом, то решил доверить мне тайну всей своей жизни, сделав широкий жест рукой, взмахнув ею, словно крылом птица, он указал мне на что-то там за окном, что в тот момент мы проезжали на полной скорости уже разогнавшегося, разгорячённого поезда.

Это было то самое местечко, где проживал Педрищев со своей женой, потому что иногда он по какой-то причине, о которой, конечно же, он скромно умалчивал, перекантовывался у одного из своих сыновей. Их у него было двое. А в том месте, или недалеко от него, где на 13-м этаже недавно построенной высотки, ютился муж со своей женой, шло строительство аж, целого жилого комплекса, который и привлёк внимание Педрищева, о чём он и пожелал поговорить со мной в тот раз. Ну, или почти открыть свою душу, поведав о самом сокровенном.

***

Сквозь грохот металла, производимый трущимися железными ободами колёс электрички я пытался понять, в чём же заключается гениальный план моего знакомого, глядя в мелькающую черноту вечернего пейзажа за окном, внутри которого расположился весь необъятный фронт работ будущего прораба и нынешнего кандидата политологических наук. Чем больше я пытался вникать в его грандиозные планы, тем больше не верил своим ушам, думая про себя, что это песня ни о чём.

Но так не думал Педрищев! Он чётко видел перед собой цель, в виде возведённых к небу многоэтажек и так и брошенных на какой-то там стадии строительства, которую должен был закончить он, новоиспечённый прораб и уже доктор политологических наук, что, несомненно, будет в помощь его строительным знаниям. Где не пройдёт прораб, там пролезет политтехнолог. Потому бояться точно было нечего.

И, уже войдя в раж, Вячеслав Николаевич, забыв правила приличия и свою манеру говорить так, чтобы желательно никто и ничего не услышал из сказанного им лично, а тут уже по секрету всему свету он вещал на всю электричку о том, как он на хорошо что ещё стоящих стенах, учитывая сроки их постройки, этого комплекса многоэтажек, наклеит обои, там же, но уже внутри стен возведёт другие, предназначением которых станет, из одной каменной коробки сделать двухкомнатную или даже трёхкомнатную квартиру. Потолки этот прораб уже мысленно обвесил проводами, и даже прицепил к ним не контрольные лампочки, а дорогостоящие люстры, то есть провёл свет каждому жильцу, ни одного из которых не видно было ещё даже на горизонте этого микрорайона. Зато Педрищев уже шагнул дальше в своих мечтах о своей новой деятельности. Он стеклил балконы и лоджии, укладывал на не существующую ещё бетонную стяжку полы с подогревом, устанавливал не просто ванны, а ванны с джакузи, родившийся в нём давно прораб всё делал по европейским стандартам, не даром же он был знатоком политтехнологии и знал, как есть у «них», и как должно быть у «нас».

Короче, всё бы ничего, но только я видел всю эту красочную картину несколько в ином свете, зная всю экономическую ситуацию нашей страны и её перспективы на будущее, потому что они касались и меня лично в том числе, а для этого даже докторскую по политологии защищать не надо было. Я слышал, только уже не умные речи профессора и прораба вместе взятых, в которых раздавался мощный визг электропил и грохот работающих автокранов, а видел перед собой ноги Педрищева, которые он с трудом таскал за собой, пытаясь занять позу поудобней, садясь на жёсткие сидения в электричке, потому что боли в спине тоже не забывали напоминать о себе, о том, что давно не молод, а почти что даже стар, в свои шестьдесят. Но юность, что обычно играет в том месте, которое располагается у человека между спиной и его ногами, не давала покоя не только Вячеславу Николаевичу, стремящемуся к высотам науки и техники, но не умеющего нормально справляться даже со своим планшетом, твёрдо стоящем на его больных коленях, в котором при желании всё было находимо, и совсем не обязательно было, чтобы убедиться, в том, что твоё рабочее место всё ещё живо, заводить в поисковую строку полное название учебного заведения, в котором ты работаешь, а потом, затаив дыхание, будто охотник, поджидающий свой первый трофей, думать, откроется страница или нет.

И этот момент мне тоже не совсем был понятен в планах Педрищева. Потому что, если он думал руководить работами, не выходя из своей собственной квартиры, находящейся на 13 этаже, хоть и достроенной уже высотки, считая, что это и есть его прорабская деятельность, то он же, как показывает практика, с трудом находил своё старое место работы, не говоря уже о новом, и просто, обо всём остальном в интернет-пространстве в собственном планшете.

Хотя, это и было то, единственное здравое зерно в его мечтах, учитывая его возраст и ноги с коленями-сидеть, подперев голову кулаком, словно у себя в кабинете, на кафедре, но у себя в квартире, и оттуда командовать нанятой бригадой рабочих, крича, как сейчас в электричке, чтобы все услышали, не только он сам «Вира…! Майна…!» А потом мысленно попытаться пробежаться по стройплощадке в надетом на голове защитном шлеме, и всё же не угодить под строительный кран, угрожающе размахивающий железным крюком, на котором закономерно не будет ничего надето, ибо и стройки тоже не будет, сколько не мечтал бы об этом Педрищев, мня себя великим инженером-строителем.

Можно было бы предположить, что не всё так безнадёжно в его мечтах стать прорабом, имея такие больные, почти не ходящие ноги, ведь есть же спортсмены-инвалиды, которые сидя в своих колясках даже участвуют в паралимпиадах, и даже добиваются каких-то спортивных результатов на своём уровне. Но вот именно, что на своём. А Педрищев решил залезть даже не в инвалидное кресло, а на последний этаж возведённого не им, но доведённого им лично до ума, дома, в своих бесплодных мечтах и фантазиях.

А, если отставить в сторону эту наиболее удобоваримую или приемлемую идею, если бы не знание компьютера кандидатом политологических наук на уровне начинающего пользователя, а только на минуту представить, как он самолично будет руководить своими планируемыми работами, то возникает единственное желание, плотно закрыть глаза, как в далёком детстве при виде ночного кошмара, чтобы не лицезреть жуткую картину происходящего, в которой прорабу Педрищеву, как лучшему комику двадцатого столетия Чарли Чаплину, будут падать на голову вёдра с красками, следом, даже без посторонней помощи, он своими бедными больными ногами, пытаясь удержаться на плаву, будет скользить по липкому полу, словно намазанному сливочным маслом, садиться на шпагат и уже в такой позе, даже без разгона, вылетать на маленький островок недостроенного балкона или лоджии, которые он планировал застеклить или даже сделать продолжением одной из комнат недоделанной квартиры недостроенного дома.

Потому что, та самая экономическая ситуация в стране не дала возможности закончить кому-то начатое, не говоря уже о том, что у народа, для которого так старался ставший, после своего благоустройства, реальным инвалидом Педрищев, банально нет денег на покупку элитного жилья, коем названы были эти коробки с новомодными квартирами-студиями, больше напоминающие русский хлев, а не европейский стандарт, ни даже малобюджетного. Но, видно именно этот момент, упадок экономики, и промечтал великий сеятель и новатор, кандидат политических наук Вячеслав Николаевич, успевший только с помощью жены пробить и освоить ниву риэлтерской деятельности, которую, собственно, и желал совместить с прорабской.

Но, если учитывать то, как он сражался за сдачу в наём и продажу квартир от фирмы, в которой трудилась его жена, пока муж готовился к защите докторской, то вряд ли у них, что-то дельное могло бы получиться при любом раскладе.

И это я уже знал не понаслышке и не из уст самого политтехнолога, который всю свою сознательную жизнь только и занимался тем, что наводил тень на плетень, а потом сам же и расхлёбывал ловко созданные им ситуации.

Как и в случае со мной. Это и была как раз та история, когда я молитвами Вячеслава Николаевича оказался в глуши и вдали от столицы.