Читать книгу Сердцеедка Иванова - Марина Владимирова-Бойко - Страница 2

Но в отличие от подруги – Москва меня встретила не так ярко. Прямо на вокзале попросили документы. И тут начались мои беды. ФМС, миграционные службы… От которых я так далека…, как от Москвы до Одессы в неудобном положении.

Я – одесситка. И я свободна, как в поле ветер. Нет, у меня были короткие романы, но ничего серьезного. Всего по одной причине:  не встретила того единственного. Чтобы захватило дух, сердце затрепетало, почувствовала всеми фибрами души, что это он.

Итак, Одесса. Одесса – город контрастов. Колорит в каждом жителе, в каждом переулке. Это в наших еврейских двориках до сих пор лузгают семки, «шокают» и говорят с особым акцентом. Что-то типа такого:  «Роза! Вы шо таки поругались с последней извилиной?!».

У нас до сих пор ходят в туфлях с квадратным носком, спортивных штанах с белыми полосками по бокам, причем черные носки заправлены в эти спортивные штаны. Только в нашем городе могут оставить домашние тапочки посреди улицы, забыть раритетный чемодан, где-то в кустах и потом его случайно найти, при этом гордо восклицая: «Опана! Вот это нежданчик-чемоданчик!».

Нет, Одесса прекрасный город. «Южная Пальмира», «Одесса-мама». Пройтись по Дерибасовской, подняться по Потемкинской лестнице. Свернуть на Ланжероновскую и увидеть чудесный закат в порту. Этот город пахнет теплым морем, розовым виноградом и жарким солнцем. А еще для меня этот город с запахом детства. Беззаботного, счастливого и радостного.

На самом деле я долго не решалась на переезд. Если бы не моя семья. Она у меня особенная. Но как говорится: родителей не выбирают.

У меня дружная семья. Почти. Ну мы только выглядим дружно. То есть, кто плохо знаком с нашей семьей – считает, что мы дружны.

 Мой дед которому скоро исполнится семьдесят пять никогда не откажется от горилки, которую не прочь закусить салом. Такой шмат сала завернутый в газету или бумагу, похожую на пергамент. Он режет его толстыми ломтиками, каждый из которого щедро обмакивает в горчице, перед тем, как «принять на грудь». А еще он тырит мелочь по карманам. И мелочь – это мягко сказано. Когда у меня пропало три тысячи гривен (почти вся моя зарплата), сначала не знала, что думать. Сам дед разводил руками, ходил, причитал, что я сама положила и забыла куда. Но в отличие от него маразмом  не страдаю.

Мой папа  – высокий, темноволосый с басом, как у контрабаса – всю жизнь работает водителем. Когда он приходит домой, сразу чувствуется запах солярки, бензина или машинного масла. Он снимает свои стоптанные туфли сорок пятого размера, проходит в ванную и хозяйственным мылом моет руки, которые испачканы у него по локоть, в черной-черной машинной мазуте.

Вымыв руки и вытерев насухо, он плетется на кухню со словами: «Мати, шо е в этой хате пожувати?»

До сих пор не понимаю, почему он говорит: «мати» и к кому именно обращается. Бабушки, его мамы уже, как пять лет нет с нами.

 В нашей прихожей часто лежала зимняя резина, карбюратор, здоровенные ключи 16х12 и еще какие-то непонятные детали от разобранной Волги. Сколько же папа ее собирал, разбирал до последнего винтика – одному Богу известно. А может даже ему не известно.

Мама при виде автомобильных колес в нашей прихожей размахивала перед лицом отца белоснежным полотенцем, тыкала изящным пальчиком с французским маникюром в черную шину и заливисто кричала: «Убери эту гадость!».

 Когда я была маленькой у меня создавалось впечатление, что папа женился на своей машине, а не на маме. А потом они развелись, когда мне исполнилось двадцать два и я закончила Одесский гуманитарный университет. Развелись, но почему-то продолжали жить вместе. Под одной крышей, в одной комнате, под одним одеялом. Оказывается, так бывает и не только в Одессе.

Мама – полная противоположность меня, папы, брата и тем более деда. Она у нас актриса. Стройная, хрупкая и нежная как лилия. Кстати, зовут ее тоже Лилия. Она прекрасно играет, причем не только в театре, но и в жизни. Насколько я хорошо знаю свою маму, я не могу отличить, когда она врет, когда притворяется, а когда говорит правду.

Еще есть старший брат, с которым мы совершенно не похожи. Ситуация, как у мамы и даже хуже. Мы такие разные.

Мой брат играет в компьютерные игры, любит энергетики и совершенно не интересуется девушками. Дед как-то говорил, что он – того, как название передачи: “голубой огонек”,  но однажды брат развеял эти  опасения. Однажды привел девушку домой, возрастом почти как наш дедуля и аппетитом, как наш папуля, на что мама сказала: “Уводи ее туда, откуда привел”.

А еще у меня с ним всегда были напряженные отношения. Мы ругались. Летела посуда и бабушкин самовар. Ему тридцать, он нигде не работает и постоянно кричит, что дед давно переписал на него квартиру и я там никто. Ох… На самом деле это сложно. Я просто не смогла. Хотя в глубине души.... Он мой родной брат. Просто ему нужна жена, которая будет держать его в ежовых рукавицах. Или нужно дело всей жизни, а может капелька мозгов. В общем, я почему-то верю, что он исправится.

 До сих пор вспоминаю свой отъезд. Как я грустно прощалась с мопсом Шуни, как крепко обнимал меня дед, тем самым проворно запустил трясущуюся после похмелья руку в карман моей куртки. Все же я оставила ему десять гривен на пиво. Так сказать: на прощанье.

Папа отвез меня на вокзал, хотя по пути два раза ломалась его черная машина. Она бренчала и стучала, выпуская клубы выхлопных газов, из-за которых чихаешь, как потерпевший. Если честно, мне уже хотелось схватить чемодан и дойти пешком. Но он уверял, что мы доедем. А если не доедем, то он возьмет корпус этой древней, как наш дед машины в свои сильные руки и довезет меня так, быстро передвигая ногами по асфальту. Как однажды волк из «Ну, погоди!», ехал на спортивной машине.

И вот да здравствует Москва! И в моем случае: да здравствует миграционная служба.

Да, я иностранный гражданин для страны, в которой сейчас нахожусь. Но я русская. У меня фамилия даже русская – Иванова. Иванова Валерия Дмитриевна. Дед родился на Камчатке, бабуля в Самаре. По року судьбы они встретились в Одессе.

В общем, у меня осталось не так много времени,  а потом депортация, телепортация.

На самом деле из моей затруднительной ситуации с миграцией – выход есть. Их даже несколько.

Пока у меня один вариант – квота. Но как оказалось, квота – это такая вещь… Наверное слетать на Марс реальней, чем получить эту квоту.

Несмотря на все трудности, я все же рискнула и решила ее получить. Собрала все необходимые документы, с большой надеждой в сердце отправилась к зданию миграционной службы.

Стоять у дверей ФМС это настоящее испытание. Это когда должно пробить девять утра и ты через сотню людей разной национальности: казахи, узбеки, азербайджанцы, чеченцы, китайцы и даже афроамериканцы пытаешься пробиться к заветным дверям, которые откроют ровно в девять ноль-ноль. И если у тебя получится ты –  сможешь получить заветный талон с N-ной очередностью. Мне даже интересно, с какого времени тут стоят.  Пришли с рассветом или все же пришлось ночевать под дверями, похожие на двери из фильма «Девятые врата».

К удивлению у меня получилось пройти в здание. С криками: «Хия!» первые прорвались китайцы. Затем кто-то выкрикнул: «Разойдись! Голодный кролик атакует» – прорвались казахи. После стуча каблуками по бетонным ступенькам, словно отбивая танец гопака – прорвались трое, включая меня. По всей видимости, граждане Незалежной в этой гонке заняли лидирующее третье место.

И вот я стою, оглядываясь назад, вижу километровую очередь позади себя, от которой сам Ленин бы перекрестился у себя в мавзолее и думаю:  вот зачем афроамериканцу, который не может двух слов связать по-русски, гражданство? Зачем??

Наверное, я чего-то не понимаю в этой жизни. И задаю себе такой же вопрос: зачем мне нужна эта мифическая квота? Которую не ощутить, не пощупать и даже на завтрак не заказать. И сама тут же отвечаю себе на этот вопрос: “Потому что Лера! Потому что без бумажки, ты букашка, а с бумажкой человек!”. Потому что я хочу жить и работать в этом городе, а для этого мне нужны документы этой большой, необъятной страны.

В общем, ситуация у меня не с самым благоприятным прогнозом, но как говориться: «Русские не сдаются».

Я считаю себя русской, потому что корни моих предков  уходят далеко в русские селенья. Возможно, это не совсем правильно, но такой факт отрицать сложно и практически невозможно.

И к сожалению, как бы не складывалась ситуация – эти “уходящие корни” к моим документам не пришьешь. С таким рвением, можно и до викингов дойти.

Специалист миграционной службы смотрел на меня изучающе, прищурив один глаз и заложив руки за спину. Он грозно хмурил свои широкие брови и постоянно цокал языком. Стоит напротив меня, как Брежнев на очередном заседании партии, погоны блестят, а меня пробирает до костей. На смех. Ну честно, он такой серьезный.

Он долго ходил вокруг меня кругами и потирал переносицу указательным пальцем.

Если честно я думала, что за день таких как я он принимает, (изучая талон порядковой очереди, сделала такой вывод) больше сотни. И каждый со своими заморочками, что-то хочет, что-то требует, объясняясь на своем, непонятном языке.  Думаю, мы ему не просто надоели – мы их достали капитально. Но не смотря на все это, он продолжал выполнять свою работу  с большой ответственностью.

Я стою, как истукан в его кабинете и молчу. Вспоминаю его имя, которое успела прочитать на табличке, висящей на двери, при входе в его кабинет.

Александр? Михаил? Добрыня? Ох, память на имена у меня не очень. Но в такой ситуации, кажется должна знать не только его имя, но и девичью фамилию его жены. Надеюсь, наши встречи будут самыми короткими. И мне не откажут в этом боте, шмоте, йоте… Тьфу ты! Квоте. Разволновалась, забыла все на свете.

Садится за стол и начинает рассматривать мои документы. Я продолжаю ждать вердикт. Но он не говорит прямо. Что-то записывает в своем блокноте, а для меня время, как барабанная дробь. Вот-вот и он скажет свое положительное «Да!». И это будет круче, чем ты выиграл миллион в лотерею.

Но вот раздается его слегка сиплый голос:

– В этом году запись на квоту закончена. Приходите в следующем.