Читать книгу Нетаянный дневник - Марина Сергеевна Родионова - Страница 6

Первое мощное воспоминание из моей новой жизни было такое. Маленькая субтильная женщина в джинсиках и с лицом алкоголички стояла у входа в краевой онкологический диспансер и выла в голос, задрав голову к небу. Что она искала там, наверху, какой справедливости алкала? В другой ситуации я бы, наверное, чиркнула по ней взглядом и быстрее отвела глаза. Но мой день не задался, и я с горечью рассматривала ее. А потом запихнула руки в карманы своих джинсов и, сгорбившись, пошагала на трамвайную остановку. Там, отойдя в сторонку и отвернувшись, я тихо хлюпала носом, глядя в землю, все так же держа руки в карманах. Слезы мои были женскими, а поза мужской, потому что мне нужно было укрепиться. Впереди меня ждала борьба, и я это очень хорошо понимала.

Августовский денек был хорош, тёпел и ярок, осень приближалась. И теперь надо было как-то переварить вероятность того, что у меня рак.

На то чтобы осознать, что у меня – возможно, лишь возможно! – онкологическое заболевание, мне понадобилось два дня. Естественно, я рыдала, скрытно, по ночам, но отчаянно. Отчаяние вызывала мысль: «Но как же так, у меня же маленькие дети!» С решения навсегда ампутировать этот вопль из башки и начались мои соглашения с самой собой. Получилось их четыре, как мушкетеров у Дюма.

Первое. Мысль «А-а-а-а, у меня дети!» была объявлена табу. Как только эта изуверская фраза начинала вертеться в голове, слезы текли рекой, а посему – я ее запретила как заведомо зловредную. Иначе пришлось бы сразу ложиться в лужу слез и самоубиваться. Ага, щаз. Ампутируем.

Второе. Пожалуй, это было не соглашение, а осознание. Я поняла, что смерти как абстрактной категории я не боюсь. Вот так, скажем вместе, скажем громко: я не боюсь умирать! Поймите правильно, конечно, внутреннее напряжение вызывала у меня вероятность тяжелых физических страданий, но разве мы не женщины, разве за годы супружеской жизни, вынашивания и рождения детей, посещения гинеколога и общения с бурлящими кухонными котлами мы не притерпелись к боли? Ну, вы поняли: помирать так помирать, что такого-то? Однако резкий протест вызывала мысль о преждевременной смерти. Смерть в моей ситуации еще лет двадцать казалась мне чертовски преждевременной. Да что там – позорной капитуляцией, бегством с полей родительских сражений!

Отсюда логично вытекало третье – тоже не совсем соглашение, скорее заявление: в ближайшие годы я не умру, я буду биться за каждый год, за время.

И четвертое. Моя жизнь не может стать болезнью и только болезнью, наоборот – болезнь должна скромненько вписаться в мою жизнь. Скажу сразу, что в реальности жизнь все же прогнулась под болезнь, но в целом у этой парочки получалось сосуществовать вполне благопристойно.

Вооружившись соглашениями будто амуницией, отложив стенания на потом, я стала ждать своей очереди на биопсию. Звучат все эти лозунги бодро, но душевный покой мне не снился, потому что по ночам спала я отвратительно. Мне даже впервые в жизни невролог выписала антидепрессанты. Правда, пить их я не стала, и, как оказалось, правильно. Все чудесным образом изменилось, стоило только оформиться в стационар.