Читать книгу Армейские Небылицы—2. Как я службу служил - Марита Мовина-Майорова - Страница 3

Караульный городок располагался на краю нашего гарнизона, разместившегося прямо посередине тайги – просто вырубили часть тайги – получился полк, а дальше снова всё тайга, сопки, сопки… стоишь так вот на плацу – а вдали сопки синеют, голубеют – красота!.. Да, так вот: на краю гарнизона – склады там всякие, хозпостройки – располагался караульный городок, огороженный железным забором с массивными воротами, запиравшимися на крепкий замок, и непосредственно самим караульным помещением для караула и его начальника. И сейчас в эти железные ворота что есть силы колотил чей-то кулак. К кулаку периодически добавлялся сильный пинок ногой, и чей-то голос, с надрывом раненного зверя, ревел:

– Дай автомат! Дай автомат!

***

В то время, в конце 90-х, мало сказать – плохо, очень плохо – просто катастрофически обстояли дела с обеспечением офицеров – что с денежным довольствием, что с продовольственным.

Все выходили из положения, кто как умел: почти все держали небольшие огородики, в сезон занимались собирательством – ягоды там, грибы, папоротник, и, конечно, рыбалили.

Гарнизон наш, как я уже упомянул, стоял прямо посередине тайги, задние дворы его заполняли склады, хозпостройки. Караульный городок находился там же. А дальше от него шла проселочная дорога, протоптанная не одной парой сапог за долгие десятилетия стояние гарнизона в этом богом забытом месте и окруженная сплошной тайгой. Дорога эта шла круто вниз и упиралась в самое подножие сопки, вдоль которого, и огибая его, текла мелькая речушка, шириной метра в два, куда офицеры и ходили рыбачить. В обычное время рыбы было немного, но когда шла путина, и горбуша шла на нерест, рыбы здесь было завались, и тогда в гарнизоне начинался настоящий пир. Рыбнадзор редко заглядывал сюда, так как и речка и, считай даже сама сопка, находились на территории гарнизона – короче – это были угодья военных. Кроме того, не для кого не было секретом, в том числе и для Рыбнадзора, как туго приходилось военным с продовольствием, особенно семейным – с женами и маленькими детьми – потому на этот рыбный промысел офицеров рыбный надзор смотрел сквозь пальцы.

Однако, надо сказать, кроме военных, полакомиться рыбкой, кишмя кишевшей в такое время в этой речушке, были любители и покруче…

А тем временем в ворота караульного городка что есть силы колотил чей-то кулак и к кулаку периодически добавлялся сильный пинок ногой, а чей-то голос, с надрывом раненного зверя, продолжал реветь:

– Дай автомат! Дай автомат!

Этот надрывный крик услыхал молодой солдатик, несший службу внутри караульного городка и в это время обходивший его по периметру. Сейчас он находился за углом караульного помещения, то есть – так называемой караулки, и услыхав такой рев, струхнул, не понимая происходящего. Он кинулся к телефону для связи с начальником караула и судорожно набрал номер:

– Ломятся в ворота, товарищ капитан.

– Кто ломится? – безо всякого интереса, не обращая никакого внимания на явно взволнованный, едва сдерживаемый, грозящий сорваться на крик голос рядового, тихо произнес капитан Шепелев, сидя, развалясь, на бывалом стуле, вытянув длинные ноги под пульт управления связью с постами. И для такого отношения к происходящему у капитана были все основания: гарнизон был маленький, практически территориально и по службе офицеров замкнутый на себе, да и пополнялся он новыми офицерскими кадрами крайне редко, а два старых деревянных двухэтажных барака, отведенных под квартиры для офицерского состава стояли бок о бок, все всех знали и жили как одна семья. Что такого могло произойти в гарнизоне чрезвычайного, что мгновенно не стало бы известно всем? А пока в караул никто из гарнизона не звонил и не сообщал о ЧП.

– Так кто ломится? – повторил он, не получив мгновенного ответа.

– Не могу знать, товарищ капитан! – на этот раз четко отрапортовал солдатик, видимо несколько успокоенный неспешным тоном офицера.

Шепелев аккуратно положил трубку на рычаг и не торопясь извлёк ноги из-под пульта. Он сделал два шага к двери в караульное помещение, открыл её… и… услышал надрывный рев из-за ворот городка:

– Дай автомат! Дай автомат! Застрелю!

Капитан сразу узнал ломившегося в ворота офицера, и оттого немало не обеспокоившись, прошествовал к воротам. Подойдя к ним, он вступил с опознанным в разговор и наконец, насилу успокоив кричавшего такие странные и страшные вещи в мирное время капитана Супрыкина, а это оказался именно он – кряжистый, широкоплечий, с туловищем борца бравый, закаленный службой офицер – капитан Шепелев добился от того все-таки более или менее связного рассказа, позвонил дежурному по части и доложил о происшедшем.

***

А дело было в следующем…

Погодите, задам сперва вам вопрос: как вы думаете, кто смог настолько нарушить душевное равновесие неустрашимого в жизни и на учениях, боевого вояку, спортсмена и тяжеловеса, капитана Супрыкина?

А-а-а-а! То-то и оно – ни за что не догадаетесь!

Тогда послушайте, что рассказал он сам, капитан Супрыкин, когда «шторм» стих.

Решили они с женой пойти порыбалить, благо рыбы, и не только самой рыбы, но и рыбы с икрой, в это время – путина, сами понимаете, до… ну, короче – много. Собрались, взяли снасти как положено, ведро побольше и двинулись к речушке вниз по дороге проселочной к подножию сопочки и той самой речушке в два метра шириной. Идут, птицы поют, солнышко лучиками по траве играет, деревья вековые таежные – хвойные и лиственные всякие – лапами мохнатыми покачивают и листвой со светом и тенью играют. Ароматы натуральные, опять же таежные – дыши полной грудью, пока в этом уголке таежном служишь-живешь, даже если придется это делать всю жизнь до пенсии самой. А что? Воздух, тишина, экология, тайга со съестными припасами круглый год под рукой. Дети в школе рядышком… ну и так далее… Нет, все-таки нельзя сказать, что совсем уж туго сейчас приходится, к тому же, может, времена поменяются – тогда все это богатство таежное ещё и к приличному денежному довольствию приложится…

И вот идут они так, переговариваются потихоньку о житье-бытье, рыбалку богатую предвкушают… к речушке подходят, снасти готовят, использовать их начинают и даже кое-что в ведро уже положили… как вдруг… – шорох в кустах позади капитан слышит – а кругом тайга, берегов у речушки практически нет, прямо она по камешкам местности течет, и кусты густые, и деревца – почти у самой воды над ней нависают. И вот – шорох в этих самых кустах у капитана за спиной… – и возня, возня какая-то. Первая мысль, конечно, у капитана о Рыбнадзоре. Ёкнуло его сердце, и он потихоньку, жене ничего не сказав, чтоб не встревожить зазря, голову в сторону возни этой поворачивает… И что бы вы думали он перед своим носом видит?! Практически лицо-в-лицо, да что там лицо-в-лицо! – нос-к-носу (у страха-то глаза велики, как известно), на него смотрит… медвежья морда! Эта морда глядит во все свои блестящие, маленькие и хитрые глазки на капитана, нос черный курносый влажно у этой морды поблескивает, и пасть от любопытства аж приоткрыта – а там зубёшки, что частокол. Понятно – у страха глаза велики, но как тут не увидеть все именно в таком свете, если в тридцати сантиметрах от тебя среди бела дня башка медвежья образовалась – с большой арбуз.

Но капитан напрягся и панику подавил – он же все-таки мужик, да ещё офицер – и жене, не поворачивая головы в её сторону и взгляда от башки медвежьей не отводя, тихо так, одними губами, говорит:

– Бери ведро и медленно уходим.

А та все это время увлеченно рыбалит, оторваться не может. Но, видно, в голосе мужа или его полушепоте уловила что-то странное, и, оторвавшись от рыбалки, удивленно посмотрела на него – слова в горле так и застряли – лицо мужа белее мела, а капитан ей молча глазами назад показывает, мол, глянь сама. Та, как глянула, так тоже в полотно белое лицо свое и превратила – ни губ, ни щек, ни бровей с голубыми глазами не стало видно – сплошная белая маска. Однако жена офицера ко всему приучена, в том числе и мужа, если того требует обстановка, беспрекословно слушаться и быть боевой подругой во всех испытаниях. Потому, ни ойкнув, ни ёкнув, слова не говоря, наклоняется она, ведро поднимает – капитан про снасти и забыл совсем – и они медленно-медленно, глядя в лицо медведю (кто-то из охотников рассказывал, что именно так надо с медведем вопрос решать), задом начинают пятиться вдоль речушки к той самой дороге проселочной, по которой недавно такие одухотворенные сюда шли. А медвежья морда постояла-постояла во весь свой немалый рост, затем вышла из кустов, опустилась на четвереньки, рыкнула недовольно и посеменила за ними, мотая башкой. Да это медвежонок!

Но радость была секундной – а что, если пострелёнок от матери-медведицы сбежал полюбопытствовать, откуда рыбным сытным духом потянуло, и мамаша уже ищет своё чадо ненаглядное и сейчас его рык услышала?!

Однако супруги все же остановились: если медвежонок за ними припустится, то уж точно догонит, и тогда уже и мамаша будет не нужна – одной лапой припечатает, играючи, хоть и медвежонок.

И вот они, вибрируя всеми внутренностями от страха, остановились, и медвежонок тотчас тоже остановился – смотрит на них, лапками своими косолапенькими перебирает, словно мнется на месте в нерешительности, и раскачивается так это на них из стороны в сторону, башкой, как маятником, опустив нос к земле, но искоса исподлобья на супругов при этом поглядывая, мотает и издаёт при этом все тот же утробный рык «рыэ-э-э!» Супруги снова начинают потихоньку беззвучно пятиться – малыш снова за ними, уже попроворнее. А дальше уже дорога начинается та самая, по которой они недавно круто вниз к сопке спускались, только теперь по ней им надо круто вверх, задом, подниматься.

Ну, пятятся супруги так вот, а медвежонок – за ними проворно семенит и, похоже, чуть ли уже не вприпрыжку собирается бежать.

Тогда капитан решает взять огонь на себя. Он жене и говорит:

– Ставь ведро и давай тихонечко отходи задом, а я останусь и тебя прикрою. Если удастся тебе до гарнизона добежать – зови на помощь. Не удастся… Значит, и я… и меня…

Он так говорит жене, а у той глаза сразу увлажнились от любви, и она ими вращает, типа – не уйду без тебя и смерть вместе принимать будем. Но по глазам супруга понимает, что не простит он ей никогда, если она не уйдет и помощь не приведет. И она ставит ведро это с рыбой у ног капитана и налегке начинает пятиться в гору. Медвежонок на её движение ноль эмоций, фунт презрения – на капитана смотрит. И жена, благополучно достигнув поворота дороги, за которым малолетний хищник уже не может её наблюдать, пускается со всех ног в гарнизон.

А капитан? Он видит, что медвежонок на отход жены не отреагировал, и решает, что, возможно, и его отпустит. Да дудки! Только он взял ведро и начал отступление, как этот малышок торопливо косолапыми лапками перебирая, и как-то бочком, за ним снова припустил.

Всё, думает капитан, точка, смерть пришла, не отпустит он меня. Ставит он снова это треклятое ведро наземь (нет, чтобы изначально сообразить, что они-то с женой медвежонку на фиг не нужны были, а только рыба в ведре, за её запахом он трусил за ними), короче – ставит ведро наземь, руками даже уже не трясущимися сигаретку достает – перед смертью хоть курнуть напоследок, – в рот вставляет, зажигалкой щелкает, и сделав судорожно затяжку с хорошей порцией никотина, прищурив глаз, смотрит на медвежонка и, сам того не сознавая, начинает с ним душевный разговор.

– Ну чего тебе надо? – делает ещё одну затяжку, – ну послушай: чего ты за нами увязался? – ещё одна короткая затяжка, – чего тебе от меня нужно?

На его слова медвежонок, как ни странно, отреагировал. Он остановился, чуть покачался на лапках, башкой пару раз мотнул, искоса на всякий случай зыркнув на капитана, традиционно рыкнул «рыэ-э-э-э!» утробным, но ещё юношеским рыком и на пятую свою точку уселся. Вытянул он ножки коротенькие нижние удобно, передними ножками подперся и посмотрел на капитана – ну самое время и место для душевного разговора, мол, – продолжай.