Читать книгу Идеальные звёзды - Марина Орлова - Страница 4

При виде внедорожника Сикорски на парковке я мигом вспоминаю про «дочкин репертуар» – и стоит генералу завести двигатель, как музыка включается. Хм, а в этот раз она производит гораздо меньшее впечатление. Неужто я привык?! Может, на всякий случай уши заткнуть? А то, глядишь, понравится что-нибудь, захочется на досуге переслушать, а там недалеко и…

В сознании раздаётся голос Сина: «Ты чего фыркаешь, как довольный кот?»

«Да что-то вспомнил, как ты ногти под тигра красил».

Он щурится предупреждающе: «Я и волосы красил, и что?»

«Ничего. Отлично смотрелся. Кстати, а где те кисточки?»

«У парторга. Это его».

«Надо ещё попросить. Или свои купить».

«Зачем?»

Показываю Сину образ: ощущение его возбуждения, когда я рисовал на нём тигриные полосы, – и замечаю мелькнувшее удивление. Однако в этот момент генерал с переднего сиденья говорит, вновь на повышенных тонах, чтобы перекричать музыку:

– Блэйк, мы там с Григоридзе обсудили, есть вариант устроить совместную вылазку. Пока это не подписано, но шансы велики, так что имей в виду. У них там свои заморочки, вы со Смитом тоже должны показать себя с лучшей стороны, чтобы было, о чём написать в прессе. «Слаженная работа двух отделений», «показательная операция» – вот это всё. Подумай, кого взять, и обязательно хоть одного поприличнее – с орденами, чтоб на фото, и чтоб пару слов мог связать.

– Сделаем. А что за часть?

– Четвёртый батальон. Скорее всего, связисты.

– Столичные штучки? – тут уж Син кривится с откровенным разочарованием.

Генерал уставляет на нас взгляд в зеркало заднего вида:

– А нехуй было лезть под трибунал! Теперь скажи спасибо, что примазал тебя к столичным. Если всё будет нормально, получишь звезду.

Син выдаёт мысленное: «О, моя первая звезда. Снова».

Для приличия ждём ещё немного, но Главный молчит, так что Син продолжает прерванный разговор:

«Так что, ты и тогда меня подслушивал?»

«Я не специально».

«Ага, не пизди».

«Ну ладно… Да, подслушивал! Просто было интересно». В отражении бокового стекла замечаю, что Син смотрит на меня, и опускаю голову ниже.

«И с какого момента ты меня слышал?»

«С начала».

«С самого начала?! И молчал? Я ж тебя хотел в психушку сдать!»

«Я знаю. Но смысл бегать по потолку, если я ничего не мог изменить?»

Пауза.

«Иногда я просто охреневаю от твоего фатализма».

«Привычка».

«Это дерьмовая привычка, и от неё пора избавляться. Теперь всё по-другому».

Син елозит на сиденье, словно бы нащупывая более удобную позу, ставит ногу ближе к моей и под этим прикрытием подбирается пальцами к моей руке. Легонько гладит.

«Кстати, спасибо за пиджак. Классный».

«Хм-м… Выберем тебе что-нибудь ещё?»

«Хренушки, хорошего понемножку». Он снова быстро гладит мои пальцы и отсаживается обратно.

***

Я, конечно, напросился к Сину: очень уж не хочется идти в общий душ. К комфорту быстро привыкаешь.

Стоит нам зайти в комнату, как Син стягивает галстук со стоном облегчения, и тут же у него звякает сообщение.

– О, Лана плотно за тебя взялась, уже номер спрашивает, – он ухмыляется. – Ты когда сбежал, она так тебя выглядывала, чуть шею не скрутила.

– Такое ощущение, что тебя это радует.

– А то ж! Такой красавчик, и весь мой, – он подходит и, состроив восторженную физиономию, треплет меня по щекам. – То-то обзавидуется! И кстати, можешь не врать, что она не в твоём вкусе, – ты так усердно заглядывал ей в сиськи, будто там план операции нарисован. Хотя, конечно, они отличные.

Смущение неожиданно переходит в злость, и я отпихиваю его руки:

– Ну, я так-то по женщинам.

Но Син только легкомысленно фыркает в ответ:

– Да я вообще-то тоже.

Настроение окончательно падает ниже нуля.

– Ну и поздравляю! Вот иди и трахни её сиськи! Ты и так чуть под неё не лёг прямо там.

– Хорош психовать, – он снимает пиджак и убирает в шкаф. – Что мы оба по бабам, так это не новость, и что такого? Целыми днями смотреть на мужиков с квадратными мордами тоже заёбывает, тут хоть девушки красивые, в платьях…

Горло сжимает горечью. Да впрочем, я знал с самого начала, что долго он со мной не пробудет. Что бы это для него ни значило – случайное увлечение или сознательный эксперимент, – но вообще-то ему нравятся женщины, при этом даже не мутантки, а вполне обычные.

Син обнимает сзади, прижимается и мурлычет в ухо:

– Может, вместо этих страданий ты наконец-то меня поцелуешь?

Уставившись на угол кровати – всегда заправлена идеально, – настороженно ворчу:

– Заебал подслушивать.

Не отпуская, он обходит меня и заглядывает в лицо:

– Тебя и подслушивать не надо – весь такой понурый… – улыбаясь, Син треплет меня по волосам. – Такой придурок! Но я всё равно тебя люблю.

– Конечно, придурок, – я пихаю его кулаком в бок, – потому что весь вечер пялился, как ты обжимаешься с девицами, а потом вообще ушёл со своей блондинкой! «Генерал Смит, вы так прекрасны в этом платье»…

Он отпускает меня и начинает расстёгивать рубашку.

– Да уж не пизди, что ты пялился на меня. Ты пялился на ту капдва в ахуенных трусах, – при виде моего смущения Син ухмыляется: – А? Подловил? Нехер тут!

– Ну и пялился! – я повышаю голос. – Зато я не лапал её за жопу, как ты – свой гарем!

Однако он совершенно спокоен:

– Может, и стоило бы. А то по ходу у тебя спермотоксикоз.

От такой наглости мне окончательно сносит крышу, и я угрожающе рычу:

– Какого хера всё это значит?!

Изучающе глядя мне в лицо, Син продолжает тем же рассудительным тоном, за который так и хочется в зубы дать:

– По-моему, это очевидно. Ты соскучился по девочкам. И я, кстати, тоже.

Мысли окончательно путаются в клубок, и единственное, что я понимаю, – он хочет всё закончить. Ярость тает, оставляя внутри лишь пустоту.

Ладно. Я разворачиваюсь и иду к выходу, но Син догоняет в прихожей и крепко обхватывает, удерживая.

– Так, что это за морда? И куда ты попёрся?

– Отвали, – для приличия дёргаю плечом, но нет настроения ни серьёзно вырываться, ни вмазать ему по заслугам.

– Хер тебе. Ты меня вообще не слушаешь? – он пытается заглянуть в лицо, но я отвожу глаза. – Нет, серьёзно. Ты слышал, что я сказал? Я люблю тебя.

– Я не понимаю, чего ты хочешь. Сначала говоришь одно, потом другое…

– Блядь, да сколько можно?! Я и так не умею такую херню говорить, а ты меня не слушаешь! – он прижимается ко мне лицом и бормочет: – Что, ничего не ответишь? Ну, типа, «Я тебя тоже». Или «Син, ты такой классный, лучше всех». Мм?..

Несмотря на растерянность и смущение, и в самом деле нужно ответить. Что бы ни было у него со всеми девицами мира, но такими словами он не разбрасывается. Если сейчас промолчу, второго раза не будет.

Так что я собираюсь с духом, несколько раз облизываю губы и наконец всё-таки выдавливаю:

– Я тоже.

– Во-о-от, так-то лучше, – Син расплывается в зубастой улыбке.

– Да уж заебись как хорошо. Кто только что сказал, что соскучился по девочкам?

Почувствовав, что я больше не рыпаюсь, он легко чмокает меня в губы и тянет обратно в комнату.

– Я. Зачем отрицать очевидное? И если ты будешь честным, то скажешь о себе то же самое.

– Ну… Допустим.

– Ну так и нормально. Что б тебе не сходить на свидание с Ланой? Она дамочка мировая – хоть в койку, хоть в разведку.

– И… типа что? Тебе вообще похер?

– Мм… – Син задумчиво вытягивает губы трубочкой. – Да нет. Но если ты скажешь, что я для тебя важнее – и отпустишь на вечерок в «Каталину», – то я это переживу.

Я запускаю руки под его расстёгнутую рубашку – Син отвлекается от переодевания, обнимает в ответ, – вожу пальцами по спине, обдумывая это странное предложение. Собственно, для меня всё «странно»: и наши с ним отношения, и то, что я с чего-то дался Лане Смит, и сама мысль, что хоть кто-то может сказать мне, что любит. До недавнего времени всё это было из области чуда – примерно как если бы я вдруг научился летать.

– Ты давно её знаешь?

– Ага. Она у нас в учебке преподавала. Роскошная женщина! – он мечтательно закатывает глаза. – Когда берётся за зенитку, можно кончить на месте…

– И часто ты с ней кончал? – против воли снова срываюсь на ворчание.

Син ухмыляется:

– Ну, было дело. Но давно и травой поросло. А кстати об этом… – Его руки сползают с моей талии ниже. – Сейчас моя очередь, я точно помню…

От его рокочущего тона и крепких пальцев, мнущих мою задницу, вся тоска-печаль окончательно вылетает из головы. В конце концов, если сейчас он здесь и хочет меня, какое мне дело до прошлого или даже будущего?

Так что я обнимаю его за шею и тянусь к губам… Но Син коротко отстраняется:

– Лучше сразу скажи, если будешь кусаться.

Не отрывая жадного взгляда от его губ, шепчу:

– Не буду… – но он по-прежнему не даётся, и я просительно повышаю голос: – Ну ладно тебе, я же извинился!.. Ну случайно же!..

– Обещаешь? – Син улыбается.

– Обещаю! – я уже рычу и дёргаю его к себе. – Иди сюда!

Целую, честно стараясь быть аккуратным, и стаскиваю с него рубашку. Чёртова привычка, так и требует схватить зубами! Трудно переучиться, когда всю жизнь только кусался и ни разу не целовался – как-то не до того было. Когда все вокруг видят – и комментируют, – что ты там делаешь с «мясом», которое затолкали в твою клетку, нежничать нельзя. Да с ними и не хотелось. Отупевшие существа без надежды на будущее. Такие же, как и мы. Только клетки у нас были разные, а суть одна.

Картинки из прошлого заслоняет шёпот в голове: «Эй… Этого больше нет. Может, вернёшься ко мне?». И я, запнувшись на мгновение, возвращаюсь. Всякий раз меня удивляет, что Сину удаётся вытащить меня из этого дерьма. Когда он обнимает вот так крепко, я чувствую себя в безопасности – в его руках, в его сознании, в его стальной уверенности, что всё будет хорошо.

«В душ?»

Не отрываясь от его губ, согласно мычу, и Син тянет меня в сторону ванной, на ходу обхватывает талию поудобнее… И поднимает?! От неожиданности тут же его отпихиваю, бухнувшись ногами обратно на пол, и он обиженно ворчит:

– Что? Я тут понял, что соскучился по этому ощущению. А ты и к девочкам ревнуешь, и сам не даёшься!

– Может, мне ещё платье надеть, чтоб ты меня на руках таскал?

– Ну… – Он спускается пальцами по моей спине, вдоль позвоночника. – Тебе бы, может, и нормально было.

– Чего?! Я погляжу, тебе от «девочек» совсем крышу снесло?

Син ухмыляется, наклоняется к шее и проводит носом, шумно втягивая воздух.

– А что, ты не хочешь быть моей девочкой? Мм?.. – бормотание перемежается с тяжёлым дыханием. – Прям совсем не хочешь? Ну-ка, иди сюда…

Ладони снова сжимают мою задницу, а потом ныряют сзади между ног, и Син упорно тянет меня наверх. На него.

И хоть это как-то глупо, но… Ладно, забавно, так что я поддаюсь. Он подхватывает меня под бёдра и через пару мгновений всё же поднимает – хренасе, я вообще-то не такой уж лёгкий! Приходится склонить голову как можно ниже, чтобы не задеть потолок. Пару мгновений Сина ведёт, но затем он находит точку равновесия и запрокидывает ко мне довольную раскрасневшуюся физиономию, подставляя губы – я, конечно, целую, но давясь от смеха. Что за придурок!

Прикосновения мягкие, но в голове раздаётся: «За “придурка” сейчас ткну тебя мордой в потолок, будешь знать».

«Лучше пойдём в душ, и ткнёшь мне что-нибудь другое».

«Тоже вариант».

Син делает шаг. Второй. Вот теперь уже тяжело сопит. Я опасливо кошусь на дверной проём.

– Не пройдём.

– Голову наклони.

– Да я уже наклонил!

– Щас всё будет! Главное, держись.

Он аккуратно примеряется – и мы всё же минуем проём, только косяк смазывает меня по плечу.

Но дальше Син раздумчиво замирает перед узкой дверью в ванную и в итоге нехотя тянет:

– Ладно, слезай, я там точно на кафеле наебнусь.

Душ, конечно, микроскопический, особенно для двух мутантов, но впритык поместиться можно. Главный его недостаток – не размер, а отвратительная звукоизоляция. Гораздо хуже, чем в комнате, поэтому разговаривать здесь можно только шёпотом – или мысленно, как в нашем случае, – если не хочешь делить свою личную жизнь с двумя соседями. Даже интересно, чем руководствовались инженеры, когда это придумывали. Типа, один предложил: «Давайте сделаем по-настоящему совмещённый санузел – чтоб если кто из бойцов захочет поссать, все соседи были в курсе», а прочие: «Отличная идея, это сплотит коллектив!»

Син подталкивает меня в бело-кафельное углубление, а сам остаётся снаружи. Пока я кручу регулятор воды, берёт губку и густо поливает её гелем для душа. Воздух наполняется терпко-цитрусовым запахом – у Сина всё пахнет или апельсинами, или грейпфрутами, третьего не дано. Несколько раз сжимает губку: белая пена густо покрывает пальцы и стекает на запястье.

Убавляет напор воды, оставляя морось, похожую на тёплый летний дождь.

Проводит губкой по моему плечу.

Спускается по шее.

Переходит на грудь и неторопливо намыливает, растирая пену второй рукой.

Удивлённо слежу за его сосредоточенным лицом и руками – такими мягкими и осторожными. Син проводит губкой сначала по левому соску, тут же – по правому, и на его губах мелькает непривычно мечтательная улыбка. Вообще-то у меня соски не особо чувствительные, но он всё равно их гладит – то пальцами, то шершавой губкой, – потому что ему самому нравится, когда я так его ласкаю. Столько интересного можно узнать о вкусах человека, просто наблюдая за тем, что он делает с тобой.

Не выдержав, спрашиваю:

– И что всё это значит?

Не отрывая взгляда от своих ладоней, щекотно растирающих гель и пену по линии моих рёбер, Син усмехается и задумчиво бормочет:

– Я же сказал – ты сегодня будешь девочкой. А с девочками нужно обращаться бережно…

Вопросительно поднимаю брови, разглядывая его лицо: выглядит так, словно он целиком поглощён своим занятием. Ладно, хоть это и непонятно, но прикосновения приятные, так что проверим, что же эти странные фразы, по его мнению, значат. И когда Син толкает меня спиной на стену, я охотно подчиняюсь в предвкушении.

Он переходит ладонями на живот, а вслед за прикосновениями и сам опускается ниже, встаёт на колени… И – какого чёрта?! – проводит губкой вниз, по бедру, подчёркнуто игнорируя и стояк, и моё возмущённое шипение. Гладит кожу, разминает, даже проводит по мокрому бедру кончиком языка – вот только не приближаясь к члену, а даже наоборот, спускаясь по ноге всё дальше. Ну бля, опять какие-то эксперименты…

А затем – видимо, чтоб уж совсем добить, – Син обхватывает мою левую лодыжку и тянет вверх.

Чувствуя себя глупо, мысленно ворчу: «Хочешь, чтобы я тут, как страус, на одной ноге стоял?». Он поднимает на меня насмешливый взгляд: «Не страус, а фламинго».

«Ещё того чище». Но я всё же подчиняюсь. Как можно отказать ему хоть в чём-то?

Ну ладно, не так уж высоко – всего лишь ставит мою ступню себе на колено и намыливает, обводя выступающие косточки, ныряя между пальцев. От щекотки между лопаток пробегают мурашки, и я ёжусь.

Когда Син увлекается прикосновениями, это всякий раз приводит в недоумение. Нет, я понимаю, что он очень тактильный – он сам обожает, когда я его глажу, – но я не верю, что ему может быть приятно прикасаться ко мне. Смотреть на меня. Одно дело – трахнуть, желательно в темноте и закрыв глаза, а другое – вот так раздеть и намыливать, разглядывая при свете лампы.

Вот то ли дело Син – им нельзя не любоваться… И сейчас у меня как раз есть прекрасная возможность, пока он стоит на коленях и склонил голову, увлечённо намыливая мою ногу. На тёмных волосах осела мельчайшая влажная взвесь, а по мускулистым плечам и груди капельки воды уже прокладывают дорожки, то замирая, то скатываясь быстрыми ручейками. По контрасту с белой пеной и моей бледностью его кожа кажется тёмной от загара, хотя я знаю, что на самом деле – по сравнению с нормальными людьми – он только чуть смуглый.

Тем временем Син набирает в ладонь воду и смывает пену с моей ступни. Опускает её на пол. Берётся за правую ногу и так же тянет её к себе. Намыливает – неторопливо, словно наслаждается процессом. Склонив голову к плечу, разглядывает там чего-то, проводит когтем с голени до кончиков пальцев – будто в магазине к суповой кости приценивается.

Ноги у меня и вправду костлявые. Ну, то есть худые. Наверное, если посмотреть вот так со стороны, то и похожи на женские. Больше всего странно, что гладкие, – это особенно бросается в глаза по сравнению с тёмным подшёрстком на руках Сина. Интересно, как выглядели мои родители, что я в итоге вышел таким уродом? Неужели совершенно обычно? Может, всё-таки были мутантами, потому я получился вообще хрен знает каким? Вон даже у Сина всего только когти и зубы, и в его семье все выглядят почти нормальными. Ну, более нормальными, чем я.

Погрузившись в эти мысли, вздрагиваю от неожиданности, когда Син, покончив с мытьём, склоняется к моей ступне и накрывает ртом большой палец – тут же становится тепло, влажно и щекотно. Необычность этого ощущения точно переходит все границы.

«Да что ты творишь?!»

«Не нравится?» – он поднимает насмешливый взгляд на моё лицо, обводит палец языком и выпускает изо рта, чтобы перейти к следующим. От щекотки я дёргаюсь, и спина скользит по мокрому кафелю… Но всё же успеваю схватиться за кран. Не хватало ещё наебнуться, пока моя нога торчит в зубастом рту Сина.

Обретя равновесие, смотрю на него. Честно говоря, очень хочется конфисковать ногу обратно и прекратить… вот это вот, что он делает, – но, так и быть, терплю. Мышцы напряглись, то ли от щекотки, то ли от дискомфорта всего этого состояния, но я сдерживаюсь. Пусть, раз ему нравятся всякие такие вещи.

Тем временем Син замер с моими пальцами во рту – просто ждёт, когда можно будет продолжить, – и в ответ на мой взгляд тут же возвращается к своему занятию. Губы снова проходятся по большому пальцу, язык щекочет кожу – не разобрать, что конкретно происходит, но что-то в этом есть. Во всяком случае, я вроде привык к ощущениям.

Я никогда раньше не думал, что прикосновения могут быть настолько приятными. Что моё тело может быть не только «механизмом» для арены, но и источником подобного удовольствия. Как будто раньше эти функции были заблокированы.

А теперь, с Сином, начал понемногу расслабляться. Оживать? Он и сам умеет наслаждаться прикосновениями, и меня учит. Вот, например, можно поцеловать в сгиб локтя. Или, как сейчас, лодыжку облизать. Казалось бы, зачем? Я поначалу так Сина и спрашивал: «Зачем?». И он в ответ: «Тебе не нравится?». А я и не знаю, нравится ли мне. Непривычно. Странно. Непонятно.

Ладно если бы он попросил его так облизать. Но меня-то что? Это даже смущает. Неловко, что он тратит время и силы. Кажется, что я должен чем-то ему отплатить, ну уж хотя бы кончить как-то по-особенному – в благодарность за его старания, – а я не особо что чувствую.

Но вот сейчас – вполне: Син ведёт ладонью по мокрой коже, выше, на бедро, и наконец-то сжимает член. Не удержавшись, выдыхаю в голос и тут же замираю, с опаской прислушиваясь к окружающему: не шумят ли соседи. Вроде тихо. Можно расслабиться. Тем временем Син поднимается, скользя крепкими ладонями по всему телу, вновь следуя за ними взглядом, изучая меня. Всё же какой-то он сегодня странный.

Но ладно, тут уж я знаю, чего мне хочется, – обняв его за шею, целую… чёрт, и снова стараюсь не сбиться на укусы. Вот Син умеет быть нежным, а я – нет. Я бы тоже хотел прикасаться к нему аккуратно и мягко, но мышечная память подводит, и я то кусаюсь, то сжимаю его кожу слишком сильно, иногда до синяков. Может, со временем я бы научился – сейчас уже получается лучше, чем в начале, – но вряд ли у меня есть это время. Вот он уже задумался о «девочках», а завтра решит, что нахер я вообще ему сдался…

«Что опять за печаль? Мне начинает казаться, что я делаю что-то не так».

Несмотря на смущение, решаюсь попросить: «Можешь меня обнять?». Син улыбается и обнимает – сграбастав в охапку, крепко прижимая к себе. Не знаю почему, но это всегда работает. Успокаивает, даёт ощущение безопасности, какой-то… защиты? Странное, непривычное чувство. Я всегда был один, рассчитывал только на себя, но когда кто-то есть рядом – жить становится гораздо легче. Свободнее.

Однако Сину, конечно, быстро надоедает обниматься просто так: прикусывает мочку уха, проводит пальцами по спине – только подушечками, чтобы не поцарапать. А уж когда эти пальцы сползают ниже и сжимают мою задницу, я ухмыляюсь и, отпихнув его руки, сам прохожусь ногтями по его ягодицам. Целую, заглядываю в глаза: «Может, пустишь меня вне очереди?».

Син вырывается и возмущенно хмурится: «Не-не-не! Ты меня заебал уже, хватит. Давай». Разворачивает меня лицом к стене и тянет руки вверх – чтобы я оперся на кафель. Позади щёлкает крышка геля для душа – запах грейпфрутов усиливается, а затем Син прижимается ко мне: неторопливо оглаживает, оставляя на коже прозрачные потёки геля, обвивает руками, ласкает скользкими и ароматными ладонями. Отодвигается, чтобы размять плечи. Спускается вдоль позвоночника. Проходится между ягодиц ребром ладони – осторожно, чтобы не зацепить когтями. Наконец-то его рука скользит дальше, сжимает… и тут же исчезает. Перебирается было к низу живота, но – пару раз скользнув пальцами у основания члена, снова поднимается выше.

Член жарко пульсирует и сочится смазкой, и, не выдержав, я тянусь к нему сам, но Син перехватывает мою руку и возвращает ладонь на стену. Ну и ладно, тогда я прижимаюсь вперёд, к кафельной стене, потираюсь слегка: головка, влажная и пульсирующая жаром, елозит по прохладной плитке, и от этого контраста – мурашки между лопаток.

А сзади прижимается Син, одновременно горячий и скользкий от геля, и его член, только разок проехавшийся по моей заднице, на следующем движении ныряет между бёдер. Если к этому добавить обнявшие меня крепкие руки, цитрусовый запах и тяжёлое дыхание над ухом, то получается очень странный коктейль, перегружающий мои органы чувств настолько, что думать невозможно.

От ощущения, как ручейки горячей воды щекочут кожу в паху, я закусываю губы: «Давай уже…». Ну, а Сина дважды просить не надо – он чуть отодвигается, проводит скользким членом между ягодиц и нажимает. Выдохнуть. И расслабиться. Вдох. Выдох. Уж что-что, а расслабляться я приучен – в драке это делаешь интуитивно, чтобы не порвать связки от банального падения, но сознательно получается даже лучше. Конечно, если бы Син начинал хотя бы с пальцев, было бы проще, но это уж не с его когтями. Ладно, если не торопиться – так тоже нормально.

Сначала продвигаюсь по чуть-чуть, то и дело останавливаясь. Син терпеливо замер, опершись ладонями на кафель рядом с моими, – даже дыхания не слышно. Зато когда я усиливаю нажим, последним рывком впустив его полностью, – выдыхает протяжно и обнимает меня, теснее прижимаясь бёдрами.

Ждёт.

Первым начинаю двигаться я – амплитуда совсем небольшая, только чтобы привыкнуть.

Постепенно неприятные ощущения отступают, я шепчу: «Давай ты», а сам расслабленно отдаюсь движениям Сина и по привычке тороплюсь нырнуть в его сознание – почувствовать его удовольствие, увидеть себя через его восприятие, раствориться в том, насколько он принимает меня.

Ладонь Сина накрывает мой член, сжимает крепко, ведёт неторопливо, повторяя ритм внутри моего тела, закручивает движение на головке, и я прижимаюсь лбом к прохладному кафелю стены. Хорошо…

Резкий шум – скрип двери через стену. Чёрт!

Слышимость такая, будто это прямо здесь. Какое-то шуршание и шелест воды в душе – буквально перед моим носом. Ну здрасьте, сержант Юхас пришёл мыться. Да уж… Надеюсь, он ненадолго? Главное, чтобы петь не начал – рычит он не хуже того медведя, который оттоптал ему уши, и кончить под эти ужасные звуки проблематично. С другой стороны, есть вариант даже хуже – если сержант тоже решит подрочить. То-то будет весело.

Всякий, у кого есть хоть немного фантазии, ахуеет, когда его трахают буквально в метре от ничего не подозревающего человека – при этом очень желательно, чтобы тот и дальше оставался в неведении. Однако Син, когда возбуждён, мало задумывается о подобных вещах. Он потирается лицом о мою шею и торопится вернуться к движениям – мол, у Юхаса там вода шумит, не услышит. Хотя, по-моему, очень даже слышно: уже через несколько минут Син обеими руками сжимает мои бёдра покрепче и переходит к сильным и резким толчкам.

С одной стороны, удовольствие нарастает, но с другой – я прислушиваюсь к шуму за стеной и прикидываю, насколько с той стороны слышны наши влажные шлепки и тяжёлое дыхание Сина. Я-то привык жить беззвучно, но Син – гораздо более открытый и непосредственный, ему трудно сдерживаться в момент наслаждения. А сержант, насколько я понимаю, строго по девочкам, так что если мы ненароком столкнёмся с ним на выходе из комнаты и при этом не предъявим ту самую «девочку», которую капитан так самозабвенно трахал в душе, могут быть какие угодно последствия. Минимум – будет очень неловко. Максимум – он может начать саботировать командира или ещё что-нибудь в таком духе. Не то чтобы подобное уже случалось, но я предпочитаю заранее продумывать варианты.

К счастью, буквально через пять минут шум воды за стеной стихает – мы тоже замираем, – раздаётся шуршание, и громко хлопает дверь. Фух…

Син рыкает мне в ухо и набрасывается с удвоенной силой, чуть не впечатав лбом в кафель, а я протягиваю ладонь к его лицу – нужно ведь хоть чем-то заглушить кровожадные звуки, которые он издаёт в предвкушении оргазма. Однако он мычит протестующе и прикусывает собственную руку, второй обнимая меня за грудь и крепко прижимая к себе. Теперь вся энергия его толчков приходится только на мои руки, опирающиеся на стену, и энергия эта хлещет через край. Удерживать мой вес плюс вес Сина, вышедшего на финишную прямую, – та ещё тренировка, не хуже спортзала.

Мгновение – и его оргазм взрывается в моём сознании. Замирает на бесконечно долгое мгновение. Тихо осыпается гаснущими искрами. Син выдыхает мне в ухо и обмякает, обняв двумя руками. Из левой всё ещё сочится кровь.

Почти физически тяжело видеть, как вода смывает красное и несёт к отверстию слива. Однако я колеблюсь – мне вообще-то не предлагали.

Нет, невозможно смотреть на такое поругание! Хватаю его руку, тяну ко рту и присасываюсь к ранкам. Так-то лучше…

Вскоре ослабевшие пальцы находят мой член и начинают двигаться, быстро набирая и силу, и темп. Я чувствую прикосновение Сина к моему сознанию – так гораздо проще ориентироваться, что делать, – и, когда накрывает яркая темнота оргазма, выдыхаю: «Люблю тебя».

Однако он не отвечает. И что это значит? Вроде ж сам первый сказал… Или это было только под влиянием момента? Да уж, когда разум мутится от желания, скажешь что угодно, даже и про любовь. Но я-то не наивная девица, которую нужно уламывать такими методами, мог бы не стараться. Ладно, тем временем нужно вспомнить, как дышать…

Син аккуратно выходит и тут же тянет меня за плечо, разворачивая к себе.

Обнимает за шею, проводит большим пальцем по линии челюсти, заглядывает в глаза.

– Я тоже тебя люблю.

Голос звучит непривычно громко по сравнению с мыслями, и я невольно вздрагиваю, перевожу взгляд на соседнюю стену – с той стороны тоже есть сосед, вдруг услышит?

Но ладонь Сина скользит выше, на щёку, и он возвращает моё лицо к себе.

– Я тебя люблю. Похер мне на Олдсона. Пусть слушает, если хочет.

Я возмущённо шиплю и закрываю ему рот ладонью: «Заканчивай! Может, ты и эксгибиционист, но я – нет!»

Пару секунд он укоризненно смотрит мне в глаза, затем кивает – мол, так и быть.

Стягивает мою ладонь со своего лица.

И целует запястье.

«Крови? Ну кусай».

«Не хочу я никакой крови. Просто…»

Он потирается о запястье щекой, уже шершавой, и снова целует. Поднимает глаза на моё лицо. «Давай уже выбираться».