Читать книгу Предсказанная любовь - Марина Залесская - Страница 4

Утром его разбудило пение. Чистый хрустальный голосок выпевал что-то на незнакомом языке, летел, звенел колокольчиком. Он окончательно проснулся, сел и огляделся. Девушки рядом не было. Простыня с красным пятном напомнила ему о вчерашней ночи. Он сердито содрал её и бросил в угол. Достал и постелил чистое бельё. Он специально тянул время, надеясь, что девчонка исчезнет, а он вскоре забудет о своём поступке. Даниель не понимал, отчего он так накинулся на неё и разбираться не хотел. Он приехал отдыхать и будет отдыхать. Раз девушка сама не уходит, он сошлётся на срочную работу, вызовет ей такси и отправит домой. Он подождал ещё немного. Девушка не уходила, она звонко пела прекрасную старинную песню на незнакомом языке. Он надел штаны и, не найдя футболку, вышел без неё. На кухне пахло свежезаваренным кофе, а девушка стояла возле плиты и что-то готовила на небольшой сковородке. Лицо умытое, волосы убраны в хвост. Его футболка была на ней. Юная и свежая, она была похожа на сбежавшую с уроков школьницу, и смотреть на неё было приятно и в тоже время тревожно.

– Что ты пела? – спросил он, оттягивая разговор.

– Я пела балладу об Elenya Tuilindo, о Звёздной Ласточке, – сияя глазами, ответила девушка.

Улыбнулась ему и продолжила:

– Я приготовила омлет. Ты будешь завтракать?

Ему хотелось послушать балладу про ласточку, но пахло так аппетитно, и он вспомнил, что вечером ничего не ел.

– Буду, только умоюсь.

И пошёл в ванную комнату. Внимательно рассмотрел себя в зеркале: отражение выглядело моложе лет на десять, глаза блестели.

«Видимо, Мирослава поделилась своим избытком юности», – подумал он. Он попытался снова разозлиться, но уже не получалось. Она так нежно и чисто пела, похоже, что она совсем не сердится на него. Вот и хорошо. Потом будет подружкам рассказывать про необыкновенную ночь со звездой.

«А ведь она не будет ничего рассказывать, – понял он. – Я специально думаю про неё плохо, чтобы не было стыдно отправить её восвояси».

Вернувшись на кухню, он подошёл к столу, где его ждала чашка горячего крепкого кофе. На тарелке лежал золотистый омлет, свёрнутый рулетом. Рулет был порезан на ломтики, присыпан мелко накрошенной зеленью, на разрезе переслаивались ветчина с сыром. Вилка и нож лежали на салфетке. На нагретой, порезанной пополам булочке тонкий слой сливочного масла. Накрыто красиво и аккуратно, как в хорошем ресторане. У девушки лежал такой же омлет, а чашку с горячим кофе она держала обеими руками и смешно дула на неё, пытаясь остудить горячий напиток. Омлет ему понравился: вкусный, ароматный и сытный.

– Как ты научилась готовить? Закачала в голову кулинарную книгу? – спросил Даниель, разрезая омлет.

– Нет, я училась у настоящего повара. Уметь готовить – это полезный навык. И совсем не трудно. Надо всего лишь представить себе, каким ты хочешь видеть конечный результат, взять хорошие продукты – и, – она улыбнулась, – вуаля, готова вкусная еда.

Он помолчал. Ему совсем не казалось, что это так просто. Сам он умел сделать простой бутерброд, а современные девушки и вовсе не считают умение готовить полезным навыком. Мирослава опять удивила его.

Его молчание затянулось. Даниель думал о том, что пора как-то всё сворачивать, а на душе скребли кошки.

Мирослава внимательно посмотрела на него. Потом встала, вымыла посуду, поставила её в шкаф, убрала лишние булочки и масло в холодильник. И ушла в спальню. Она вернулась в своём белом платье, и сказав: «Мне пора уходить», пошла к двери. Взяла свой рюкзачок, возвратилась, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку нежными прохладными губами:

– Спасибо за всё, Даниель.

Повозилась с замком входной двери и убежала, уже не оглядываясь.

Он сидел и смотрел в окно веранды, как мелькает среди деревьев белое платье, как подпрыгивает рюкзак на тонких плечах. Душу грызла тоска, сердце ныло. Он не мог понять, почему ему так плохо. Он хотел, чтобы она испарилась, и девчонка ушла сама, избавив его от объяснений. Но куда же она пойдёт, без денег, без документов, без верхней одежды, даже без телефона? Он уже успел присвоить себе эту чудесную девушку, а она ушла. Оставила его. Просидев ещё несколько минут, он вскочил и помчался за ней, догонять. Зная, как быстро бегает Мирослава, он прибавил скорость, но не нашёл её нигде, и сердце его закололо от бега и от потери. Он пробежал ещё метров тридцать и наконец-то увидел её. Она стояла на каменной ограде и смотрела вдаль.

– Мири, Мири, – закричал он, – подожди, не уходи.

Девушка повернулась, но не спрыгнула с ограды. Даниель подбежал к ней и, задыхаясь, обнял голые, уже замёрзшие ноги. Прижался к ним, выровнял дыхание.

Она смотрела на него бархатно-серыми глазами и молчала.

– Я буду здесь ещё десять дней, оставайся. Потом я отвезу тебя, куда скажешь, – предложил он.

Девушка не двинулась.

– Отпуск закончится и у меня начнётся подготовка к большим гастролям и сами гастроли. Если захочешь, можешь поехать со мной, но я буду сильно занят, – сделал он щедрое предложение.

Она молчала.

– Ерунда какая-то, всё не то, – растерялся Даниель.

– Мири, пожалуйста, останься со мной, не уходи, – он все-таки нашёл единственно правильные слова.

И она, наконец-то, засияв глазами и улыбкой, спрыгнула прямо в его объятия.

Он выдохнул, погладил девушку по плечам, по волосам, по щеке. А она обнимала его и молчала.

– Мири, пошли домой.

И опять, как вчера, она положила свою ладошку в его руку и пошла рядом. Сердце его больше не кололо и не болело. Он вёл к себе домой свою девушку и был счастлив.

Дома он снял с неё рюкзак, обнял и слушал биение её сердца, чувствовал, как поднимаются её тонкие рёбра в такт дыханию.

– Ты больше не уйдёшь, пообещай, – потребовал он.

– Сама не уйду, – Мирослава потерлась о его щетину гладкой щекой и вздохнула.

Он решил не обращать внимания на слово «сама». Никто не заберёт её. Он посмотрел в сияющие глаза и решил узнать про них.

– Почему твои глаза светятся?

– Это реакция на гормональную бурю, – ответила девушка и перевела, – я заливаюсь гормонами счастья: эндорфином и серотонином, а глаза реагируют. Такое строение сетчатки.

– Значит, когда глаза не светятся, ты несчастна?

– Не всегда, просто устала или обиделась. А когда я смотрю на тебя, я всегда счастлива и гормональная буря заливает меня.

– Я старше тебя в два раза, старый уже для тебя.

Он решил выяснить и этот вопрос.

– Нет-нет, ты самый лучший и совсем-совсем не старый. У меня всё внутри, – она показала на свой живот, – переворачивается, когда я вижу тебя.

Она говорила так искренно, что он сразу поверил ей и обрадовался.

«Никогда в жизни не встречал такой девушки, она говорит, что думает, не притворяется и не лицемерит. Почувствовала, что мешает и ушла, но вернулась и уже не помнит об обиде».

Ему стало не по себе при мысли, что ещё немного, и он потерял бы её навсегда. Как бы он нашёл её, не имея никаких данных, кроме редкого имени. Он поспешил отогнать неприятную мысль и осторожно спросил:

– У тебя с собой нет ни денег, ни документов?

– Да, – рассмеялась Мирослава, – я знаю, что ты заглядывал в мой рюкзак и не сержусь. Ты ведь привёл меня в свой дом – совершенно незнакомого человека. Документы и деньги я потеряла. И нет, в полицию обращаться не надо. Я не замешана ни в каком криминале в этом мире. Я никогда не вру, только иногда умалчиваю.

Он решил больше не донимать девушку расспросами. Он разглядывал завитки русых кудрей на нежной шее, ему не хотелось выпускать её из объятий, но выключенный телефон надо проверить.

– Прости, – вздохнул он. Мне надо ответить на звонки, а потом я буду заниматься. Я занимаюсь каждый день по несколько часов. А ты придумаешь себе дело?

– Я могу приготовить обед, – нерешительно сказала Мирослава.

Даниель удивился, пытаясь припомнить, готовил ли кто ему в этом доме. Перед его приездом домработница закладывала в морозильную камеру небольшой запас продуктов, но он не тратил время на готовку, да и не умел, а закупал в супермаркете упаковки полуфабрикатов. Или ходил в ближайшее кафе. Он собирался поехать в супермаркет сегодня, но раз Мири хочет готовить, то он не поедет.

– Отлично, если это будет так же вкусно как завтрак, то готовь.

Он с трудом оторвал себя от девушки.

Включил звук у телефона, и масса неотвеченных звонков и СМС навалилась на него.

Обычно, когда он отдыхал, друзья и близкие старались не отвлекать его, но выключенный вчера телефон всех напугал, и сейчас он успокаивал Ханну, своего бессменного помощника и костюмера, что он здоров и всё хорошо, а вчера был занят, у него появилась девушка, и сейчас эта девушка готовит обед на его кухне. Слова «девушка» и «готовит» привели Ханну в замешательство.

– Она повар, что ли?

– Нет, просто она умеет готовить.

– Ты в порядке, Даниель?

– В полном порядке, – заверил он. – Сейчас пойду заниматься.

Это же пришлось говорить и обеспокоенному Морису, его лучшему другу и менеджеру. Тот простым объяснением не удовлетворился и Даниель немного рассказал о Мирославе и, хотя он старался быть сдержанным изо всех сил, радость всё-таки пробилась сквозь его якобы спокойную речь. Про то, что фактически он подобрал девушку на пляже, он умолчал. Такие подробности Морису знать незачем. Морис успокоился и пожелал ему хорошо отдохнуть.

Потом он позвонил матери. И она по голосу сразу поняла, что с ним что-то происходит.

– Даниель, я слышу – ты счастлив. Я рада за тебя, дорогой, – бархатно-шоколадным голосом говорила мать.

Она всегда говорила низким шоколадным голосом, умело добавляя в него разные оттенки.

– Мама, это просто девушка. Не выдумывай, – зачем-то оправдывался Даниель.

На «просто» девушку Мирослава не походила никак.

И мать моментально поняла это.

– Даниель, дорогой, от «просто» девушки твой голос не меняется. Я ведь всё слышу, – в шоколаде появились твёрдые крупинки ореха.

– Мама, мне надо заниматься, – Даниель решил свернуть разговор, не дожидаясь наставлений.

– Да, дорогой, иди, – милостиво разрешила мать.

Сделав ещё несколько звонков, он прошёл на кухню.

«Соскучился уже».

Мирослава, опять в его футболке, доходившей ей почти до угловатых коленок, стояла у стола, заваленного продуктами, и сосредоточенно думала. Увидев его, она так засветилась, что он вздрогнул, вспомнив, что совсем недавно хотел избавиться от неё. Сидел бы сейчас один.

– Даниель, ты любишь ризотто? – прозвенел колокольчик. – Я нашла рис, куриное филе и приготовлю ризотто.

– Я съем всё, что ты приготовишь.

Она улыбалась и, наполняясь счастьем, теперь он уже знал это, сияла глазами.

Он обнял её и, целуя, шептал: «Не пойду заниматься, буду целовать тебя, пока не надоем».

И не пошёл, а выключив телефон, отвёл девушку в спальню, снимая по пути футболку.

Она уже не была так скованна, лежала на нем сверху, целовала его. Восхищалась: «Какой ты красивый, Даниель. Ты такой красивый, что я не могу дышать».

Он был рад, что нравится ей. Хотя эту фразу он слышал много раз, Мирослава говорила это с таким сиянием и так восторженно, что он таял в её объятиях. Она рассматривала его, прокладывала пальцем дорожку от груди к паху. Он долго не мешал ей изучать его, но, не выдержав, опрокинул девушку на спину, и задвигался в узком и горячем теле и изо всех сил пытаясь укротить полыхающий костёр, сжигающий его, целовал её маленькую грудь, шептал ласковые слова. Она уже не сжималась от боли, гладила спину, и от этих неумелых движений костёр разошёлся до пожара.

Потом он не хотел отпускать её и долго держал девушку в объятиях. Солнце без спросу осветило комнату, высушило испарину с тел и напомнило, что всё-таки белый день сейчас, вставайте. Они послушно встали и, шатаясь от слабости, пришли на кухню.

– Ризотто не приготовилось само собой, – сказал Даниель.

– Да, не приготовилось. Ты хочешь есть?

– Я подожду, готовь, – сказал он и ушёл.

Ему пришлось минут десять посидеть, успокоиться, сконцентрироваться. Обычно он легко переходил из реального плоского мира в фантастический мир музыки. Но реальный мир изменился. Он уже не одномерно плоский, в нём появились новые аккорды, и он надеялся, что музыка поможет их опознать.

Скрипка ждала его. Она лежала на ложе из красного бархата молчаливая, одинокая, прекрасная и как будто укоряла его.

– Я здесь, – успокоил он скрипку.

Любимое занятие успокоило, и его мысли перестали метаться. Реальный мир исчез, он увлёкся, его плечо и руки срослись со скрипкой, пассажи и штрихи летели с пальцев. С каждым движением смычка, с каждым прикосновением пальца к струне он улетал в своё фантастическое пространство, где были только музыка, скрипка и он. Время в этом пространстве протекало по его законам, оно замедляло и ускоряло свой бег, повинуясь его дыханию и ударам его сердца.

Он остановился отдохнуть, и невольно прислушался к лёгким шагам на кухне. Мири, она здесь, душу его согрела теплотой, он уже скучал по ней. Даниель улыбнулся, и перешёл к сонате Моцарта. Он любил Моцарта, и его светлая живая музыка сейчас точно отражала его настроение.

Пришла Мирослава. Она тихо села на пол и с восторгом слушала.

Доиграв пьесу, он дослушал растаявшие в воздухе звуки, опустил скрипку и посмотрел на девушку. Она держала в руках тот гаджет из рюкзака и небольшой прозрачный карандаш, тонкий как стило.

– Тебе нравится, как я играю? – спросил он.

– Да, нравится, – она сияла глазами и улыбкой. – Такая красивая музыка, радостная, обаятельная. Наверное, композитор был очень молод и любил жизнь?

– Ты угадала. Это Моцарт. Ему исполнилось всего двадцать два года, когда он написал эту сонату. А ты что делаешь?

– Я рисую. Рисую воспоминания. Твоя прекрасная музыка оживила мои воспоминания.

– Воспоминания? – Он подошёл посмотреть.

Даниель был уверен, что девушка рисует его. Однако на прозрачном экране был нарисован мужчина в бархатной зелёной котте с широкими рукавами, богато вышитом поясе и белой шёлковой рубашке. Длинные золотистые волосы по бокам заплетены в сложные косы и, открывая острые нечеловеческие уши, гладким водопадом падали на спину. На молодом, красивом лице выделялись старые мудрые глаза. В руках он держал лютню. Мужчина сидел на ажурной скамье и внимательно смотрел на него. Даниелю показалось, что под его взглядом рисунок как будто оживал, становился объёмным. Ему стало не по себе.

– Кто это?

– Это эльф Saila've[4], мой учитель, он Предсказатель.

Он втянулся в Мирославины фантазии и спросил:

– Чего же он предсказал?

– Он предсказал мне тебя, – сияла она нежной улыбкой. – Saila've все знал.

– Как это? – заинтересовался Даниель.

Мирослава заговорила на странном певучем языке, с небольшими вздохами в конце слов и, закончив, перевела:

– Скоро ты вырастешь большой, Эленья Туилиндо, и улетишь от нас. Ласточки всегда улетают в тёплые края. Твоя жизнь будет полна опасностей. Однажды, после многих бед, ты попадёшь на берег моря. В синем небе ты увидишь громко кричащих чаек, прохладный воздух остудит твои неприкрытые руки и ноги. Ветер постарается вырвать яркую хвостатую птицу из твоих рук. Там, на берегу этого моря, ты встретишь мужчину со светлыми волосами. В руках он будет держать музыкальный инструмент со струнами, но не лютню. Он позовет тебя, и ты пойдёшь с ним. Эленья Туилиндо, ты встретишь свою любовь, Элени Нандаро. Ты узнаешь его сразу.

– Как я узнаю его? – спрашивала я.

– Ты узнаешь его, Эленья Туилиндо, Звёздная ласточка. Не сомневайся, Туилиндо, ты встретишь, Эленандара.

– Saila've немного ошибся, у тебя в руках не было скрипки. Но я узнала тебя сразу.

Она почему-то сильно опечалилась, в глазах заблестели слёзы.

– Мири, что с тобой? Твой, как его там, предсказатель, нагадал всё верно. – Даниель обнял девушку и стер слёзы. – Не плачь. Ты узнала меня, и я рядом, а из кухни пахнет чем-то вкусным. Пошли, я очень голодный.

На плите что-то тихо побулькивало. Мирослава открыла сковородку, попробовала, сказала: «Готово», – и разложила в тарелки пряный, ароматный рис с кусочками курицы.

– Я не успела сделать салат, – виновато сказала она.

– Не успела и не надо. Мне никто раньше не готовил, а ризотто я ел только в ресторанах, такая еда впервые появилась на моей кухне, – Даниель сел и взял вилку

– Но, все же, кое-что есть. Из овощей нашёлся только помидор. Я добавила моцареллу и сделала «почти капрезе».

На столе появилась тарелка с «почти капрезе», политым каким-то соусом. Он всё попробовал, и это было восхитительно вкусно: ароматное и деликатное ризотто и капрезе, чуть островатое, нежное.

– Мири, ты суперповар. Всё так вкусно. Дай добавки.

Она улыбнулась, положила ему ещё. Потом слизнула языком крошки из уголка его губ.

Он молчал, нежность топила его сердце.

– Мири, прекрати это, а то опять утащу в спальню.

– Ладно, я не буду, – она смиренно сложила руки.

– Ты маленькая хитрая ласточка.

– Нет, я – большая хитрая Ласточка, – возразила она.

Солнце закатилось за море, время бежало, мир жил своей шумной жизнью, а они всё сидели на кухне, болтали всякую чепуху и смотрели друг на друга, боясь обняться и разбудить утихший пожар. За окнами стемнело, луна заступила на пост и с любопытством подглядывала за понравившейся ей парой.

Очнувшись, Даниель отвёл девушку на диван.

– Садись, я буду играть для тебя. Хочешь?

Она кивнула и застыла на месте, не двигаясь и почти не дыша.

Он играл ей «Первую скрипичную сонату» Брамса. Трагическая и возвышенная, она завораживала бездонной глубиной и печалью. Звук лился изнутри него? Или изнутри скрипки?

А она слушала и, не отрываясь, смотрела на него. Глаза её обжигали, сияли ярко, переливались в унисон музыке.

Потом они молчали. Он мягкой тряпочкой привычными движениями протер скрипку и убрал её в футляр. Мирослава дотронулась до его плеча.

– Даниель, я никогда этого не забуду. Твоя музыка, – она помолчала и продолжила, – она очень печальна. Она теперь здесь, – и она показала на голову. – Я буду с ней умирать.

– Что за глупости, Мири, – нахмурился Даниель. – Ты лучше с ней живи. Никаких умираний, разве что от желания. И это я сейчас проверю.

«Какие резкие у меня переходы, – подумал Даниель, – от возвышенной красоты к красоте земной».

Он утащил девушку в спальню, снял с неё футболку. Долго любовался юным прекрасным телом. Его руки, только что извлекающие волшебные звуки, играли совсем другую мелодию.

Она смеялась: «Ты смотришь на меня, как на картину в музее».

– Но тебе ведь нравится? – он провел пальцем по нежной шее.

– Мне нравится всё, что ты делаешь, – выдохнула она.

Он пытается продолжить игру, чуткие пальцы скользят по груди, задерживаются на мальчишеских бедрах, но притаившийся на короткое время пожар, разгорелся и не унимался, пока не иссякли силы.