Читать книгу Хозяйка. Рассказы о людях и нелюдях - Марина Васильевна Струкова - Страница 9

Сказка «Серебряного века»

– Ты веришь, что там кто-то есть? – Нина держит в руке маленькую железную клетку с замком на дверце. – Хочешь перевести разговор на другую тему?

– Извини, я не мог отказаться от этой поездки.

– Разве сейчас время для гастролей?

– Я живу театром.

– Жаль, что не мной.

Волосы Нины, чёрные как смоль, гладко зачёсаны, собраны в узел на затылке. Шея длинная, белая. Вокруг глаз тени, лицо бледное, правильное, словно у античной статуи. Аристократка.

– Кому в Англии, на родине Шекспира, был нужен ваш Островский?

Она повертела в пальцах деревянную трубку с резной физиономией лепрекона.

– Впрочем, мама больна, и я всё равно не оставила бы её одну.

– Вот видишь.

Станислав облегченно вздохнул и укоризненно посмотрел на невесту – как любит она затевать ссоры из-за пустяков. К сожалению, он стыдился сказать ей, что вряд ли сейчас у них нашлись бы деньги на совместное путешествие. Он помощник театрального декоратора. И без того чувствует себя униженным, что после свадьбы будет жить в доме жены, поскольку сам ютился на съемной квартире. У него болезненное самолюбие нищего интеллигента, заставляющее гадать, что думают о нём окружающие. Сын сельского дьячка из-под Рязани, отправленный учиться на казённый кошт, он двенадцати лет попал в театр, благодаря билету, подаренному жалостливым учителем. Влюбился в дивный мир на подмостках, где оживали герои книг. Склонности к актерскому ремеслу Станислав не чувствовал, но любил представлять, в какой обстановке и в каких костюмах действовали бы персонажи спектаклей, какие механизмы помогали процессу.

После окончания гимназии, юноша, к неудовольствию отца, начал работать в театре, сначала как рабочий, затем помощник декоратора. Шли первые годы двадцатого века, сулившего потрясения и перемены. Станислав приятельствовал с актерами и как-то вместе с ними попал на поэтический вечер в салоне княгини N, где познакомился с Ниной. В этом году они должны пожениться.

– Так что в этой клетке? – Тонкий голос Нины прерывает его размышления.

Станислав проводит пальцем по железным прутьям.

– Путешествуя, я стремлюсь погрузиться в духовную атмосферу страны. В Англии старался чувствовать себя англичанином, даже язык выучил перед поездкой, чтобы не нуждаться в переводчике. После спектаклей у нас оказалось немного свободного времени, и я с друзьями побывал в ирландской провинции. Два дня жил в маленькой гостинице, гулял по побережью, любовался древними руинами и уцелевшими замками. Перед отъездом ко мне подошёл хозяин, и поинтересовался, есть ли у меня дома сад. Я вспомнил твой маленький уютный садик и кивнул. Тогда рыжебородый плут таинственным шёпотом спросил, не нужны ли мне феи? Представь моё удивление. Хозяин пояснил, что феям свойственно заботиться о растениях и мой сад превратится в райский уголок под их чутким надзором.

– Где же твои феи? – Поинтересовался я. И он показал мне пустую клетку, заявив, что там находится восемь лесных духов, которых поймал он лично, наделённый двойным зрением – то есть умением видеть не только явное, но и потустороннее. Не раз я слышал о том, что ирландцы редкие шутники, которые не прочь надуть путешественника. Посему рассмеялся и сказал, что совершенно не верю в его россказни, но хозяин спросил, уж не думаю ли я, что он возьмёт с меня дорого? Конечно, в нелепой покупке мне стоило винить себя, а не виски. Впрочем, цена оказалась мизерной. Я подумал, что столько отдал бы за пустую клетку. Когда утром с тяжелой головой выезжал из городка, в моём скромном багаже, а я люблю путешествовать налегке, оказалось и это узилище фей. Предлагаю выпустить их в твоём саду. Нина улыбнулась, и Станислав с умилением заметил в её доселе недовольном лице что-то детское. Особняк, который достался Нине и её матери от родовитых предков, фасадом выходил на столичную улицу, где мельтешили прохожие и экипажи, зато во внутреннем дворике росли несколько яблонь, вишен, кусты смородины, а возле забора возвышался молодой дуб. Сейчас здесь ощущалась весенняя свежесть, на ветвях набухли почки. Молодые люди спустились по каменным ступеням, сделали несколько шагов по песчаной дорожке. Нина открыла дверцу клетки и произнесла:

– Добро пожаловать в наш сад… А разве они поймут по-русски?

И её жених повторил приглашение по-английски. Гаэльского он не знал.

* * *

Для дуун-ши не существовало времени, раздражало только железо клетки, источавшее обжигающий холод. Рыжебородый громила заманил их кусочком медовых сот, положенных на серебряное блюдце – дуун-ши любили сладкое и блестящие вещи. Когда ловушка захлопнулась, забились, гневно крича, но человек приблизив лицо к клетке, смело заявил:

– Вряд ли вы сможете отомстить мне, крошки, ведь я отправлю вас за море.

Он явно видел их, и дуун-ши поняли, что рыжебородый знаком с магией.

Несколько дней они смиренно терпели плен. Разглядывали людей сквозь решетку. И однажды молодая черноволосая женщина и худой русоволосый мужчина с бородкой вынесли клетку в сад и распахнули дверцу. В этой стране тоже царствовала весна.

Дуун-ши сразу выбрали дуб, его высокая крона с раскинувшимися ветвями превратилась в целый город, с незримыми для людей лестницами и дворцами. Для воздушных строений дуун-ши почти не требовалось опоры. Они знали закон равновесия. Их жилища держались на тонком волоске паутины, на скрещении двух стеблей, они могли спать в полёте, и не мёрзли в самые лютые морозы. Их манила музыка людей, грубая на слух, но порой мелодичная, и дуун-ши льнули к окнам. Изредка попадаясь на глаза смертным, они казались светлячками. Подслушивали, как молодой человек говорит девушке:

– Нельзя венчаться в мае, Нина. Будем маяться всю жизнь.

– Станислав, ты привёз суеверия из своей дикой глуши?

– Это шутка.

Дуун-ши порхали среди ветвей, наблюдая за брюнеткой в белом платье, поправляющей прозрачную фату. Пышный букет в её руках им не нравился. Дуун-ши, призванные оберегать всё живое, жалели сорванные цветы.

Потом они заметили, что хозяйка сада беременна и стремились оградить её от докучливых комаров и ос, если выходила в сад. Впрочем, она не замечала столь скромной заботы.

А вскоре дуун-ши с любопытством заглядывали в комнату с ажурными занавесками, где появилась маленькая кровать. Тонкий плач из неё слышался всё чаще, а мать заходила в детскую всё реже, зато возле дремала краснощёкая нянька Марфа.

В зале, освещённом люстрой, слышался рокот рояля, смех. Но дуун-ши взволнованно порхали возле комнатки, откуда слышался храп Марфы, опустившей голову на спинку кровати.

Девочка была белокожей, с тонкими чёрными бровями и серыми глазами. Адель.

Её первые воспоминания – белый потолок, словно холодная бесконечность. Нить, на которую нанизаны игрушки – гремучие шарики и колокольцы. Иногда на фоне потолка появляется красное лицо Марфы, слышен её хриплый шёпот или однообразная песня. Реже – бледное лицо матери с лёгкой улыбкой. Она не берёт Адель на руки, зато девочку часто прижимает к груди Марфа, от которой пахнет кухонной стряпнёй. Но когда удаляется мать и засыпает нянька, в воздухе над постелью появляются крошечные фигурки в прозрачных одеяниях. Они летают, кувыркаются в воздухе, водят хороводы.

* * *

Нина сидит в кресле, вытянув длинные стройные ноги в маленьких туфельках. На подлокотнике кресла примостилась её лучшая подруга Зина, или Зизи – девушка в мужском костюме. Некрасивое скуластое лицо с широко расставленными смелыми глазами, короткая стрижка. Она обнимает Нину за голые плечи и шепчет весёлые гадости о гостях, иногда затягиваясь папиросой.

Станислав за столом беседует друзьями. Иногда косится на Нину и Зизи. Странные отношения, они вызывают раздражение, но не будет ли он смешон, ревнуя к женщине? Ведь это не может быть серьёзным? Он уже как-то унизил себя слежкой за ними, гулявшими по саду. Его поразили фривольные жесты Зизи, её рука, обхватывающая тонкую талию Нины, скользящая по бедру. Станислав едва заставил себя вернуться в дом.

Сейчас он старается внимательно слушать гостей – пожилого режиссёра и молодого писателя, кропающего что-то на исторические темы.

– Я верю в здравомыслие русского человека. – Говорит писатель.

– Вы полагаете, что чернь оставит вам всё это? – Морщинистая рука режиссёра широким взмахом обводит зал, а кажется, всю Россию. – Холоп преследуем одной мыслью – оказаться на месте господина. Красного петуха в усадьбы пускал не наш ли святой народ-бедоносец?

– Разве у меня есть что-то лишнее – одноэтажный дом, горничная и кухарка? – Удивляется писатель.

– Объясните это какому-нибудь карманнику, у которого появится винтовка. Вы наивны, как многие творческие люди. Я бы уехал в цивилизованную европейскую страну.

– Так уезжайте!

– Эмиграция – это дорого. Я пленник России. Но у вас-то есть родные во Франции. Отправляйтесь к ним.

– Мне чертовски хочется посмотреть на русский бунт. Как историку. Я полагаю, стихия, как всегда, будет укрощена. Но у меня останется книга. – Мечтательно отвечает писатель.

– Каждый считает, что жертвами станут другие.

– Я осторожен, уеду в провинцию. Неужели крестьяне пойдут за большевиками?..

Станислав ищет взглядом Нину и Зизи. Они стоят у окна. Зизи взяла Нину за руку и целует узкую ладонь. Что за странные игры! Ей мало мужа? Она дразнит его по наущению подруги? Зизи с решительным не накрашенным лицом, Зизи с толстой сигарой, Зизи, покачивающая в крепких пальцах бокал с коньяком и кубиками льда, в последнее время поселилась в их доме.

* * *

Марфа в детской храпит, рядом остывает кружка с чаем, от которого пахнет наливкой. Адель заливается плачем. Вдруг по комнате пролетает порыв ветра. Ребёнка подхватывают шестнадцать крошечных рук. Адель умолкает. Видит, как внизу плывёт кровать, белая линия подоконника, тёмные кусты роз. В шорохе ветвей и трелях соловья она летит вместе с дуун-ши.

Само дерево как будто выросло во мгновенье ока, его крона огромна, и за трепетными облаками листвы скрываются хрустальные терема, озаренные бледно-сиреневыми и зелёными огнями. Прохладная свежесть и цветочный аромат, отличающийся от запаха в комнатах её дома, где тяжелый пряный дым восточных курений и табака.

Адель видит прозрачные лестницы, ажурные балконы, где прекрасные дамы и кавалеры беседуют и вдруг взмахивают крыльями, срываются вниз или взмывают вверх, исчезают в звёздной тьме. Адель не удивляется – взрослые ещё не пояснили ей, чему стоит верить, а чему не стоит. Чем явь отличается от сна. А быль от небыли. Сверкающие, прекрасные существа слетаются к девочке, начинают говорить с ней, и она отвечает им на странном щебечущем языке, где есть звон осы и трель малиновки.

Потом дуун-ши и земное дитя вместе поднимаются над городом, который напоминает золотую паутину, унизанную огнями фонарей. Всё выше и выше, за волнистые равнины облаков, где она видит опрокинутый вниз кронами другой сад, который одновременно цветёт и плодоносит. Полулюди-полуптицы скользят среди ветвей и скрываются в нестерпимом сиянии. Дуун-ши стайкой срывают одно яблоко, прозрачное, алое. Полулюди-полуптицы замечают их, стремительно бросаются, сверкая, словно молнии, но дуун-ши ещё быстрее летят вниз. В своём земном саду забиваются в кусты смородины. Хохочут и визжат, словно шаловливые зверьки. Грызут яблоко, обливаясь кроваво-сладким соком, и Адель грызёт вместе с ними.

– Древо жизни! Вечность, вечность! – Твердят они, и заплетают, запутывают волосы Адели в десятки тонких косичек, вплетая серебряные нити.

* * *

Нина открывает дверь, и Марфа поднимает голову.

– Девочка спит? – Интересуется Нина.

– Спит, барыня. – Хрипло говорит Марфа и откашливается. Потом опускает взгляд в колыбель и ахает:

– Где дитё?!

– В чём дело? – Нина подходит к кроватке. – Куда делся ребёнок?

Марфа разводит руками:

– Может быть, отец забрал?

– Ты должна следить, а не спать, корова. – Зло говорит Нина и быстро выходит из детской. Марфа растерянно топчется на месте – соображает она туго, особенно когда приняла на грудь настойки.

Постепенно к поискам Адели подключаются все гости. Дом, а потом сад оглашаются громкими окликами: «Адель!» Сначала слышится смех, словно играют в прятки, но постепенно лица становятся серьёзными, а голоса звучат тревожно.

– Она едва научилась ходить, – всхлипывает Нина. – Что если она оказалась за воротами? Заблудилась…

Зизи успокаивает подругу, раскуривая сигарету за сигаретой. Вызывают полицию, которая тоже осматривает поместье и окрестные улочки. Обещает отыскать ребёнка.

Адель словно сквозь землю провалилась. Гости разъезжаются. Нина рыдает. Станислав выходит в сад. Он оглядывает трепещущую листву, слишком живую, словно в ней кто-то прячется.

* * *

– Вот и лето прошло. – Вздыхает Станислав, он думает о бесследно пропавшей дочери. До сих пор ни единой весточки. Полиция разводит руками.

– Скоро заморозки. – Марфа стоит в дверях его кабинета и вытирает влажные руки полотенцем. – Тесто замесила. Пирог с яблоками испеку.

Теперь она стала кухаркой у господ. Помогает ей девушка из той же деревни – бойкая смуглянка Дуняша.

– Где сейчас Адель?..

– Барин, я слышала, вы в сад анчуток выпустили. – Осторожно замечает Марфа. – Может, они шалят?

– Думаешь, девочку украли они? – Удивляется Станислав.

– Веру в нечисть ты привёз из своей деревни? – Кривит губы Нина.

– Но ты со своей Зизи посещала спиритический сеанс. Чем это разумней? – Парирует Станислав. – Если духи могут отвечать на вопросы, почему они не могут вторгаться в мир людей?

Кухарка чувствует поддержку. Лицо её раскраснелось от любимой наливки, но наивный хозяин считает, что от кухонного жара.

– Выкупить её надо, господа хорошие.

– У кого? Бог знает, что ты говоришь. Ступай, пеки свой пирог. – Отмахивается хозяйка.

– Да, пирог! – Ещё больше воодушевляется Марфа. – На меду.

– Станислав, она опять пьяна! – Восклицает Нина. – Почему ты до сих пор не уволил глупую бабу?

– Постой, Нина. Я припоминаю, что тот рыжий ирландец ловил фей на мёд.

– Что за вздор! Вы начинаете сходить с ума. Марфа от своей наливки, а ты от книг.

* * *

Ночь. В темноте мерцают кроны деревьев, осыпанные тонким инеем. Напротив освещенных окон они нестерпимо сияют. Марфа вперевалку спускается в сад. В руках её свёрток. Кухарка опасливо оглядывается на окна – не смотрит ли хозяйка. Делает несколько шагов, чтобы оказаться в тени. Там она бухается на колени в сугроб, разворачивает полотенце и поднимает вверх круглый пирог, аромат от которого расплывается далеко вокруг. Кухарка зажмуривает глаза и начинает бормотать не до конца понятные ей самой слова, когда-то слышанные от деда-мельника, знавшегося с нечистым. Потом ломает пирог и разбрасывает крошки по снегу. Поднимается, сворачивает полотенце и, не оглядываясь, спешит к дому, приговаривая:

– Прости, Господи. На старости лет с бесями толковала.

* * *

Нина подходит к окну. На стекле завитки морозных узоров. В голубых изгибах и звёздочках дробится жёлтый свет утреннего солнца.

– Будьте, как дети, – задумчиво говорит она. – Но ведь дети это неполноценные люди, они подобны животным, которых следует дрессировать. – Она царапает острым ногтем лёд.

Со двора слышится истошный крик Марфы:

– Барыня! Барыня! Девочку нашли!

– Какую девочку? – Морщится Нина, но тут же понимает, бросается к дверям, соскальзывает с порога и падает на дорожку, разбивая колени. Стремительно поднимается, не чувствуя боли. Перед ней стоит Марфа, держа на руках Адель, которая склонила голову на плечо кухарки.

– Живая? – Мгновение, пока Нина ждёт ответ, наполнено ужасом. Глаза её дочери закрыты. Она в белой рубашке времён своего исчезновения и босая.

– Я дорожку в саду чистила. Гляжу – а девочка в беседке лежит.

Нина замечает, что Марфа снова пьяна, но нет времени на упрёки. Она быстро берёт дочь на руки, чувствует тепло её тела сквозь тонкую ткань, стремительно несёт в дом. С непривычки ребёнок на руках кажется тяжёлым. Навстречу бежит Станислав, рот открыт, пенсне сползло на кончик носа. Адель открывает глаза, приподнимается, оглядывается, трёт кулачком глаза.

– Нужно немедленно вызвать доктора. Я протелефонирую Юрию Львовичу. – Быстро говорит её отец.

День проходит, словно во сне. Приезжает доктор, выслушивает изумительную историю, осматривает ребёнка и сообщает, что Адель совершенно здорова.

– Кто-то украл девочку, а потом подбросил её обратно. Возможно, бедная женщина, которая и хотела бы растить ребёнка, но поняла, что у неё не хватит средств. – Разъясняет Зизи, вечером явившаяся к Нине. И вдруг замечает:

– А твоя дочь совсем не выросла.

– И впрямь. Ей по росту старая рубашка и платья.

– Но прошло немного времени. – Вмешивается Станислав.

– Немного? Полгода! А вдруг она останется такой на всю жизнь? Представляешь? Карлицей! – Нина всплёскивает руками.

– Не нужно паниковать. Возможно, рост замедлился из-за плохого питания. Я слышал о подобном. Проконсультируемся у Юрия Львовича. – Успокаивает супругу Станислав.

– Марфа, почему ты до сих пор не расчесала Адель?

– Не получается, барыня.

– Остричь такие прекрасные волосы! – Стонет Нина. Она уже мечтает о том, как выведет показать дочь гостям – нарядную, как кукла, с крупными локонами.

Мать пытается распутать тёмно-русые волосы Адели, дёргает с досадой пряди, пока девочка не начинает хныкать.

– Постой, а ведь они заплетены. Смотри, вот несколько косичек потолще, а к ним идут, скрещиваясь более тонкие. Замысловатая сеть. – Замечает Станислав.

Нина рассматривает странную причёску дочери.

– Здесь серебряные нити. Кто-то специально украсил. Может быть, отрезать? Как их расчёсывать? – Раздражённо бросает она, тщетно пытаясь расплести волосы.

– Нельзя отрезать! – Вскрикивает Марфа. – Это к беде.

– Ты откуда знаешь, глупая баба? А впрочем, разбирайся с этим сама, я устала, чувствую себя совершенно разбитой.

* * *

Адель стоит в дверях и смотрит на танцующих гостей. Ей уже пять лет. Девочка видит мамину подругу Зизи, у той на смугловатой шее живой уж. К концу вечера уж висит, как веревка, и Зизи бросает его на диван, словно шарф. Уж медленно сползает на пол. Он стремится на сквозняк, идущий от слегка приоткрытой двери. Адель открывает её шире и отступает в сторону. Уж ползёт через прихожую. Там дверь настежь распахнута. Уж, струясь по ступеням, исчез в сумерках сада.

Адель закрывает дверь, чтобы на свет не летели большие рогатые жуки, ведь они погибнут – будут безжалостно раздавлены башмаками гостей.

Адель видит мать. Та, стоя у окна за шторой, обнимает женщину в мужском костюме и медленно целует в губы. Адель идёт в свою комнату.

* * *

Художник – кудрявый остробородый мужчина, который делает набросок Нининого портрета, застывает, увидев семилетнюю Адель.

– Боже, кто это?!

– Моя дочь. – Холодно отвечает Нина.

– Какая странная красота! Чуждая, чужая…

– Обычная девочка. – В голосе натурщицы ревность.

– Присмотритесь! Светящаяся прозрачность и белизна кожи. Водопад волос, сплетённых в причудливую сеть. Абсолютная гармония линий. Я бы сошёл с ума, пытаясь передать это на холсте. В ней есть что-то… божественное? Слишком холодна. Нечеловеческое? Пожалуй. Но не в плохом смысле этого слова. Она не от мира сего, смотрит на него со стороны – он корявый, неуклюжий. Да, Адель?

Девочка поднимает глаза на бородатого незнакомца, но не отвечает.

– Глупая девчонка. Буквы запомнила, но до сих пор не может складывать слова. – Досадует мать.

* * *

Нина стоит у распахнутой двери. Рядом Зизи и какой-то подросток, порывающийся наконец-то вынести чемоданы на улицу, к карете.

– Уезжай, скатертью дорога! – Кричит Станислав, роняя пенсне на пол. – Не понимаю, чего тебе не хватало? Денег? Да, я беден по сравнению с твоими друзьями. Но ты знала, с кем связываешь жизнь.

– Не своди всё к финансовому вопросу. Ты серый скучный человек. Я думала, будем жить иначе. Театральный художник. Жизнь как спектакль, постоянно меняющиеся сюжеты. А оказалось, сплошная рутина! От тебя до сих пор пахнет лампадным маслом. Если бы ты знал, насколько ближе мне мир Зизи…

– К чему подробности? – Зизи берёт Нину за локоть, вежливо кивает её мужу. – Удачи, Станислав.

– Учти, ребёнка ты не получишь. – Станислав больно хватает за плечо девятилетнюю Адель.

* * *

Марфа сидит на кухне за широким и длинным деревянным столом. Она пьяна. Широкое багровое лицо улыбается. Вдоль стен на полках стоят банки с приправами, с крупами. На лавке вёдра с водой, чистые кастрюли, чугуны. По углам висят пучки сушёных трав. Возле печи, выложенной бело-голубыми изразцами, буфет, где за стеклом видны бутыли. Среди них и те, что с наливками и настойками. Марфа смотрит то на рюмку, то на сидящую перед ней одиннадцатилетнюю Адель, которая вертит в руке камень.

– Нельзя камни подбирать. Это к нищете. Потому как про камень говорится: голыш.

– Марфа, в нём сердце есть.

– Какое сердце в камне? Может, он и говорить умеет?

– Говорить не умеет. – Адель откладывает камень в сторону.

– Жалованья не платит твой папенька, – говорит Марфа. – Задолжал мне. Уйду от вас. В деревню пора, на покой. Ноги у меня болят. А если долг не отдаст, я один серебряный кофейник возьму. У вас всё равно два. За Дуняшкой присматривай – девка ненадёжная.

* * *

Тринадцатилетняя Адель с недоумением разглядывает себя в зеркале. Её тело меняется, становится женским. Зачем всё это? Гимназист Виталий, высокий брюнет, через свою сестру передал ей записку: «Мы могли бы пойти в театр?» Он дерзок для своего возраста, нравится её ровесницам. Одна из гимназисток – Катенька говорит, что у него греческий профиль и длинные ресницы. Но Адель замечает только прыщи на мальчишеском подбородке, слишком большие кисти рук и оттопыренные уши. Это отвратительно. Она ещё не видела людей без недостатков. Отчего ей не встречалось красоты без порока? Непременно найдётся какой-нибудь ущерб, словно червоточина в яблоке. Та же прелестная белокурая Катенька, когда волнуется, начинает заикаться.