Читать книгу Детский мир - Марина Ли - Страница 4

Один игрок произносит какое-либо утверждение. Любое. Например – вчера был дождь. Другой игрок должен сказать, правда это или ложь. После ответа наступает его очередь придумывать вопрос. Вопросы могут быть самые разные, эта игра отлично развивает фантазию и расширяет кругозор.

Глубокой ночью, когда я уткнулась лицом в пахнущую свежестью и стиральным порошком тощую подушку. Когда мои рёбра с удивлением привыкали к твёрдой, как доска, кровати, а плечи не могли расслабиться под тощеньким одеялом, я думала не о том, что жизнь встала с ног на голову. И не о том, что бесконечно длинный день, наконец, подошёл к концу. И даже не о Цезаре или Тоське. И нет, не о том, что Зверь с Товарищем явно имеют на меня какие-то планы… Нет, ни о чём из этого я не думала. Я вспоминала слова Сашки о том, что этим вечером я должна быть в Башне иначе Мастеру Ти, который больше не был моим Мастером, очень и очень сильно не поздоровится. И эта мысль заставляла мои губы растягиваться в улыбке.

Той ночью мне снилось что-то лёгкое и воздушное, как пирожное безе. А ещё смуглая рука на талии. И эта талия была моей…

Проснулась я с лёгким чувством голода и сердцем, застрявшим в горле. Необычные и волнительные ощущения надо сказать. Всё-таки не есть подолгу до этого мне не приходилось. Но другое чувство было гораздо острее голода.

Лёшка уже вернулась из комнаты, которую мне ещё предстояло посетить, и зевая яростно и весьма заразительно, попыталась сказать:

– Ам ыо ада… – тряхнула соломенным гнездом, в которое за ночь превратились её волосы. – Вот гадство. Я так не выспалась.

– Я догадалась, – рассмеялась я в ответ и заставила себя выбраться из-под одеяла. Вроде же говорили, что Детский корпус на юге, а холодно здесь по утрам было, как на самом настоящем севере. – Что сказать-то хотела?

– Нам в Доме надо новый аккаунт зарегистрировать… Вряд ли нам теперь разрешат старой Книгой пользоваться. Как думаешь? А? У меня, конечно, не так много лиц… Но жалко.

Я схватила вафельное казённое полотенце и, погрозив Алевтине пальцем, предупредила:

– Одна в Дом не смей соваться. Я у Зверя спрошу, что там с нашей Книгой лиц и как лучше поступить…

Расслабленное утреннее настроение стремительно рушилось, как карточный домик, не выдержавший заигрываний беспечного сквозняка.

Лёшка сказала про Книгу лиц, а я поняла, что осталась без средств к существованию. Я теперь точно не смогу воспользоваться моими многочисленными элами и пэпами… Наверное, проще забыть о том, что где-то там, в другой вселенной у меня остались вожделенные виртуальные деньги…

Облокотившись руками о раковину, я придвинулась почти вплотную к зеркалу и прошептала:

– Всё из-за тебя, Сашка!

Закрыла глаза и, прижавшись лбом к холодному стеклу, попыталась вспомнить, сколько золотых у меня было с собой, когда я выходила на свою неожиданную охоту за сладостями. Которая потом так внезапно обернулась билетом в новую жизнь. И эти размышления меня совсем не радовали. Абсолютно. Как и понимание того, что посещение Дома впервые в жизни стало насущной необходимостью, а не досадной обязанностью.

– Я им Лёшку не отдам, – поклялась я зеркалу, решительно отбросив воспоминания о том, как я однажды решила сходить в Дом без Сашки. – Обойдутся. Без сладкого.

Дело было тем жарким летом, когда над Кирсом пролетал кометный дождь, и пасмурные душные дни ничем не отличались от изнурительных в своей жаркой серости ночей. Кирс задыхался, плавился, словно свеча на праздничном торте. В густом и дрожащем словно желе воздухе не было и намёка на прохладу.

А Цезарь решил устроить мне экзамен по всем предметам сразу. Признаться, тогда я впервые задумалась над тем, почему он так жесток, так непоколебим, так настойчив в своём желании видеть меня лучшей во всём. Если кто-то из моих немногочисленных репетиторов намекал на то, что я выложилась в последнем реферате всего лишь на сто пятьдесят процентов, Сашка усиливал мне нагрузку. Лишал прогулок и отбирал рукоделие. Я сутками сидела в библиотеке, не спала неделями, загибалась, действительно загибалась, от переутомления… И при всём при этом я была благодарна Цезарю за то, что он так строг. Потому что будь он мягким и ласковым я бы, наверное, кончила как Тень.

Возможно, эти же мысли одолевали и Сашку.

Тем летом он был особенно жесток.

Я ненавидела его тогда.

Молилась запрещённым богам, мечтая о его смерти. И не потому что верила, а потому что он взбесился бы как чёрт, если бы узнал об этом…

В один из тех жарких дней, когда мозг уже почти полностью растаял, покорившись зною, я полезла в Книгу лиц. Исключительно для того, чтобы позлить Цезаря. Запретить мне иметь свой аккаунт он не мог, но и разрешать не хотел. Поэтому мы сохраняли нейтралитет. Я почти не пользовалась Книгой, он не устраивал истерик из-за того, что только «почти».

В тот день в Книге было два личных сообщения. Классическое, от Мастера Ти, с приглашением посетить Дом в канун моего грядущего четырнадцатилетия. И второе, от одного из моих немногочисленных лиц.

Лицо звали Пончиком, она была старше меня на три года, опытнее, красивее, успешнее у мужчин – я-то у мужчин успехом не пользовалась. Цезарь постарался, чтобы они рядом со мной вообще не появлялись. Не знаю, что нас объединяло, скреплял нашу странную дружбу уж точно не уровень интеллекта, но мы дружили. В тот день сообщение было странным. Пончик прислала четыре слова и удалила моё лицо из своей Книги. «Не пиши мне больше».

Не пиши мне больше. И всё? И как это понять? Как на это реагировать?

Я вцепилась в запотевшую таблетку рукой и выбила нервно пальцами:

– Эй! Пончик! Что случилось?

«Пользователь добавил вас в чёрный список, и ваше сообщение не было доставлено».

– Так не пойдёт, – сообщила я таблетке, которая равнодушно мигала красным предупреждением. – Не пойдёт.

И дело было не в деньгах, которые автоматически списались с моего счета, когда моя Книга уменьшилась на одно лицо. Плевать я хотела на деньги. Просто… За что? Что я сделала-то?

Пончик вычеркнула меня из своей жизни. Пожалуйста. Я не стану устраивать скандалов, но мне нужны были объяснения.

Едва не плача, я спрятала таблетку в стол, схватила наладонник и убежала в Дом. Я надеялась, что Мастер Ти не откажет, что ему стоит? Столичный глава гильдии Мастеров без труда должен найти мне адрес одного Пончика. Один физический адрес одного конкретного Пончика.

Бесшумно отодвинулась дверь Дома, впуская меня в парафиновую мглу Зала откровений.

– Мастер? – мой шёпот эхом отразился от витражных окон. – Мастер Ти, у меня к вам серьёзный разговор.

В Доме было непривычно тихо и темно. Я сделала несколько шагов в сторону алтаря и остановилась, привлечённая странным звуком. Словно кто-то по столу бил мокрым, скрученным в жгут полотенцем. И при этом стонал. Ритмично и восторженно.

– Мастер?

Быстрым шагом, непонятно чем напуганная, я прошла до низкой деревянной двери и… не рванула её на себя только потому, что там, за дверью, заговорили.

– Ты хорошо справляешься, я смотрю…

– Мастер? – петушиный почти мужской голос и торопливый вжик молнии. – Мастер, всё совсем не так, как кажется…

– Не так? – удивление в голосе того, кто был лучшим другом Цезаря в детстве, звучало почти искренне поэтому я, всё-таки не утерпев, заглянула в щёлку.

На дряхлом от старости столе лежала тощенькая девчонка, по виду младше меня на пару лет. Она была обнажена ниже пояса, а лицо закрывала руками. В её ногах, раскинутых широко и неприлично, стоял ученик Мастера. Красный, то ли от смущения, то ли от злости.

– А как я должен это понять?

– Мастер…

– Кто, я? – Мастер Ти по-шутовски развёл руками. – По-моему, в этом Доме уже давно новый Мастер.

Ученик закусил губу и перепуганным взглядом обвёл помещение, на секунду задержавшись на полуоткрытой двери. Мне даже показалось, что он меня заметил…

Но нет. Парень вдруг улыбнулся и уверенно произнёс:

– Я думаю два собрата по цеху, Мастер, смогут разделить приятные обязанности, связанные с началом половой жизни?

Я почувствовала, как на затылке волосы встали дыбом, а от омерзения свело зубы. Прав был Сашка, когда запрещал мне ходить в Дом одной. Ох, прав. Я сделала осторожный шаг назад, стараясь абстрагироваться от звуков, которыми сопровождалось исполнение «приятных обязанностей».

И только когда, вернувшись в Башню, я яростно терла себя мочалкой, глотая обидные слезы по поводу того, что теперь точно не найду Пончика, подумала о том, что Цезарь все это знает. О приятных обязанностях, о Мастерах, о Доме. Он всё знает, но оградил от этого только нас с Тоськой, наплевав на сотни других девчонок и парней.

Как он с этим живёт?

И как с этим теперь буду жить я?..

Воспоминания были не из самых приятных, ничего не скажешь.

Снова ополоснула лицо холодной водой, второй раз почистила зубы и вернулась в комнату.

Я Лёшку им не отдам. Я знаю закон.

Алевтины на месте не оказалось, зато в нашей комнате обнаружились Зверь, Товарищ и стоящий у окна владелец рук, мечты о которых мне полночи не давали спать.

Незнакомец – нас же официально пока не представили – демонстрируя нам свой благородный профиль, смотрел в окно. Разворот плеч, руки, сцепленные за спиной в замок, гордо откинутая назад голова – всё указывало на ленивую усталость и безбрежную тоску.

Зверь поглядывал на парня заискивающе, а Товарищ, который Соратник, шагнул ко мне и, прежде чем поздороваться, испуганно оглянулся на профиль задумчиво темнеющий у окна.

– Привет.

– Угу, – весьма недружелюбно ответила я и, смущаясь до дрожания под коленками, сбросила казённый халатик и синими от холода руками вцепилась в свои спортивные штаны.

– Пошли вон, – раздалось со стороны подоконника, и Зверя с Товарищем вынесло в коридор, а я… Я не стала оглядываться на того, кто остался в комнате.

Найти силы чтобы посмотреть на него удалось только когда тёмно-синяя майка скользнула по рёбрам на живот, а руки нырнули в рукава спортивной куртки.

– Значит говоришь плевать ты хотела на мою Фамилию? – уточнил Арсений Северов и, отвернувшись от окна, вперил в меня уже знакомый мне чёрный внимательный взгляд.

Лицо у него было очень загорелым, а длинные чёрные ресницы и брови, почти сросшиеся над переносицей, выдавали уроженца южных гор. Кажется, южных. Я слегка растерялась от его откровенно изучающего взгляда, а потом глупо ляпнула:

– Прости.

И, разозлившись на себя, рывком застегнула мастерку, оцарапав молнией горло.

– Ваши авантюры не входят в число моих планов на будущее… – надеюсь, прозвучало это уверенно а не жалко, потому что ощущалось это именно жалко.

Северов всё так же смотрел на меня, то ли равнодушно, то ли зло, никак не реагируя на мои слова… Ничего нельзя было прочитать по его замкнутому выражению лица и тяжелому взгляду. И это бесило неимоверно!

– А ты бы на моём месте поступил иначе? – не выдержала я его молчания и скрестила руки под грудью.

Он улыбнулся.

– Не могу представить себя на твоём месте.

– Потому что ты слишком умён, да? – непонятно почему вспылила я и едва не сорвалась на крик, когда Северов громко рассмеялся.

– Не поэтому, – ответил коротко. – Ты же… Неважно. Просто ответь, почему отказываешься.

Я закатила глаза, раздосадованная тем фактом, что Зверь оказался прав. От личной беседы с их королевским величеством Севером, страшным и ужасным, отвертеться не получилось.

– Может Зверь плохо объяснил?.. Всё на самом деле не так скверно, как выглядит.

О! Зверь объяснил все отлично. Доходчиво очень. Вчера, в разгар нашего совместного ужина.

– У меня к тебе предложение, Старуха, – сказал он, когда первое чувство голода было удовлетворено.

– Предложение?..

– Ну да, физуха у тебя хорошая, – неожиданно похвалил Товарищ, а его приятель рассмеялся, добавив:

– Да и сама ты ничего. Приятно будет с тобой… побороться.

Больше, чем нахалов и хамов, я не терплю только пошляков. И даже понимая, что под борьбой Зверь подразумевал именно борьбу, я разозлилась. Отложила в сторону ложку и наградила мальчишку мрачным взглядом.

– Что? – он затолкал в рот целую картошину и, постанывая от удовольствия, заявил:

– Не психуй, ничего такого я не имел в виду… Да и Север за такие дела руки повыдергивает.

– У Зверя просто чувство юмора дурацкое, – вступился за друга Тимур Соратник. – Уже сто раз от девок по морде получал…

– Оно и видно, – буркнула я и потянулась к салату.

– Ты здорово на цесаревну похожа, – вдруг произнёс Зверь и задумчиво посмотрел на кусочек помидоры, выпавший из моей дрогнувшей ложки прямо на стол. – Тебе говорили?

Я неопределённо пожала плечами, неожиданно осознав, что голосовые связки мне полностью отказали.

– Вы же с Нюней будете новый аккаунт регистрировать. Даже два, так ведь?

– Что тебе надо? – прохрипела я и послала Лёшке молчаливый сигнал, мол, готовься дать дёру.

– Хорошие деньги можно заработать… – протянул Зверь. – Если правильно записи в Книге делать. И вообще…

Я поднялась, и Алевтина тоже вскочила, бросив на тарелку недоеденную картошину.

– Мне это неинтересно.

Изображать из себя себя же в попытке заработать побольше элов и пэпов? Ну уж, нет. Я не самоубийца! Лезть на рожон когда Сашка роет землю, разыскивая меня?.. Да что там Сашка! Тот носки в ящике с носками найти не может. Но вот Палач и его люди – это опасно. Палача Палачом прозвали, увы, не только из-за схожей фамилии. Поэтому, когда я говорю «опасно», я имею в виду – смертельно.

– Абсолютно.

Зверь и ухом не повёл, продолжая неспешно жевать, вальяжно откинувшись на спинку стула.

– От кого ты бежишь, Старуха? – спросил он, пытаясь изобразить из себя бывалого человека. Я вдруг отчетливо поняла, что кого бы он тут передо мной ни изображал, он остается собой: мальчишкой лет пятнадцати-шестнадцати, самоуверенным и глупым.

Соратник зло посмотрел на приятеля и попытался меня задержать, заслонив собою выход из комнаты.

– Подожди, – выпалил он, хватая Лёшку за руку, – Не торопись, все совсем не…

– Мне неинтересно, я же сказала уже, – и оттолкнула его от своей новой сестры. – Мы уходим.

– Вы убегаете, а не уходите, – хмыкнул Зверь. – И я спрашиваю, от кого?

– Иди к черту! Не твоё дело!

– Не моё, – мальчишка пожал плечами, – но Северу рассказать придется. Север глава нашей Фамилии, вожак, если хочешь. Арсений Северов. И он подписался под твоей заявкой, так что…

Гнев на вкус похож на шипучий чили-леденец из лавки «Все для веселой вечеринки». Я на такой вечеринке никогда не была, конечно, не тот у меня брат был, чтобы по вечеринкам ходить. Но пачку с леденцами нашла на полу в библиотеке. Не знаю, кто и когда их там обронил, но съела я их самолично одна, не поделившись даже с Тенью.

Они были волшебные просто. Взрывались во рту бешенством вкуса и просто шикарно прочищали мозг.

– Я тебя просила? – прошипела я, одарив Зверя таким добрым взглядом, что мальчишка побледнел. – Просила я тебя о чем-нибудь? Давала повод думать, что соглашусь на вашу авантюру? Скажи мне, Зверёныш, просила?

– Я…

– Последняя буква в алфавите! Закрой рот, когда старший по возрасту говорит. И слушай внимательно. Повторять не буду: катитесь подальше, вместе с вашим Севером. Дорогу знаешь или тебе указать направление?

Зверь оторопело моргнул, а Соратник совершенно несчастным голосом в последний раз попытался меня убедить:

– Ты напрасно боишься, Север – он хороший на самом деле…

– Не хватало ещё его бояться. Никто вашего Севера и не думает бояться!

Бояться надо того, в чьих руках больше силы. Того, кто пугает даже самых близких. Того, кто убьёт меня, если поймает. Или не убьёт. И то, что сделает со мной Сашка, если решит оставить мне жизнь, пугало в разы больше. Что же касается глупых самонадеянных мальчишек… Думать о том, какая судьба их ждёт, узнай Цезарь, что они просто были со мной в одной комнате, не хотелось.

Бояться Арсения Северова? Ерунда какая!

Смущаться возможно. Особенно, когда стало понятно, что именно его руки мне снились. Нервничать и злиться. Но точно не бояться.

– Почему ты всё воспринимаешь в штыки? Зверю впервые в голову пришла хорошая идея, я бы на твоём месте…

– Мы уже выяснили, что ты не на моём месте и никогда на нём не будешь, – раздражённо перебила я. – Что же касается Зверя… Он это всё замутил, с ним и разбирайся. Я никому ничего не обещала и не просила о помощи. Поэтому мне дела нет до неприятностей, которые могут у тебя возникнуть в случае моего отказа.

Север небрежно махнул рукой, давая понять, что плевать он хотел на неприятности.

– Не бери в голову, – словно в подтверждение моих мыслей произнёс он, но затем почти сразу исправился:

– Какие неприятности, из-за чего? Из-за того, что ты не отдаёшь себе отчета, в том, что здесь на самом деле происходит? Ерунда, – он улыбнулся. – Даю тебе неделю времени на то, чтобы ты оценила обстановку и поняла, что на самом деле, – поднятыми вверх указательными пальцами он словно взял свое лицо в рамочку. – Понимаешь? На самом деле означает тот факт, что тебя приписали к моей Фамилии даже без испытательного срока.

С такими самоуверенными людьми мне еще не приходилось встречаться, поэтому я после его слов просто не нашлась с ответом.

– Ты просто упрямишься… Что я не понимаю что ли… У вас, у девчонок, так бывает. Упретесь рогом и с места не сдвинешь…

– Тебе виднее, – я поняла, что спорить с ним бесполезно, и поэтому просто шагнула к двери. – Ты извини, но мне надо Лёшку найти…

– Слушай, – Северов внезапно оказался совсем рядом, поймал меня за руку и сощурился подозрительно довольно, словно собирался мне какую-то гадость сказать. – А ты же пялилась на меня вчера на ПП.

– Я?

– Смотрела-смотрела, не отпирайся! Я всё видел. – теплые пальцы забрались под манжету и осторожно погладили внутреннюю сторону запястья. – И как? Понравилось, любишь подсматривать?

– Дурак, – я вырвалась из его захвата и попятилась. – Во-первых, не пялилась, а смотрела. И не на тебя, а на твою подружку. Джинсы у неё хорошие, а я, в силу обстоятельств, лишилась всего своего гардероба.

Север самодовольно улыбнулся, не поверив ни одному моему слову. И правильно сделал, что не поверил.

– А во-вторых, если кто-то обнимает кого-то в общественном месте, то пусть потом он не удивляется, что у его маленького спектакля были невольные зрители.

Север хмыкнул, совершенно точно пропустив мои слова мимо ушей. Выглядел он как человек, пришедший к каким-то своим определённым выводам. И не уверена, что мне хотелось знать, что он там себе напридумывал.

– Давай сделаем так, – он внезапно наклонился ко мне и прошептал. – Через неделю просто скажи мне, что согласна. Со своей стороны обязуюсь не издеваться и не ржать очень громко.

Шипучие леденцы чили. Глубокий вдох. И мысленные пощёчины, сопровождаемые словами: «Воспитанные девушки не матерятся!»

– Тебе пора, – я распахнула двери, а он неспешно отодвинулся от меня, подмигнул и, шагнув за порог, со общил:

– Она в Дом пошла.

– А?

– Нюня твоя сказала, что встретится с тобой в Доме.

Я задохнулась от гнева и беспокойства. Просила же её не ходить туда без меня.

– Какие же вы гады!

– Что? – Северов на миг утратил свою невозмутимость и посмотрел на меня недоумённо и рассеянно.

– Пока мы с тобой тут разговаривали, Лёшка что, была там одна?

Он схватил меня за руку, лишая возможности немедленно бежать на подмогу.

– Да ничего не…

– Ей десять лет, – прошипела я, вырываясь. – И если хоть один местный Мастер Ти хотя бы посмотрит на неё…

Северов чертыхнулся и вдруг потянул меня на выход.

– Балда! Зачем позволила ей вступить в Корпус?

– Я не позволяла.

– Надо было сразу сказать. Зверь, паразит мелкий…

– Не понимаю, – на один его шаг приходилось два моих, и я злилась и задыхалась.

– Должна будешь, – предупредил Северов, коварно улыбнувшись. – С ней, конечно, ничего не случится. Все-таки вы в вместе пришли, но подстраховаться стоит. Мало ли что Светке в голову придет…

– Светке? – я споткнулась, но Север ловко меня поймал, не позволив упасть. – У вас Мастер Ти женщина? А так вообще можно? Ведь…

Парень посмотрел на меня странно.

– Откуда, говоришь, ты к нам перевелась?

– Не скажу, это не твоё дело.

– Ну-ну… Светка, как ты правильно догадалась, действительно Мастер Ти. И, чтобы знала, в Детском корпусе она не одна. Их у нас целый табун. Десять человек… Не зеленей. Никто тебя там и пальцем не тронет. Ну, если сама не захочешь, конечно.

Сама? Да ни за что в жизни!

– Правда, – Север легонько подтолкнул меня к выходу из общежития. – Абсолютно не из-за чего переживать.

Не скажу, что я ему поверила, но выхода у меня всё равно не было. Не так мне виделся первый визит в новый Дом, я надеялась, что к встрече с Мастером успею подготовиться, но сейчас придётся действовать наобум.

В свете дня Детский корпус выглядел не так зловеще, как ночью, но всё равно мрачновато. По-военному симметрично, по-детски небрежно. И в чем-то, пожалуй, даже пугающе. И больше всего меня страшила мысль о его оторванности от всего остального мира. Всё-таки материк я не покидала раньше.

Как и полагается военной академии, если верить историческим документам, выстроен Корпус был по принципу классического укрепления. Стены по периметру, четыре обзорные вышки и строгое расположение внутренних зданий.

Левый сектор жилой, правый – учебный. А в центре огромная площадь, выложенная потрескавшимися от старости плитами, и флагшток, на котором вообще не было никакого флага.

Угнетающее зрелище.

Серые проплешины бетона. Кирпичные казармы, переоборудованные под общежития ещё в прошлом веке, выглядели убого и требовали уже не ремонта. Перекошенными окнами они грустно смотрели на равнодушное небо, безмолвно крича: «Добейте нас! Пусть на наше место придут новые».

Но нет. В Корпусе своих не бросают. И этим товарищам тоже, видимо, суждено умереть своей смертью.

– Говорят, весной пришлют ремонтников, – прокомментировал мое выражение лица Север, а я сказала, не подумав:

– Это вряд ли. Цезарь не одобрил финансирование, и все Корпуса с этого года окончательно переходят на самоокупаемость.

– Врёшь! – он окинул меня насмешливым взглядом. – Он на такое не пойдёт. Это во-первых. И во-вторых, – Север замедлил шаг, а его взгляд из насмешливого стал задумчивым. – Я очень внимательно читаю «Законодательный вестник». И там об этом ни слова… Оленька, а ты больше ничего не хочешь мне сказать?

«Нет конечно!»

– Не называй меня Оленькой, – я раздражённо нахмурилась и развернулась на девяносто градусов, чтобы замереть немым истуканом.

Этот Дом я видела раньше. Над широким крыльцом нависал кривой треугольный козырёк, украшенный пятью кривоватыми звёздами и большой надписью «Дом детей и молодёжи». Щербатая лестница вела к огромным деревянным дверям, выкрашенным почему-то в зелёный цвет. И эти двери мне были до ужаса знакомы, они годами преследовали меня в кошмарных снах: большие, зелёные, забрызганные кровью. А на крыльце, раскинув руки, лежит безголовое тело, и из открытой раны на шее течет совершенно чёрная кровь.

– Что с тобой? – Север удивлённо заглянул мне в лицо. – Ты вообще тут?

– Тут… – как объяснить ему, что в Детском корпусе я раньше не была, а между тем он так красочно и так давно живёт в моих снах? Что это, во мне неожиданно проснулся мифический дар провидца? Или это было банальным дежавю, о котором я так много слышала, но с чем мне пока не приходилось сталкиваться?..

– Если ты всё ещё боишься, то имей в виду: здесь к исполнению декрета о «Половой зрелости и сексуальном образовании» подходят спустя рукава. Клянусь, никто твою Нюню и пальцем не тронет.

Декрет о половой зрелости. Конечно. Ему было лет двести или триста, если не больше. Как-то до изучения законодательных актов у меня всё руки не доходили, а Сашка и не настаивал. Согласно этому декрету подростки вступали в половую жизнь в четырнадцать лет. Наверное, изначально этот закон должен был защищать детей. А может, я ошибаюсь и романтизирую правителей древности. Может, всё это сразу задумывалось лишь для того, чтобы горстка любителей сладкого имела беспрепятственный доступ к десертному столу. В теории, каждый, кому исполнилось четырнадцать лет, был обязан посещать Дом для сексуального образования. На практике… на одном занятии мне «посчастливилось» присутствовать.

Дикость. Глупость. Пережиток.

История. Традиция. Канон.

К этому можно относиться по-разному. Меня это, к счастью, миновало. Но много ли таких как я в Яхоне? Десять? Сотня? Пара тысяч? Говорят, в некоторых регионах от родителей вообще ничего не зависит. Декрет так глубоко проник в кровь огромного государства, такими сетями оплёл сознание жителей, что захочешь – не вырвешься.

Замкнутый круг. Пока ребёнок, ты боишься Дома, но стоит вырасти – ты отправляешь в него собственных детей, потому что так принято. Потому что так поступали твои родители, их родители и родители их родителей.

И если к традиции раздельного проживания народ не хочет возвращаться, до последнего отказываясь отдавать своих чад государству, то декрет о сексуальном образовании играет в жизни Яхона большую роль.

– Мне плевать, – сказала я и рывком расстегнула молнию на мастерке. – Я не поэтому. Просто не могу туда войти сейчас.

Мне надо время, чтобы прийти в себя. Таймаут, чтобы собраться с мыслями и выработать стратегию поведения.

То, что мой спутник меня услышал, я поняла только тогда, когда он почти минуту спустя, немного приподнял в удивлении бровь и пробормотал:

– Даже так?.. Извини, я понимаю… В таком случае просто подожди тут и не уходи никуда.

Я не стала анализировать его слова, мне было искренне наплевать на то, что он подумал. Опустилась на деревянную скамеечку у крыльца и закрыла глаза.

Про Лёшку, к своему стыду, я вспомнила только тогда, когда над моей головой раздалось деликатное покашливание.

– Ой, – я почему-то смутилась, увидев вчерашнюю девушку. На меня смотрела высокая красивая брюнетка в длинном сером платье в пол, но я точно знала, что там под платьем, находится то, что вчера прилюдно лапал Арсений Северов.

– Привет. А ты Севера ищешь, да?

– Севера? – тонкие ноздри гневно затрепетали. – Он разрешил тебе называть себя Севером?

Я растерялась. И даже не потому, что он мне должен был это разрешить – я надеялась, что мне вообще никак не придется его называть. Но немного удивилась из-за того, как девушка на меня смотрела. В её взгляде было столько неприкрытой злобы, что мне даже страшно стало.

– Он не запрещал, – я пожала плечами и отвернулась, всем своим видом пытаясь показать, что разговор окончен.

– Он не говорил мне, что ты так на неё похожа, – вдруг произнесла девушка.

Видимо, мне пора начинать привыкать к этой фразе.

– Не зеркально, конечно. У цесаревны кожа не такая бледная и волосы длиннее. И грудь больше… И губы другие… Но действительно, похожа…

Да-да, расскажи мне ещё о том, как сильно я от себя отличаюсь. Я едва удержалась от ядовитого замечания, а моя неожиданная собеседница вдруг поменяла тон:

– А ты почему тут сидишь, и где твой наладонник? Как ты собираешься регистрировать новый аккаунт без наладонника?

Я перевела на неё ошарашенный взгляд и только сейчас заметила, что на груди у девушки висит не золотой кулончик, а маленький ключик – знак принадлежности к Гильдии.

А Север действительно крут! Вчера на ПП он прилюдно обнимал не просто какую-то девицу. А одного из местных Мастеров по работе с тинейджерами, в простонародье именуемых Мастерами Ти.

– Что смотришь, где твой наладонник спрашиваю?

– Я здесь не за этим…

– Я не спрашивала у тебя зачем ты здесь! – отрезала девушка. – Я спросила… как не за этим? Северов однозначно дал понять, что ты…

Она вдруг замолчала и нахмурилась. Затем попыталась разгладить морщинку, образовавшуюся на переносице между тонкими бровями и, наконец, царственно махнув в мою сторону рукой, спросила:

– Так что ты хотела?

Не так я представляла себе свою первую встречу с новым Мастером. Ну, что ж… Может, оно и к лучшему. Этот по крайней мере не станет одарять липкими взглядами и не будет предпринимать попыток зажать в углу, пока Цезарь не видит. Наверное.

– Я? Я хочу, чтобы в этом Доме раз и навсегда забыли о моей сестре. Навсегда, понимаешь?

– Декрет о…

– Декрет – это только рекомендация, а не руководство к действию, – напомнила я.

– Это уже не тебе решать, – Мастер зло усмехнулась. – В конце концов, может у меня оказаться рычаг давления на Северова или нет, после всех этих лет?

– Алевтина не будет ничьим рычагом.

– Кто сказал?

– Я. – Внезапно, устав от этого разговора, поднялась, и заметила, что пугающие меня зелёные двери открылись, выпуская из Дома Севера и абсолютно ничего не понимающую Лёшку. – Я сказала, а тебе советую подумать над тем, так ли уж сильно я не похожа на цесаревну.

Девушка задохнулась от возмущения и залилась злым румянцем:

– Ты хочешь мне сказать, что ты…

– Я ничего не хочу сказать, – перебила я, – Просто советую мне поверить. И подумать над этим. И над тем, что согласно Декрету о трудоустройстве, женщины в Яхоне больше не могут работать на государство. А Гильдия, насколько я помню, всё-таки государственный институт. Нет?

– Ты… – она наконец выдохнула.

– Ольга Еловая. Когда мне за новым аккаунтом прийти, Мастер? – и улыбнулась вежливо, потому что к нам как раз подбежала Лёшка.

– Уже познакомились? – Север посмотрел на меня почему-то подозрительно.

– Угу. Договариваемся со Светланой… Я же могу вас так называть, Мастер?

– Не во время службы, – нехотя буркнула девушка.

– Договариваемся, когда мне за новым аккаунтом прийти.

– Не надо никуда приходить, – совершенно неожиданно и безапелляционно заявил Северов. – Свет, вечером забежишь ко мне? Сделаем Ольге аккаунт…

– На ночь? – Светлана явно оживилась и, подхватив парня под руку, прижалась к нему всем телом. – На ночь мне не позволят декодер взять.

– На ночь не получится, Цветочек. На ночь у меня, к сожалению, другие планы…

Я вдруг почувствовала, что у меня заболели зубы. А ещё стало противно. Северов ожидает от меня благодарности за то, что мне не придется входить в Дом? Напрасный труд. Хотя разве это труд? Судя по его довольному лицу, он только радовался тому, что Мастер Ти нанесёт ему сегодня вечером визит.

Бабник.

Мы с Лёшкой оставили парочку ворковать наедине. Я лично надеялась, что ни с одним, ни с другой мне не придётся часто встречаться. Что касается Лёшки, она не могла от прекрасного Мастера Ти оторвать влюблённых глаз, шепча восторженно:

– Обалдеть, до чего она красивая. Лёка, ты видела, какие у неё волосы, а?

Угу. И не только волосы…

Об Арсении Северове я в тот день не вспоминала, пока вечером он не постучал в нашу дверь с хмурым видом и не потребовал наладонники. Это было против всех мыслимых и немыслимых правил, но я почему-то поверила, что ничего плохого он не сделает. И оказалась права. Через два часа он нам их лично вернул, вместе с двумя запечатанными конвертами, в которых хранился пароль, выбранный для нас декодером и пока ещё не известный никому.

– Должна будешь, – буркнул он, вручая мне документы.

Я перевела удивлённый взгляд на сопроводительные бумаги, опасаясь увидеть там своё настоящее имя, мало ли. Вдруг Северов решил, что ему не нужно моё разрешение, чтобы провернуть свою авантюру. Но на белом листе чёрными буквами было написано «Ёлка», а далее следовали все мои данные с ПП. Мило. Я поймала несчастный Лёшкин взгляд и, заглянув в её документы, обнаружила неутешительное «Нюня». Что ж, пожалуй, Севера надо поблагодарить хотя бы за то, что я не Старуха…

В первый же день занятий стало понятно, что идею «учёба без учителя» Цезарь не из головы взял, а воспользовался уже существующей моделью. Ни одного взрослого преподавателя мною на территории Института замечено не было. Здесь вообще было на удивление безлюдно и тихо. Оно и понятно – учёбой тут никто особо не занимался. Зачем, если место куда я попала неофициально называлось Корпусом самоубийц. Никому никакого дела не было до того, умеет боец читать или писать. Главное, чтобы он умел стрелять и правильно умирать, захватив с собой в мир иной как можно больше врагов.

Я умирать не собиралась. Потому всё отведённое на учебу время решила проводить не на полигоне, не в тренировочном зале и не в тире, как это делало большинство местных, а именно в Институте. В конце концов, военная подготовка в нашем насыщенном графике тоже присутствовала – успею ещё.

Так или иначе, первую половину дня я решила посвящать учёбе. Тем более, что почти сразу под моим чутким руководством у нас сколотилась группа из двенадцати человек, в которой каждый готов был поделиться с собратом по несчастью своими знаниями, умениями и навыками. Правда, если уж быть до конца откровенной, то началось наше тесное сотрудничество не с моей лёгкой руки, а с подачи Данилы Муравьёва. С которым мы познакомились, столкнувшись в библиотеке у полки с учебниками по социологии.

Он был, наверное, единственным в мире человеком кому шла зелёная строительная жилетка – непонятно было только для чего он её нацепил. Впрочем, Даниле пошло бы всё, начиная от дорогих костюмов, которые носил Цезарь, и заканчивая лаптями или фиговым листком. Фиговым листком особенно. Потому что выглядел он, как один из запрещённых богов, запечатлённых древними скульпторами в мраморе. Могущественный, сильный и очень-очень красивый.

– Девушки, вам помочь? – поинтересовался он, когда я задумчиво листала учебник по социологии детства, пытаясь сообразить, смогу ли я вытянуть что-то из него для полугодового отчёта по изучению предмета.

– Ох, – ответила ему Лёшка и стала похожа на симпатичную свёклочку со светлыми кудряшками. Моя названная сестра в отличие от меня за знаниями не рвалась, но кто её спрашивал о желаниях? У меня был лучший учитель по любящей тирании. Поэтому она тоскливо переминалась с ноги на ногу, ожидая, пока я дам ей свободу.

Я перевела взгляд на того, кто предлагал свою помощь, и едва не повторила вслед за Лёшкой коротенькое слово из двух букв.

Данила смотрел на нас совершенно невозможными фиалковыми глазами в обрамлении длинных пушистых ресниц и белозубо улыбался, демонстрируя ямочку на чисто выбритой левой щеке. Его прямые русые волосы притягивали взгляд и, не знаю как Лёшке, а мне хотелось до них дотронуться, хотя бы только для того, чтобы проверить, такие ли они шелковистые на самом деле.

– Привет, – я смогла мило улыбнуться только благодаря бесконечным тренировкам по лицемерию, в которые неизменно превращались все наши совместные обеды с Цезарем. – Я не уверена, что мне стоит тратить твоё время. Видишь ли, история и социология мой конёк, так что…

– Ох, – в голосе Лёшки появились панические нотки и, провалиться мне на этом месте, если она не мечтала убить меня за отказ от божественной помощи.

– Но вот несколько вопросов по… химии у меня есть. Если бы ты мог конечно…

Он рассмеялся тихим мягким смехом и протянул руку для знакомства:

– Котик, но мне больше нравится, когда меня называют Данилой, – верхняя губа у него была немного коротковата, и от этого он больше походил на зайчика, а не на котика, но я всё равно не стала спрашивать, почему именно Котик.

– Ольга, – представилась я и, немного смущаясь, уточнила: – Ёлка, – ну, если ему вдруг захочется найти меня в Книге лиц. Мало ли.

А Лёшка почему-то назвалась Тамарой и всё время, пока мы с Данилой обсуждали планы по поводу учебного сотрудничества, нервно грызла ногти, явно сожалея о своем опрометчивом поступке.

Так что начинали-то мы с троих человек, а остальные подтянулись в процессе нашего первого занятия по социологии, потому что мы с Данилой спорили до хрипоты, выбрав темой до дыр затертую проблему: должны ли родители сами воспитывать своих детей.

– Система «Дети – отдельно, старики – отдельно» – идеальная система для здорового функционирования современного общества, – отрывисто, словно по учебнику, говорил Данила. – Среднее мощное звено в этом случае ничем не отягощено и может полноценно работать, создавая лучшие условия существования того же потомства.

– Какие условия, Данила? – я подскочила к окну и распахнула хлипкие створки. – Посмотри сюда. Что ты видишь? Это достойное существование потомства? Это вырождение! Как ты не понимаешь? Это закон джунглей. Мы живём по принципу «выживает сильнейший». Ты смотрел статистику? Ты видел, как увеличилась детская смертность после того, как Цезарь решил возобновить традицию отдельного проживания? Да мы за пять лет потеряли больше, чем за все годы Освободительного движения!

– Значит, так надо, – упирался парень. – В мире животных закон «выживает сильнейший» работает прекрасно. Почему он не может работать на примере человечества, чем мы хуже?

– Мы хуже, – я кивнула. – Хуже уже тем, что у хищников в лесу просто нет возможности позволить слабому выжить. А у нас такая возможность есть. Нам просто наплевать. Мы хуже хищников, мы отказываемся от своих детей.

– Нам не наплевать. И мы не отказываемся, – упрямо мотнул головой парень. – У нас просто ситуация такая, приближенная к естественной среде… Согласен. Живи мы в другую эпоху, всё было бы по-другому, но, Ёлочка, у нас ведь война…

– У нас всегда война, – проворчала я, закрывая окно. – И эта война не даёт нам жить счастливо, самим растить своих детей и строить сильную экономику.

– Кстати, об этом! – подхватился Данила, обрадованный тем, что я неосмотрительно отклонилась от тупиковой и проигрышной для него темы. – Ты видела этот экономический всплеск? Нет, положительно, в возвращении к истокам что-то есть. Да, страдаем в этой ситуации мы. Наше будущее будет прискорбным, как ни крути, потому что на нас ставят эксперимент. Мы – потерянное поколение. Но после нас, Оля, после нас! Подумай, как хорошо будут жить наши дети на почве, которую мы сейчас закладываем и удобряем…

– …своими потом и кровью, – перебила я. – Ты говоришь чепуху. И что самое обидное чепуху популяризированную. Не смотри визор, твоему мозгу это вредно. Что касается меня, то, если в нашем обществе ничего не изменится, я не стану заводить детей. Зачем? Если государство заберёт их себе, чтобы превратить в зомби или роботов. Или убить, что при таком раскладе не самый худший вариант.

Поднятая рука говорила о том, что у оппонента есть контраргумент, но тут за моей спиной раздалось негромкое:

– Я согласна с Ёлкой. Я уже давно решила, что рожать не стану.

Я огляделась вокруг и увидела, что наша аудитория из одной зевающей Лёшки разрослась до десяти человек, напряжённых и внимательно слушающих.

– Почему? – Данила явно не собирался сдаваться. – Почему нет?

– А ты знаешь, Котик, почему я ушла в Корпус добровольцем? – спросила невысокая рыжеватая блондинка, та самая, что выступила на моей стороне в споре.

– Добровольцем? Не знал… Почему?

– Потому что Мастеру Ти в моей деревне было пятьдесят четыре года. И он очень, я бы даже сказала очень-очень, любил проводить уроки по сексуальному образованию.

– Фу, Берёза, – Данила скривился так, словно гнилой виноград съел. – Ты умеешь быть изумительно пошлой.

– Умею, – она кивнула и вдруг расстегнула чёрную кожаную куртку, а затем рванула ворот футболки, почти оголяя грудь, которую пересекал белый кривой шрам. – Но это, Котик, не пошлость. Это жизнь. Вон Ёлка говорит, что в нашем обществе выживает сильнейший. И она права, потому что я выжила, а старый Мастер кормит червей. Вопрос в другом, смогу ли я сохранить свою жизнь здесь, среди других хищников.

После небольшой паузы Данила всё-таки продолжил:

– Ладно, допустим… Но ты же сама сказала, что Мастеру Ти было пятьдесят четыре года. А если бы он согласно предписанию Цезаря…

– Скажи мне, Данька, – произнёс ещё один наш слушатель, парень примерно моего возраста. – А если бы уроки по твоему сексуальному воспитанию проводил, например, молодой и полный сил мужик. Ты бы получил больше удовольствия от процесса?

Данила искривил красивые губы, а Лёшка заёрзала смущённо. Незнакомый парень продолжил:

– А вообще, демагогия это все. Предлагаю свернуть диспут без голосования как не имеющий смысла. Ничего из того, что здесь сегодня говорилось, всё равно никто из нас не станет использовать в итоговой работе. А если использует, то пальцы в разных местах покажутся цветочками по сравнению с ягодками, которыми нас накормят, если узнают об этих разговорах. Меня, кстати, Стасом звать.

Это было явным преувеличением, по тому же правилу «дети – отдельно, старики – отдельно». И законы тоже были отдельно. В Детском корпусе народ жил по одним правилам, а в Дипломатическом совсем по другим.

Но в написании работы нам этот диспут действительно не помог бы. Поэтому мы рассыпались по читальному залу и до конца отведённого на учёбу времени переговаривались только по делу, отложив споры на вне урочное время.

Впрочем, и в свободное время поспорить нам не удалось, потому что на центральной площади, которую старожилы называли Облезлой, кто-то поднял флаг – жёлтый, с чёрной каёмочкой и с маленьким воробьём в центре.

– И что бы это значило? – вслух поинтересовалась я.

– А, – Берёза небрежно махнула рукой, – новый указ Цезаря зачитывать будут… Или ещё что… Короче, тоска и политика… Пойдём лучше в Продмаг, сегодня должен быть завоз.

– Вы идите, я догоню.

Согласиться с тем, что новости из столицы – это тоска, я не могла. В конце концов я не в том положении, чтобы отказываться от информации. Я проследила за тем, как моя новая знакомая в сопровождении Стаса и Лёшки скрылась из виду. Перевела взгляд на флагшток, возле которого как раз едва заметно задрожал воздух, намекая на то, что с минуты на минуту начнётся прямая трансляция из Кирса.

– Удивительное дело, – пробормотал Данила, решивший остаться вместе со мной.

– Что именно? – отстранённо спросила я, заметив Севера, стоявшего с другой стороны Облезлой площади и кого-то высматривавшего в толпе.

– Транслировать голограмму на Корпус довольно хлопотно, да и дорого, – пояснил парень. – Вот я и думаю, что там такого могло случиться, что руководство решило раскошелиться…

У меня немедленно появилось очень нехорошее предчувствие и я, заранее предполагая самое плохое, нахмурилась. Голограмма тем временем пискнула противным звуком, мелькнула на мгновение трёхголовым оскалившимся псом – гербом Яхона – и наконец мы увидели Цезаря. Он стоял на своём любимом балконе. За левым его плечом мелькал рассеянный Тоськин взгляд, а за правым – сосредоточенный и серьёзный – Палача.

– Народ Яхона, – провозгласил Сашка, поднимая вверх левую руку, демонстрируя всем траурно-чёрный наладонник. – Сегодня ночью нас покинул глава Гильдии Мастеров. Это тяжёлый удар. Это страшная потеря для всего государства, для его учеников и для меня лично. Он был со мной рядом с самого детства, поддерживал меня в трудные минуты жизни, был моим соратником в Корпусе. Он стоял у истоков нашего движения, мы вместе прошли войну… а теперь его не стало.

Цезарь опёрся двумя руками о перила и опустил голову, всем своим видом изображая глубокую скорбь и тоску. Я же постаралась не думать о том, что в смерти Мастера Ти была виновата исключительно я.

– Тяжёлый недуг подрубил корни этого могучего духом человека, – продолжил Сашка и вдруг послал острый взгляд в камеру. Я непроизвольно поднесла руку ко рту, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, потому что на миг показалось, что он смотрит прямо на меня. – Я был рядом с ним до самого конца.

От этих слов мне стало совсем нехорошо. Хочется верить, что Могилевского не постигла судьба Клифа. И что Сашка очень сильно преувеличивал, когда грозил Мастеру каст рацией.

– И последними его словами было: «Я не хотел».

Цезарь всё-таки изумительная садист. Не то чтобы я не знала об этом раньше, но теперь, когда он напрямую давил на мою излишне чувствительную совесть, я просто взбесилась.

– Он не хотел покидать нас, – продолжил Сашка, по-прежнему глядя мне прямо в глаза. – Но болезнь не спрашивает о ваших желаниях, ей наплевать на ваши надежды, она просто приходит, и вы умираете.

Мерзавец обнял Тоську за талию и нежно поцеловал её в щеку.

– Мне остаётся только надеяться, что этот внезапный… вирус не затронет других близких мне людей. Что… лекарство найдётся вовремя.

Я почувствовала, как желчь разлилась по моей крови, затуманила взгляд и наполнила горечью слюну. Ненавижу. Как же я его ненавижу.

Тень улыбалась рассеянно, счастливо и по-доброму так, как только она умеет. Я, например, не смогла бы изобразить на своём лице эту вселенскую любовь и абсолютное всепрощение. Как бы я ни старалась и сколько бы ни репетировала перед зеркалом.

Она улыбалась. А наш брат, ласково поглаживая сильными пальцами её талию, только что в прямом эфире, глядя в лицо всем людям Яхона, угрожал, что убьёт её, если я не вернусь. Я не могла глаз оторвать от его руки, забыв обо всём и вмиг разучившись дышать. Я пыталась разобраться в себе и решить, достаточно ли во мне жертвенности для того, чтобы отказаться от своей жизни во имя Тоськиной.

Я честно искала в себе силы, чтобы прямо сейчас пойти к себе в комнату, взять в руки таблетку и отправить Цезарю прямое сообщение: «Прости меня. Я в Детском корпусе. Забери меня домой. Я виновата. Я больше не буду». Ну, или что-то в этом роде, над текстом можно было бы поработать в процессе. Беда в том, что я не находила в себе этих сил. Я в своём эгоизме, видимо, была слишком сильно похожа на Цезаря. Наверное, пришло время признаться в этом самой себе.

– В эти тяжёлые для нас дни, – продолжил Цезарь и сделал приглашающий жест левой рукой, вызывая из тени королеву Кло и его высочество Леопольда, – рядом с нами самые близкие. Семья, – кивок на Тоську, – друзья, – короткий взгляд на Палача, – и соратники.

Её величество гордо расправила плечи но, прежде чем начать говорить, бросила неуверенный взгляд на Цезаря. Со стороны казалось, что она смотрит на него с благоговением, но я-то знала – это не благоговение, а тихий ужас.

– Двенадцать лет назад, – голос королевы был по-молодому звонок, а обновлённая кожа сияла юностью, но взгляд выдавал состарившуюся женщину, – войска Детского корпуса под предводительством Цезаря вошли в Кирс и свергли тирана вместе с завравшимися жрецами и…

Да, мы все прекрасно помним и в обязательном порядке учим Новейшую историю. Чтобы, упасите запрещённые, не забыть про Цезаря-освободителя, про жадных жрецов и про богов, которым больше нет места в нашем мире. Хотя о последних как раз лучше забыть. А ещё мы помним о том, что упомянутый тиран был твоим мужем, глупая ты королева Кло.

– Двенадцать лет назад юный правитель одарил мою семью своим доверием, поручив управление северными территориями. Сегодня… – королева сглотнула и несколько раз моргнула, пытаясь избавиться от слёз. – Сегодня моя благодарность не… – Она снова запнулась и судорожно вдохнула, боясь бросить взгляд на Сашку.

Я видела, что она боялась. Видела, как расширились её зрачки, как побледнели губы и задрожал подбородок. Это видела я. Остальные, несомненно, наблюдали до слёз растроганную женщину.

– Я не знаю, как выразить свою благодарность, – её Величество всё-таки собралась с силами и продолжила выступление. – Потому что Цезарь своим указом и южные земли тоже доверил заботам моей семьи.

Его высочество Леопольд встал рядом с матерью и, вскинув вверх правую руку, выкрикнул:

– Слава Цезарю!!

И площадь по ту сторону экрана взорвалась многоголосым:

– Слава! Слава! Слава!

Небо над Кирсом расцвело многочисленными воздушными шариками и лазерными проекциями, тысячи перепуганных воробьёв метнулись навстречу многочисленным камерам под улюлюканье и свист… Там, по ту сторону экрана. Здесь же было довольно тихо.

С десяток хлопков сиротливо всколыхнули воздух на Облезлой площади, кто-то присоединился к восхвалениям. Однако большинство хранило зловещее молчание, размышляя, чем смена соправителя обернётся в плане военных действий для нас, Корпуса самоубийц, который всегда стоит в авангарде.

Я вдруг почувствовала на себе посторонний взгляд и, подняв голову, увидела Севера. Он стоял всё там же, с противоположной стороны площади, и смотрел на меня внимательно, пожалуй даже оценивающе. И я в этот миг как никогда была благодарна Сашке за то, что он вытащил Тоську на балкон. Считать Северова слепым дураком нельзя ни в коем случае. Наглость, несомненно, второе счастье. И самое ценное лучше прятать на виду… Но не нравится мне его пристальный взгляд.

– Что? – произнесла я одними губами и приподняла вопросительно брови.

Север дёрнул уголком рта, а затем поднял вверх левую руку, показывая мне большой палец. Я растерялась, не понимая, что он имеет в виду, а он ухмыльнулся и поднял правую руку с растопыренной пятернёй, шевельнув губами:

– Шесть дней.

Шесть дней до того, как я смиренно прибегу к нему, соглашаясь на их авантюру. По его версии, не по моей. У меня на себя были совсем другие планы.

Отвернулась, разрывая зрительный контакт, и немедленно наткнулась на злой взгляд Данилы.

– Что ему от тебя надо? – прямо спросил он.

– Неважно.

– Важно, – не согласился мой новый друг. – Правда, Ёлка, ты здесь новенькая и во многих вещах не ориентируешься. С Северовым лучше не связываться, можешь мне поверить.

– Спасибо за предупреждение, – вяло поблагодарила я.

– Это не предупреждение! – Котик вдруг довольно больно схватил меня за руку чуть выше локтя. – Это не предупреждение, а констатация факта. И если ты поведёшься на его заигрывания и красивые глазки, то в лучшем случае кончишь на Доске почёта, а в худшем – в Лесу Самоубийц.

– Миленько у вас здесь, – проворчала я, освобождаясь из его захвата. – Облезлая площадь, Лес Самоубийц… Правда, Дань, спасибо за предупреждение, но мне надо идти.

В фиолетовых глазах на мгновение появилось какое-то странное, голодное выражение. Затем Котик моргнул и посмотрел на меня уже нормальным, немного грустным взглядом, в мягкой улыбке приподнял и без того короткую верхнюю губу и немного смущённо выдохнул:

– Прости. Не хотел тебя разозлить.

– Я не злюсь, честно.

– И пугать не хотел.

– Даня, все в порядке, – поспешила заверить я.

– Тогда пойдёшь со мной в пятницу на вечеринку?

Он изловчился и снова поймал мою руку.

С вечеринками мне не приходилось сталкиваться раньше. Но в моей ситуации, исправить это упущение просто невозможно.

– Даня! – простонала я. – Давай в другой раз… Мне…

Что ему сказать? Что в пятницу меня здесь уже может не быть, что я пока ещё не договорилась со своей совестью, что я ещё не взвесила всё окончательно перед тем, как стать предателем и совершить подлость?

– Пойдём, – он умоляюще заглянул мне в глаза и легко сжал пальцами мою ладонь. – Ну, пожалуйста… Это единственный свободный вечер в неделю. В субботу с утра Колесо Фортуны, и неизвестно, может, мы вообще на следующей неделе не увидимся…

Я вздохнула, капитулируя перед его настойчивостью, но всё ещё пытаясь возражать, пояснила:

– Мне надеть нечего…

– Ерунда, – он отмахнулся от этой вечной женской проблемы, как от надоедливой мухи. – Я что-нибудь придумаю… И это… Я тебе пришлю запрос, можно? Подтвердишь?

– Ладно, – проворчала я, рассчитывая на то, что до пятницы ещё много воды утечёт. В конце концов, я всегда могу сказать, что передумала.

Настроения ходить по вечеринкам у меня не было никакого. Не сейчас, когда с одной стороны на меня давит Цезарь, а с другой – Север. Умереть можно от такой жизни.

Я в детстве читала книги и мечтала о приключениях. Осуждала малодушие героев, когда они смели задуматься над тем, стоит ли расстаться с жизнью во имя светлой цели. Мне всегда больше нравились персонажи, которые не раздумывая шли на смерть – во имя любви, во славу Родины… Или для того, чтобы спасти от смерти свою глупую ласковую Тень… Без разницы. Они совершали это красиво, решительно и гордо, восходя на окровавленный эшафот славы.

Я так не могла.

Я хотела жить и, желательно, счастливо. Но о каком счастье может идти речь, если твоя кровь отравлена ядом предательства?

Простившись с Данилой и отказавшись от его предложения проводить меня до общежития, я, едва переставляя ноги, брела к себе в комнату. Я была занята саморефлексией и ненавистью к себе, когда наладонник вдруг мигнул зелёным. Я не сразу сообразила, что это Книга лиц реагирует на личное сообщение. После случая с Пончиком личных сообщений мне не присылали.

Указательным пальцем ткнула в клавишу приёма и чуть не упала, прочитав в некотором роде анонимное послание. Нет, писавший представился Севочкой, но это был чёрный ник. И это сильно напугало меня, потому что людей, умеющих обойти декодер, в Яхоне было не так уж и много. Кроме того, если верить Цезарю и официальной статистике, все они были на учете у СБ.

Севочка решил прыгнуть сразу с места в карьер, без предисловий и вступлений. Он просто написал: «Не думаю, что ОН станет рисковать ЕЁ здоровьем. Представляешь, какой вой поднимется, если с Лялечкой что-то случится?»

В горле пересохло, а в голове раздался сигнал тревоги. Бежать. Срочно бежать, куда угодно. Подальше от Детского корпуса и от того, кто меня раскусил.

Но как? Ведь Тень стояла за Сашкиным плечом, он обнимал её на глазах у всех, она не произнесла ни звука, а когда она молчит, отличить нас практически невозможно… Да и Светлана вон вчера говорила, что не так уж я нынешняя на себя официальную и похожа… Это понятно – без макияжа, без укладки, без парадных платьев…

Проклятье, только этого «Севочки» мне сейчас не хватало! Он словно следил за мной со стороны, потому что наладонник мигнул еще одним сообщением: «Будь хорошей девочкой и не дёргайся».

Я с ненавистью посмотрела на наладонник, экран которого вдруг посинел, сообщая, что в Книге появился запрос. Скрипя зубами, я открыла гостевую и увидела улыбающуюся фотографию Котика, и окончательно взбесилась из-за его безмятежного вида.

Я зло сощурилась и, недолго думая, выбила прямо в эфир: «Когда тебе советуют быть хорошей девочкой, больше всего на свете хочется послать подальше и поступить в точности наоборот».

Не самый плохой вариант для первой записи в Книге лиц. Денег с неё вряд ли будет много и точно не на нал. Кому может понравиться такая злобная, не насыщенная особым смыслом фраза? Но зато будет чем перед Мастером оправдаться, если она вдруг заявит о моей социальной неактивности. Ну и ещё я надеялась, что мне полегчает.

Не помогло. Я вздохнула и спрятала левую руку поглубже в карман, решив что глупо было отказываться от старых привычек и брать наладонник с собой. В конце концов, во Дворце я прекрасно жила и без него. Додумать мысль о том, что наладонники и таблетки привязывают нас поводками друг другу, мне не позволил безрадостно взвывший желудок. Он грустно напоминал, что я не во Дворце, и окончательно испортил и без того плохое настроение. Есть хотелось просто от слова «жрать», до болезненных спазмов. Настолько сильно, что я едва не забыла про таинственного «Севочку», который, судя по всему, был прав.

Все указывало на то, что Цезарь блефовал. Не станет он сейчас пренебрегать спокойствием в государстве. Если подумать, то сейчас Тоська находилась в большей безопасности, чем тогда, когда я была рядом с ней. А все потому, что народ Яхона и жители Кирса, в первую очередь нежно и беспричинно любят свою цесаревну, называя её ласково Лялечкой. Сашка слишком хитрый и жестокий, чтобы рисковать… как они её называли? Суррогатом? Не станет он рисковать Тоськой, пока не получит меня обратно. Это и есть, видимо, тот самый запасной вариант, о котором они тогда говорили. Непонятно было, правда, как они поступят, когда придется давать торжественный обед или произносить речь в честь открытия очередной платформы и ещё какой-нибудь ерунды, где Цезарь неизменно появлялся в моем присутствии.

Тень была моей точной копией исключительно до того момента, когда приходило время открыть рот и что-то сказать. Ртом Тоська пользовалась в основном для еды.

Я горько улыбнулась, мысленно прося прощения у своей глупой сестры. Она ведь даже не поймёт, что мой поступок очень сильно похож на предательство. Ведь я её бросила там одну…

«Не думать, не думать, не думать об этом сейчас!» – прошептала мысленно я. И попробовала спрятать лицо в ладонях, но вздрогнула от неожиданно грозного рычания, которое раздалось где-то в районе моего пупка.

Несколько секунд понадобилось на то, чтобы осознать: рычит не страшный хищник, а мой собственный оголодавший желудок.

И с этим надо было что-то делать.

Индикатор на запястье снова подмигнул синим, сообщая мне о том, что Берёза просит доступа в мою Книгу. Я сегодня популярна, как никогда. Движением пальца одобрила запрос и вздрогнула, когда за спиной раздалось радостное и бес печное:

– Ну что, Старуха, готова стать плохой девочкой?

– Что простите? – Зверь сиял, как мой первый выменянный на пэп золотой, и потряхивал бутылкой с мутной жидкостью. – Это что такое?

– Ну, ты сама сказала, что достало тебя быть правильной и ты готова хоть сейчас предаться разврату!

– Я такое сказала?!

– Ну да, – Зверь недовольно ткнул в собственный наладонник и прочитал:

– Вот же… «Когда тебе советуют быть хорошей девочкой, больше всего на свете хочется послать всех нахер и поступить в точности наоборот».

Я покосилась на наладонник, не зная, как реагировать.

– Ну, так что? – Зверь подмигнул и призывно тряхнул бутылкой. – Развращаться будем или как?

– Или как, – бездумно ответила я, с ужасом глядя на то, как мой наладонник подмигивает мне всеми цветами радуги. – Что означает фиолетовый индикатор?

Я испуганно глянула на хохочущего мальчишку.

– Чего ты ржёшь? Я в панике…

Именно, в панике. Десяти минут не прошло после того, как отправила в Книгу свое необдуманное послание.

– Как такое возможно вообще?

Зверь хохотнул и, приобняв меня за талию, подтолкнул в сторону общежития.

– Старуха, ты иногда ведёшь себя как ребёнок, – менторским тоном проговорил он. – Такое впечатление, что тебя к нам прямо из Диких земель перебросило.

Не из Диких, но предположение в чём-то близко к правде. Я точно чувствовала себя дикарём в этой новой для меня жизни.

– Объясняю малышам. Зелёный – личное сообщение, синий – запрос на добавление, красный – новый эл, жёлтый – пэп, фиолетовый, моя радость… фиолетовый означает приглашение на встречу в реале. Это я тебе послал.

Словно нехотя я ткнула в экран и в шоке уставилась на мигающую тремя пэпами статистику. Ничего себе!

А я ещё думала, что в вопросе пропитания Книга лиц мне не поможет. Как глупо с моей стороны. Весь детский социум она же как-то кормит…

Её придумал не Сашка, но пользовался он ею весьма охотно. Но не менее охотно переписывал историю, рассказывая о том, как ему в голову пришла гениальная идея «правильной социализации подростков», и почему Книгу должны контролировать Мастера Ти.

Он говорил о том, как Книга учит детей жить в социуме, но недовольно кривился, если заставал меня с наладонником. Он уверял, что нет ничего более правильного, чем научить ребёнка отвечать за свои слова и поступки с самого раннего детства, но я не могла отправить в эфир ни одного предложения без предварительной братской цензуры.

Официальный источник гласил: Книга лиц – это лучшая школа жизни, она научит будущего члена общества правильно выбирать друзей, научит немногословию и внимательному отношению к близким, корректности, грамотности…

В теории.

А на практике получалось примерно как с законом о сексуальном образовании.

При помощи Книги Цезарь следил за каждым юным членом своего прекрасного и сильного государства. Поощрял и наказывал. Манипулировал, влюблял, разводил и даже убивал. Цезарь и Мастера Ти, конечно. Первые помощники подростков на тяжёлом пути к взрослению.

На практике никто и не думал взвешивать слова и заботиться о близких. Все мечтали только о том, чтобы заработать побольше виртуальных элов, которые начислялись за каждый просмотр твоего сообщения.

Моей первой записью в Книге стало предложение: «Мне брат на день рождения подарил розовую таблетку».

Сашка пришёл к нам в Башню через полтора часа и, раздражённо хмурясь, велел:

– Ольга, сотри эту запись.

– Почему? – расстроилась я. И было из-за чего расстраиваться: за полтора часа я на одном предложении заработала больше ста элов.

– Потому что это глупость. Тебе вчера исполнилось десять. Конечно же, тебе подарили твою первую таблетку. Её всем дарят на десятилетие. Наше положение не позволяет нам быть предсказуемыми.

– Неправда! – возмутилась я. – Видел, сколько у меня элов?

– Малыш, – он тяжело вздохнул и покачал головой. – Это не тебе элы, а цесаревне, понимаешь?

– Я и есть цесаревна! – выкрикнула я, с трудом удерживаясь от того, чтобы некрасиво разреветься.

– Ты моя Осенька, а не цесаревна. Иди сюда, покажу что-то…

Он извлёк из кармана супертонкую таблетку и быстро вывел на экран общую страницу Книги.

– Сейчас… погоди минутку… – он водил пальцем, отбрасывая ненужные сообщения в сторону, а потом, наконец, повернулся ко мне. – Смотри.

На странице осталось десять записей.

Моя: «Мне брат на день рождения подарил розовую таблетку».

Незнакомой мне Татьяны: «Мне мама с папой таблетку подарили».

Виталик: «Ура! У меня теперь своя таблетка».

И в таком же стиле ещё семь предложений. И только моё собрало более ста элов.

– Теперь понимаешь? – спросил Сашка, и я кивнула вместо ответа, хотя на самом деле поняла, чего он от меня хотел, только спустя несколько лет.

А между тем разговором и моим осознанием действительности было ещё много стычек и упрёков. Например, насчет пэпов. О, вожделенные пэпы. Покажите мне хоть одного десятилетку, который не мечтает обменять свой первый пэп на настоящий, «взрослый» золотой!

– Я и без всяких пэпов знаю, Осенька, что ты у меня умница, – говорил Цезарь, когда я на первых порах обижалась и не понимала почему он не хочет, чтобы я активно заполняла страницы своей Книги. – Я понимаю, тебе хочется признания. Я признаю тебя, малыш, это должно быть для тебя самым главным признанием. А на остальных – плевать.

Мне плевать не хотелось. Тогда я мечтала о том, чтобы кто-то перепечатывал мои слова или восхищался моим чувством юмора и неземной красотой.

Про красоту пришлось забыть сразу.

– Никаких фотографий, Оська, – категорично стукнул по столу Сашка. – Это пошлость. Мы занимаем слишком высокое положение, чтобы опускаться до пошлости. Хочешь заполнять страницы? Заполняй их со смыслом.

Со смыслом, значит.

Я ухмыльнулась, глядя на подмигивающий экран. Ну, что ж. Смысл тоже бывает разным.

Хотя насчет фотографий Цезарь был прав. Никаких фотографий!

Осторожно я освободилась от Зверских объятий и, похлопав парня по плечу, сообщила:

– Извини, Зверёныш, но не сегодня. Давай мой разврат отложим на другой день. У меня тут одна идея появилась… не до разврата мне сейчас.