Читать книгу Путевые заметки - Мария Александровна Колосова - Страница 6

До ближайшего городка, наделенного благами цивилизации, идти было минут двадцать. Нужно было обогнуть основание вулкана по крутой петляющей дороге, сделанной, как и многие местные дороги, просто из укатанной лавовой породы; пройти мимо редко расположенных и таких же одиноких домов с лавовыми двориками. Дорога была радостная: с каждым шагом мне открывался новый захватывающий вид на вулканы и океан, заставляющий снова и снова вынимать телефон, чтобы сделать очередное фото. И каждый новый вид все четче давал понять, что ты на острове. Океан был прекрасно виден и от дома. Но вот, кроме «моего» вулкана показались еще шесть, стоящих полукругом и обрамляющих городок. И видна La Santa. И дальние споты. Отчетливо проступает горная гряда западной части острова. И открывается плавно петляющая дорога, будто вулканы расступились и дали городку этот прекрасный и стремительный спуск к океану. До океана семь километров. Но с пространством здесь что-то происходит. Никак не вяжется эта картинка дороги, катящейся к стоящей на берегу океана рыбацкой деревне, с семью километрами. Моя любовь к картам не только уверила меня, что да, семь, но и позволила сделать открытие еще более важное. Семь – по дороге, ведущей к рыбацкой деревне. Но ведь это остров. В любую сторону, куда ни пойдешь, – океан. И если обогнуть мой вулкан слева и как-то пробраться по лавовым полям и верблюжьим тропам, то океан окажется всего в трех километрах.

Это я проверила уже в первый день, когда, еще не разобрав вещи, видя идущее неумолимо к закату солнце, я кратчайшей дорогой отправилась на разминочную пробежку именно туда, к океану. Благо, первый трейл был позади, а пробежка не предъявляла требований к скорости. И я, то глядя, куда поставить ногу, то перемещая взгляд в сторону все увеличивающегося пространства водной глади, ровно через три километра оказалась на обрыве. Да так неожиданно, что едва успела затормозить. Но это того стоило!

Обрыв был отвесным, из черной лавовой породы. Он поднимался над океаном не менее чем на триста метров. Видимо, поэтому мне, привыкшей к тому, что земля плавно переходит в водное пространство, было невдомек, что тут будет обрыв. Ощущения были невероятные: внизу огромные волны разбивались о черные скалы, ломаные бухты уходили вправо, слева возвышался еще один небольшой вулкан, за океан садилось солнце. Но девять десятых картинки занимало небо, границу которого с водой уже нельзя было различить. Небо – с потрясающими облаками, царственными, роскошными и величественно парившими над всем миром. В мозгу проносились три мысли. Про телефон, который я не взяла с собой, чтобы запечатлеть это все; про то, что когда здесь садится солнце, температура падает сразу градусов на десять и моментально темнеет, а бежать обратно надо все по тем же лавовым полям, отрывать глаза от которых, если хочется сохранить ноги, не стоит даже при свете солнца; и сумасшедшая мысль о том, что никакого потом не будет. Мир существует только сейчас. И стоит только оттолкнуться от скалы, расправив крылья, полететь над океаном вслед заходящему солнцу и вечно парить над водной гладью, поймав мощную струю сильного ветра. Парить над океанской пеной, над скалами и пустыней… Но мысль номер два, слава Богу, победила. И я побежала в свой временный новый дом, всей кожей ощущая, как в воздухе смешивается тепло остывающей лавы с ледяным ветром, дующим с океана мне в спину.

Городок очаровал и удивил не меньше. Сразу вспомнила Бродского:

Городок Бродского точно был больше. Но этот был на карте острова на полных основаниях. Его знали все.

Хотя тоже:

Да. Никаких улиц, кроме главной, в городке не было. Она появлялась из-за вулканов и текла к океану, цепляя несколько разбросанных вдоль нее преимущественно одноэтажных домиков. Дороги, поворачивавшие от нее, за первым же поворотом коварно превращались в лавовую насыпь, на которой сидела собака и стерегла дом. Привычка при виде собаки быстро нагибаться и хватать с земли лавовый камень помогала мне каждый раз, когда любопытство заставляло меня свернуть с главной улицы и соревноваться в единоборстве с собаками. Они спешно ретировались, понимая, что со мной шутки плохи.

В городке Бродского было:

Нет, мой городок имел один supermercado и два магазина. И о каждом заведении стоит рассказать отдельно.

Супермаркет заинтересовал меня в первую очередь и даже обрадовал. Помню, как почти год назад на острове Лангкави я с трудом нашла единственный настоящий продуктовый магазин. В остальных лавочках из известного мне продавались только чипсы и зубные нити. Ни в том, ни в другом я не нуждалась. А тут целый продуктовый магазин! Там, на острове Лангкави в продуктовом магазине было только два продукта, названий которых я знала. И дело не в знании или незнании языков. Рис и соль я смогла бы опознать в любом случае, а вот надписи на остальных бутылочках, баночках и пакетиках с чем-то пахнущим и сыпучим мне все равно не помогли. Как не помогли и картинки. Я никогда не видела тех растений, которые были на них нарисованы. А экспериментировать накануне гонки не хотелось. Здесь, на Лансароте, конечно, тоже витал дух острова: весь парфюм, моющие и чистящие средства, мыло и шампуни были сделаны, разумеется, из алоэ. Там я с удивлением нашла новомодное средство от комаров, которые просто заели меня ночью, оставив под утро с нерешенным вопросом – либо комары путешествуют персонально со мной, либо это был ночной глюк, ведь комары не могут жить в пустыне на лавовых полях при непрекращающемся штормовом ветре…

Еще в супермаркете я обнаружила овсянку со значком «БИО», отличное молоко из грецкого ореха, кучу прекрасных свежеиспеченных булочек для будущей углеводной загрузки, которые местное население скупало по дюжине в одни руки. А рядом с ними на полке лежал пармеджано и гарганзола (правда, в вакуумной упаковке и в единственном экземпляре), но это было огромным шагом вперед к цивилизации по сравнению с рисом и солью.

Второй магазин я опознала сразу. По двум приметам. По Бродскому и по своему дому. Мне тотчас стало понятно, где моя хозяйка покупает всю ту ерунду, которой заставлен дом.

Сначала к Бродскому:

Да, здесь было все. Именно здесь, среди шкатулок и пробирок, посуды и сережек, полочек и кастрюль я нашла эссенцию опиума. Именно здесь, где можно найти ВСЁ, моя хозяйка выбирала эти шерстяные подушки и настольные лампы в виде тростника, плетеные корзинки и деревянные маски чудищ, дурацкие подсвечники и вазочки… Описать это невозможно. И я, живущая в Провансе, презирающая прованский стиль за его любовь к бесполезным и вычурным вещам, собирающим пыль, абсолютно не нужным функционально, загромождающим и без того маленькое прованское пространство для житья, я проторчала в нем минут сорок! И хочу сказать только одно. Прованс отдыхает! Отдыхает не только по ассортименту. Отдыхает, прежде всего, по размаху воображения и по той, типичной для испанских колоний цветовой гамме, которую то ли завезли сюда сами испанцы, то ли, напротив, как экзотический вирус привезли на родину отголоском языческой красоты захваченных цивилизаций. Столько цвета и яркости, бьющей жизни и радости в одном небольшом пространстве я не видела давно! Я спохватилась, когда увидела себя в зеркале, обрамленном затейливой рамой, примеряющей переливающиеся всеми цветами языческой радуги сережки из бронзы в виде бога солнца. И поймала на себе взгляд того, кто все это время что-то мурлыкал себе под нос, вытачивая в уголке какую-то деревянную безделушку. Хозяин знаками показал, что серьги мне идут. Я поняла, что без покупки не уйти, и все же выбрала из представленного изобилия подарок для хозяйки – сандаловые палочки с подставкой, так как ее палочки закончились, о чем она сильно горевала. Расплачиваясь, я все поняла и про лавку, и про хозяина. Это просто была его жизнь. Завезенных колониальных товаров здесь было очень немного. Все остальное он неспешно делал сам. Это был такой прикладных искусств доморощенный художник, неизвестно как оказавшийся на острове и нашедший свое призвание в том, что арендовал на горе просторное прохладное помещение с видом на океан и витринными окнами в пол, открывал его после позднего завтрака и целый день мастерил из всего, что придется, – из проволоки, дерева или стекла то, про что пела ему сегодня душа. Подсвечники и шкатулки, серьги и браслеты, этажерки и комоды, часы и пуфики… Материал был нехитрым, инструмент тоже. Краски и холсты ему привозили с материка, как и небольшое количество всякой художественной ерунды. И его жизнь была абсолютно радостной и гармоничной. Он жил в лавке, мастеря то, что просила сегодня душа, попутно продавая изготовленное. Мурлыкал себе под нос песенки, ходил в рубахе василькового цвета, уходил обедать на длинную сиесту, закрывал вечером свой магазин-мастерскую и шел считать звезды и смотреть разноцветные сны, приносящие ему фантазии завтрашнего дня…

Название второго магазина я узнала на следующий день из карты Google. Если бы не он (Google, то есть), я никогда бы не догадалась, что́ тут является основной темой или обобщающим все это понятием. Я гадала всю ночь, пока случайно не обратила внимание, что на карте есть название.

Знаете, когда у маленьких детей при поступлении в школу или даже в хороший детский сад проверяют интеллект, то перед ними кладут карточки с разными рисунками – шкафы, стулья, тарелки, кроссовки, вилки, лыжные ботинки, сами лыжи, шапку, коньки… И просят детей разложить карточки по кучкам. Таким образом проверяют, сформировано ли у ребенка понятийное мышление. У меня, в той степени, которой требовал ассортимент магазина номер три, понятийное мышление оказалось точно недосформированным: меня встретила… надувная лодка. Ну, бывает. За ней стоял стеллаж со старой обувью. Как в магазине старых вещей или в мастерской, откуда несколько лет назад забыли забрать отремонтированные поношенные и уже немодные ботинки. Но обувные коробки на стеллаже говорили о другом… За обувной полкой шла секция с тостерами и кофеварками. Слева висели удочки и стояли коробки с винными пробками разного диаметра. Я не смогу перечислить всего. Не только потому, что это недоступно человеческой памяти. Это недоступно даже для человеческого воображения. Все же меня, как и всех детей, в детстве научили классифицировать «обувь – к обуви, мебель – к мебели». А жаль…

И еще одной достопримечательностью городка для меня стал сам вулкан, у подножия которого располагался мой дом. Его боковая часть была будто надкусана, точно логотип Apple. А увиденный мною на закате крест, стоящий на вулкане, дополнил картину маленького городка Бродского.