Читать книгу Луна на Луне - Мария Фомальгаут - Страница 12

Просыпаюсь на рассвете в своей кровати. Что это моя кровать, догадываюсь по тому, что я в ней проснулся.

Выхожу в ванную, которая оказывается у меня за спиной. Иду на кухню, которая оказывается этажом ниже. Кто-то вечером оставил на столе чашку, и я точно помню – не я.

Потому что я не помню, что было вчера.

Нет, не так, как не помнят с глубокого похмелья после хорошей вечеринки – а вообще не помню. Как будто…

Как будто ничего и не было.

Завариваю себе кофе, выискиваю в холодильнике жареную курицу.

Иду дальше по своему дому, в просторный холл с винтовой лестницей, откуда открывается дверь в сад.

Что это мой дом, я догадываюсь только по тому, что я здесь живу.

Вечером приходят они.

Поздравляют с новосельем, говорят, что хорошо устроился.

Завидуют.

Мысленно отмечаю про себя, что ага, все-таки мой дом, я прав.

Они спрашивают, не нужно ли чего. может, чего-то не хватает, или что-то наоборот. Лишнее.

Я говорю, что все хорошо.

Они прямо-таки расстроены, как, неужели ничего не надо, совсем-совсем-совсем.

Спохватываюсь, говорю, что на кухне нет кофеварки. И… а да, над кроватью лампочки слишком низко, утром встал, чуть голову не расшиб.

Они пообещают перевесить.

Благодарят.

Утром просыпаюсь в своей постели.

Теперь точно знаю – моя постель.

И дом мой.

Из окна виден кусочек сада, высокий кипарис и бассейн.

Думаю, ко скольки мне идти на работу. И куда. И вообще кем я работаю. Ничего не вспоминается, вообще ни-че-го, память выдает чистый лист.

Иду в кабинет, перебираю документы на столе, вижу то же самое – чистые листы, чистые тетради, пухлый ежедневник, на котором не заполнена даже первая страница, Генри Форд хитро прищуривается с пустого списка важных дел, говорит, что люди чаще капитулируют, чем терпят крушение.

И ничего, ни-че-го, ни документов, ни денег, ни какого-нибудь крохотного обрывка, клочка, по которому можно восстановить прошлое. Включаю комп, то же самое, девственно-нетронутые диски, на голубом экране извивается заставка.

Иду на кухню, нахожу в холодильнике курицу, тем более странно, что я прикончил её вчера.

Ем.

Приходят они, спрашивают, не нужно ли чего. а вот мы лестницу прямо рядом со входом сделали, ничего, удобно? Да нет, как-то не очень, захожу, на лестницу натыкаюсь. А если посередине сделать, как будет? Да тоже как-то не очень, может, у стены? Спохватываюсь, что у дома нет крыши.

Они делают крышу, долго подгоняют по размерам шифер.

Благодарят.

Спрашиваю то, что хотел спросить с самого начала. Кто я. Откуда. Где я работаю, кто мои родители, где…

Ёкает сердце. Не хотел же спрашивать, не хотел, обычно таких, которые спрашивают, потом увозят в места не столь отдаленные, где добрые дяди в белых халатах…

Они говорят, что мне не нужно ходить на работу, могу не париться. Кто-то добавляет, что мои родители умерли три года назад. Разбились в самолете.

И я чувствую – врет.

Приносят блюдо с фруктами, еще какую-то хрень на кухню.

Спрашивают, не нужно ли чего еще.

Желают спокойной ночи.

Просыпаюсь в своей постели.

Думаю, что значит – не нужно идти на работу.

Ну конечно, еще бы мне нужно было идти на работу, люди с потерей памяти на работу не ходят. Людям с потерей памяти инвалидность выдают какой-то там группы.

Выхожу на кухню, достаю из холодильника все ту же курицу, которую съел вчера и позавчера. Прохожу мимо зеркала в холле…

Прохожу мимо зеркала в холле…

Мимо зеркала…

Так и есть.

Не отражаюсь.

Подхожу и так, и эдак, под разными углами, ищу себя – не нахожу.

Вечером приходят они, радостно объявляют, что я переезжаю в новый дом. Пытаюсь отказаться, пытаюсь объяснится, что мне и здесь неплохо – они разводят руками, что это невозможно. Кто-то торопливо объясняет, что работа у меня такая – ходить по домам, тестировать новые дизайнерские проекты. Спрашиваю про свой собственный дом, разводят руками, ка-акой дом, вы контракт подписывали, вы что думаете, бросить все и сбежать?

Хочу сказать, что не отражаюсь в зеркале.

Не говорю.

Про такие вещи не говорят.

Просыпаюсь в своей постели.

Не в своей.

Кровать с балахоном мне не нравится. Или как это называется, балдахин. Не знаю. Прохожу мимо зеркала в туалете, не отражаюсь, прохожу мимо письменного стола, уже знаю, ничего не найду кроме чистых листов бумаги.

В кухне меня ждет еще один сюрприз. Пустая чашка, зависшая над столом. Провожу под чашкой ладонью, ищу какой-нибудь стеклянный кубик, на котором она стоит – не нахожу.

Добросовестно обхожу дом, записываю все, что не нравится, лестница слишком крутая, на втором этаже упирается в стену, здесь у шкафа дверца не открывается, потому что впереди стоит стол, здесь половину арки заняли диваном, не проехать, не пройти.

Вечером приходят они. Добросовестно рассказываю все, как есть.

Осторожно спрашиваю, почему я ничего не помню.

Жду, что отвезут, куда следует. Не отвозят. Продолжают объяснять, а у вас амнезия была, было дело, с парнями какой-то дряни наклюкались, потом на улице вас подобрали, на скамейке сидите, ничего не помните. Это ничего, это бывает, это пройдет, устаканится все в мозгах у вас и пройдет.

Спрашиваю то, что тоже давно хотел спросить, то, что спрашивать нельзя. Про зеркала, в которых я не отражаюсь. Жду шока, жду удивления, жду, что они кинутся от меня, как от проклятого, да я сам от себя кинусь, как от проклятого. Уже сам начинаю догадываться, похоже, не отошел я после той пьянки с пацанами, бывает так, душа вон вылетит, да так и не поймет, что она сама по себе уже, без тела…

Они отмахиваются, а-а, да-да, зеркала на рынке покупали, бракованные на хрен, оторви и брось, торгашам этим бошки поотрывать надо. Вконец осмелев, показываю чашку, зависшую над столом. Наконец-то вижу их изумленными, бывает же, ну, это геопатогенная зона какая-нибудь, я про такое по телеку смотрел. Это знаете, что нужно сделать, икону в углу повесить, или статую Будды поставить, вы какую религию исповедуете? А-а, не помните… ну, Николая Чудотворца тут поставим, хуже не будет…

Они уходят. Вечером прохожу мимо зеркала, в котором не отражаюсь. Вскользь замечаю, что в зеркале отражается торшер и краешек кровати.

А меня нет.

Просыпаюсь в своей постели.

Которая не моя.

Здесь мне не нравится, все какое-то пафосное, белое, с колоннами и лестницами, ступени которых уводят в бассейны. Мне в этом древнегреческом храме не нравится, ладно, не мне здесь жить.

От нечего делать выхожу на улицу, здесь тоже все какое-то блеклое, древнегреческое, пафосное, а вот что, зелени не хватает… И ограду не мешало бы сделать, а то что такое, заходи, кто хочет, бери, что хочет…

Ограду забыли…

Ограду.

Первый раз вижу, что забыли ограду. А значит, можно выйти на улицу.

Выхожу на пустырь, ищу другие дома, других домов нет, ну конечно, только-только застраивать начали коттеджами, только-только в больших городах повесили растяжки, Лихолесье – заезжай и живи.

Иду на восток, упираюсь в водную гладь, иду на север – то же самое. Хороший участок на берегу моря, чтоб я так жил. Пытаюсь вспомнить, как выглядит мой собственный дом. Не могу.

Иду на юг, пустырь расстилается в бесконечность, пытаюсь увидеть хоть что-то вдали – не могу. Совсем ничего. Какая-то неуместная мыслишка, что так не бывает, хоть камень какой-нибудь, хоть травинка, хоть пустая банка или еще чего, мимо чего пройдешь, брезгливо отвернешься…

Ничего.

Спотыкаюсь о какую-то невидимую препону, что-то не пускает дальше, какая-то преграда, стена… стеклянная… нет, не стеклянная, вообще нет никакой стены, просто не пускает дальше.

Вечером приходят они – рассказываю, что нет зелени, и вообще все какое-то чистое, белое, в таком доме месяцок поживешь, свихнуться можно. Вспоминаю, что я уже свихнулся. Но все-таки…

Они соглашаются, мы и сами так думали, ну вы тут недельку-другую поживите, мы обои поменяем, интерьерчик отладим. Развожу руками, куда я денусь…

Спохватываюсь.

Спрашиваю, что там, дальше, за домом.

Они настораживаются. Первый раз вижу, чтобы они насторожились, спрашивают меня – а вам зачем. Да я, собственно, до магазина хотел дойти, отвечаю, задним числом вспоминаю, что денег у меня нет. зачем вам магазин, принесем все, что надо, это в контракт входит, еда-одежда за счет фирмы. Спрашиваю, что там, дальше. ничего там нет, не застроили еще.

Чувствую, что об этом их спрашивать было нельзя.

Просыпаюсь в своей постели.

Вечером поменяли обои и линолеум, комната стала как-то поживее, поинтереснее. Встаю, еще толком не проснулся, встаю, не встается, взмываю над кроватью, парю в воздухе…

Черт…

Пытаюсь продвинуться вперед, получается как-то неправильно, прохожу сквозь стены, вылетаю со второго этажа. Жду падения, жду крови, жду смерти, ничего не происходит, парю в воздухе.

Жалею, что не взял с собой икону Николая Чудотворца.

Осторожно подбираюсь к дому, к дому не подбирается, то ли я верчусь волчком, то ли весь мир вокруг меня. Кое-как влетаю в окно кухни, едва не роняю чайник, хватаюсь за плиту, как хорошо, что холодная, кое-как поднимаюсь на ноги…

Вот черт.

Рассказать кому, не поверят. Тут же понимаю, что такие вещи никому не расскажешь, это из разряда того, что там, за домом…

За ночь поставили ограду, за ночь где-то на самом горизонте появились стены новостроек, нда-а, не знал, что у них работает Василиса Премудрая, которая махнет рукавом, – и за ночь появится на пустыре великолепный дворец…

Утром приходит он.

Один. Говорит, другие сегодня не могут, так что он один пока тут дом подправит, чтобы жить можно было. Спрашивает, а чего мне самому хочется. Думаю, что мне самому хочется домой. К себе. Не говорю.

Он меняет колонны и переносит бассейн с третьего этажа на первый, а то каы чего не вышло. Потом осторожно говорит мне, а что если пошел он на фиг, этот проект, давай чего-нибудь забабахаем такое, чего вообще никогда не было…

Это мне нравится. бормочу какой-то бред про летающие дома и гигантские цветы, видел вчера в каком-то фантастическом фильме. Да без проблем, говорит он, хватает кипарис у ворот, что-то с ним делает, что кипарис поднимается в вышину разрастается с десятиэтажный дом, не меньше.

А он уже строит что-то в вышине, летучие дома, висячие цветы, лестницы в небо, исполинские растения. Еще хватаюсь за остатки здравого смысла, говорю, что так не может быть. Не может, соглашается он. Так не бывает, говорю я. Не бывает. А вот есть.

Фантастика кончается к вечеру, когда возвращаются все остальные. Футуристический город исчезает, я остаюсь в доме с колоннами и бассейном на первом этаже.

Они желают мне спокойной ночи.

И вам того же.

Прохожу мимо зеркала.

Не отражаюсь.

Просыпаюсь в своей постели. Которая не моя. вставать не хочется, слишком много впечатлений было вчера. Вытягиваюсь на постели, смотрю на свои руки.

Первый раз смотрю на свои руки.

Не вижу.

Их нет.

Еще пытаюсь что-то понять, оглядываю сам себя, не вижу, не чувствую…

Иду на кухню, там, на столе уже ждет меня чашка с кофе, мясной пирог, еще какая-то хрень, чувствую, что у моих работодателей рыльце в пушку…

Скоро появляются и они сами, несут пальмы в кадках, расставляют по всему дому, ну как теперь, лучше же стало, вот теперь стало на дом похоже, можно жить, ой, что бы мы без вас делали…

Ищу знакомое лицо. Не нахожу.

Осторожно спрашиваю, а где этот, который вчера закатил город будущего.

Он ушел, говорят мне.

Спрашиваю, он сам ушел, или его ушли. Они смущаются, все-таки отвечают, ну а вы как хотели, мы тут серьезной работой занимаемся, а он устроил… а позвонить ему можно, спрашиваю, они отвечают – он не оставил номера…

Хочу спросить, кто я.

Не спрашиваю.

Они пьют вино за мое здоровье, обещают, завтра мы вас в отель отправим, пять звезд, там вообще не отель, а сказка, вы от счастья умрете… Если хотите, девочку вам привести можем, а то что вы тут один как сыч…

На следующий день они не приходят.

И на следующий.

И на следующий.

Начинаю привыкать, что их нет. Делаю попытки дойти до края земли, должно же там что-то быть.

Ничего нет.

Они приходят вечером четвертого дня, как-то рассеянно приветствуют меня, как-то рассеянно смотрят мой список претензий, а когда из лифта выходишь, там прямо перед тобой пальма стоит, в неё башкой так и врежешься, а в ресторане столы на проходе, тоже неудобно, а… Они кивают, хорошо, хорошо, исправим, тихонько переговариваются между собой, а тот, новый, может сам мебель передвигать, а он еще может сам цвет обоев менять и цвет пола…

За ужином спрашиваю, куда меня отправят дальше. Они отнекиваются, бормочут что-то, что вы отлично работали, спасибо вам огромное, контракт закончился… Домой можете вернуться, там жену вашу бывшую вызвали, она вам поможет вспомнить, что к чему, вы хоть в разводе, а отношения хорошие сохранили…

Понимаю, что врут. И они понимают, что я понимаю, что они врут.

Говорю им, что не хочу. Еще не знаю толком, что не хочу. Но не хочу.

Они разводят руками, очень-очень сочувствуют, говорят, что если бы мы могли что-то изменить, то конечно, но видите же, мы люди подневольные, от нас ничего не зависит… Ой, ну ей-богу, жалко нам вас, но ничего сделать не можем…

Они уходят. Так и не успеваю их спросить, что будет со мной. Вижу их, как они сидят там, у себя, жмут на клавиши, ну все, удаляй, новую ставить надо, поверх старой тут хрен поставишь…

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ УДАЛИТЬ…

Они действительно хотят удалить. И мерзкое такое чувство, когда не можешь ничего сделать, они хотят тебя убить, они убьют…

ДА

Они исчезают. Стираются. Кто-то из них еще хватает ртом воздух, которого нет, кто-то еще пытается выбраться из гибнущего мира в мой мир, который не умрет – не может.

Поднимаю бокал, упокой грешные души Николай Чудотворец и Будда, больше никого из святых не знаю.

Выхожу из отеля, иду на юг, до стены, которая не пускала меня – я знаю, что её больше нет.

Открывается пустота, насколько хватает глаз. Иду вперед, быть не может, чтобы там, впереди, ничего не было.

Что-то мелькает на горизонте.

Что-то…