Читать книгу Маленькая семейная комедия - Марина Стекольникова - Страница 6

Импульс выбросил Татьяну на лестничную площадку и заставил промчаться вниз без оглядки. Только выскочив на улицу, беглянка остановилась, но не потому, что пришла в себя и осознала происходящее. Она просто почувствовала, что бежать ей неудобно. Пока раскрасневшаяся молодая женщина стояла посреди тротуара, соображая, в чём причина неудобства, на неё стали оглядываться немногочисленные поздние прохожие. Под удивлёнными взглядами посторонних людей Татьяна, наконец, догадалась проверить, всё ли в порядке с её гардеробом. Естественно, в порядке было не всё. Во-первых, на её ногах красовались очаровательные домашние тапочки без задников, зато с длинными розовыми заячьими ушами. А во-вторых, о ужас, она совсем забыла, что одета в шёлковый домашний халатик «критической длины», который в данный момент оказался вызывающе распахнутым на груди, вкупе с распущенными волосами придавая своей хозяйке излишне фривольный вид. Пока она изучала самоё себя, из неизвестно когда набежавшей тучи закапало, а какой-то несимпатичный дяденька пристроился поблизости и теперь с подозрительной заинтересованностью разглядывал странную особу. Увидев этого типа, и ощутив холодные струйки на шее, Татьяна немедленно ринулась обратно в подъезд. У самой двери она с разбега наскочила на незнакомца, который чудом успел увернуться. Татьяна подсознательно отметила его высокий рост, тёмные волосы и черты лица, показавшиеся ей очень симпатичными. Понимая, что ведёт себя, мягко говоря, невежливо, она проскочила мимо мужчины, но преодолев два лестничных пролёта, обнаружила его на площадке второго этажа. Татьяна приостановилась и вытаращила глаза, а мужчина улыбнулся и поздоровался с ней. Голос у него оказался на удивление приятным, под стать внешности. Мелькнула мысль, как он мог раньше неё оказаться в подъезде? За ней последовала другая: «Господи ты боже мой! Я выгляжу как проститутка, сбежавшая из дома терпимости!». Дом терпимости напомнил о собственном доме. Татьяна в два прыжка преодолела оставшееся расстояние, дёрнула дверную ручку, но дверь не поддалась. Не поверив в ужасную реальность, Татьяна снова потрясла ручку. Дверь не ответила ей взаимностью. Тогда бедняжка, ощутив сильнейший прилив жалости к себе, уткнулась головой в филёнку, украшавшую дверное полотно, и расплакалась.

– Что же это такое, что же за день-то такой, – тихо подвывала несчастная, начисто забыв, что день-то, как раз, был не самый плохой, и настроение у неё тоже было хорошее до самого вечера. – Что же мне делать, о-ё-ёй! Что де-ела-ать! Хорошо, что я не в мыле-е, как инженер Щукин, не го-олая совсе-ем…

Кто-то тронул Татьяну за плечо. От лёгкого прикосновения она подпрыгнула, ойкнула, потом обернулась. Перед ней стоял давешний незнакомец.

– Простите, – улыбнулся мужчина. – Я не хотел вас напугать.

– Ничего, – буркнула Татьяна и снова ойкнула, вспомнив про свой внешний вид. Она постаралась поплотнее запахнуть халатик, предназначенный только для мужниных глаз, и, придерживая его на груди одной рукой, другой пригладила растрепавшиеся волосы. Ноги в глупых детских тапках с розовыми ушами спрятать было некуда.

– Что случилось? Вы захлопнули дверь? – догадался мужчина и успокаивающе добавил. – Не бойтесь. Я ваш сосед снизу. Кирилл, – представился он.

– Татьяна, – машинально ответила страдалица. – Да. Так получилось. Бред какой-то. Первый раз со мной такое.

– Постойте. Я сейчас, – сказал Кирилл и сбежал вниз по лестнице.

Не было его долго. Минуты три. За это время Татьяна успела взглянуть на ситуацию со стороны, оценить её нелепость и в очередной раз за вечер расстроиться. Вернулся Кирилл со стамеской и ещё какими-то железками в руках. «Что-то я сегодня уже слышала про запертую дверь и этот инструмент, – подумала Татьяна. – Господи, это же Макс рассказывал. Бред, бред, бред. Полнейший. Так не бывает. Две соседки на одной площадке случайно захлопнули двери… Бред». В ожидании помощи она отошла к перилам. Взгляд, бездумно брошенный вниз, отозвался новым испугом. Татьяна глянула на Кирилла. Вот он. На месте. Возится с её замком. Но она только что отчётливо видела его этажом ниже. Правда, со спины, но она не могла ошибиться. Она ещё раз, тайком, глянула на лестницу. Там никого не было. «Я переутомилась. Все эти сегодняшние истории… Мерещится», – ненаучно констатировала она. Тем временем сосед закончил работу.

– Ну вот. Пожалуйста, – он распахнул перед Татьяной дверь.

– Спасибо большое! – воскликнула она и шагнула за порог. – Спасибо! До свидания!

Дверь захлопнулась, теперь уже не сама по себе, а под нажимом Татьяниной руки. Кирилл остался на площадке. Он пожал плечами, улыбнулся и стал спускаться к себе, слегка помахивая стамеской.

* * *

Оказавшись дома, Татьяна опять расплакалась. Она устала, её терзали противоречивые чувства, среди которых преобладали обида и вызванные беспокойством за мужа угрызения совести. Необходимость наводить порядок в кухне и комнате только усугубляла ситуацию. Время позднее, завтра рано вставать – работа есть работа, а тут… Кошмар и ужас нечеловеческий!

Ликвидировать комнатный «горный пейзаж» оказалось проще и быстрее, чем кухонную «марину». Татьяна не стала сортировать и раскладывать по местам валявшиеся на полу вещи Максима. Утирая слёзы, она кое-как побросала в чемодан его рубашки и бельё, а чемодан сунула в шкаф, стараясь не думать о том, что произошло. Она догадывалась, что в разгоревшемся скандале, конечно, есть доля и её вины, но… Нет, время признания ошибок ещё не пришло. В кухне Татьяна собрала разбросанную посуду, и на этом её энергия иссякла. Она плюхнулась на табуретку, уронила руки на колени и отдалась полноценным рыданиям, сопровождавшимся мелкими короткими вздохами с подвыванием. Правда, бурное проявление эмоций длилось всего минуту-другую. Это был своего рода последний аккорд в пьесе жалости к самой себе – у плакальщицы банально потекло из носа, она была вынуждена искать платок, сморкаться, то есть двигаться и выполнять низменные действия, входившие в противоречие с высокими трагическими чувствами. В результате после нескольких завершающих вздохов плач прекратился. Совсем успокоиться Татьяне не удалось, но некоторое облегчение она всё-таки получила. Махнув рукой на беспорядок, она быстро умылась и забралась в постель. Сон не шёл. Татьяна тихо лежала, прислушиваясь к ночным звукам, и ждала не щёлкнет ли замок, не звякнут ли ключи, не появится ли на пороге с покаянными видом блудный муж. Не щёлкнул, не звякнули, не появился. Отмечая про себя любой стук, любой уличный шумок, она время от времени косилась на мобильный телефон – а вдруг зазвонит? Самой набрать отлично известный номер ей не позволяла ложная гордость, а вернее, врождённое упрямство. Она предпочитала изводиться от беспокойства, но ни в коем случае не показывать его противной стороне.

* * *

Упрямство – вещь не такая уж и плохая. В жизни Танечки Фроловой, а затем и Котовой, оно подчас играло положительную роль. А однажды сначала чуть не довело до беды, но потом спасло ей жизнь. Вот как это было.

Семья отдыхала на даче. Дачу снимали на берегу Ладожского озера в посёлке Кокорево. Погода в тот год не баловала отпускников обилием солнца. Небо в основном застилали разномастные облака и тучи, из которых, как правило, струился дождь. В один из таких пасмурных дней к Фроловым приехали друзья, только что вернувшиеся из отпуска, проведённого в Прибалтике. Кроме красочных рассказов о Рижском взморье, дюнах, соснах и царящей в этих благословенных краях чистоте, они привезли подарки, среди которых было очаровательное детское пальтишко ярко красного цвета. Четырёхлетней Танечке оно так понравилось, что она наотрез отказывалась его снять и ходила по дому среди взрослых с засунутыми в кармашки руками, изображая манекенщицу. Манекенщиц она видела однажды по телевизору. Как называются красивые тёти, которые ходят по такой длинной дорожке в разных платьях, Танечка не знала, как не знала и слов «дефиле», «показ мод», «подиум». Но высокие стройные «тёти», изящно переставлявшие длинные ноги по одной линии, покорили сердце маленькой зрительницы. С тех пор при всяком удобном случае она воображала себя моделью и старательно вышагивала, выставляя ножки «пяточка к носочку». В доме было тепло, а двигаться в пальто и вовсе жарко. Танечка потела, но держала марку. Взрослые уговаривали её раздеться. Уговоры не действовали. Упрямая девочка надувала губки и продолжала свою игру, ни на кого не обращая внимания. Тогда мама решила вывести дочь во двор, где было достаточно прохладно. Во дворе тоже имелась публика, хотя и бессловесная, и Танечка согласилась. Родители периодически выглядывали в окно и наблюдали, как их малышка выступает перед небольшой пернатой аудиторией, дополненной двумя кошками и одной собакой. Пёстрые чёрно-белые курицы оставались индифферентными к представлению. Зато гладкошёрстные полосатые кошки-близнецы, одна из которых сидела на столбике у ворот, а вторая лежала на небольшой поленнице, внимательно следили за непонятным существом, появившимся на их территории. Был там ещё и кудлатый, рыжий пёс, находившийся в постоянном движении. Пёс следовал параллельным курсом и всякий раз, когда «супермодель» останавливалась, чтобы сменить направление, садился на землю и начинал неистово чесаться. В какой-то момент Танечке надоели бессловесные зрители, да и ходить туда-сюда тоже надоело, и она подумала, что надо прогуляться куда-нибудь подальше. Её потянуло на простор. И она пошла. Сначала она топала по улице без всякой цели, но потом вспомнила, как они с бабушкой, стоя на мостках, полоскали бельё в озере. Озеро её очень интересовало. Оно было огромным. Вода в нём постоянно меняла цвет – так казалось Танечке, а когда дул сильный ветер, по воде ходили волны с белыми барашками, и взрослые говорили, что каким-то траулерам приходится несладко. Танечке очень хотелось посмотреть, кто такие эти траулеры. Она смело прошагала через дорогу, бегом спустилась под горку и устремилась к мосткам. И тут случилась беда. Девочка так торопилась, что поскользнулась на мокрых досках и шлёпнулась в воду, которая накрыла её с головой. Танечка почему-то не испугалась. Каким-то чудом она умудрилась, пока падала, набрать в лёгкие достаточно воздуха, а когда её ножки коснулись дна, открыла глаза. Первое, что она увидела, были камешки. Разных размеров и цветов, они шевелились и перекатывались, подталкиваемые лёгким течением. Потом Танечка разглядела деревянные столбики, расположенные на равном расстоянии друг от друга. Она сообразила, что столбики поддерживают доски, с которых она свалилась, и если пойти по ним, то можно попасть на берег. Танечка так и сделала – она пошла от опоры к опоре. Задачу осложняло течение, хоть и несильное, но вполне достаточное, чтобы помешать четырёхлетнему ребёнку. Танечке помогло упрямство. Она обязательно должна была настоять на своём, победить, добраться до суши. И она победила. Её путешествие под водой заняло не больше пяти секунд. На берегу ей сразу стало очень холодно, в ботиночках хлюпало, мокрое пальто набухло, превратилось в тяжёлую-претяжёлую ношу и мешало идти. Малышка с трудом поднялась к дороге и увидела, как ей навстречу бежит, махая руками, их соседка. Больше взрослая Татьяна Котова ничего не помнила. По рассказам она знала, как родители, убедившись, что ребёнок мирно гуляет во дворе, отвлеклись и упустили момент её бегства. К счастью, из своего дома вышла тётя Клава покормить поросёнка. Она совершенно случайно взглянула на дорогу и увидела, как вдали под горку к озеру спускается что-то красное. Тётя Клава пригляделась и поняла, что это соседская девочка, которая почему-то одна, без взрослых направляется к Ладоге. Такая самостоятельность легко могла довести до трагедии. Бросив корм и забыв про поросёнка, тётя Клава выскочила за ворота. Бежала женщина быстро, но не смогла предотвратить опасную ситуацию – Татьяна была слишком далеко. Увидев возвращающегося ребёнка, невредимого, только совершенно мокрого, тётя Клава припустилась ещё быстрее и, причитая «о, господи, о, господи», схватила неразумное чадо в охапку. Время стёрло из памяти Татьяны, как её переодевали, отогревали, ругали и жалели, но сохранило яркую картинку – красивые разноцветные камешки, большие и маленькие, двигающиеся вперёд-назад под напором воды.

* * *

Взрослая Татьяна Котова, дипломированный врач, замужняя женщина, сохранила детское упрямство и, вопреки доводам разума, не собиралась от него отказываться. «Не буду ему звонить, – думала она, ворочаясь в постели. – Захочет – сам позвонит. Вернётся, как миленький. Ничего с ним не случится. Бандиты по улицам с ножами не бегают. Спит мой Максик у кого-нибудь из приятелей, а я тут пропадай одна! Сам дурак! – обида снова показала нос. – Ишь. Вещи побросал и смылся! Мяса он хочет, а я, значит, пробка и пустышка. Ну и фиг с ним. Пусть спит теперь, где хочет. Не буду звонить. Не буду беспокоиться, и вообще думать о нём не буду!». Покрутившись с бока на бок минут сорок, Татьяна всё-таки уснула, так и не решив, стоит ли уже волноваться и разыскивать мужа или можно ещё потерпеть.

* * *

На следующий день всё пошло вразрез с «правильными установками». Покинутая жена проснулась не в настроении. Вместо сбалансированного завтрака из тостов и нежирного сыра она сварила себе крепчайший кофе, бухнула в него три ложки сахара, намазала жирным слоем на толстый кусок белого хлеба сливочное масло и употребила вредную пищу, испытывая злорадное удовольствие. Откуда взялось злорадство, и на кого оно было направлено, Татьяна разбираться не стала. Перемещаясь по кухне, она старательно обходила «следы вчерашнего побоища». Насытившись, она ещё раз взглянула на упомянутые следы, но время поджимало, и начавшим попахивать остаткам ужина пришлось дожидаться вечера на полу.

Рабочий день обошёлся без эксцессов. Пациенты, все, как один, оказались нормальными, с обычными жалобами. До обеда Люся периодически бросала заинтересованные взгляды на слегка припухшие веки доктора, но удовлетворить любопытство не рискнула. Татьяна не любила обсуждать личные дела с коллегами. Правда, в этот день её так и подмывало с кем-нибудь поделиться, но она держалась, а про себя вела бесконечный спор то ли с Максимом, то ли с собой. Впрочем, это не мешало ей выполнять профессиональные обязанности. Вслух она произносила:

– Здравствуйте. На что жалуетесь?

А мысленно восклицала: «Ушёл – скатертью дорога! Ну и пожалуйста!».

– Температура?.. Так-так. Кашель. Откройте, пожалуйста, рот. Посмотрим. Так.

«И очень хорошо! Не очень-то он мне и нужен!».

– Поднимите рубашку. Дышите. Не дышите…

«Я не умею готовить! Да ничего подобного! Ещё как умею. Не хуже его мамочки!».

– Прилягте на кушетку. Здесь не больно? А здесь?

«И зачем я наелась? Сама себе противна. А вот захотела и наелась! И никакой Максик здесь ни при чём!».

И в том же духе – все восемь часов. Она так увлеклась, что к вечеру почувствовала раздвоение личности: врач и женщина разделились и зажили каждая своей жизнью. Ощущение было настолько сильным, что Татьяна решила наведаться к другу Арсению – как-никак психоневролог. Окончив приём, она оставила Люсю гадать, что же происходит с докторицей, и поспешила скрыться в соседнем кабинете.

– У меня диссоциативное расстройство идентичности, – начала она, пропустив приветствие.

– Что-что? – Арсений скептически взглянул на подругу.

– Что слышал. Помоги. Сама не справлюсь.

– Пойдём, лучше, выпьем, – предложил Арсений, но тут же осёкся под гневным взглядом коллеги. – Ну, хотя бы кофе.

– Кофе потом. Сначала скажи, я, выражаясь бытовым языком, совсем спятила или ещё нет.

– С виду, вроде бы, нет… Впрочем… – Арсений подошёл к Татьяне и стал нарочито внимательно вглядываться в её лицо, качая головой и цокая языком. – Да-да-да, идентичность, определённо, нарушена. Определённо. Итак, больная… – он попытался погладить Татьяну по голове.

– Кончай издеваться, – Татьяна сердито оттолкнула его руку. – Я чувствую, что я не одна, а меня две. Параллельно. То есть, я думаю параллельно, ну, одновременно о совершенно разных вещах. И у меня два настроения. Тоже параллельно. И одно другому не мешает. Всё гармонично так, что жуть берёт.

– Если гармонично, то почему тебя жуть берёт? И что тебе вообще не нравится, если ничто ничему не мешает?

– Говорю, перестань издеваться, – Татьяне не понравился тон Арсения. – Одна моя половина не мешает другой работать, а та, другая, не мешает второй думать о себе! А я третья смотрю на них со стороны. И это мне уже мешает!

– Танька, ты лучше сядь и расскажи, что у тебя происходит. Никакого диссоциативного расстройства у тебя нет. Давай, выкорчёвывай корень проблемы. И расслабься, наконец.

– Слушай, не знаю, как начать… Короче, мы поругались, и он ушёл.

– Кто мы и кто ушёл?

– Не притворяйся, что не понимаешь! Мы – я и Макс. Ушёл Макс! У нас случились принципиальные разногласия.

– Не вы первые, не вы последние с принципиальными разногласиями, – философски заметил Арсений. – Мы с Инкой тоже ругаемся. Без этого семейной жизни не бывает.

– Но мы первый раз так поругались! – Татьяна сделала ударение на слове «так».

– Помиритесь. Ты, небось, весь день с ним спорила. Мысленно, конечно.

– Спорила. Прозорливый ты мой.

– А ты ему позвони.

– Не буду! Сам пусть звонит! – заявление прозвучало так категорично, что Арсений возражать не стал.

– Не хочешь – не звони. Но отвлечься тебе надо. Это точно. Позволь себе что-нибудь приятное.

– Я уже позволила… – грустно ответила Татьяна. – Кофе с сахаром, хлеб с маслом. И в обед… с Люсей… булочку с повидлом… – она вздохнула. – Теперь себя ругаю.

– Вот и молодец. И не надо себя ругать. Ещё что-нибудь сделай. Не знаю… Купи себе что-нибудь. В парикмахерскую сходи. Сделай то, чего тебе давно хотелось!

– Думаешь, поможет? От всего сразу?

– От всего сразу вряд ли, а настроение улучшить может, – улыбнулся Арсений.

– Я знаю, что я себе позволю. И гори всё ясным пламенем! – глаза Татьяны приняли мечтательное выражение.

– Вот и молодец. Иди-ка ты домой. Вдруг там уже Макс сидит и голову пеплом посыпает.

– Ты думаешь?

– Думаю. Давай. Иди.

– Спасибо, Сеничка! Инке привет! – последние слова она выкрикнула уже из-за двери.

* * *

«Кутить, так кутить. Раз я сегодня уже вышла за рамки, то могу позволить себе ещё немного удовольствия. Вдруг Макс вернулся. Вот удивится», – думала Татьяна, входя в булочную напротив своего дома на Загородном. В булочной её повлекло в сторону самых наивреднейших кондитерских изделий. Нарушительница режима решительно выбрала большой торт с большими кремовыми цветами неизвестного вида. Она уже открыла рот, чтобы озвучить свой выбор продавщице, но вдруг услышала странный звук, похожий на комариное зудение. Татьяна прислушалась. Откуда здесь комары? Прислушавшись внимательнее, она различила звуки, очень похожие на человеческую речь. Мелькнула мысль: «Напрасно я так быстро ушла от Сенички». Зудение стало громче, и Татьяна явственно различила слова:

– Не стыдно? Не стыдно, спрашиваю, предавать науку? Проваливать эксперимент?

– Ты кто? – Татьяна посмотрела по сторонам, но никого, кроме продавщицы рядом не было.

– А! Так ты меня всё-таки слышишь? Я уж думала, всё. Думала, потеряла ты меня.

– Да кто ты такая, чтобы меня укорять? – Татьяна начала сердиться – какая-то неизвестно кто смеет ей указывать.

Продавщица, видя, что женщина замерла около прилавка со странным недоумённо-испуганным выражением лица, решила поторопить события:

– Девушка, что для вас?

– А? – вслух произнесла Татьяна, а сама в это время подумала: «Глупость какая! Почему «для вас»? И кто решил, что это знак вежливости? Звучит хуже, чем «чего изволите». Ещё «с» надо было бы добавить. Что-с для вас-с». Однако обращение «девушка» ей понравилось. Она уже хотела показать милой женщине, какой торт она выбрала, но снова услышала голос:

– Нет. Ты всё-таки собираешься попрать собственные принципы.

– Собираюсь. А тебе какое дело?

– Самое непосредственное.

– С чего это вдруг? – Татьяна ещё раз осмотрелась. Антураж не изменился. В непосредственной близости находилась только продавщица. «Чревовещательница она, что ли? – подумала Татьяна. – Ерунда. Откуда она может знать о моей работе».

– А ты подумай! С кем ты разговариваешь? А? – голос уже не напоминал комариный писк. Он окреп, стал уверенным. Татьяне почудилось, что она знает этот голос. Эти интонации. Только тембр у него немного другой.

– С кем я разговариваю? – тихий ужас вполз в подкорку и свернулся клубочком.

– Дура! Я твоя Совесть!

Работнице прилавка надоело бездействие покупательницы:

– Девушка! Выбрали что-нибудь?!

Татьяна вздрогнула, дико взглянула на источник звука и ткнула пальцем в кошмарный жирный торт с кремовыми розами, но тут же воскликнула:

– Ой, простите! Мне, пожалуйста, во-он тот тортик из песочного теста. Или нет, не тот, а… – совесть молчала. Наверное, отчаялась повлиять на предательницу.

– Вы уж определитесь, – не выдержала продавщица. – То одно, то другое. Я так и буду доставать и убирать…

– Простите, – устыдившись, пискнула Татьяна. – Давайте этот. С шоколадкой наверху, – почему она предпочла тыкать пальцем в кондитерские изделия, а не читать их названия, ей самой было не ясно.

Заполучив «этот с шоколадкой», Татьяна выскочила из магазина. Она, в страхе снова услышать «потусторонние речи», не посмотрев по сторонам, ринулась через дорогу к своему дому, но тут раздался визг тормозов, чья-то рука крепко ухватила её за плечо и дёрнула обратно на тротуар.

– Вы с ума сошли?! Бросаетесь под машины, – услышала она резкий мужской голос.

– Спасибо. Извините. Наверное, сошла, – пробормотала Татьяна. – Отпустите меня, пожалуйста. Мне больно, – хватка ослабла, Татьяна потёрла плечо, подумала, что останется синяк и посмотрела на мужчину. Перед ней стоял вчерашний спаситель Кирилл. Взгляд у него был осуждающий. – Спасибо. Вы снова меня выручили, – взгляд Кирилла сделался непонимающим.

– Не стоит благодарности, – с усмешкой произнёс он, повернулся к соседке спиной и пошёл своей дорогой.

«Странный какой. Сделал вид, что меня не узнал, – подумала Татьяна. – Хотя после вчерашнего… Господи, как же я себя вела… Просто по-хамски, – констатировала она после недолгого размышления. – А вид у меня был… Ой, мамочки! Ничего удивительного, что он предпочёл не признаваться в знакомстве».

* * *

Макса дома не оказалось. Татьяну встретили безмолвие и малоприятное амбре от засохшего «моря» в кухне. Она отправила торт в холодильник и брезгливо, как накануне вечером, потрогала заячьим тапком грязь на полу, соображая, чем эту грязь отскребать.

– И что? Торт будешь лопать или уборку сделаешь? – прозудела совесть.

– Отстань. Уборку, – рыкнула Татьяна, берясь за совок для мусора. Ничего лучше, чем престарелый металлический совок времён «когда ещё был жив дедушка», на роль скребка в её доме не подходило.

– Давай-давай. А то в такой, мягко говоря, душной атмосфере кусок в горло не полезет. А ты ещё, небось, ужинать собираешься? Диетическими продуктами?

– Отвяжись. Не собираюсь я ужинать. Совсем. Торт есть буду. Всё равно сегодня мои основополагающие принципы пошли коту под хвост.

– Ну-ну. А потом людям будешь втюхивать здоровое питание.

– Что же это такое! Оступилась всего разок. Завтра исправлюсь.

– Посмотрим, – ехидно заметила совесть и умолкла.

Переругиваясь с совестью, Татьяна навела порядок в кухне. Максим не появлялся. Телефон молчал. Татьяна взглянула на часы – семь тридцать. А ей казалось, что с момента её бегства из магазина прошла вечность. Чтобы не думать о Максиме, надо было чем-то отвлечься. Хоть сериал посмотреть что ли. В прихожей ей под ноги подвернулся обломок табуретки, проделавший вчера длинный путь по квартире. Вид обломка с новой силой пробудил в ней слегка притихшую обиду. Она с досадой пнула ни в чём не повинные останки и, гордо выпрямив и без того прямую спину, прошагала к дивану, на котором валялся пульт от телевизора. Оказавшись посреди комнаты с пультом в руках, она направила его на экран и принялась резко нажимать на кнопку переключения каналов, словно стреляла из пистолета по мишени. Если бы она в этот момент увидела себя со стороны, то непременно согласилась бы с коллегами, прозвавшими её Валькирией. Совесть вела себя тихо, но Татьяна непроизвольно стала говорить вслух, продолжая начатые днём бессмысленные споры.