Читать книгу Призраки летнего сада - Марина Важова - Страница 8

Пришла пора начинать самостоятельную жизнь. Это Лёсик осознал с предельной ясностью. Получить полную независимость от всех, кто его окружает: от матери, от друзей, от государства. И прежде всего, ничем этих окружающих не обременять. Ни просьбами, ни общением.

Кое-какие шаги он уже проделал. Сам готовил простейшую еду, следил за чистотой одежды, убирал свою комнату. Устроился на газетную типографию ночным оператором, чтобы заработать на жизнь и в то же время сократить нежелательные контакты.

Подробности скандала он узнал от Катьки, и хотя она с недоверием отнеслась к его «амнезии», поведала всё в красках, так что Лёсик и сам много чего вспомнил. Это вызвало новый прилив безысходного отчаяния. Но в то же время и вселило надежду. Ведь ему удалось-таки поговорить со Светой наедине, в номере гостиницы.

Лёсик уже знал, что она рассталась с мужем, живёт во Флоренции, работает в Национальном археологическом музее Италии. Что Ванич остался в Штатах, с Джорджем, учится и помогает отчиму в его транспортном бизнесе. В Питер Света приехала по работе вместе с коллегой, на которого в Пулково он, вернее, Леон, наскакивал петухом с оскорбительными обвинениями, благо тот ни слова не понимал по-русски. А потом тащился за ними до гостиницы, где и учинил позорные разборки с плевками и пощёчинами. Но так и не смог вспомнить, за что Света просила прощения. И вроде бы уговаривала его ехать с ними, но в это уже плохо верилось.

Тем не менее, её приглашение лежало на столе, и Лёсик решил, что должен поехать. Хотя бы для того, чтобы сказать, что у него ничего не прошло, и не было ни одного дня, чтобы он не думал о ней. Что теперь, раз она свободна, а он стал взрослым, они могли бы…

Ну, для начала нужно получить загранпаспорт. Можно сделать его через коммерческую контору «Виза-тревел», которой пользовались сотрудники матушки, но Лёсик не хотел у неё одолжаться, а ещё решил воспитывать характер и преодолевать трудности, обычные для людей со скромным достатком.

И он направился в ОВИР6, где наткнулся на шокирующую картину: длинная очередь с нарисованными номерами на ладонях тянулась со второго этажа. Люди жили в этой очереди по три-четыре дня, уходя ненадолго поесть, поспать и отправить естественные надобности, поскольку туалетов в этом присутственном месте, как, впрочем, и в остальных подобных местах, не было.

Лёсик с трудом нашёл хвост, который махрился невнятными ответвлениями, и послушно приготовился выдержать всё до конца. После ночной смены сильно хотелось спать, он пристроился на широком подоконнике и закемарил.

Настал обеденный перерыв, сотрудникам ОВИРа пришло в голову отправить всю очередь на улицу, прямо на мороз. Людей окриками перебазировали во двор, к мусорным бакам. Это выдворение проводилось двумя милицейскими тётками с красными мордами и таранной грудью. Они отжимали очередь из коридоров, скандируя: всем уйти за решётку. И народ не ропща покатился вниз по лестнице, а когда последняя партия была задвинута, и решётку закрыли на замок, обнаружили свернувшегося калачиком Лёсика.

Ментовские гурии чуть не задохнулись от возмущения. Приглядевшись к нарушителю, они сочли его вид не вызывающим доверия: забрался с ботинками на подоконник, волосы длинные, весь в чёрном и, скорее всего, в отрубе. Либо пьяный, либо наркоман. Стражницы правопорядка растолкали нарушителя и предложили немедленно покинуть помещение, но Лёсик начал упрашивать «тётенек» оставить его поспать, он ведь никому не мешает, к тому же холодно.

Тут охранницы окончательно взъярились, вызвали подмогу, и вскоре к ОВИРу подкатила «синеглазка7» с решётками и группой захвата. Лёсик продолжал мирно спать на прежнем месте, когда трое в масках, с автоматами, схватили его, закрутили руки назад и, подталкивая в спину дубинками, потащили к машине. Народ молча и безучастно проводил глазами отъезжающий автомобиль, поинтересовавшись лишь, за кем занимал парнишка.

Когда Дарина принимала звонок от сына, шло совещание. Она сказала: «Перезвоню позже», – и только через некоторое время до неё дошёл смысл фразы: «Мам, я в девятнадцатом отделении, если через час не отзвонюсь, приезжай за мной». Но через час звонка не было, и Дарина помчалась в это девятнадцатое отделение. Она ещё не знала, когда и за что Лёсик попал в ментовку, но ничего хорошего не ожидала.

Дежурный милиционер, молодой, но уже обрюзгший, в упор рассматривал уверенного вида гражданку в шикарной меховой накидке. Чёрт знает чего можно ожидать от таких дамочек, и он на всякий случай принял добродушный вид, а Лёсика в разговоре называл «забавным пацаном». Когда же, оборвав его на полуслове, Дарина потребовала немедленно предъявить сына, дежурный насупился и, нашарив в ящике тумбочки ключи, хрипло процедил: «Пошли, посмотришь на это чучело».

Лёсик лежал на цементном полу узкой, как мешок, камеры. Он подстелил своё длинное пальто и мирно спал, подложив под щёку сложенные ладошки. Его еле растолкали, что для дежурного являлось безусловным доказательством, что «нарушитель не адекватен, в состоянии опьянения». И протокол, мол, подписал, не хотите ли взглянуть?

Дарина принялась читать, но на полдороге бросила: больно уж много гадостей, грязных ругательств, которые якобы произнёс сын. Лишь метнула глазом в конец документа: простенькая, как у первоклассника, подпись Лёнчика не вызывала сомнений. Выбили угрозами, – решила Дарина и кинулась к сыну посмотреть, нет ли следов побоев.

– Вы лучше у меня посмотрите, – щербато оскалясь, произнёс дежурный и закатал рукав. – Ишь, ногти отрастил, топ-модель сопливая!

Действительно, от локтя тянулось пара свежих «кошачьих» царапин.

– Не ногти, а ноготь, – подал голос Лёсик и вытянул указательный палец, – я им бумагу режу.

– А я при чём? – дежурный не скрывал злости. – Интеллигент хренов, а ругается как шпана. Здесь в протоколе всё изложено, так что пока можете своё сокровище забирать под расписку, а там уж как судья решит. Но не меньше пятнадцати суток, и то если я не пойду увечья снимать.

Дома Лёсик сразу отправился досыпать, игнорируя все вопросы матери, а Дарина всё же прочла подписанный сыном протокол. Не может это быть правдой, ужаснулась она, обнаружив в документе обвинения в применении силы, сопротивлении при задержании, а главное, множество гнуснейших ругательств, которые были приведены якобы дословно. И под всем этим подпись сына!

Ждать, пока Лёсик проснётся, не было сил, и Дарина позвонила Мише, соседу по площадке и участковому милиционеру, теперь уже бывшему. Миша, а, вернее, Михаил Егорович, оказался дома и вскоре уже сидел на кухне, попивал кофе и, многозначительно хмыкая, читал протокол.

Да, бумажка гадкая, даже если заставили подмахнуть, поди докажи. И вообще там ушмарки одни остались после его ухода, форменные беспредельщики, хорошо ещё не избили. Может, всё-таки в больничку лечь, обследоваться? Помнится, у него какие-то неувязки были с реальностью, путался в эпохах… Попробует своему бывшему шефу позвонить, вдруг удастся как-то изъять эту гнусь. Вот если б не подпись… Зачем, балда, подписывал?

Этот же вопрос задала Дарина, когда разбудила сына утром. Но Лёсик божился, что не помнит, как подписывал, и вообще ничего из того, что в протоколе, на самом деле не было. А что же было? Ну, пришёл в ОВИР после ночной, народу кругом туча, сел на подоконник, потом заснул, а проснулся уже дома. Дарина побледнела. Он что, забыл, как был в ментовке, как ей звонил, как она за ним приехала? Нет, ни в какой ментовке он не был, просто спать страшно хотелось, да и сейчас бы поспал…

Михаил Егорович навёл справки, с кем-то поговорил и советовал просто ждать, пока всё уляжется и о Лёсике забудут. Пусть никуда не выходит, с работы – сразу домой, а если повестка в суд придёт, звонить ему, тогда уж будет действовать, хотя эти собаки на всё способны, тем более, оказал сопротивление, царапался, дурень.

Тогда Дарина ещё не знала, что всё, написанное в протоколе, – правда. Твердила себе и окружающим про ментовский беспредел. И хоть душу жгла тревога, но материнская логика отводила глаза. Она не связывала грубое поведение сына, приступы сумеречного сознания и этот немыслимый милицейский протокол.

Из дневника Лёсика

11.03.200… г.

Как теперь жить дальше? Как контролировать этого негодяя? Все прошлые попытки – если я о них помнил, а ведь, как правило, и не помнил ничего! – эти попытки ничем хорошим не кончались. Как бы я ни старался, отталкивая, затыкая рот, умоляя и стыдя, сделать с ним ничего не мог. Иногда матушка перестаёт со мной разговаривать, и я понимаю: это Леон опять что-то учинил, пока я спал после ночной.

Все вокруг думают, что я таким стал: циничным, наглым и грубым. И никакие извинения и объяснения уже не помогают. Я перестал общаться с людьми, боюсь, что в любой момент этот гад выскочит и всё испортит. Одно благо: он никогда не появляется, если я пишу дневник. И читать моих записей не может. Так что дневник – моё единственное надёжное прибежище.

21.04.200…г.

Ещё вчера полагал, что могу владеть собой. А сегодня вышло, что не могу. Наверно, если бы матушка была дома, ничего этого не произошло. Но она три дня как в командировке, и, конечно, Леон этим воспользовался. Тысячу раз себе твердил: плюнь, не обращай на его выходки внимания, ведь его, по сути, и не существует. Плод воображения, не больше. Оказалось, совсем не так.

То, что случилось сегодня, напугало меня по-настоящему. Я полез на антресоли, где спрятаны Светины дощечки с клинописью, и обнаружил, что их всего две. Каменный воробей был на месте, а одну из трёх дощечек я так и не нашёл. Всё перерыл и уже было решил, что Валя разбирала и куда-то сунула, но вдруг мне попался под руку конверт, а в нём – триста долларов.

Тут Леон вынырнул из ванной и с ухмылочкой вещает: не парься, продал я одну, деньги нужны на переезд. Я принялся его трясти, а он только хохочет и паясничает. На меня такая злость напала! Куда, падла, собираешься переезжать?! Так с тобой вместе: куда ты, туда и я! Бить его принялся, но этот чёрт уворачивается ловко, себе лишь навредил, стукнувшись об угол шкафа.

Сволочь, сволочь, чтоб он сдох! Не денег жалко – хотя продал, зараза, по дешёвке! – и не древнего артефакта, а память Светину. Хотя, бог мой, не мог же он сам что-то продавать! Это я сам, сам, своими руками сотворил такое – поменял то, что мне дороже всего, на кучку вонючих баксов! Что теперь делать, как избавиться от этого негодяя?!

Может, правда, во мне сидят доктор Джекил и мистер Хайд8? Хотя при раздвоении личности активен только один, они друг с другом не встречаются. Кто знает, возможно, для окружающих так оно и выглядит, но только не для самого больного.

Вот и написал это слово. Я – больной, это надо признать.