Читать книгу Детский мир - Марина Ли - Страница 6

Играть можно даже вдвоём, в качестве оружия можно использовать что угодно, даже ветку от дерева, напоминающую пистолет или автомат. Если противника заметил первым, то после выстрела кричишь: «Ты убит!», вот и всё. Просто, но интересно.

Размазывая слёзы по окровавленному лицу, я всё ещё пыталась остановить кровь. Наверное, в тот момент я уже понимала, что парень молчит не потому, что впал в забытьё и не потому, что рана вдруг перестала болеть. Но думать о том, почему он вдруг замолчал, я себе запрещала.

– Пожалуйста, пожалуйста… – бормотала я.

Я уговаривала своего товарища по несчастью потерпеть. Просила его не умирать. Умоляла мальчишку не бросать меня здесь одну, совсем одну посреди снежной пустыни. На много километров вокруг, если верить карте, не было ни одного населённого пункта… Какой там населённый пункт? Визор не выдавал ни одного тёмного пятна отсюда и до горизонта. В единственном пятне находились мы: измятый снег, три мёртвых тела, я и…

– Пожалуйста, не умирай! Я что-нибудь придумаю, обязательно что-нибудь придумаю. Нас найдут. У меня маячок всё ещё работает… По-жа-луй-ста!..

Не знаю, сколько я ещё плакала. Не помню, в какой момент кровь под моими руками загустела и перестала быть тёплой. Наверное, я замёрзла настолько, что заснула прямо там. А может, потеряла сознание, но в себя я пришла только тогда, когда кто-то начал трясти меня, выбивая из лёгких остатки воздуха. И требовательным тоном приказал очнуться и не бросать его одного.

– Дежавю, – прохрипела я пересохшим горлом. – Это мои слова. Это я просила меня не бросать.

– И не надейся… Иди сюда, колибри, будем тебя в сознание приводить.

И только после этих слов я поняла, что наши нас всё-таки нашли. Поняла и расплакалась.

– Север! Мы так тебя ждали, а ты всё не приходил…

– Прости, ну прости… Нас задержала метель…

– Что вы там возитесь? – проскрипели откуда-то из Северовского кармана. – Холод нечеловеческий, идите скорее. Платформа ждать не будет.

– Я же обещала ему! Обещала! – рыдала я, цепляясь ледяными пальцами за горячую шею. – Это ты виноват, эгоист чёртов!

– Я. Только я, – покорно соглашался Северов, держа меня на руках и куда-то шагая. – Покажи мне свои пальчики, Оленька. Давай посмотрим, нет ли обморожения.

Под его ногами скрипел снег, звёзды бриллиантами подмигивали мне с неба.

– Ненавижу тебя! – рыдала я, не находя в себе сил, чтобы отодрать руки от твёрдых плеч.

– Я знаю… Прости меня, пожалуйста, прости. Больше ни шага, клянусь… Оля, ну не плачь так!

– Староста требует, чтобы ты с ним связался, – снова протрещало из кармана.

– Пусть идёт к черту, – рявкнул Север, а едва слышное шипение открывшейся двери и поток тепла сообщили мне о том, что мы куда-то вошли. – Так и передай ему, слышишь? Дословно.

– Да не проблема, – раздалось ворчливое и знакомое до слёз. – Я даже счастлив… Эй, ты зачем дверь блокируешь? А, Соратник? Я не понял, где Соратник?

И я зарыдала, проклиная тот день, когда вступила вместе с Северовым в Решальный зал почти две недели назад.

Почти две недели. Мне казалось, что полжизни прошло, а не несколько дней…

Неужели всего несколько дней назад я стояла в сердце Детского корпуса, оглядывалась по сторонам и сравнивала реальную комнату с той, которую мне навеяли коньячные пары в вагончике Полины Ивановны. Зал был меньше, чем мне приснилось, но гораздо мрачнее. Голые каменные стены, узкие окна, больше напоминающие бойницы. Пол, выложенный чёрно-белой мозаикой, и круг в центре комнаты. Тоже чёрно-белый. Все это нагоняло тоску и ужас.

– Хочешь о чем-то спросить? – поинтересовался Север, заметив, как мой взгляд блуждает по залу.

Мы столкнулись в холле общежития. Подозреваю, после нашего совместного посещения душа он боялся, что я могу наплевать на его требование стоять рядом с ним у колеса. Поэтому решил подстраховаться, подкарауливая меня внизу. Когда мы с Лёшкой спустились, он первым делом поймал меня за руку и всмотрелся в моё лицо подозрительным взглядом.

– То, что я согласилась стать частью твоей Фамилии, – решила расставить акценты я, – Не означает, что я стану играть в ваши рискованные игры. Понятно?

– А ты согласилась? – он изогнул губы в полунасмешливой улыбке и слегка приподнял левую бровь. – Я как-то упустил этот момент…

– Никаких авантюр, связанных с тем, что я таким удивительным образом похожа на цесаревну. Ясно?

Я храбрилась. Думаю, Север прекрасно понимал, что стоит ему сказать одно слово и мне, по местным законам, нечем будет крыть его карту. Понимал но, кажется, решил играть по моим правилам.

– Слушаюсь и повинуюсь, моя королева, – хмыкнул он весело, и я не нашла следов злого умысла в его глазах, утративших за ночь свою обжигающую черноту.

Сейчас мы стояли в круге, ожидая начала распределения, и я немного нервничала.

Все места тут занимались строго по регламенту: члены Фамилий рядом со своими лидерами у колеса и группа молчаливых подростков в стороне. Одиночки. О них мне Полина Ивановна тоже рассказывала, но я не думала, что их так много. Человек тридцать, если не больше. Кто из них не доживёт до конца недели?

– Хочешь о чём-то спросить?

Я посмотрела на парня и небрежно пожала плечами:

– Мне уже обо всём рассказали, спасибо.

– Кто?

– Один хороший человек, – отмахнулась я от Севера, не желая выдавать свой источник информации. – Я себе это немного иначе представляла, не так театрально, что ли… Но, в общем и целом, мне всё описали точно.

Театральность в Решальном зале действительно присутствовала.

Колесо Фортуны было разделено на двенадцать секторов, как и говорила Полина Ивановна. Шесть белых – цивильных, так сказать. И шесть чёрных – военных. На чёрных секторах было написано белыми буквами: «Север», «Юг», «Запад», «Восток», «Экзекутор» и «Цезарь». На белых – чёрными: «Институт», «Управление», «Дом», «Полигон», «Мастер-класс» и «Корпус».

– Единственное, что меня тревожит, – призналась я, не сводя взгляда с коротенького слова из шести букв, – Что будет, если…

Звук гонга не позволил мне закончить предложение. Внезапно наступившая темнота заставила вздрогнуть.

– Ч-ш-ш, – прошептал Север, который оказался за моей спиной. – Не дергайся.

Колесо задрожало и с легким скрипом сдвинулось с места, набирая обороты. И одновременно с этим моей талии коснулась мужская рука и, немного переместившись вперёд, легла на живот. Легонько надавила, заставив прижаться спиной к парню, стоявшему за мной.

– Чего ты боишься, а? – шепнул он, едва касаясь губами моего уха. – Какого сектора?

Я возмутилась. Кто дал ему право совать свой нос в мои дела?

– Не твоё дело.

– Скажи мне, – настойчиво потребовал Север, передвинув руку вверх. Теперь его пальцы точно чувствовали, с какой скоростью колотится моё сердце. – Который?

Внутри меня вдруг что-то зазвенело и потянулось навстречу парню. «Расскажи ему, расскажи», – шептал внутренний голос. «Ему можно верить», – уговаривала интуиция. «Не смей раскрывать рта, дура», – мозг был как всегда категоричен.

– Оленька, – подкупляюще ласково прошептал коварный Север.

Я открыла рот, чтобы ответить на его вопрос. Не знаю, собиралась ли я тогда сказать правду или посоветовать Северову прогуляться в гости к чёртовой бабушке. Не знаю, как бы поступила, задай Север свой вопрос на несколько секунд раньше, но тогда я ничего не успела сказать. Колесо, издав протяжный стон, дёрнулось и остановилось. И сразу же под потолком вспыхнули десятки ярких лампочек, освещая сотни взволнованных хмурых лиц.

– Выбор сделан, – объявил Мастер Ти, стоявший за пультом управления. Я приклеилась взглядом к своей судьбе на ближайшую неделю. К белым буквам, которые снежинками легли на чёрное небо войны.

– Главы Фамилий, отметьтесь в управлении и получите пропуска.

Про пропуска и остальное я слушала вполуха, размышляя о степени своего везения или, правильнее будет сказать, невезения. Ситуация могла бы быть более пугающей, если бы колесо вздумало остановиться на секторе «Цезарь». Забавно было бы послужить одним из охранников во дворце. Сашка бы порадовался, увидев меня в тёмно-синей форме с золотыми эполетами. Однако и нынешнее положение вещей совсем не радовало.

– Север, – произнесли у меня над ухом и усмехнулись.

Либо Северов сошёл с ума, либо он извращенец. Чему здесь усмехаться? Тому, что нас отправляют на северные границы? Это словно попасть между молотом и наковальней: с одной стороны вечно огрызающиеся сикры, готовые вцепиться в горло любому, кто осмелится хотя бы глянуть в их сторону. С другой – Дикие земли с их безумной фауной, смертельными болезнями и жестокими кочевниками. А посередине мы.

Мы все умрём – это совершенно ясно.

Я слабовольно подумала о возвращении во дворец, а потом паника окончательно захлестнула меня, потому что я наткнулась взглядом на безмятежные Лёшкины кудряшки.

– Мы не можем взять её с собой, – сказала я испуганно и схватилась руками за голову.

– Отставить истерику! – велел мне Север. – Она никуда и не поедет.

– Лёка? – Лёшка почувствовала неладное и вцепилась в мою правую руку десятью пальцами. – Я с тобой. Я не останусь тут одна!

– Не нервируй меня, – тихим голосом предупредил Север, и моя капризная сестрёнка встала по стойке смирно. – Мы с тобой, кажется, договорились.

– Когда это вы договаривались, о чём? – вспылила я.

– Не паникуй, – Север небрежно опустил руку мне на плечи, игнорируя моё возмущение. – Всё нормально. Для таких моментов и существуют одиночки. Ими затыкают дыры.

И ещё до того, как я осмыслила услышанное, отдал приказ:

– Зверь, возьми там кого-нибудь на замену.

Мой испуганный взгляд метнулся к кучке одиночек, обречённо жавшихся у стены.

– Это неправильно… – прошептала я, но меня никто не услышал.

– Крыска вчера ногу на тренировке повредила сильно, – сообщил Зверь, яростно тыкая в наладонник.

– Значит, двоих возьми, – бросил Север, не позволяя мне вырваться из его объятий. – А лучше четверых. Всё-таки северные границы. И пошевеливайтесь. Платформа ждать не будет. Нюня, беги к Берёзе. Скажи, чтобы выдала тебе задание на всю неделю. Оль, у тебя тёплые вещи есть?

– Тёплые вещи? – переспросила я, рассеянно глядя на Лёшкину спину и вспоминая накануне довязанное пончо. – Какие тёплые вещи, Север? Ты только что велел выбрать из одиночек четверых смертников, чтобы затыкать ими дыры. Так нельзя.

Парень тяжело вздохнул и подтолкнул меня к выходу.

– Нельзя, – согласился беззлобно и равнодушно. – Но я так делаю. Светофор так делает. Карась так делает… Впрочем, если хочешь, я скажу Нюне, чтобы она вернулась.

Я задохнулась от беспомощного гнева и стыда. Потому что Лёшкиного возвращения я не хотела, но и спасать её ценой жизни других людей неправильно.

– Ты напрасно паникуешь, Ёлка, – тяжёлая рука переместилась с плеч на мою талию. – Неделя на северном кордоне не означает обязательную и неминуемую смерть. Поверь, если бы там на самом деле всё было так ужасно, совсем скоро Детский корпус лишился бы всех своих студентов. Мы, конечно, щит между защитниками Яхона и его врагами, но поверь мне, Цезарь не просто так выставляет в авангард детей. – Север усмехнулся. – Если верить статистике, количество военных смертей значительно уменьшилось после изменения стратегии.

Я закрыла глаза. Статистика, конечно… Джокер, который бьёт любую карту.

– Всё будет хорошо, обещаю. Ты же знаешь, что дикие не охотятся на молодняк, – продолжал утешать меня Север, подталкивая к складу. – А против сикров Корпус почти никогда не выставляют.

Почти. Я горько улыбнулась.

– Ты хочешь сказать, что эта четверка будет рисковать так же, как и мы? – я бросила на парня скептический взгляд, не желая начинать бессмысленный спор о том, что происходит и что должно происходить в цивилизованном обществе.

– Нет, – Северов недовольно поджал губы. – Они будут рисковать даже больше. И по собственной инициативе рваться в самые горячие точки только для того, чтобы заслужить себе право остаться в моей Фамилии навсегда. Оля, пожалуйста, давай ты расскажешь мне о том, какой я эгоист на платформе. Сейчас на это совершенно нет времени.

– Тебе на них наплевать, – ужаснулась я, стараясь не смотреть в сторону четверых парней, которые сейчас хмуро слушали Зверя.

– Мне на всех наплевать, – признался Север. – Идём, надо тебя утеплить.

Сейчас, спустя десять дней, эти слова вспыхнули красными буквами у меня в мозгу, заставив выгнуться в Северовских руках.

– Пусти, ненавижу тебя! – кричала я, пытаясь вырваться и не обращая внимания на робкие попытки привести меня в чувство. – Это ты виноват! Ты с самого начала решил… они не… мы же… люди… не… дырки…

Воздуха не хватало, чтобы произнести всё, что вертелось сейчас в голове. Дыхание вырывалось со всхлипами, но лёгкие отказывались вновь наполняться кислородом.

– Где, Соратник?? Я не собираюсь возвращаться в лагерь без… – зло кричал Зверь, а мне слышались за его словами боль и страх.

– Замолчи и отпиши нашим, что мы возвращаемся, – велел тот, кто всё ещё отказывался выпускать мое рыдающее тело из своих рук. – И кто-нибудь, дайте мне наконец ампулу с успокоительным!

Почти в то же мгновение я почувствовала укол в плечо и услышала удивлённый шёпот Берёзы:

– Одного не пойму: где она так в синюю краску перемазалась… Откуда там краска вообще? Это какое-то новое оружие?

Я истерически рассмеялась, тряся головой и впервые в жизни проклиная свою исключительность. Свою «изумительную способность» как говорил Сашка.

Платформа дёрнулась, приводя фоб в движение, но я успела скользнуть уплывающим в небытие взглядом по снежной пустыне. По алому пятну, по четырём таким маленьким с высоты полета мёртвым телам. Закрыла глаза и отвернулась, уткнувшись носом Северу в грудь.

– Лучше бы я умерла.

Северов почти до боли сжал меня, безмолвно протестуя против моих слов, и прошептал:

– Завтра будет легче, обещаю. Это пройдёт.

– В первый раз всегда плохо, – поддакнула Берёза. А потом лекарство победило истерику, и я все-таки уснула.

Проснулась уже на подлёте к лагерю. Разбитая, несчастная и злая, потому что легче не становилось. Я всё ещё чувствовала себя виноватой из-за того, что мы потеряли Соратника. Я видела свою вину в смерти Ватрушки, ведь я обещала ему, что всё будет хорошо. Но больше всего я ненавидела себя за то, что осталась жива. Мне было противно от мысли, что Север так или иначе оказался прав. Впрочем, он всегда был прав, чего бы ни касался спор. Его манера дискутировать была весьма оригинальной и действенной. Нельзя проиграть в споре, если у тебя только два мнения, одно твоё, а второе – неправильное.

– Ёлка, ну хватит дуться, – проговорил он, когда мы устраивались в одном из фобов, отправлявшихся на север. На мне был водоотталкивающий ультратонкий термокостюм, зимние ботинки и собственное пончо, но Северов всё равно недовольно хмурился, считая меня недостаточно утеплённой. – Это давно принятые правила. Не надо изобретать велосипед.

– Я не изобретаю велосипед. Я просто хочу немного справедливости.

– Справедливости? – парень хмыкнул, заметив, что к нашему разговору прислушиваются. – Справедливо будет по отношению к другим членам Фамилии, если я начну брать всех слабаков только потому, что они жалкие неудачники? Справедливо будет, если погибнет, например Берёза, защищая какого-нибудь болвана, который не может приспособиться к жизни?

– Я уже сказала тебе, что я думаю по этому поводу, – ответила я, не поднимая на него глаз. – Эгоистично плевать на всех. Неправильно, а ты этого не понимаешь.

– То есть, если бы я сокрушался и лил слёзы по тому поводу, что я должен поступить по-другому, было бы лучше? – вспылил Север. – Извини, это не для меня. Моя задача состоит в том, чтобы выполнить задание с наименьшими потерями для Фамилии. Я хочу, чтобы мои друзья и люди, которые мне доверяют, вернулись в Корпус живыми. И мне действительно плевать, если для этого придётся пожертвовать чужаком.

– Я чужак, – напомнила я, тоже переходя на повышенный тон. – Лёшка чужак… Так брось нас вперед, чтобы мы не были балластом для всей вашей группы!

– Ты – другое дело, – проворчал Север, отводя глаза. – У меня на тебя… планы.

– Иди к чёрту!

Я отвернулась от него, и как он ни старался завести разговор, до конца пути я не произнесла ни слова. С недовольством чувствуя тоску из-за того, что то хрупкое доверие к нему которое зародилось, пока мы ждали решения Колеса, так быстро лопнуло.

Северный кордон представлял собой небольшую военную базу. Здесь по периметру на равном расстоянии друг от друга были расположены обзорные вышки с прожекторами. КПП, корпус руководства, две казармы, столовая, колючая проволока и тонны снега на километры вокруг. Вот и вся северная граница Яхона.

– Не понимаю, зачем здесь вообще нужно было устраивать кордон, – проворчала я, замерзая на холодном ветру и переступая с ноги на ногу. – Нападающих здесь можно увидеть за сто километров до того, как они смогут подойти на расстояние выстрела.

Командир базы откашлялся в кулак и довольно громко произнёс:

– Север, ты снова приволок каких-то наивных идиоток. Бери пример с других своих коллег. Вози сюда шлюх.

Северов наклонил голову и процедил сквозь зубы:

– Мы уже обсуждали этот вопрос ранее, полковник. Я уже имел честь докладывать вам, что в моей Фамилии этот вид деятельности не приветствуется.

– А зря, – полковник внимательно посмотрел на меня и скривил губы, изображая воздушный поцелуй. – За хорошую бабу мы бы неплохо заплатили.

– Зверь, проводи девчонок до детской казармы, – отрывисто приказал Север, не отрывая взгляда от начальства. – Будь при них неотлучно до моего возвращения. Соратник, Ферзь, останьтесь со своими людьми.

Зверь кивнул мне и Берёзе, свистнул блондинке, что ехала во втором фобе, и проворчал:

– Он нас со своими принципами в могилу вгонит.

– Помолчи, Зверёныш.

– Он в чём-то прав, – высказалась в защиту Зверя блондинка. – Тогда бы у них точно не возникло желания выступать с походом, а так, кто их знает…

– С походом? – я растерялась. – О чём ты говоришь? Мы не нападём. Мы только защищаем свои территории. Политика Цезаря…

Договорить мне не позволил дружный взрыв смеха. Хохотали все, даже одиночки, которые шли в казармы вместе с нами.

– Нет, ты точно с луны свалилась, – всхлипнул один из них, вытирая выступившую слезу. – Защищаем свои территории, надо же…

– Старуха, – Зверь покачал головой. – Ты невероятная просто. Мы сейчас даже не на материке. О каких своих территориях может идти речь? Уже давным-давно Яхон усиленно расширяет свои границы во всех направлениях. Мы почти на пятьдесят километров углубились в Дикие земли только за то время, что я в Корпусе.

Мне стало нехорошо, я растерянно оглядела присутствующих, ожидая, что они сейчас радостно завопят: «Шутка!!!»

Но ничего подобного, конечно же, не случилось.

– Уже месяц нет никаких серьёзных военных действий только потому, что дикие не стреляют по детям. А сикры заняты тем, что делят с нашими дипломатами счастливо освобождённые от гнёта диких захватчиков восточные острова.

Какая-то несусветная чушь. Я вдруг почувствовала себя маленькой и глупой. Если всё, что сейчас говорит Зверь, правда – а это правда, зачем ему врать-то? – то как мне жить в этой новой системе координат?

– Это всё политика, – блондинка сморщила симпатичный носик. – Ты лучше с Севером на эту тему поговори, он проведёт для тебя персональный урок по ОБЖ и политической грамотности.

И они снова рассмеялись, хотя я в последних словах совершенно точно ничего смешного не было.

Само собой, что за разъяснениями к Северу я не пошла. В свете полученной информации, его слова о том, что одиночками затыкают дыры, выглядели ещё хуже и отвратительнее. Получается, опасность не такая уж и мифическая, как он пытался мне доказать.

Я исправно придерживалась объявленного в фобе бойкота и не разговаривала с главой своей Фамилии. Откровенно говоря, я вообще старалась видеть его как можно меньше. Он особо и не настаивал, что по непонятным причинам злило.

Не то чтобы мне хотелось продолжить наш спор, но Северов вёл себя так, словно это я была не права. Словно мне снова надо дать шесть дней на то, чтобы мои мозги встали на место. Словно я глупая женщина, которой вздумалось поистерить и пообижаться немного.

Два дня я провела за сортировкой данных в центре управления. Как выяснилось, местные вояки не особенно-то любили заниматься отчетами. Поэтому полковник Шульгин, уточнив точно ли я не хочу отработать эту недельку, лёжа на спине, и получив мой отрицательный ответ, выдал мне все ключи и коды. И вызвал этим мой молчаливый внутренний протест, так как, по моему мнению, начальник одной из самых проблемных пограничных застав не должен допускать к секретной информации человека, которого видит впервые.

Так что с вопросами политической грамотности я прекрасно справилась и без Севера. Что касается моего мировосприятия и нового места в оси координат… Что ж… После того, как я узнала, как именно Мастера Ти образовывают подростков в сексуальном плане. После того, как я увидела, чем занимается Сашка с нашей сестрой. Информация о том, что Цезарь – воинственный беспринципный тиран, воспринялась как-то легко и почти безболезненно.

Откровенно говоря, у меня просто не осталось времени на размышления и переоценку ценностей, потому что к вечеру вторника на нас напали.

Почему радары не засекли автономные военные фобы, кто инициировал атаку, кем был отключен внешний купол. И как вышло так, что после бомбардировки целыми остались лишь детская казарма да продуктовый склад – неясно. Но факт остается фактом. В ночь со вторника на среду, ближе к утру, когда небо было еще чёрным, но рассвет уже витал в воздухе, мы оказались одни посреди снежной пустыни. С минимумом запасов, без оборонительного периметра и фактически без надежды вернуться в Корпус – стационарная платформа тоже стала жертвой бомбардировки.

Той ночью северный кордон был уничтожен полностью, если не считать двух раненых солдат, которые успели выскочить из обзорных башен. В числе представителей Детского корпуса потерь не было.

Уже к обеду раненые были загружены в беспилотные санки. Из-под руин было поднято всё, что могло принести хотя бы минимальную пользу. А весь наш отряд построился для того, чтобы двинуться на юго-запад. К пятнице мы надеялись добраться до Новокопска, ближайшего к кордону населённого пункта, где можно было найти мобильную платформу или, в крайнем случае, связаться с Корпусом.

Мы шли почти без остановок по рыхлой заснеженной дороге, иногда проваливаясь по колено и тихо завидуя умирающим в санях солдатам.

– Надо было бросить их на базе, – бурчал Зверь, бросая на раненых кровожадные взгляды, – Тогда мы хотя бы могли ехать по очереди. Зачем нам это мясо, Север? С каких пор ты стал таким жалостливым?

Северов на выпады Зверёныша не отвечал. Он мрачно поглядывал на ярко-синее небо, скалился почти белому солнцу и непрестанно нас подгонял.

– Да ты озверел совсем! – Птица повисла на Соратнике и тяжело дышала, вытирая мокрый рот концом длинного шарфа. – Я уже ноги едва передвигаю, а ты всё гонишь. Куда мы торопимся?

– И я о том же, – согласился Зверь. – Давай передохнём. Старуха вон совсем зелёная.

Арсений Северов, который раньше просто игнорировал всё недовольное бухтение, вдруг остановился, резко обернулся, сделал два шага в нашу сторону, а затем отвесил Зверю увесистый подзатыльник.

– Ещё раз услышу эту дурацкую кличку…

– А что сразу я? – обиделся Зверь и потер ушибленное место, глядя на меня обвиняющим взглядом. – Ёлка, между прочим, твоих нормативов не сдавала! – поправил шапку и, отходя от злобного начальства подальше, буркнул: – А ты всё подгоняешь. Её же шатает уже, как пьяную. И синяки под глазами на всё лицо…

Не знаю насчет синяков, в зеркало я не смотрелась, но чувствовала я себя действительно мерзко. От холода почему-то особенно сильно болели плечи и шея, а ещё чудовищно жгло глаза и хотелось спать.

– Пять минут привал, – объявил Север, заглядывая мне в лицо. – Ёлки зелёные, Оля, ты когда пила в последний раз?

– Не помню… – проворчала я и потрясла своей бутылью с водой. – У меня регулятор сломался. Вода ледянющая, а мне и так холодно.

– Что сразу не сказала?

Север снял с шеи свой термос и протянул мне:

– Пей!

– Спасибо, – я зубами стащила перчатку с правой руки, подышала на озябшие пальцы и, нажав на кнопочку, заставила выдвинуться соломинку. Никогда не думала, что тёплая вода – это такой неземной кайф. Когда-то раньше у меня такое словосочетание вызывало неосознанное отторжение.

– Оставь себе, – велел парень, снимая с меня мой поломанный термос. – Правда устала?

Я пожала плечами, попыталась сделать независимый вид, а потом обречённо выдохнула и кивнула:

– Правда.

Северов посмотрел на небо, поморщился, как от зубной боли, и заявил:

– Так, народ, слушаем меня внимательно! Всё указывает на то, что к вечеру начнётся буран. Так что вариантов у нас два: либо ускоряемся ещё больше, чтобы добраться до подлеска, который, если верить карте, километрах в пятнадцати впереди, либо окапываемся и ночуем здесь.

– Здесь? – испуганно спросила я. – Холодно же.

– В лесу будет не намного теплее, – заметил Соратник. – И если мы потратим все силы на дорогу, то вряд ли сможем устроить достойный зимней ночёвки лагерь.

Ночёвка посреди заснеженного поля или в морозном зимнем лесу? М-м-м-м… И то, и другое так вкусно, прямо и не знаю, что выбрать. Почему я не подумала об этом, когда мы покидали руины базы? Почему не задумалась о том, что спать придется в сугробе?

– Мы все умрём, – поделилась я своими мрачными мыслями.

– Меня радует твой оптимизм, – улыбнулся мне Северов. – Решено. Роем норы.

– Какие норы? – мысленно я представила себе вырытую в сугробе пещеру, в которой меня заставят ночевать. Там я и сдохну, с вероятностью в сто процентов.

– Для теплокапсулы, конечно, – сообщила Берёза, извлекая из своего рюкзака небольшую лопатку.

– Что такое теплокапсула?

Мой вопрос заставил замереть всех, кто его услышал. Те же, кто был достаточно далеко от меня, уже во всю начали швырять снег, врываясь в придорожные сугробы.

– Оленька, – в голосе Севера звучала недоверчивая осторожность. – Ты же сказала, что тебе нужен термокостюм и ботинки, а остальные тёплые вещи у тебя есть…

– Есть, – я потрясла перед его носом своим пончо, но парень не оценил мой труд, просто закрыв глаза и довольно громко скрипнув зубами.

– Восхитительно, – вздохнул тяжело и потер рукой лицо. – Теплокапсула, Ёлка, это та вещь, без которой категорически запрещено выходить за пределы Корпуса. Даже если тебя Колесо отправит на юг или в столицу, всегда бери её с собой!

Он достал из кармана овальный предмет, больше всего похожий на кусок лавандового мыла и показал мне.

– Вот эта вот маленькая вещица поможет тебе пережить снежный буран, ураган, землетрясение и даже наводнение, если прикрепить её к земле. Это вещь первой необходимости в любом походе.

– Я никогда не ходила в поход, – ответила я и достала из своего рюкзака такую же, как у Берёзы, лопатку. – Но точно где-то читала, что переждать буран можно, если вырыть правильную нору. Там что-то было про корпус и про узкий вход…

На Севера я старалась не смотреть, чтобы он не увидел, как дрожит мой подбородок и что слёзы в глазах подобрались к самому краю. К счастью, он просто негромко обозвал меня дурьей башкой, отказавшись комментировать мои суицидальные идеи, и начал копать заземление для своей капсулы недалеко от меня. Ну и ладно.

Так как всем тридцати двум участникам нашего похода надо было всего лишь дорыться до мёрзлой земли, чтобы прикрепить к ней свою капсулу, вскоре кроме меня в снежной пустыне не осталось никого, если не считать одной палатки, в которую загнали сани.

Все верно. Так и должно быть. Я сама говорила о том, что это джунгли, в которых выживает сильнейший. Всегда знала, что слабакам тут не место. Себя было жалко до слёз. В свою холодную нору я забралась последней, когда уже опустились серые сумерки, а под ногами начинала виться колючая позёмка. Скрутилась калачиком, бессмысленно подышала на скрючившиеся от мороза пальцы и бесшумно заплакала, глотая злые слёзы.

Я и не надеялась, что получится заснуть. Во-первых, было до ужаса холодно, а во-вторых, в той же степени обидно. Тридцать два человека зарылись в своих норах, зная, что я тут замерзаю, и никто даже не посочувствовал. Правильно, нечего тратить свои эмоции на такую дуру, как я. Они-то не забыли взять с собой на выезд чёртову капсулу. И я бы не забыла конечно если бы вообще знала о её существовании.

Где-то надо мной гудело и выло, с «потолка» моего сугроба мне периодически капало и сыпалось на нос, а я думала о том, что скоро моя хлипкая берлога рухнет, покорившись непогоде и я, наконец, умру. На секунду подумалось, что, может, стоит выбраться из укрытия, чтобы разом решить все проблемы и не мучиться, но потом природное упрямство всё-таки победило.

– Не дождётесь, – проворчала я, вытягивая затёкшую от холода и неудобного лежания левую ногу. – Я ещё вас всех переживу-у-у-ухх!!

Я не сразу сообразила, что произошло. То ли рухнул мой сугроб, то ли на меня напал полярный медведь… Набрала в грудь побольше воздуха, чтобы позвать на помощь, а вместо этого закашлялась, подавившись колючим ветром.

– Я… кхе… что…

Мне казалось, что я оказалась в центре стихийной воронки. Вокруг меня всё выло, ревело и крутилось. И, несмотря на то, что всё ещё должны были быть сумерки, тьма стояла такая, словно я продрыхла часов восемь и сразу очутилась в безлунной полночи.

То, что это был не медведь, я поняла когда чья-то ладонь, промазав в темноте, скользнула по моему лицу. Именно за неё я и ухватилась двумя руками. К сожалению, попытка применить борцовский приём с треском провалилась. А спустя ещё мгновение, меня всё-таки скрутили, почти обездвижив – я всё ещё продолжала брыкаться – и куда-то понесли.

Несли совсем недолго: я успела ещё два раза глотнуть колючего воздуха, попыталась укусить своего похитителя, после чего меня, наконец, швырнули в очень мягкий и очень тёплый сугроб.

И наступила тишина, прерываемая лишь моим тяжёлым дыханием да ворчанием того самого медведя, который только что разрушил так тщательно построенную мной нору.

– Сволочь ты, Север, – заявила я, отдышавшись. – Я два часа берлогу себе копала, можно сказать, почти с ней сроднилась, а ты всё испортил.

Парня я не видела в темноте, но отлично чувствовала, потому что он почти сразу рухнул рядом и прижался к моей спине. И не было ведь ни одного доказательства тому, что это именно он, но я отчего-то просто чувствовала его. Как тогда в Решальном зале, когда я едва не ответила на заданный им вопрос.

– Мог бы сразу сказать, а не заставлять меня копаться в снегу и мерзнуть.

У меня над ухом хмыкнули, а затем глубокомысленно ответили:

– Чтобы ты отшила меня с моим щедрым предложением у всех на виду?

– Я не…

– Не отшила бы? – на мою талию немедленно опустилась тяжёлая рука.

Я задумалась. Как бы я поступила, если бы Северов сказал, что в теплокапсуле можно устроиться вдвоём? Согласна, тесно, не очень комфортно, приходится довольно плотно прижиматься друг к другу, но всё-таки жить можно. Что-то мне подсказывает, что закончилось бы всё строительством берлоги. Только я при этом была бы более злой.

– Теперь мы этого уже не узнаем, – ответила я, снимая его руку со своей талии. – Правда?

Он снова хмыкнул и, игнорируя мое недовольство, крепко прижал меня к себе, заявив:

– Так теплее.

Я поворочалась, устраиваясь, несколько раз вздохнула, а затем всё-таки прошептала, глядя в темноту:

– Спасибо.

– Должна будешь, – зевнул в ответ Север и добавил: – Спи уже.

И перед тем как всё-таки провалиться в сон, я с досадой подумала, что с этим щедрым кредитором мне никогда не рассчитаться.

* * *

Сашка стоял у зеркала и поправлял воротник белого, как снег, мундира. Я прилипла взглядом к золотым пуговицам на его груди.

– Скажи мне, Осенька, – его отражение улыбнулось мне одними губами, а глаза оставались холодными. – Стоило оно того?

Я молчала, потому что знала: когда он так смотрит, лучше ничего не говорить. Потому что помнила, что он сделал с Клифом. Потому что просто не хотела отвечать.

– Вся эта беготня и нервотрёпка. Стоило это того, чтобы в конечном итоге оказаться здесь?

Я рассматривала маникюр, на котором резвились перламутровые нарисованные бабочки, и продолжала играть в молчанку.

– Я задал вопрос! – выкрикнул Цезарь и развернулся ко мне, резко крутанувшись на каблуках. – Я заботился о тебе, ни разу не поднял на тебя руку, исполнял любой твой самый дурацкий каприз, разрешал тебе фактически всё… И что я получил в ответ?

Я пожала плечами, решив, что смотреть Сашке в глаза сейчас опасно для жизни.

– Я просто хотел, чтобы ты любила и уважала меня. Это так много?

– Безмерно, – ответила я шепотом.

– Осень… Осенька моя! – Цезарь упал передо мной на колени, а я, испугавшись, вскочила из кресла. Воспользовавшись ситуацией, он обнял меня за ноги и прижался лицом к моему животу. – Пожалуйста! Я так долго тебя ждал.

Он бросился целовать мои руки, а я закричала, пытаясь увернуться:

– Нет! Не надо! Пожалуйста, прекрати! Я не могу!

Он впился болезненным поцелуем в моё запястье и прорычал:

– Не хочу больше ждать!

Я дёрнулась так, словно он меня ударил, и закричала:

– Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!

– Тихо! – выдохнул Сашка чужим голосом, отводя мои руки от своего лица. – Тихо, – повторил, целуя центр моей ладони. – Тихо, – и мне отчего-то стало трудно дышать. – Не ори, весь лагерь разбудишь.

– Что?

Я вынырнула из сна в сумеречную темноту теплокапсулы. Сердце колотилось в горле. Кровь шумела в ушах, а я всё ещё не могла осознать до конца, что это был всего лишь сон. Дурацкий кошмар. Мне ничего не угрожает.

– Такая ерунда снится в последнее время, – призналась я Северу, который лежал рядом, подперев голову рукой, и рассматривал моё лицо подозрительно-внимательным взглядом. – И вроде же не пила вчера ничего, кроме воды… И даже не нюхала.

Чёрная бровь изумлённо приподнялась над задумчивым глазом.

– Ты что ещё и пьяница?

– Я? – возмутилась я громким шёпотом. – С ума сошёл? Просто мы с… Неважно, в общем. Не твоё дело!

– Вот я смотрю, ты страшно наглая, когда согреешься, – проворчал Север. – Вчера такая славная была, вежливая… спасибо… да будьте любезны… я ваша навеки… А сегодня снова колючки выпустила и в бой, да?

– Ничего такого я не говорила… И нет у меня никаких колючек.

– Есть-есть, – парень улыбнулся. – Маленькие, но очень острые… Я когда тебе логин выбирал, хотел вместо Ёлки Ёжика взять.

– Почему Ёжика? – я вдруг смутилась.

– Забавно пыхтишь, когда злишься.

– Кто такой Сашка? – вдруг спросил он.

– Никто, – прохрипело моё вдруг пересохшее горло.

– Никто, о ком ты могла бы рассказать или просто никто?

– Послушай…

– Как много имён ты шепчешь во сне? – он наклонился ещё ближе. – Твоё сердце колотится так, что я слышу его стук даже отсюда. Кто-то другой, более самоуверенный и менее сообразительный, мог бы принять это за возбуждение. Но я полагаю, что это от страха.

Сердце действительно колотилось о рёбра в каком-то невообразимом темпе. Не припомню, чтобы оно когда-либо ранее двигалось с такой скоростью.

– И боишься ты не меня.

– С чего ты взял, что не тебя? – я попыталась увеличить расстояние между нами, но потерпела поражение. – Может, как раз…

– О, нет! – он покачал головой и, убрав одну руку, поправил мои волосы, зацепившиеся за пуговицу на рукаве его куртки. – Если бы ты опасалась меня, ты бы не спала так сладко всю ночь рядом. Правда, Оленька? Кроме того, не моё имя ты кричала во сне. Не мне сообщала о своей категоричной нелюбви. Кто такой Сашка? Оля, он тебя обидел?

Можно ли сказать, что Сашка меня обидел? О, нет. Он сделал что-то более страшное. Пугающее, я бы сказала.

– В этот раз ты мне будешь должен, а не наоборот, – ответила я, повернув голову на бок, чтобы избавиться от пристального взгляда.

– Почему это?

Потому что я не открою тебе свою тайну, как бы меня ни уговаривали это сделать моё глупое сердце и длинный язык. Потому что я не расскажу о том, что может тебя убить.

Тёплые пальцы мягко, но настойчиво коснулись подбородка, возвращая мою голову в исходное положение. Что ж, у меня есть другой способ спрятаться от требовательного взгляда. Я закрыла глаза, чтобы не видеть Северова, и самым холодным голосом, на который только была способна, произнесла:

– Это не твоё дело.

Я ожидала, что он возмутится или рассмеётся. Или хотя бы как-то отреагирует на мои слова. Но он просто молчал и не двигался до тех пор, пока у меня не сдали нервы, и пока я не открыла глаза, признавая своё поражение в этой молчаливой битве.

Он смотрел на мой рот. И я не настолько наивна, чтобы не понимать, что означает такой взгляд. На какой-то очень-очень коротенький миг мне захотелось, чтобы парень склонился чуть ниже и поцеловал.

– Северов, – прошептала я, вдруг сообразив, что не отвожу взгляда от его губ. – Северов, – моё сердце вновь постучалось изнутри о рёбра, словно требовало выпустить его наружу. – А тебе не кажется, что нам пора вставать? У нас экстренная ситуация. Ты не забыл?

Парень моргнул, оторвался от созерцания моих пересохших губ и недовольным тоном произнёс:

– Пожалуй, ты права… Вечером договорим.

Он перевернулся на спину, поднял руки и совершил движение пальцами, словно расстёгивал невидимую молнию. Было удивительно и немного странно наблюдать за тем, как эластичные стенки капсулы раздвигаются, являя моему взору голубое небо, умытое морозным воздухом и ярким солнцем.

Удивительно, но настроение с самого утра было просто замечательным. Его не испортили ни хмурые взгляды предостерегающего характера, которые бросала на меня Берёза, ни язвительность Птицы, ни привычная хамоватость Зверя, ни утомительный однообразный путь. Впервые в жизни я поняла, что на самом деле означает выражение «душа поёт».

Душа пела морозно-солнечную песню, искрилась слепящим настом, хотела бежать, скрипя хрустящим снегом под ногами. Душа хотела раскинуть руки и подставить ветру румяное улыбающееся лицо. С чем это было связано? Хотелось бы ответить, что я не знаю. Но беда в том, что я знала. И как бы нелогично и абсурдно это ни звучало, причиной моего восхитительного настроения был Арсений Северов.

Все те тридцать-сорок минут, что мы потратили на то, чтобы поднять лагерь и полноценно собраться, я искоса наблюдала за тем, как Север о чём-то спорит с Соратником, время от времени бросая в мою сторону тревожные взгляды. Наконец он довольно громко произнёс:

– Закрыта тема. Я сказал, – и широко шагая, подошёл ко мне. Злой, недовольный, нервный.

– Ты поела? – спросил, проверяя, работает ли мой термос.

Вместо ответа я показала ему крекер из выданного мне сухпайка.

– Отлично, – он поглубже натянул на мою голову капюшон от пончо и предупредил всё с теми же ворчливыми нотками в голосе:

– Переход будет долгим и тяжёлым. Скажи мне, если устанешь. Я что-нибудь придумаю.

И ушёл проверять, как там раненые и готовы ли они начать движение, потому что номинально именно они, а точнее, один из них – сержант – считался командиром в нашем походе.

Никогда бы не подумала, что такие простые вещи могут заставить мою душу петь.

Наверное, именно поэтому тот дневной переход не показался мне таким утомительным, как предыдущий.

К сумеркам мы добрались до леса и основательно в него углубились. А потом Север наконец объявил привал. Мы, словно кегли, попадали в неглубокий снег. Приказа ставить лагерь уже никто не ожидал. Минут через пятнадцать народ закопошился, прорывая доступ к земле, а я решила помочь Зверю поставить палатку для саней.

– Тебе не стоит выглядеть такой счастливой, Старуха, – произнёс мальчишка, ощутимо понизив голос, когда произносил запрещённую Севером кличку. – Среди наших крыс нет, но мы здесь не одни. Есть одиночки и мясо, – мясом парень упорно называл раненых. – И я не стал бы их осуждать, если бы они сделали выводы и озвучили бы их при посторонних.

Я замерла в неудобной позе, раскатывая палатку по снегу, и подняла голову:

– Что ты имеешь в виду?

– Я говорю о Доске почёта! – шёпотом выругался Зверь. – У Севера крыша поехала, если он сам тебе об этом не сказал, но можешь ты убрать со своего очаровательного личика эту дурацкую улыбку?

– Что? О Доске почёта?

Почему мне кажется, что я уже слышала это словосочетание в подобном контексте? И было это не так давно. Интуиция заскреблась где-то в районе солнечного сплетения, однозначно нашёптывая, что разъяснений лучше не требовать – они мне не понравятся.

– Я не понимаю…

– Почему все бабы так реагируют на Севера, он волшебник? Знает какие-то тайные приёмы? У тебя нет разрешения на секс, Старуха. В твоём возрасте пора уже знать, что такие вещи безнаказанно не проходят.

Я покраснела. Уверена, что покраснела, хотя до этого момента я думала, что мой организм на это не способен. Уши, щёки, шея и даже глаза вдруг нестерпимо загорелись и, одновременно с этим, внезапной судорогой сжало горло.

– Ничего подобного. Мы не… то есть я… это так гадко.

– Это Детский корпус, Старушка, – Зверь вдруг смягчился и осторожно взял меня за руку. – Оглядывайся по сторонам и не показывай своих эмоций, если хочешь выжить. Мне всё равно, что у вас там, но… Идёт сюда, – мальчишка отшатнулся от меня. – Только не говори, что это я тебе о Доске почёта сказал.

Что сказал-то? Если бы он действительно сказал, а так – одни намёки. В общем, довольно неприятные, но… Но этого хватило, чтобы душа перестала петь, замолчав на недотянутой ноте, и немедленно на первый план выступили скрипки совести.

– Не смотри на меня так, – пискнул Зверь шёпотом.

Я выпрямилась и, чтобы не вызывать подозрений, принялась рассматривать кору ближайшей сосны.

– Оля, не забываешь пить? – Северов подошёл к нам и посмотрел на Зверя подозрительно, а на меня растерянно.

Могу понять причины его растерянности. Сосна была самой обычной: чешуйчатой, коричневой, очень холодной.

– Не забываю.

– Я уже капсулу установил.

– Хорошо.

– Если ты замёрзла… – он понизил голос.

– Не замёрзла.

Смуглая рука с аккуратными овальными ногтями поднялась к щеке, не бритой с самого начала недели, и неспешно поскребла щетину. Я вынуждена была сцепить пальцы за спиной, потому что их закололо от желания помочь той самой руке. Но вовремя опомнилась, наткнувшись на предостерегающий взгляд Зверя.

– Хочешь шоколадку?

Это был удар ниже пояса. Шоколадка.

– С орехами и изюмом. Молочная.

Челюсть свело в судорожном приступе, а рот немедленно наполнился слюной. Любовь к сладкому меня погубит.

– С изюмом?

За спиной тяжело вздохнул Зверь, но мне уже было наплевать. Всё как-то вдруг отступило на второй план, и душа снова запела, пока ещё шёпотом.

– Изюм – моя тайная страсть, – призналась я совершенно искренне, заставив Севера улыбнуться, открыто и по-доброму.

– Это радует, – шепнул он. – А горячий шоколад? Как ты относишься к горячему шоколаду?

Я в приступе нестерпимого блаженства зажмурилась и как-то пропустила тот момент, когда Северов увлёк меня поглубже в лес.

– Не думаю, что ты найдёшь здесь какао, – пробормотала я, оглядываясь по сторонам. – Пеньки и сугробики – это, несомненно, прелестно, но…

Север неожиданно дёрнул меня за руку, прижав к себе, а потом склонил голову и сделал то, о чём я мечтала сего дня утром.

Он коснулся своими губами моих. Секунду назад мы были два отдельных человека, а теперь у нас вдруг стало одно дыхание на двоих. Жаркое. На вкус как миндаль в шоколаде.

– Когда я тогда в душе увидел, как светится твоя кожа под струями воды, – признался Север каким-то больным голосом, – я понял, что проиграл. Уже тогда я знал, что обязан попробовать её на вкус…

Обжигающе нежное касание языка.

– Ох, – неосознанно всхлипнула я.

– М-м-м… Самый изысканный десерт в моей жизни.

– Не надо…

– И волосы, на твоём теле не было ни волоска. И мысли об этом сводят меня с ума.

– Север, прошу!..

– По имени, – потребовал он, прожигая меня чёрным взглядом. – Назови меня по имени, – и раскрытым ртом провел по незащищённому одеждой горлу.

– Арсений, – с чего вдруг эта покорность и услужливость?

– Хорошо. Ещё раз, ладно?

– Арсений, я…

– С ума сойти! – он выдохнул и, рванув ворот моего пончо, зубами прихватил ключицу, а потом:

– Ещё, – жаркий язык лизнул ямочку внизу шеи, – один, – поцелуй в подбородок, невесомое касание губами, – раз.

– Ар… се… – проклятье, с каких пор я вдруг стала такой слабовольной? И почему чьи-то губы так влияют на моё мышление, почему мои собственные шевелятся, словно сами по себе, подчиняясь чужой воле? Подстраиваясь под незнакомый ритм, отдавая, забирая и требуя ещё…

– Оля… – Северов без труда приподнял меня над землёй и, прижав к ближайшему дереву, вернулся с поцелуями. И все его действия воспринимались мною на ура, одобрялись и…

Где-то недалеко раздался странный звук, совершенно неуместный в своей неожиданности, словно кто-то с размаху хлопнул дверью, и это заставило нас оторваться друг от друга. Я тяжело дышала, не понимая толком, как позволила случиться тому, что случилось, и Северов, казалось, тоже пребывал в смятённых чувствах. Наконец, он медленно моргнул и растерянно произнёс:

– Что это было?

Я порадовалась окружающей темноте и тому, что парень не может видеть цвета моих щёк. А в следующее мгновение вознесла благодарственные мольбы небу за то, что невидимые силы не позволили мне открыть возмущённого рта. Потому что, как выяснилось, Север говорил о странном звуке, а не о том, что только что произошло.

– Ты это слышала?

Я кивнула.

И тут это случилось снова. Раз. Второй. И третий. Короткой очередью в ночное небо улетели сразу несколько захлопнувшихся дверей.

– Кажется, это в лагере… – почему-то прошептала я.

– Не кажется, – ответил парень, быстро расстегивая свою куртку. – Чтоб меня разорвало, не кажется!

Он сорвал с шеи маленький медальон – квадратную монету с дыркой посредине, в которую был вдет чёрный кожаный шнурок – и самолично надел кулон на меня.

– Это маяк, – сбивчиво произнёс, поправляя свою одежду. – Хорошенько спрячь и не говори о нём никому, ладно?

– Ладно. А что ты…

– Если вдруг что-то случится, я тебя найду. Слышишь?

– Не глухая, – раздражённо бросила я, дрожащими пальцами запихивая под пончо амулет и прислушиваясь к участившимся со стороны лагеря неуместным звукам, которые пугали своей частотой.

– Оля, могу я тебя попросить? – Северов вдруг схватил меня за руки и заглянул в лицо.

– Ну?

– Пожалуйста, никуда не лезь. Постарайся просто остаться невредимой.

Словно об этом меня надо было просить. Словно мои цели в этом отношении могут расходиться с его планами на меня, какими бы они ни были.

– Оружия у тебя, конечно, никакого нет?..

Это даже не было полноценным вопросом.

Я грустно хмыкнула и показала ему маленькую ракетницу. Ещё на кордоне, когда я вдруг оказалась лицом к лицу с войной, вытаскивая тела из-под завалов, поняла, что вряд ли смогу когда-нибудь выстрелить в живого человека. Одно дело – слышать об этом или видеть в кино. Совсем другое – иметь с этим дело в реальности.

– Просто будь осторожна.

Возвращаясь на поляну, где обосновался наш лагерь, мы даже не особо таились. Какой смысл тратить своё время на излишнюю предосторожность, когда пневматические выстрелы уже слились в нескончаемый пугающий своей слаженной музыкальностью ручей.

Я до последнего была настроена на воинственный лад, не забывая о словах Севера и думая, в первую очередь, о себе. Я планировала выйти из этого сражения живой и невредимой, но лимит везения, видимо, был мною уже исчерпан в этот вечер. Свой удар по голове я получила ещё до того, как мы успели выяснить, кто на нас напал и что происходит в лагере. Я ещё успела заметить спину Севера, который не услышал моего сдавленного вскрика, а потом потеряла сознание, думая о том, что сотрясение мозга мне обеспечено.

Впрочем, полного расставания с реальностью не произошло, окружающая действительность воспринималась мною как сквозь плотный слой ваты… Нет, скорее, словно я нырнула в ванной, пытаясь спрятаться от вечно говорящей Тени хотя бы на секунду, но даже сквозь толщу воды до меня доносилось её пение и бормотание.

Только на этот раз это не было ласковым Тоськиным лепетом. Это были крики, выстрелы и стоны. И голоса, спорящие о чём-то на неизвестном мне языке. И отборная ругань Севера, а сразу за этим спокойный голос Соратника:

– Не кипятись, я присмотрю.

Потом, кажется, меня куда-то довольно бесцеремонно тащили. И кто-то, вроде бы, пнул меня больно по рёбрам. И снова ругательство. И кажется, моё. А потом дрожание пола под щекой, которое сообщило мне о том, что мы видимо на мобильной платформе. Осталось только понять, кому она принадлежит.

В какой-то момент моего затылка коснулось что-то омерзительно мокрое и холодное, и я распахнула глаза, чтобы уставиться на чьи-то ботинки, находящиеся в опасной близости от моего лица.

– Очнулась? – голос Соратника доносился из-за моей спины. Я, постанывая, приподнялась на локтях и оглянулась.

Это был какой-то странный фоб, с непрозрачными стенами, без окон и кресел. Кроме меня и Соратника тут же обнаружились двое из одиночек и Птица. Она не подавала признаков жизни. Я понадеялась, что девчонка всё-таки жива, и посмотрела на Соратника.

– Товарищ, я очень и очень напугана, – призналась я негромко, с ужасом рассматривая жуткий кровоподтёк на лице одиночки с какой-то булочной кличкой, которую я никак не могла вспомнить. – Что происходит?

– Голова не кружится? – спросил мальчишка, отбрасывая в сторону мокрую тряпку. – Пить хочешь?

– Я хочу, чтобы ты объяснил, где мы и что случилось.

Ответ был произнесён спокойным, я бы даже сказала, равнодушным голосом, что совсем не вязалось с содержанием предложения.

– Мы у диких. Прямо сейчас нас везут в Посёлок.

– У диких? – я окинула странный фоб безумным взглядом. – Как же так? Вы же говорили, что дикие не воюют с детьми…

Не то чтобы я считала себя ребёнком, но до моего совершеннолетия ещё оставалось несколько лет.

– Не воюют, – Соратник почесал переносицу. – Поэтому никто и не погиб. Если ты не заметила, они использовали исключительно травматику.

– Но зачем?

– Видимо, так надо… На вот, – он внезапно извлёк из кармана жёлтый леденец и протянул мне. – После удара по голове может тошнить. А леденцы, говорят, помогают…

Мальчишка вручил мне конфету, после чего принялся раздражённо грызть ноготь. Я, чтобы чем-то себя занять, запихнула леденец за щёку, подобрала мокрую тряпку и склонилась над Птицей, надеясь привести её в чувство.

– Оставь, – буркнул второй небулочный одиночка.

И, по-моему, это было впервые, когда парень при мне заговорил.

– Почему? – я удивлённо замерла над девушкой.

– Потому что, – буркнул Соратник. – Оставь её, Ёлка. И вообще когда прилетим не делай резких движений. Это, между прочим, всех касается. У нас с дикими договор, так что я всё утрясу. В самом крайнем случае…

Что будет в самом крайнем случае парень не сказал, а нахмурился ещё больше и с утроенной силой принялся грызть ноготь на большом пальце левой руки. А я в очередной раз подумала о том, что почти ничего не знаю о своём приятеле. Начиная с того, каким образом он оказался за пределами Корпуса в тот день, когда мы встретились в Кирсе. И заканчивая моими полубредовыми воспоминаниями, в которых Соратник совершенно точно говорил с кем-то на неизвестном мне языке. А если учитывать, что напали на нас дикие…

– Тимур, – я придвинулась к парню и, понизив голос до шёпота, спросила:

– Ты как-то причастен к тому, что северный кордон разгромили?

У Соратника сразу две брови подскочили вверх, а глаза ощутимо увеличились в размере.

– К чему я причастен? – он закашлялся, подавившись воздухом. – Нет! Во имя неба, как тебе вообще такая чудовищная глупость могла прийти в голову?

Мне стало обидно, потому что мои выводы казались мне очевидными, но я ничего не ответила мальчишке на его не самое вежливое замечание о моих умственных способностях. С его стороны это было не только некрасиво, но даже подло. Потому что он в этом котле варился уже несколько лет, а я должна была вливаться в эту жизнь самостоятельно без какой-либо помощи со стороны. И вообще непонятно, в какие неприятности я могла бы вляпаться, если бы мне не посчастливилось познакомиться с Полиной Ивановной.

– Снижаемся, – вдруг произнёс Соратник и вскочил на ноги.

Как он определил, что мы идём на посадку не знаю. Лично я ничего не почувствовала, да и монотонное жужжание механизма фоба не меняло своего ритма, однако спустя минуту или две мы оказались в полной тишине, нарушаемой лишь шумом нашего дыхания. А потом одна из секций стены, возле которой стоял Соратник, отъехала в сторону, и я не смогла сдержать испуганного вскрика.

Дикий человек, вошедший в кабину фоба, выглядел совершенно… дико. Во-первых, он был абсолютно гол, если не считать набедренной повязки и ожерелья из зубов животных. Во-вторых, человек был совершенно чёрен, как сажа, как самая тёмная безлунная ночь. Вокруг его глаз были белой краской нарисованы круги, в левой ноздре красовалась маленьким бриллиантом серёжка. Пухлые губы вдруг раздвинулись, обнажая розовые-розовые десны в недружелюбном оскале, и мой испуганный вскрик мгновенно перерос в вопль ужаса.

Соратник выругался и, стараясь перекричать меня, произнёс:

– Небо свидетель, Гога, это не было смешным и первые двадцать раз, а сегодня уже перебор.

Тот, кого мой приятель назвал Гогой, громко рассмеялся и хлопнул ладонями по своим обнажённым бедрам.

– Не скажи, – его голос искрился неразделяемым мною весельем. – А по-моему, это уморительно.

– А по-моему, ты дебил, – Соратник хмуро проследил за тем, как я пячусь к таким же, как я, перепуганным и озадаченным одиночкам. – Ёлка, ты всё не так поняла…

– Действительно, – проворчала я. – Как такая мысль мне вообще могла в голову прийти?..

Мальчишка шагнул в мою сторону, но я, выставив вперёд руку, предупредила:

– Не смей подходить, а то я… я… знаешь, что?

На жутком лице дикого человека расцвела заинтересованная улыбка, а я испугалась. Потому что никак не могла придумать, что я смогу сделать, если Соратник откажется выполнить моё требование.

– Ладно, – Соратник поднял руки вверх. – Я клянусь тебе, что…

Именно этот момент Птица выбрала для того, чтобы прийти в себя и открыть глаза. И конечно же, первым, кого она увидела, был дикарь. Не стоит и говорить о том, что реакция девчонки на этого странного человека мало отличалась от моей.

– Гога! – Соратник схватился за голову.

Примерно полчаса спустя мы сидели в маленькой комнате и слушали, как за стеной с кем-то спорит Соратник. То есть, конечно, все слушали, как Соратник орет на кого-то, а этот кто-то отвечает не менее темпераментно и для кого-то непонятно. И ключевыми здесь являются слова «для кого-то». Не для меня. Я с ужасом для себя осознала, что понимаю почти каждое чертово слово в этом гортанном музыкальном языке.

– Вы – ненормальные! – проговорил Соратник после того, как проводил меня в эту комнату. В очередной раз попытавшись наладить контакт, говоря, что всё не так, как кажется.

И вслед за этим сразу послышался звук удара, после которого кто-то проворчал:

– Совсем там от рук отбился. Ты как с отцом разговариваешь?

С отцом. Если я и раньше не хотела верить Соратнику, то после этих слов он раз и навсегда перешёл для меня в категорию предателей.

– Я? – Соратник задохнулся от возмущения. – Я отбился от рук? Батя, да это Витька же дядин Колин…

– Молчать! – рявкнул кто-то третий, и «батя» пробор мотал:

– Что сразу молчать-то? Я не прав?

– Семейные проблемы обсудим потом. Тимка, сядь и не мельтеши.

Тимка, который Тимур Соратник, либо сел, либо успокоился каким-то другим способом. И теперь его голос хоть и клокотал от ярости, но от его звучания, по крайней мере, не закладывало уши.

– Почему нарушили договоренность? – спросил в соседней комнате мой бывший приятель у своего невидимого родственника. – Решили же, что раньше Новокопска не стоит соваться, там свидетелей больше.

– Потому, – ворчливо ответили Соратнику. – С тобой забыли посоветоваться, сопляк.

Послышался звук ещё одного удара, и тот, который «батя», искренне возмутился:

– Да за что?

– А нечего мужика сопляком называть.

Минута тишины была наполнена недовольным сопением после чего «не сопляк» уточнил:

– Я совершенно серьёзен.

– Я тоже был серьёзен, когда говорил о том, что кое-кому давно пора вернуться домой, – выпалил «батя». – Дед, только руки не распускай, ладно? Не предупреждал ли я? Ты сам учил, что отец всегда должен держать своё слово. Кроме того, Зверь мне обещал четверых, четверых я и взял.

Наверное, после того, как стало понятно, что в этом заговоре участвовал ещё и Зверь, я побледнела или вскрикнула. Или, может, ещё как-то привлекла внимание своих сокамерников, но Птица, которая уже и так смотрела на меня подозрительно, вдруг выдохнула и, ткнув пальцем в мою сторону, категоричным тоном выпалила:

– Ты понимаешь, о чём они говорят!

– Т-ш-ш! – зашипела я на неё, призывая к тишине, потому что прямо в этот момент «батя» произнёс:

– Мне нет дела до ваших планов. Девчонка ошивалась в Центре управления. Северный кордон – её работа, не иначе. Ты сам знаешь, нам сейчас новая война не нужна. А оставить мерзавку безнаказанной…

– Вы не воюете с детьми, – напомнил Соратник.

– Наше правило на предателей не распространяется, – сухо ответил «дед».

– Хорошо. Пусть, ничего не имею против, в принципе, – Соратник издал долгий протяжный звук и несмело спросил:

– А вторая девушка? На вторую у нас… планы.

Я зажала рот рукой.

– Что? – прошептала Птица.

– Они думают, что я виновата в падении северного кордона, – прошептала я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

– Да? – проговорили одновременно Ватрушка – тот самый булочный одиночка – и Молчун, с которым мы познакомились, как только за Соратником закрылась дверь.

– Не может быть, – ахнула Птица.

Я отвлеклась от разговора за стеной, чтобы объяснить:

– Ты же помнишь, я с документацией в Центре управления работала, вот они и решили…

Я замолчала на полуслове, смущённая внезапной мыслью. Ладно, то, что у диких шпионы по всему Яхону – это уже не новость, но какое им дело до северного кордона? Как их коснётся падение этого пограничного пункта?

– Что? Что ещё? – нетерпеливо поторопила Птица.

– Ничего, – я раздосадованно махнула рукой. – Обсуждают, как поступят с тобой. Соратник говорит, что ты нужна сейчас Фамилии… Типа, ты тёмная лошадка и вообще… Мне сложно перевести это слово… Что-то промежуточное между бабочкой и цветком…

Молчун вдруг выпрямился и решительно ударил кулаком по раскрытой ладони:

– Бабочки, цветы… Бежать надо, вот что я вам скажу. Как только дверь откроют – схватить гадёныша, нож ему к горлу… И пусть выводит нас отсюда.

– А нож где возьмёшь? – спросила Птица.

– А вот он, – Молчун расплылся в улыбке и вытащил из воротника своей куртки короткое, но очень острое по виду шило.

– Нож – это хорошо, – Ватрушка кивнул. – Это даже очень-очень хорошо… Но куда бежать? Далеко ты по сугробам упрыгаешь?

– Угоним фоб, – немедленно предложила Птица. – Один у них точно есть, нас на нём привезли… В Транспортном корпусе на таком мобильные платформы осваивают. Я бы справилась.

После этих слов все трое посмотрели на меня, словно за мной было решающее слово.

– Мне не очень нравится эта идея, – призналась я.

Кроме того, квадратная монетка на чёрном шнурке греется под одеждой, о чём я не собираюсь вам сообщать. А интуиция вообще вопит, словно бешеный мозгоед, требуя сидеть на месте и не дёргаться.

– Давайте не будем торопиться. Надо всё-таки разобраться в том, что здесь…

– Да что мы её слушаем? – вспылила Птица. – Она же предательница. Надо её с собой забрать и сдать Службе безопасности, там знают, что с такими делать.

– Это мысль… – пробормотал Молчун и посмотрел на меня нехорошим взглядом.

Мне стало дурно.

– Неправда, – сказала я обиженно и испуганно. – Я не предательница. Они ошибаются, разве вы не видите?

За всеми этими спорами я, мало того, что пропустила конец разговора за стеной, так ещё и не заметила, что сам разговор как-то вдруг закончился, а дверная ручка медленно опускается.

– Время вышло! – оскалилась Птица и, выхватив у Молчуна шило, рванула к выходу.

Не знаю, почему я винила себя за то, что произошло дальше. Моей вины в этом не было. Не я кинулась с ножом на вошедшего. Не я полоснула по чёрному сильному телу. Не я приставила Соратнику нож к горлу и под крики толпы пробивалась к фобу. Я вообще не делала ничего. Не могла. Меня плотным захватом держал Молчун, радостно бормоча при этом, что уж теперь-то его обязательно возьмут в Фамилию, а дырки пусть другими затыкают.

Ничего из этого я не делала. Испугалась очень сильно – это правда, но… но совесть грызла мои внутренности нестерпимо и болезненно. Намекая мне на то, что надо было рассказать о маячке сразу, а не тогда, когда стало уже поздно.

Я в самом деле не понимаю, как трое подростков, самому старшему из которых было не более шестнадцати лет, смогли захватить двух заложников – меня и Соратника – и прорваться к фобу. Не последнюю роль в этом деле, полагаю, сыграло то, что у горла Соратника все время находилось шило Птицы. Девчонка скалилась на окружающих и ни у кого, даже у меня, не возникло сомнений в том, что она не раздумывая воспользуется своим оружием.

А может быть, всё дело было в том, что парень крикнул на чужом языке:

– Не стреляйте! Не смейте стрелять! Во имя неба, неужели вы не видите!? – не знаю, что уж они там должны были увидеть, но в нас действительно никто не выстрелил. Хотя толпа продолжала плотным медленным кольцом двигаться за нами. Соратник не сводил с меня тёмного взгляда и быстро-быстро говорил, не обращая внимания на впивающееся в кожу шило:

– Ёлка, пожалуйста, не дай ей пересечь границу. Делай, что хочешь, хоть выпрыгни из фоба… – от страха ли, на нервной ли почве, но мальчишка по-прежнему использовал чужой язык.

– Заткнись, – раздражённо прошипела Птица, злясь из-за того, что не понимает о чём кричит Соратник.

– Монета у тебя? – спросил он, никак не реагируя на угрозу. А из-под ножа тем временем вытекла тонкая струйка крови. Он бессмертный или просто сумасшедший?

– У меня, – ответила я хрипло и, прокашлявшись, повторила громче:

– Она у меня.

Толпа громко и слаженно ахнула, отшатнувшись назад дружной разноцветной волной. И в наступившей тишине я вдруг услышала, как сдавленно вскрикнув, заплакала женщина, а Соратник рассмеялся.

– Север найдет, – пообещал мальчишка, продолжая улыбаться.

– Я. Сказала. Заткнись! – Птица взвизгнула и вонзила в основание тонкой шеи своё оружие. Раз. Второй и третий. Словно точку поставила после каждого слова.

А я испуганно смотрела, как чёрные глаза расширяются в изумлении и прячутся от меня под тяжёлыми веками. Навсегда.

– Зачем ты это сделала? – закричал Молчун, когда мы были уже внутри фоба. Птица, убрав перегородку, устроилась за пультом управления.

– Тебя забыла спросить, – буркнула она в ответ, и фоб стал набирать высоту. – О чём он тебе говорил там, бледная немочь?

Вопрос был явно адресован мне, но у меня перед глазами всё ещё стояла залитая кровью шея Соратника, и отвечать я была не способна. Птица же, не глядя в мою сторону, колдовала над пультом, отсылая в ночное небо сообщения и команды. И я понимала, что связывается она не с Корпусом и не со Службой безопасности.

– Куда мы летим? – спросил Ватрушка. – Ты знаешь координаты Корпуса?

– Знаю, – не моргнув глазом, соврала девчонка. – Не бойся. Скоро дома будем! – и рассмеялась счастливым смехом, щёлкнула по какому-то очередному тумблеру и, выдохнув громко, отвернулась от компьютера, сосредоточив своё внимание на мне.