Читать книгу Кто такой Джио Россо? - Мариша Кель - Страница 5

Он молчал. Я шла за ним след в след по широкой дороге, неровно выложенной жёлтым чудным кирпичом, вдоль ещё какого-то очередного поля. Впереди маячила его худая спина с сутулыми плечами. Опустив низко голову, он шёл не торопясь, твёрдо ступая босыми ногами, по земле, усыпанной мелкими камнями. Он со мной не разговаривал.

Обиделся… Ну, что же… Я была довольно резка, и реакция поэта была вполне себе очевидной и оправданной.

Я скорчила гримасу, как делала это, обыкновенно вспоминая те моменты своей жизни, за которые мне было особо стыдно. Оскорбив и высмеяв всех тех, кто любил образ Мэри в его стихах, я уязвила самое ценное, что у него было, его музу и его читателя. Мне было прямо неприятно от самой себя. И мой нос наморщился ещё сильнее.

А ещё я хотела есть, и живот недовольно урчал.

Как обычно, сделав утром выбор в пользу лишних тридцати минут сна, я пренебрегла завтраком. И теперь очень сожалела о том.

Мои босые ноги утопали в обжигающем жёлтом дорожном песке, острые камешки впивались в пятки, поэтому я старательно выбирала, куда ступать, при этом удерживая блокнот над головой. Мне следовало поспешить, потому как я отставала от попутчика на довольно приличное расстояние.

– Джо, подожди меня! – вместо извинений выкрикнула я. Куда мы идём?!

– Я – Джио. И мы идём вперёд, – не обернувшись, отрывисто бросил он.

– Боже!.. Ну конечно: «Джио»! А я как сказала?!

А после пробормотала себе под нос:

– Как я выберусь отсюда? Вообще не понимаю, где мы…

«Сколько раз говорила себе: нельзя вот так набрасываться на людей!»

Надо сказать, я частенько давала себе очень разумные советы, но довольно редко следовала им.

Неожиданно мой поэт, свернув с дороги, спустился вниз.

«Опять в поле?!» – взвизгнул мой внутренний голос.

Оставшись стоять как бы на возвышении, я не потрудилась спуститься за ним.

– Джо… Джио! – позвала я.

Он остановился, но продолжал стоять ко мне спиной, посматривая то влево, то вправо, будто определяя – куда дальше двинуться?

– Извини меня.

– За что? – как бы мимоходом спросил он.

«Вот так точно маленьких детей спрашивают: за что они извиняются? Такой воспитательный процесс, чтобы ребёнок вслух проговорил свой проступок и осознал», – подумалось мне.

Он что, в самом деле рассчитывал, что я сейчас опущу ресницы и искренне попрошу прощение за…

«Да, за что?!» – негодовало во мне моё недоумение.

– «Извини» – это просто извини. Вроде как «извини, что наступил тебе на ногу». Понимаешь? – пробормотала я.

Наконец, обратив на меня своё внимание, он удивлённо приподнял брови. Будто в самом деле не понимал – о чём речь.

Вновь сморщив нос, я взглянула на Джио, он – отвернулся. Мой поэт был, как и все юноши в его возрасте, очень чуток и восприимчив, но, несмотря на внешнюю растерянность, в нём угадывались настойчивость и способность поучать. Он отёр взмокший лоб и посмотрел кругом, будто не совсем понимая, что ему делать дальше. Его растерянность и нескладность жестов и поз, заставили меня тотчас насмешливо улыбнуться.

«Юн, невероятно самолюбив, романтик».

Эта моя неосторожная улыбка, которую я бросила в его сторону, была им поймана и совершенно верно истолкована, от чего Джио умудрился и разгневаться, и смутиться одновременно, выругавшись сквозь сжатые зубы.

Видимо, сожалел, что вообще согласился на нашу встречу. Лицо его приняло суровое выражение, и глаза вызывающе блеснули. Затем он огляделся, медленно и теперь более уверенно, словно стараясь запечатлеть в своей памяти всё окружающее его в данную минуту. Даже на меня взглянул, как-то по новому, с каким-то особым отношением… Было в его взгляде что-то… Что-то очень похожее на жалость.

Я занервничала. Мне было совершенно ни к чему его стращать и смущать… Но что я могла с собой поделать?.. Стараясь не выдавать своего сожаления, я попыталась накинуть маску безразличия и тотального спокойствия. Но, казалось, ничто было не способно ускользнуть от его широко раскрытых глаз.

Совершенно неожиданно его взгляд потеплел, а потом и вовсе добродушная улыбка озарила его лицо, словно и не было двух предшествующих минут.

«Какой добродушный», – было искренним моё удивление.

Чем взрослее мы становимся, тем труднее нам даются признания. С годами сложно признавать свои ошибки, равно как и выдавать свои истинные чувства. Это как-то неумно, не по-взрослому.

Моё молчание затягивалось, а я всё никак не могла подобрать подходящие слова…

– Так всё сложно?.. – будто прочитав мои мысли, покачал головой он.

– Жизнь – вообще сложно.

– Сложно, – прозвучало мне в ответ. – …Но не очень. Вы попробуйте. Ну так: как вы себя повели?..

– Как-то так… – раздражённо выдохнула я. – «Знания приходят, но мудрость запаздывает»6…

– Да я в общем-то и не обиделся… Как ни выворачивай, ни крути, все мы любим напустить пыли в глаза, – объяснил он. А затем протянул мне руку и помог спуститься вниз.

У меня точно камень с души свалился. А он ведь в самом деле не сердился. С чего я это выдумала? А может, ему было и вовсе – всё равно?..

Мы двинулись дальше, но уже по клубничному полю, меж аккуратных рядков. Сладкий густой аромат ягод витал в воздухе, заставляя меня вспомнить о голоде. Тут же, опустившись у одного из пышных кустов, я сорвала яркую крупную ягоду и съела. И меня ничуть не смутили скрипящие песчинки на зубах.

Джио присел на корточки рядом и закурил.

– Обожаю клубнику. Могу есть её бесконечно, но желательно без песка, – отплёвываясь, проговорила я.

– Если что, тут целое поле.

Пару ягод я протянула ему.

– Будешь?

Он отрицательно покачал головой.

Пожав плечами, мол, не хочешь – как хочешь, я съела всё сама. С песком!

– Обожаю клубнику, её цвет и запах. А ты своими сигаретами с ментолом, – нарочито уточнила я, – всё портишь.

И вновь своим замечанием я чуть не разрушила наше хрупкое, едва установившееся перемирие.

Осознав это, я поспешила задать, казалось, самый глупый вопрос из всех возможных:

– Какой твой любимый цвет?

Он затушил сигарету и тут же ответил:

– Радуга, иногда дождь. А когда вместе, вообще – кайф!

– По стихам можно подумать, что ты любишь исключительно дождь, Шопена, Баха… джаз, – продолжила я на удивление подходящую тему для разговора.

– Я – кейпопер7!

– Кей, прости меня, что?

– Кей-поп?!

– Не разговаривай так со мной! – в шутку наказала ему я. – Что это такое?

– Вот и я о том же. Человек, слушающий кей-поп8, – просто родственная душа в море непонимания. Я джаза толком не слушал… Но в первый раз, как столкнулся с джазом, точно пелена с глаз упала. Подумал: вот она – моя музыка, вот она – моя встреча по жизни.

– И что?

– Корейцы победили.

– Пфф… – закатила глаза я. – Значит, ты не слышал настоящего джаза. Каждый четверг по радио… – начала было я, но собеседник так отчаянно затряс головой, что мне пришлось умолкнуть.

– Брр, – передёрнул он плечами, точно пёс, отряхиваясь от воды. – Не слушаю радио, не смотрю телик… Там только войны и склоки. Книг не читаю в данный момент. Убиваю время, хоть оно этого и не любит… Скучно прожигаю жизнь: работаю, ем, сплю… Снова работаю… Иногда чатюсь с читателями. Сижу на работе, в офисе, и подбираю гифочки9 с корейскими чуваками, – рассмеявшись, оживился мой собеседник.

Подобного я от него и ожидала… И, дабы завершить картину о современных сетевых писаках, я задала свой следующий вопрос:

– А ты вообще в курсе, что многие считают, что ты – женщина?

– И это не самое фатальное, – равнодушно бросил он.

– Да… – подтвердила я. – Ещё добрая половина думает, что у тебя совершенно другие интересы… Как бы это покорректней выразиться?… Считают, что ты…

– Нежно-синий?

Я кивнула.

Где-то в глубине души я очень надеялась, что это не так, но для хорошей статьи было выгодно иное.

– Да, голубая лихорадка в паблике порой зашкаливает, – он громко рассмеялся. – Я женат.

– Ты женат?!

– Я не говорю о личной жизни, – серьёзно произнёс он.

– Почему?

– Потому что она – личная! – был ответ.

Как отрезал.

«ОК, – подумала я. – Закрыли тему».

– Ну, супруге-то ты посвящаешь свои творения? – эта фраза вырвалась произвольно, будто сама собой.

– Задарил ей парочку, – кивнул собеседник.

– Прочти, – точно вконец обнаглев, потребовала я.

Джио многозначительно и удивлённо взглянул на меня, и его густая бровь насмешливо изогнулась.

– Я не читаю. Не стану и теперь. Таланта к этому нет, – после минутного ожидания произнёс он.

– Стало быть, к сочинительству – есть? – слегка поддела его я.

– Сочинять – значит воображать. А на это я горазд.

Сидеть на корточках было уже невмоготу, и я неуклюже плюхнулась на пятую точку, сохранив при этом, как мне казалось, невозмутимый вид.