Читать книгу Хотите, я буду вашим понедельником? - Мария Фомальгаут - Страница 21

…когда впервые заметили друг друга – уже не помнили, когда пытались поймать в прошлом тот ускользающий миг первой встречи – прошлое уходило сквозь пальцы, оставляя лишь воспоминания о чем-то ни о чем. Пытались думать, что просто знали друг друга всегда – и опять не получалось, какое всегда, это Система была всегда, но уж никак не мы.

Утешали себя мыслями, что все происходило мимолетно – случайный взгляд на ту сторону стены, случайно встреченный соседним взглядом, случайно замедленный шаг, случайное движение в сторону стены – осторожное-осторожное, потому что смотреть нельзя, и двигаться в сторону стены нельзя. Мимолетное, бессознательно запоминание, что случайные неслучайные встречи происходили в двенадцать двадцать по моему времени и в сорок три восемнадцать тридцать семь по её времени, у них там время какое-то другое, то ли часы по-другому сделаны, то ли само время течет иначе.

Подходили к стене (даже не к стене, страшно помыслить – к стене! – к тем улицам, возле которых была стена) в означенное время, проходили мимо друг друга, какое-то время шли параллельно, старались не идти с одинаковой скоростью, старались идти кто-то помедленнее, кто побыстрее, чтобы не казалось, что мы тут специально. Где-то через месяц или через год или через десять лет она сделала какой-то еле заметный знак рукой, он тоже сделал такой же знак, – еле заметный, чтобы не просекла Система. Повторяли знак – что-то вроде отряхивания невидимых ворсинок в рукава – вместо приветствия, хотя толком даже и не знали, хотят они приветствовать друг друга или нет.

На экранах появлялись главные, говорили свое коронное – уничтожим мир по ту сторону стекла – делали вид, что смотрят, делали вид, что слушают, поднимали руки в каких полагалось приветствиях, левую руку ладонью вверх или правую руку тыльной стороной вперед, или еще как.

Где-то через неделю или через месяц или через год или через десять лет догадались садиться на скамейку или парапет напротив стены, спиной к стене, чтобы никто не подумал, что смотрят друг на друга, включали телефоны, смотрели какие-то видео о себе, о своей семье, – так, чтобы сидящий по ту сторону стены мог увидеть экран, если посмотрит в зеркало. Сидели по очереди одна с экраном, другой с зеркалом, или наоборот, один с зеркалом, другая с экраном, показывали друг другу что-то о себе, о своей семье, о чем-то ни о чем и в то же время обо всем на свете. Иногда читали на экране какие-то книги, какие-то нейтральные книги, чтобы не про то, как плохо по ту сторону стены и как хорошо по эту сторону, а что-нибудь такое про… про… даже не знали, про что, ну хоть про что-нибудь, но ничего больше и не было, да и языка друг друга не знали.

На экранах появлялись главные, говорили свое коронное – уничтожим мир по ту сторону стекла – делали вид, что смотрят, делали вид, что слушают, поднимали руки в каких полагалось приветствиях, левую руку ладонью вверх или правую руку тыльной стороной вперед, или еще как.

Через сколько-то недель – а может, месяцев, а может, лет, а десятилетия здесь растягиваюся в века – кто-то догадался проходя мимо как бы невзначай обронить что-то из сумочки (так что догадалась все-таки она), чтобы это что-то покатилось в сторону стекла, а тот с другой стороны сделал вид, что не разобрал, где что упало, вроде как тоже шагнул поднять – тогда впервые посмотрели друг на друга вблизи, еще удивились, что что-то вроде постарели, даром, что молодыми друг друга никогда не видели.

После этого испугались чего-то, долгое время не ходили той улицей, которая прилегала к стеклу, – чувствовали, что система заволновалась, просекла, что что-то не так. К ним приходили люди в форме, спрашивали что-то, сами не знали, что, составляли какие-то протоколы сами не знали, о чем. На всякий случай закрыли улицу возле стекла под предлогом не то ремонтных работ, не то вообще не пойми чего.

Через сколько-то недель – а может, месяцев, или лет – нашли какую-то улицу с которой было видно соседний мир, – проходили быстро, чуть-чуть скосив глаза. Система чувствовала, система волновалась, но ничего не могла сделать, снова приходили какие-то люди, задавали какие-то вопросы, уходили ни с чем.

На экранах снова появлялись главные, говорили свое коронное – уничтожим мир по ту сторону стекла – делали вид, что смотрят, делали вид, что слушают, поднимали руки в каких полагалось приветствиях, левую руку ладонью вверх или правую руку тыльной стороной вперед, или еще как.

Думали, что можно сделать еще что-нибудь, ну они даже не знали, что, найти еще какие-нибудь улицы или переулки, куда можно заходить под каким-нибудь предлогом, например, магазин там какой или еще что, – и на какие-то доли секунды смотреть по ту сторону стекла. Как назло никаких улиц не попадалось, единственным утешением были дни, когда надо было подниматься на трибуну, видеть на мир по ту сторону стекла, ненадолго смотреть в глаза напротив, говорить свое коронное —

Мы уничтожим мир по ту сторону стекла!