Читать книгу Лик полуночи - Марина Лостеттер - Страница 12

Одиннадцать лет назад

Котерия Одинокого маркиза, полдень

Луи Шарбон хотел только одного – любви. Он хотел, чтобы она была преданной, чтобы она была постоянной и чтобы она была рядом. И все это у него было. Тепло улыбок дочек, жар рук жены и сдержанный лепет новорожденного сына.

Всякий раз, когда его семью настигали неприятности – а они случались, – они происходили не из-за страха, жестокости или апатии, а из-за недостатка воображения. Шарбон считал, что мир хорош и, в конечном итоге, справедлив, независимо от несчастий, произошедших в тот или иной момент времени.

Чего он не замечал, так это того, что тьма реальна, что злодеяния опираются на нечестивые аргументы, и это было его самым большим недостатком.

И Уна часто ему говорила об этом.

– Этот мальчик украл твои часы, – сказала она ему вчера, когда они выходили из ворот котерии в толпе прихожан. – Ты не должен был давать ему пятиминутник.

– Если он взял часы, значит ему они нужны больше, чем нам.

Она ласково улыбнулась ему, прижимая к груди младенца, закрывая маленькое тело от окружавшей их толпы. – Ты слишком добрый, Луи. Просто сплошная сладость.

Шарбон потянул дочерей за руки – младшую Надин за левую и старшую Габриэль за правую – и весело приподнял их, перенеся через порог. Габриэль была уже слишком большой для таких маневров.

– Когда ешь много сладостей, болят зубы, – возразил он. – А я просто заставляю людей широко улыбаться.

– У кого-то хорошее настроение, – заметила Уна.

Конечно, он был в прекрасном настроении. Это была первая прогулка их маленького мальчика. Сегодня они объявят его имя.

Город Лутадор был построен на месте разветвления реки Праан – там, где она устремляет свои воды к югу от Марракева, образуя два водных потока Сэнгмён и Життя, а затем снова объединяется с ними, миновав границу Асгар-Скана. Зажатые в объятиях воды южные районы Лутадора были равнинными: юго-западные части представляли собой заболоченную пойму, а на юго-востоке раскинулись плодородные сельскохозяйственные угодья. Далее к востоку и западу равнина переходила в холмы, вздымающиеся все выше и выше. Холмы возвышались над реками, образуя устрашающие крутые обрывы. В этих отвесных каменных утесах когда-то располагались форты и военные заводы. Теперь же они представляли собой центр, в котором кипела политическая жизнь и проживала знать. Дворец Великих маркизов находился в самой высокой точке на западе, а вниз по склонам холмов спускались разнообразные особняки и элегантные дома поменьше – вплоть до границы с собственно городом.

Именно здесь – где проходил водораздел между родовитыми и простыми гражданами, между утонченной роскошью и муниципальной каторгой – молилась семья Шарбона.

Луи это вполне устраивало. Как представитель более мелкой знати с хорошим финансовым положением, он и его семья имели полное право посещать котерии, расположенные выше по холму, подальше от простых граждан города-государства. Но ведь он выбрал жизнь хирурга. И штопал раны и простолюдинов, и дворян в равной степени, обнаружив, что под ножом все они одинаковы.

Вход в тщательно обнесенный стеной комплекс Котерии одинокого маркиза выглядел сюрреалистично, как и должен был выглядеть. Эта котерия была старейшим и одним из первых зданий в Лутадоре. Котерия видела, как окружающие земли превращались из деревни в военную базу, затем в город и в мегаполис, но по-прежнему сохраняла свое древнее, хотя и мрачное, очарование. Все деревянные сооружения, представлявшие храмы божеств, были построены из цельного дерева, залитого таким количеством тяжелой старой смолы, что постройки казались черными – будто обожженными.

Все убранство было выполнено в марракевском стиле – с резными рельефами, изображающими бегущих по тундре лося и кролика; одежды статуй божеств украшены кусочками меха, несмотря на в целом умеренный климат Лутадора. Каждый храм был увенчан двускатной крышей типа иримойя, которые можно увидеть и в других местах города.

Единственными современными элементами были колокольчики-ветроловки, сделанные из желтых и зеленых прямоугольников цветного стекла, которые свисали с каждого выступа: с желобов, с ветвей деревьев на центральной аллее, с парапета внешней стены и контрфорсов во внутренних святилищах. Они издавали пронзительный звон при каждом дуновении ветра – каждый звенел сам по себе, но все вместе они звучали, будто неблагозвучное пение птиц или стрекотание насекомых.

Сегодня дым благовоний был густым, и Шарбон велел своим девочкам прикрыть носы. Если дым окрасил внешние балки здания в цвет смолы, во что же он превратит внутренности человека?

Взявшись все вместе за руки, семья направилась в Храм эмоций. Ребенок тихо вздохнул, вцепившись в кулон, крепко прижатый к ключице Уны, и Шарбон нахмурился. Он всегда скептически относился к драгоценным камням с эмоциями – ему не нравилось, когда его чувства подвергались изменениям, и при этом он не знал, что чувствует по отношению к ребенку не старше трех месяцев, испытывающему эмоции, которые он еще не в состоянии сформировать самостоятельно.

Он откашлялся и кивнул. Уна все поняла, тут же взяла ручку младенца и осторожно убрала ее с перидота с огранкой «кушон». Мальчик мгновенно забеспокоился, но она нежно заворковала ему в ушко, гладя рукой по тонким прядкам на почти безволосом затылке.

Шарбон не досадовал на Уну, что она носит камень восхищения и успокоения. Многие из мужчин и женщин вокруг них были в похожих украшениях, и сквозь низко нависшую дымку то здесь, то там вспыхивали их кислотно зеленые отблески. У человека, шедшего в толпе перед ним, в левом ухе тоже была сережка-гвоздик с перидотом. Еще один шел с целым комплектом инкрустированных серебряных браслетов, которые звенели при каждом шаге.

Среди толпы особенно выделялась одна женщина – мадам Дома. На ней было надето целое колье, сплетенное из золотых нитей, с перидотом размером с гальку. Вокруг горла сверкало сто камней, напоминающих зеленоватый жемчуг. Она была склонна к вспышкам экстаза во время чтения свитков, и ее часто переполняло чувство восторга и божий промысел, дарованные магическими драгоценными камнями.

Как только его семья вошла в Храм эмоций, Шарбон кивнул укутанным в одежды жрецам Непознанного, державшим одну из древних деревянных дверей распахнутой.

В тот момент, когда он переступил порог, из дворика раздался крик:

– Помогите! Кто-нибудь. Моя жена – нам нужна помощь! Нам нужен целитель.

Обе девушки отпустили его руки и схватились за юбки Уны. Они хорошо знали папины привычки.

Он снова протиснулся наружу, к кругу из камней в центральном внутреннем дворике, где возвышался Храм Пятерых.

У основания каменного круга на траве распростерлась молодая женщина в длинном черном платье. Юбка была задрана выше середины бедра, обнажая длинную рану на ноге. Она съежилась от страха и вцепилась в свои золотистые волосы, в то время как седеющий мужчина с густыми бровями пытался остановить кровотечение своим платком.

Рядом с женщиной уже преклонила колени другая целительница, госпожа Ада.

– Давайте я посмотрю. Вам придется пустить меня, месье, иначе я ничем не смогу ей помочь.

– Я упала на камень, – сказала женщина, указывая на один из гранитных выступов.

Шарбон узнал пару – он и раньше видел их на службах, хотя никогда с ними не разговаривал. Он – уважаемый чародей, она – его молодая жена, едва достигшая совершеннолетия (если верить слухам). Такой муж легко мог быть отцом своей жены, но Шарбона это не касалось, и он считал, что это вообще никого не должно волновать.

Но когда Шарбон приблизился к месту происшествия, в голове его бродили совсем другие слухи – слухи о здоровье женщины. Говорили, что она не совсем здорова. В очень юном возрасте она находилась в приюте для безумцев, но почему она там оказалась, никто не знал – об этом оставалось лишь догадываться. Ходили слухи, что она прибегала к насилию и приводила домой, в семью, опасных людей. Еще говорили, что она страдает видениями и слышит голоса.

Когда окровавленный платок соскользнул в сторону, обнажив порез, взгляд Шарбона сузился. Разрез был слишком глубоким, чистым и прямым – навряд ли это была рана, полученная при падении на камень. И на плите, на которую она указывала, не было пятен крови.

– Выглядит не очень, милая, – проговорила госпожа Ада. – Придется накладывать швы. Надо везти вас в хирургию.

– Не нужно никуда ее везти, – сказала Уна, подходя к Луи.

Маленькая Надин протянула отцу кожаный чемоданчик. Внутри лежал набор хирургических инструментов, которые Уна часто носила с собой на всякий случай.

Он потрепал Надин по голове, не сказав ни слова. Он все еще пытался переварить несоответствия на месте происшествия. Зачем женщина утверждает, что поранилась при падении, если это не так?

Удачных ответов на этот вопрос не нашлось.

Покосившись на ее мужа, он опустился на колени рядом с двумя женщинами. Пожилой мужчина выглядел искренне обеспокоенным и сбитым с толку.

Скорее всего, причина ее «падения» – не он.

Но в толпе был еще один человек, который пристально наблюдал за разыгравшейся сценой, только его внимание, казалось, вызвано интересом, а не заботой о благополучии женщины. Он и она встретились взглядами лишь на миг.

Шарбон знал этого человека. Эрик Матисс, чародей, как и муж женщины. Одну руку он всегда держал в кармане или напряженно прижимал к себе, как деревянный брусок. Он был древатором, но особых заслуг не имел, хотя слыл талантливым мастером. Просто некоторое время он провел «в отдаленных местах». Некоторые говорили, что в тюрьме для должников.

До этого момента Шарбон и представить себе не мог, сколько сплетен циркулирует в стенах котерии.

Что-то во всей этой ситуации казалось неправильным, с учетом слухов или без них. Если Матисс или муж женщины, или кто-то еще намеренно ранил ее, вряд ли она сказала бы правду в их присутствии.

– Можем ли мы перенести вас в более уединенное место, мадам?

– Фиона, – пропела она. – Мадам – это для старух.

Ее муж глубоко нахмурился, но ничего не сказал.

– Фиона, – снова начал Шарбон, – вы позволите перенести вас в другое место, где не будет столько зрителей? – он искренне кивнул ей, предлагая защиту от человека, из-за которого она солгала.

Фиона практически не смотрела на госпожу Аду, зато ее взгляд снова нашел Матисса. Она скривилась, задрала юбку повыше – подальше от раны – и посмотрела на Шарбона.

– Конечно. Все, что сочтете нужным, месье.

– Я не смогу ее поднять, – строго сказала Ада.

Шарбон подсунул руки под Фиону. Совсем бесплотной она не выглядела, но и тяжелой не была. Она мягко обвила руками его шею, провела пальцами по длинным прядям волос на его затылке. Он озадаченно взглянул на нее, когда она слегка впилась ногтями ему в кожу.

Один из жрецов Непознанного предложил, что целители могут отнести ее в общежитие за пределами котерии. Муж хотел пойти с ними, но Шарбон настоял на том, чтобы он остался. Помимо разницы в возрасте, Шарбон не слышал ничего особенно неприятного об их отношениях. Но хороший целитель знал, когда нужно задавать определенные вопросы и держать в уме определенные подозрения.

Он и Ада уложили ее на прочный деревянный обеденный стол в доме. Как и все остальные постройки, это здание тоже было старым. В нем размещалась большая кухня и столовая в передней части, а в задней части – зал с двухъярусными кроватями, где жили жрецы.

Ада подошла к плите, чтобы вскипятить воду, пока Шарбон готовился накладывать швы.

– Вы ведь не на камень упали, – тихо прошептал он. – Что произошло на самом деле?

– Ну разве не умник? – ответила она, самодовольно скривив губы.

Лежа на столе, Фиона выгнула спину и раздвинула ноги, приподняв юбку.

Шарбон изо всех сил старался не смотреть под юбку ради нее же, но, похоже, именно этого она и хотела. Она погладила его запястье, когда он взялся за бедро, чтобы осмотреть рану, и приложила большой палец к его пульсу. Он помедлил и скептически взглянул на девушку. Ее зрачки расширились и выглядели большими и круглыми под трепещущими ресницами. Она приоткрыла губы и многозначительно высунула язык.

Он сухо сглотнул, пытаясь оставаться профессионалом, несмотря на ее неподобающее поведение.

– Мадам, я не знаю, что вы… – слова замерли у него на языке, когда он увидел ее другую ногу. На ней была черная кружевная подвязка, но не та, которую используют, например, для чулок, а специальная – для возбуждения, инкрустированная черными камнями. Оникс.

Если они заряжены магией, то это камни похоти. Он отдернул руку, как будто обжегся. Любой прямой контакт между драгоценными камнями и кожей заставил бы его кровь вскипеть.

– Что произошло? – твердо спросил он. – И зачем вам надевать такие вещи в котерию для молитвы? Как… кто вас порезал?

– Ты же починишь меня, Луи? Тебя же зовут Луи, правда?

– Шарбон. Мсье или мастер Шарбон.

От тона, которым она произнесла его имя, щеки и шею его полыхнули еще больше, чем от скрытых под платьем камней похоти.

– Он сказал, что ты меня починишь. И они тоже говорили.

– Кто? О чем вы говорите?

Она выглядела вполне здравомыслящей. Как бы ни воздействовали на нее камни похоти, в них залючалось маловато эмоций, чтобы подавить здравый смысл.

– Зашей мне ногу так, чтобы не осталось шрама.

– Я не могу гарантировать…

Она приподнялась на локте.

– А почему ты думаешь, что я не споткнулась о валун?

– Это явно ножевое ранение. Кто вас порезал? Муж? Матисс?

– Люди говорят, что вы хорошо знаете человеческое тело, – она многозначительно подвигала бедрами. – Это правда?

– Да, я хорошо знаю анатомию, – коротко ответил он.

Такие вопросы ему обычно задавали перед тем, как предъявить обвинения.

– Некоторые люди ставят под сомнение методы, которые я использую для обучения или для анатомирования, но я все делаю в интересах исцеления…

– Значит, ты знаешь, где все находится? Каждый орган? Каждая кость?

– Да.

– И ты режешь людей, чтобы это выяснить? Ты извлекаешь тела из песка, чтобы изучать их?

Из раны на ее ноге все еще текла кровь. Он попытался сосредоточиться на этом, чтобы не слышать всех голосов – воспоминаний о них, витающих в голове. Голоса называли его исследования «больными» и «извращенными» и при этом не брали в расчет жизни, которые он спас на основании своих знаний, предположительно полученных нечестным путем.

– Мои эксперименты проводились на трупах, все семьи соглашались, – почти, почти все. – Я не сделал ничего плохого.

– Конечно, нет, – сказала она, садясь и дотрагиваясь до его щеки. – Но только не в глазах закона.

Он отступил от стола. При каждом ее движении в его груди завязывался неудобный узел. Дыхание становилось поверхностным и частым, но он заставил легкие работать в устойчивом медленном ритме.

– Я понимаю, – сказала она торжественно. – Ты делал то, что считал должным, что другие отказывались делать. Только для того, чтобы стало лучше.

– Стало лучше, но не мне, – сказал он мрачно и, вздохнув через нос, продолжил: – Кто вас порезал?

– Я хотела познакомиться с тобой, – сказала она, не смущаясь под его пристальным взглядом.

Что она хотела этим сказать… Она сама себя порезала?

– Есть другие, более верные пути, мадам.

– Мне нужна была проверка, – Фиона подмигнула ему и снова легла. – Но ты ее пока не прошел.

– Не прошел…?

Шарбон не закончил фразу, потому что сбоку подошла Ада и принесла кастрюлю с горячей водой, чтобы промыть рану Фионы и убедиться, что инструменты продезинфицированы.

Легким движением запястья Фиона прикрыла подвязку из камней похоти, дернув уголками губ, будто говоря Шарбону, что это их маленький секрет.

Шарбон быстро обработал порез, но не стал жертвовать умением ради скорости. Каждый взмах ресниц и закусывание губ Фионы каким-то образом отражались в его теле – будто он шил себя, а не ее. Его одинаково раздражали и ее гладкая кожа, и грубая ткань юбок. Он хотел как можно скорее вернуться к Уне и забыть про этот тревожный разговор.

Она испытывала восторг, наблюдая за его работой, и этот восторг тревожил его. Большинство людей, которых он зашивал, хотели, чтобы и он, и его квадратная челюсть навсегда исчезли из их поля зрения, как можно скорее. Но не Фиона.

– Прекрасная работа, – проворковала она, возбужденно проводя пальцем по шву на ране. – Стежки такие маленькие, такие ровные. Как у портного.

– Шрам останется минимальным, – заверил он ее, убирая свои инструменты.

– Готова поспорить, что практически невидимым, – сказала она с усмешкой.

Ада снова ушла, чтобы вымыть руки. Шарбон смотрел, как она уходит, и прошипел Фионе, когда другая целительница уже не могла услышать:

– Не знаю, какое развлечение вы тут себе придумали, но мне не нравится, когда меня отрывают от семьи, и особенно сегодня. Если с вами что-то сделал Матисс или ваш муж, или кто-то другой, скажите мне сейчас, чтобы я мог помочь. Если вы не подвергаетесь принуждению и опасности, не беспокойте меня больше.

– Покровитель твоей семьи – бог Непознанного, не так ли? – спросила она, как будто не слыша, что он сказал.

Он впился в нее взглядом.

– Да ладно. Минуту назад ты так хотел мне помочь.

– Как вам может помочь то, что вы узнаете имя моего божества-покровителя?

Она потянулась к нему, чтобы погладить по лицу, но он быстро отклонился.

– Мой драгоценный мальчик, со временем ты все поймешь.

– Вы можете нормально идти? – спросил он, направляясь к двери.

Прежде чем она смогла ответить, он открыл дверь, жестом приглашая ее выйти.

– Я справлюсь, – бодро ответила она, соскользнув со стола и поправляя юбки. Прыгая, как девчонка, она приблизилась и попыталась прижаться к нему. Шарбон отстранился, и она хмыкнула.

– Знаешь ли ты, что между камнями радости, камнями восхищения и камнями похоти может быть незаметное различие в зависимости от того, от кого исходят эмоции?

Горячо выдохнув, она вытянула палец с длинным ногтем и провела им вниз от горла до глубокого выреза его ворота. Он поймал ее руку в тот момент, когда она осмелилась проникнуть под ткань.

– А как насчет камней любви? – спросил он, отбрасывая ее руку.

– Это мне неизвестно.

Подмигнув, она ушла.

Освободившись от ее присутствия, Шарбон закрыл глаза и тяжело прислонился к дверному косяку. Места, которых она касалась, все еще неприятно горели. Он обнаружил, что борется не с искушением, а с отвращением.

Фиона была красива, да, и соблазнительна, но почему-то его затошнило.

Сквозь тело пробежало желание поскорее вернуться к Уне и с благодарностью поцеловать каждый дюйм ее лица.

– Вам нужна помощь, госпожа Ада? – спросил он. – Фиона ушла.

– Нет, мастер Шарбон. Если вы поторопитесь, то еще успеете к началу службы

Он выдохнул тихое «спасибо» и поспешил обратно в котерию. Пройдя через главные ворота, он резко остановился, увидев четыре отчетливые фигуры, слонявшиеся за пределами Храма эмоций. Уна, две его девочки и Фиона.

Раздраженный непонятно почему, он глубоко вздохнул и почесал горло. Почему эта женщина вселяет в него столько беспокойства?

Но как только Фиона повернулась, неловко подскакивая, беспокойство переросло в страх. На руках она держала ребенка и что-то ворковала, наклонившись к его пухлому личику без намека на лукавство, которое Шарбону виделось ранее. Сейчас она источала сплошную невинность.

Но вид сына подстегнул его. Он заспешил, стараясь при этом казаться равнодушным, и большими шагами подошел к женщинам.

– А, вот и мой герой, – сказала Фиона и расплылась в улыбке, увидев его.

Он пытался придать своему лицу такое же беззаботное выражение для спокойствия Уны, но чувствовал, как уголки его рта дрожат от напряжения. Он ничего не ответил и потянулся к мальчику.

– Авеллино – сильное имя, – сказала она, сразу же вернув ребенка.

– Ты сказала ей? – возмущенно спросил он Уну, прижимая к себе Аве.

– Мы же все равно объявим об этом по окончании службы, – ответила жена, пожав плечами. – Она спросила, я не видела причин скрывать.

– У вас прекрасная семья, – вздохнула Фиона. – Дети – это такие… – она замерла, в поисках подходящего слова, и глаза у нее вспыхнули, – драгоценности.

– Вам следует поспешить внутрь, – без всякой благодарности ответил Шарбон. – Ваш муж, наверное, беспокоится.

– Мой муж перестанет беспокоиться только тогда, когда я уйду от него в пески, – пошутила она и поспешила прочь.

– Любовь моя, что случилось? – спросила Уна, заметив напряжение в его руках и плечах.

Шарбон весь вибрировал от напряжения. Он был не из тех, кто плохо отзывается о незнакомцах – а молодая женщина была именно незнакомкой, хотя явно пыталась свести знакомство.

– Ничего такого. Все в порядке.

Как только семья вернулась в храм, он попытался найти Фиону взглядом среди сидящих на скамейках. Она сидела впереди, и муж одной рукой крепко обнимал ее. На мгновение она обернулась и посмотрела через плечо, но не на Шарбона. Она поймала взгляд Эрика Матисса, который кивнул.

Жрец Храма эмоций занял место за кафедрой, призывая всех успокоиться. Другие служители Непознанного, закутанные в одежды, которые ранее придерживали дверь, солдатиками вытянулись за ним, и он начал читать свитки.

– Сегодня мы прочитаем выдержку из первого свитка, – сказал он. – Первый отчет Абсолона о нашем сотворении. Об истоках, из которых мы произошли, и о благодати, которая благословляет нас на жизнь.

Шарбон суетился, то скрещивая, то снова разводя ноги, во время чтения отчета, и это было совсем на него непохоже.

Во времена до Аркензира все было бесцветно и сурово.

В самом начале существовал только Тало. Один Тало – и ничего более. Не было ни хорошего, ни плохого. Ни света, ни тьмы. Тало не знал контрастов или противоположностей и потому не мог постичь, что есть правильно и неправильно, что есть боль… или наслаждение. Но Тало существовал, а все остальное – нет. Поэтому он знал о бытии и не знал о небытии.

Он взял частичку ничто и превратил его в нечто. В место. В планету. И населил планету тварями, которые могли двигаться, тварями, которые могли поглощать друг друга, чтобы двигаться дальше, размножаться и распространяться. Ему не надо было создавать их больше, потому что он наделил их возможностью создавать и уничтожать себя точно так же, как мир создавал и уничтожал себя снова и снова, в новых формах и тогда, когда ему было угодно.

Но вскоре он осознал различие. Между знанием и незнанием. Он знал о тварях, а созданные им твари – не знали о нем. И поэтому Тало сотворил первое божество – Знание, которое, в отличие от тварей, нельзя было уничтожить и создать заново. Его невозможно было расщепить и поделить на части. Знание знало, что существует Тало, но Знание считало, что оно – не Он.

Знание видело, как твари пожирают друг друга, не чувствуя ничего. Как их тоже пожирают, не чувствуя ничего. Как они без конца рвут друг друга на части, вспарывают, разрушают и не чувствуют ничего. И Знание, зная все это, осознало, что в мире чего-то не хватает. Эмоции. Поэтому Знание умолило Тало создать еще одно божество.

Эмоция родилась с плачем, как рождаются все живые существа. Вспышка света и громкий крик возвестили о рождении Эмоции из ничего.

Тало намеревался сделать Эмоцию такой же, как Знание – неспособной создавать себе подобных. Но любая эмоция полна смысла и возможностей, и потому вскоре родились два маленьких младенца-божества. Близнецы Время и Природа, которые были двуедины и представляли собой половинки своей родительницы.

Тало не ожидал, что богов станет так много и появятся они так быстро. Он привык править всем, видеть все, создавать все и всех. А эти новенькие обладали еще одной способностью – критиковать.

Время настаивало, что мир не должен создавать и разрушать себя по одной лишь прихоти. Что он, как и боги, должен иметь начало и конец, когда тому придет время. Время применило силу к планете, используя первую Магию Бога. Оно заставило мир и его тварей двигаться только в одном направлении – от рождения к смерти. Стало невозможно сегодня быть съеденным, а завтра есть других.

Природа, со своей стороны, раскритиковала мир за то, что он так пуст. Она сказала, что Тало создал недостаточно разновидностей. Что можно создать существ, которые будут питаться светом и звуком, а не пожирать друг друга. Это могут быть существа, которые выпивали бы кислотный дождь и перерабатывали почву. Природа сказала, что она может создать их, создать порядок, создать цепочку потребления, чтобы не все твари могли пожирать друг друга, и потому новый виток Времени вперед не будет означать быстрого конца для них всех.

Эмоция сказала, что она может заставить тварей заботиться о своем потомстве, а не пожирать его. Она может внедриться в другие виды тварей, чтобы они свирепели, только когда им угрожают.

Знание, будучи мудрым, промолчало.

Тало это не понравилось. Он создал богов, а теперь боги хотели что-то менять – создавать своих существ, оставлять свои метки на Его мире.

Поэтому Он создал пятого бога, который практически не познан нами сегодня. Он спросил Непознанное, что можно сделать, чтобы удержать другие божества от вмешательства.

Мы не знаем, что ответило Непознанное. Ибо оно осталось непознанным. Мы знаем только то, что оно собрало других богов и увело их в дальний угол планеты. Оно заставило их толкать Землю к небу – вверх, верх, вверх, – назвало эту кучу горой и велело им создать собственных существ, которые бы там жили. И у них появилась собственная часть мира, чтобы они не беспокоили Тало.

Так боги создали человечество. Но они не были так искусны в строительстве мира, как Тало. Они дали нам легкие, которые едва могли дышать воздухом планеты, кожу, которую разъедало от дождей. Когти и зубы были тупыми и ломкими. Тела хрупкими, и их можно было легко разодрать на части. Эмоции были слишком сильны, а продолжительность жизни слишком мала. Только Знание, первое божество, смогло дать нам нечто, превосходящее тварей Тало – разум.

Вскоре твари из пустошей поняли, что на горе обитает легкая добыча. И они стали часто наведываться туда. Скрежетали клыками, взрывали землю когтями, тихо крались на мягких лапах, хлопали кожаными крыльями, щелкали огромными клювами и острыми зубами и сжирали существ, населяющих гору, разрывая их хрупкие тела на части.

Первые четыре божества умоляли Тало вмешаться, чтобы не дать тварям разрушить то, что построили они. Но Тало не понимал, почему он должен вмешиваться. Божества сами были виноваты, что создали людей такими хрупкими. Раньше надо было думать и создавать их крепкими и сильными, чтобы эти человеческие существа могли выжить.

Века сменялись веками. Непознанное больше не могло выносить крики своих братьев и сестер, как и полное безразличие Тало. Оно заметило, что эти новые существа были особенными и что, если бы появилась возможность, люди могли бы устроить жизнь так, как не могли себе представить ни боги, ни Тало.

И потому Непознанное отправилось в другой угол мира, где Оно ранее заметило небольшое углубление в песке. Оно провело глубокую линию от углубления, создав на земле шрам. Так появилась Долина. И Оно призвало меня – единственного человека, который покинул гору и выжил, который побывал в углублении и вернулся снова – возглавить Пришествие в это новое место.

И Оно потребовало от своих братьев и сестер сделать все возможное для защиты Долины. Создать край, за который не сможет проникнуть ни одно из творений Тало – ни Его твари, ни Его ядовитый воздух, ни Его опасный дождь, ни Его разрушительная жара. Край, который защитит Долину от пустошей Закрайя.

Как только человеческие существа оказались внутри, боги собрались вместе и объединили свою магию, чтобы построить барьер. Они работали и потели, и магия капала с их тел и твердела. Из упавших на землю капель пота Знания выросли первые деревья. С Эмоции сыпались драгоценные камни, и в каждом было заключено определенное чувство. С боков Природы ручьем стекали золото, железо, серебро и всевозможные металлы. А по Времени струились песчинки точно так же, как сыпется песок в песочных часах.

Они решили, что все это станет их даром людям. Силу, которой они не смогли наполнить свои творения, теперь можно было собирать и использовать в форме чар – магии.

Сегодня, завтра и всегда боги должны охранять границу. Ее нельзя пересечь – ни выйти, ни войти, иначе нарушится равновесие, и нас всех поглотит пустошь.

А для чего нам тогда Непознанное? Этого мы не знаем. Когда граница была создана, Оно предпочло больше не говорить со мной. Пока другие рассказывали мне о дарах, Непознанное хранило молчание.

Оно соизволило поговорить со мной только еще один раз, во время объявления Божьих Кар, и теперь, боюсь, оно больше никогда не заговорит со мной, к сожалению.

– Свиток 1, составлен Абсолоном Раулем Тремо, после Великого пришествия

Кроме того, что Непознанное являлось божеством-покровителем его семьи, было в нем нечто такое, что особенно нравилось Шарбону. Для него это божество олицетворяло веру во всей ее чистоте. Он понимал, что такое трудиться в безвестности, стремясь помочь, но не выставляясь напоказ.

При этом сегодня он чувствовал себя так, как будто сыграл в спектакле, цель которого он не мог предугадать.

Кем была эта молодая женщина, которая так тревожила его, и почему она разыскала его?

Фиона же теперь сидела в объятиях мужа совершенно неподвижно, внимательно следя за речью служителя.

Но Шарбон никак не мог утешиться своими ровными швами, быстро оказанной помощью или тем, что жрец Эмоции обсуждал важность Непознанного по отношению к дарам Эмоции. Само Непознанное указало, что эмоции настолько захватывают людей, что они часто не принимают во внимание то, что и другие испытывают такие же захватывающие эмоции. Что именно тогда Эмоция приняла решение о необходимой жертве и каре.

День начинался так многообещающе, но теперь настроение изменилось. Он не мог понять, что свершилось в промежуток времени между «порезом» об острый камень и его работой по штопке ноги женщины, но это что-то казалось зловещим.

Во рту у него стало кисло, и радость, звеневшая в нем с утра, испарилась.