Читать книгу Путевые заметки - Мария Александровна Колосова - Страница 5

Все проходит, все подвержено гибели, все можно истребить, кроме памяти. Поэтому мудрая Мнемозина, богиня памяти, родила Зевсу девять дочерей – девять муз. Чтобы поэты воспевали прошедшее, чтобы художники запечатлевали то, что станет прахом, чтобы летописцы писали историю…

И вот опять жадно-жадно пытаюсь запечатлеть детали единственным доступным мне способом. Потому что, оставляя отклик – смешанный отклик красоты и какой-то боли от зыбкости, мимолетности картинки, они исчезают. И слова, слова исчезают тоже, роятся в голове, оставаясь газетным заголовком, названием тленной закладки – «Лансарот в начале осени».

Это остров стал моей любовью-счастьем в мае, когда я каталась по нему почти три недели перед стартом. Про старт помню лишь красивые фотки и некрасивый результат. Про три недели здесь – полноту счастья, безграничную свободу, несравнимую ни с чем красоту и постоянное ощущение именно острова в океане – ветра, лавы, солнца и огромного водного простора с волнами.

В этот раз я не выбирала место, где должна была поселиться, То есть, я выбрала очень тщательно очень правильное место – прекрасный белый, как и все здесь, домик, расположенный близко от старта и финиша, и даже вступила в переписку с его хозяином, чтобы он меня ждал. И он обещал ждать. Но на «Букинге» что-то случилось, мое бронирование отменили. Извиняться не стали, просто пару раз нахамили и задним числом прислали письмо об отмене. А это и правда проблема – здесь нет отелей. По крайней мере, в той части острова, где проводится старт. А в той, где они есть, все оказались раскуплены. И если на материковых стартах это всего лишь вопрос того, насколько близко к старту/финишу ты будешь жить, то на острове это не так. Жить на соседнем острове и прилететь или приплыть на старт ко времени нереально. А на самом острове то, что оставалось, по законам Парето, было либо руинами за бесценок, либо хоромами с пятью спальнями, неадекватными цели моей поездки и желанию провести на острове хотя бы десяток дней. Цене из средних значений кривой Гаусса соответствовал только дом, расположенный в центральной части острова – прямо в пустыне, у подножия вулкана: в паре километров от городка, где все же были какие-то признаки цивилизации и в семи километрах от побережья, где должен был случиться старт.

Таксисту пришлось объяснять, что такое La Costa, и он был удивлен моими познаниями в географии острова, которые были приобретены при катании по всевозможным здешним дорогам в мае. Через сутки, когда головная боль от перелетов прошла, начались тренировки, и жизнь стала налаживаться, а впечатления четко разделились на внутри и снаружи.

Сначала про внутри. Google упорно выдавал картинку одиноко стоящего среди пустыни дома у подножия вулкана и с характерной надписью «Выставлено на продажу». Я напряглась. Ведь деньги списали в день бронирования, и я живо представила себе картинку, как я с великом в пустыне после четырнадцати часов перелетов и пересадок пытаюсь дозвониться до вечно занятого «Букинга», чтобы задать им идиотский вопрос «А что мне делать дальше?» Но на мое письмо ответили, обещали ждать в час приезда, и это успокаивало. Снаружи на реальном доме никаких надписей про продажу не было: видимо, картинка в Google устарела. А может быть, показывала будущее этого дома. Меня встретила девушка, с трудом выговорившая две выученные фразы на английском, после чего призналась, что говорит только по-итальянски и по-испански. Мой набор из русского, хорошего немецкого, разговорного французского и тревел-английского не катил. Но она только улыбалась, мило и немного отрешенно. На ее руках было много браслетов-ниточек, а когда она показала мне мою часть дома, мне все стало ясно.

Есть такие люди с врожденной плохой связью с реальностью. То есть, с материальным миром они немного не в ладу. Как бывают неадекватные в общении, так бывают и немного отрешенные и неадекватные в быту. Они часто уходят в восточные заморочки разного рода, и чувствуют себя намного более в своей тарелке среди чакр, мантр, тантр, сутр и Сансар, чем в мире материальном. И остаются там навсегда. Дом и та его часть, в которой предстояло жить мне, были именно такими, как их хозяйка. Там было все, что совершенно или даже категорически не нужно для житья здесь, в условиях пустыни и отрешенности. Не было даже элементарных вещей, а те, что были, не подходили друг другу или не работали.

Так, из одиннадцати лампочек в четырех помещениях работали три. Причем две из них были помещены в плетеные вазы с засохшим тростником, включать которые мне не хотелось по причинам пожарной безопасности. А главное, они все равно не давали света. На мой вопрос о лампочках девушка лишь растерянно пожала плечами. Да, это была не Швейцария, где в простенькой гостинице, где я ночевала всего одну ночь после трейла, на вопрос о замене лампочки мне прислали русскоговорящего техника.

Зато весь дом был в специфичных подсвечниках, свечках, спрятанных в деревянных и плетеных клеточках, витиеватых металлических домиках, подвешенных где ни попадя, в имитированных курильнях и других рекомендованных Буддой странных предметах. Спичек и зажигалок, чтобы заставить полыхать весь этот костер, правда, в доме тоже не было. Притом, что дневная жара на острове весь год переваливает за 40 °С, а у подножия вулкана и того выше, в доме было изобилие подушек с двадцатисантиметровым ворсом из искусственной шерсти и таких же накидок на стулья и пуфики, а также циновок из хвороста. Куча полок и полочек была уставлена плетеными корзиночками и вазочками из стебля бамбука с трупами засохших экзотических растений, лепестков каких-то цветов, ракушек и камушков – в сухом раскаленном воздухе лавовых полей все это сразу вызывает у меня чесотку.

Все приборы не могли включаться в розетки – просто потому, что не подходили друг другу и продолжали существовать независимо, без ламп, с пустыми патронами. Они были лишены жизни и уныло свешивали свои вилки на шнурах. Вода не стекала ни в одно приготовленное для нее отверстие, но через какое-то время, постояв в раковине, оказывалась на полу, попав туда по каким-то тайным стокам.

Вода в ду́ше еле текла, температура совсем не регулировалась и зависела от состояния бака на крыше. А та, что текла, попадала не в место слива, а в гостиную. Я была страшно удивлена, когда после принятия душа – а купаюсь я очень быстро – обнаружила в гостиной огромное глубокое озеро, явно ставшее следствием моего пристрастия к чистоте. В нем плавали кроссовки и велотуфли. Я порадовалась, что тут не живут мои дочери, склонные проводить в душе не пару минут, а по полчаса. Зато в душевой была подвешена многоярусная замысловатая штуковина – пластина из ракушек, которая постоянно издавала звуки, отзываясь на гулявший по дому ветер, которым был наполнен весь остров и пустыня.

В доме не было соли, мыла и туалетной бумаги, при этом были резалки для сыра, щипцы для сахара и другие щипцы, побольше – такими моя бабушка переворачивала манты. Был красивый сливочник и сотейник. Были стеклянные вазочки. Было средство для мытья посуды, которое при нажатии выдавало струю с небывалым и неожиданным напором – на метр точно, если ее путь не заканчивался на моей майке. Был даже фен, который нельзя было воткнуть в розетку в ванной, но можно было в ту, которая освобождалась при выключении телевизора.

Здесь преобладали деревянные и плетеные из соломы предметы, сухие и ломкие, вызывающие у меня чесотку, жажду и желание намазать себя с пяток до ушей увлажняющим лосьоном. В одной лодочке из пальмовых листьев, стоявшей в моей спальне, кроме засохших лепестков розы и камушков, я обнаружила обглоданную то ли временем, то ли кем-то плотоядным кость, и даже решила, что имею дело не с буддистами, а с тайными рыцарями великого братства розенкрейцеров – и следа ведь их не сыщешь на всеми забытом острове, затерявшемся среди Атлантики в доме, одиноко стоящем у подножия вулкана… Но брелок в виде Будды на выданных мне ключах вернул в прозаическую реальность. А жаль.

Во всем доме пахло бомжами – тем характерным запахом немытого человеческого тела, который не вытравишь никакими благовониями и ароматическими палочками, находящимися в каждом углу каждого помещения.

Мебель здесь была редка и специфична. Огромный платяной шкаф и комод точно как из колониальной эпохи. Шкаф закрывался только если при соединении дверок ловко накидывать крючок с одной его стороны на петельку с другой, а открывать и закрывать огромный деревянный комод я зареклась после первых двух попыток, когда полки гремели и вылетали при небольшом увеличении усилий и никак не хотели занимать прежние места. На грубо сколоченном деревянном помосте лежал матрас с какой-то соломой внутри. Остальная мебель была представлена низкими пуфиками, покрытыми длинношерстными накидками из искусственного меха и циновками.

Стены и окна тоже были немного не от мира сего. Из побеленных неровных стен тут и там торчали куски черных вулканических камней. Только потом, найдя по дороге разрушенный дом, поняла, как их здесь строят. Место, где я прожила детство, тоже наполовину состояло из двухэтажных строений. Когда от времени штукатурка с этих домов отваливалась, то были хорошо видны сгнившие от времени деревянные доски, хитро переплетенные крест-накрест. Здесь тоже всё строили из подручного материала тем же способом. Люди одинаковы везде. Куски лавовой породы разного размера, из которых и состоял сам остров, складывались один на другой и покрывались белой штукатуркой. Некоторые из таких камней торчали из стен моего жилища, образуя естественные полочки. Окна были похожи на крупные деревянные иллюминаторы старинного судна, плохо открывались и закрывались и совсем не давали света.

В моей части дома был садик – собственный внутренний дворик, которым так гордилась хозяйка. Здесь заканчивался плиточный пол, и начиналась мелкая черная галька из крошеной вулканической лавы. Дворик был крошечный, окруженный высокой каменной стеной, и больше всего напоминал тюремный двор в миниатюре. На лавовом песке были высажены растения. Три кактуса, пара алоэ и пальма. Они выглядели так, будто их предсмертные муки были в самом разгаре. В сад была выведена вода, сделан шланг для полива. Но насос, качающий воду, встроить забыли. Шланг оставался в безжизненном состоянии, лишая возможности поливать растения, высаженные в черный лавовый песок, и давая мне шанс ежедневно совершать благой поступок, таская им на закате воду в кастрюльках из кухни.

Сама хозяйка, ее молодой муж и двое их маленьких детей занимали другую часть дома с отдельным большим двором из лавовой гальки с какими-то тесаками и другим инструментом. Каждое утро мужчина исправно использовал их, что-то обтачивая и обрезая. Пока он пилил и тесал, вокруг него ходила коза – главное достояние этой семьи, помимо плохо сдающихся комнат. Он терлась о его локоть и колени и не отходила ни на шаг. Было забавно и трогательно смотреть на такую привязанность козы к хозяину.

Честно говоря, я уже была невероятно рада тому, что судьба забросила меня именно сюда, в эту пустыню, в этот странный дом, наполненный шумами, звонами и беспрепятственно гуляющим по нему ветру. Он прилетал с океана, вобрав по дороге тепло и запахи пустыни.