Читать книгу Детский сеанс. Долгая счастливая история белорусского игрового кино для детей - Мария Георгиевна Костюкович - Страница 3

Принято считать, что никакого такого начала у детского кино не было – что детского кино вообще не было, пока его не выдумали советские чиновники. Принято считать, что дореволюционный кинематограф был к своим зрителям глух и тем нечаянно помог советской идеологии, а та увидела, что кино можно использовать в своих целях – вот и для воспитания детей в большевистском духе. Но неверно говорить, что детское кино вырастили искусственно, как гомункулуса. Обаятельные фильмы начала двадцатого века ясно подсказывают, что кинематограф шел в направлении детства, и этот тихий ход безо всякого принуждения привел к особенному детскому репертуару.

В начале столетия кинематограф был новым, дивным, цельным аттракционом, его трюкам чистосердечно, как дети, изумлялись зрители всех возрастов. Детский репертуар, как репертуар с возрастным цензом, мог выделиться в этом кинематографическом целом только после более ранних и важных разделов, по темам и жанрам, и еще более ранних – по длительности и цели фильмов. К концу первого десятилетия из массива чудес выделилась анимация, за нею игровое кино. Оно стало наращивать индустрию и предлагать зрителям разное: одним сценки с погонями, другим – с поцелуями, третьим – с пинками и пощечинами. Так появились основные жанровые группы, и только освоив это разнообразие, кинематограф стал сортировать репертуар по возрасту зрителей и другим неожиданным приметам: детское кино, молодежное кино и кино для ценителей усложненной эстетики, кино для интеллектуалов, кино экспериментальное и другие диковины на любой вкус.

Так первую экранизацию «Алисы в Стране чудес», поставленную в Великобритании в 1903 году, можно считать первым – пусть ненамеренно – детским фильмом, потому что лапидарный пересказ истории, ее сентиментальное упрощение могло быть в угоду не «ярмарочной публике», а детям. Вторая, американская экранизация «Алисы в стране чудес» 1915 года уже бесспорно адресовалась детям, а позднее детскую нишу занял Уолт Дисней, создав в начале 1920-х годов анимационную серию приключений девочки Алисы.

Детское кино появилось так же естественно, как детский фольклор, который хранится только в детской памяти, но каким-то непостижимым образом передается от поколения поколению. Так же закономерно, как детские книги, бойскаутские лагеря и воскресные школы, как вера в Деда Мороза и Бабая. Детское кино было тем более необходимо в государстве, где после Первой Мировой и Гражданской войн жили семь миллионов детей-беспризорников17.

Дискуссии о детском кино начались в Российской Империи еще до Первой мировой войны – их нервный ход хорошо описан Анной Коваловой18. По разным оценкам, почти половина посетителей кинотеатров были детьми, но необходимость в особенном, детском репертуаре признавали только с позиций нравственности: просто беспокоились о том, как бы взрослый репертуар не навредил детям, не испортил их вкус, не подтолкнул их к какой-нибудь пропасти. Неискоренимое стремление уберечь детей от чего-нибудь пагубного привело к тому, что в 1914 году петербургским учащимся официально запретили посещать кинотеатры (в других городах империи, насколько можно судить, таких запретов не было, но дискуссии о чистоте репертуара для детей тоже шли). Годом раньше много шуму наделала статья юриста А. Зака «Кинематограф и детская преступность», внушительная попытка связать кино и детскую преступность с помощью статистики и доказать, что дети совершают преступления под влиянием кино, а не социальной среды. Это были аргументы против кино как такового, а не в пользу детского кинематографа, но и в них можно заметить, что качеством, которое отличает желаемый детский репертуар от предлагаемого взрослого, считали воспитательный и просветительский смысл. Беспокоились о том, чтобы фильмы, которые смотрят дети, просвещали и учили их, а не развлекали. Анна Ковалова упоминает о специальных детских сеансах в кинотеатрах Петербурга: 17 ноября 1913 года Общество содействия дошкольному воспитанию устроило два резонансных детских сеанса, правда, они отличались от обычных сеансов, «для всех», только присутствием лектора-комментатора. Такие сеансы проводились в столице империи время от времени и скупо освещались в кинопрессе – журналах «Сине-фоно», «Вестник кинематографии», «Петроградский кино-журнал», «Кинематограф» и «Проэктор».

Сколько можно судить, сеанс для детей в дореволюционном Петербурге обычно состоял из сказки (успехом пользовалась «Сказка о рыбаке и рыбке»), комических, видовых и научно-просветительских фильмов. Иногда показывали экранизации зарубежных книг, если считали их подходящими. Больше всего восторженных отзывов собирали анимационные фильмы Владислава Старевича, которого теперь считают одним из родоначальников анимации. В ателье Ханжонкова19, очень чуткого к интересам публики и конъюнктуре рынка, Старевич ставил превосходные кукольные фильмы по русским басням и сказкам. Они безукоризненно соответствовали всем требованиям, предъявляемым к особенному репертуару для детей, но так и не стали его основой. Кира Парамонова в качестве предшественников детских фильмов упоминает первые российские фильмы «Сказка о мертвой царевне» и «Снегурочка». Они «были лишены подлинной художественности», но началом детского кино не стали по другим причинам20. Лишенные воспитательного и образовательного смысла, эти фильмы не ставились специально для детей, одинаково нравились детям и взрослым, показывались на всех сеансах и, несмотря на популярность, не навели Ханжонкова и других кинопромышленников на мысль о том, что свободная детская репертуарная ниша стоит внимания и вложений. С началом Первой мировой киноиндустрия и кинопрокат погрузились в проблемы потруднее репертуарных – пленочный кризис и повышение налогов. Военный патриотический подъем сказался и на киносюжетах. Разговоры о детском кино сделались тише, и отдельный детский репертуар, принципиально отличный от «общего» и «взрослого», так и не появился. Революция и Гражданская война уничтожили кинопроизводство, все пришлось начинать заново после разорения одних кинопромышленников, эмиграции других, после болезненной национализации кинодела и долгого восстановления игрового кинопроизводства в годы НЭПа – детскому кинематографу пришлось долго ждать.

Из докладной записки Витебской губернской кинофотосекции за первое полугодие 1920 года можно понять, что и в новой советской стране детским поначалу считался фильм познавательный: так, планировали «организовать систематически два-три раза в неделю дневные детские научно-просветительские сеансы, для каковой цели было приобретено значительное количество научно-видовых фильмов. К сожалению, устройство детских сеансов тормозится из-за отсутствия электрической энергии для дневных сеансов»21.

Насчет точного времени, когда в советском кино появился собственно детский репертуар, есть три точки зрения. Можно следовать официальной традиции и назвать сентябрь 1923 года, когда в Тбилиси прошла премьера «Красных дьяволят» Ивана Перестиани. Не будучи задуманным именно для детей, этот фильм отвечал всем еще туманным представлениям о детско-юношеском кино и стал самым популярным у детей советским фильмом двадцатых годов. Но еще первенство «Красных дьяволят» подкреплено тем, что это был вообще первый советский фильм, признанный бесспорной удачей и поддержанный мощной рекламной кампанией в газетах и журналах. Кира Парамонова связывает начало детского кино не с производством фильмов для детей, а с достойным, заметным детским откликом на них. По этой причине десяток детских фильмов, выпущенных в 1919—1923 годах, в историю советского детского кино не вошел: ни «Алешкина дудка» Владимира Касьянова, ни «Девочка со спичками» и «Новое платье короля» Юрия Желябужского, ни «Герасим и Муму» Чеслава Сабинского. Чуть более заметным стал, может быть, «Хвеська» Александра Ивановского, но и он не произвел должного впечатления, чтобы стать началом детского репертуара.

Или можно считать первым советским детским фильмом получасовой «Сигнал» по рассказу Гаршина, поставленный в 1918 году режиссером Александром Аркатовым. Фильм не сохранился, и теперь трудно судить, почему его причисляли к детскому кино. Обе точки отсчета спорны, и можно принять третий вариант, предложенный советской критикой 1920-х годов: первым детским фильмом считалась история запоздавшего ходока к Ленину – фильм 1924 года «Как Петюнька ездил к Ильичу» Михаила Доронина по рассказу Павла Дорохова. Сюжет его был незлобив и идеологически приятен, вероятно, поэтому решено было вести отсчет детского кино от красивого символического поклонения вождю, а не захватывающей войнушки Перестиани. Ленин только что – и в жизни, и в сюжете – умер, и сирота из детского дома Петюнька, преодолевая препятствия, едет в Москву проститься с ним. Что может быть удачнее такого фильма, во всех отношениях приятного, удобного для лиц, ответственных за кино? Тем более есть свидетельства диковинных детских игр этого времени, например, игры в похороны Ильича22, так что фильм вполне отвечал и настроению детской культуры. Дети могли считать иначе и бегали в кинотеатры на «Красных дьяволят», а чаще – на магнетически великолепного багдадского вора Дугласа Фэрбенкса.

В сомнениях, от какого фильма вести историю детского кино, заметна характерная растерянность идеологов: куда же это кино вести. С одной стороны, дети обожают приключения, а с другой стороны, детей, обожающих приключения, нужно учить и воспитывать. Кинематограф величался великим воспитателем. Наркомпрос был всерьез озадачен чудовищным положением с беспризорниками и таким же чудовищным влиянием кино на детей – об этом подробно пишут Алла Сальникова и Антон Бурмистров23. В двадцатые годы особенно часто и дотошно проводились зрительские опросы, изучались детские предпочтения. Вопросы в анкетах были такие, как в одной московской анкете 1926 года: «Ходишь ли ты в кино или нет; если ходишь, то сколько раз в месяц; что делаешь, когда хочется идти в кино, а денег у тебя нет; что тебе нравится больше – кино или театр, и почему; что бы ты хотел от кино». Или такие, например: «Какие из виденных в кино картин больше всего тебе понравились, а какие картины тебе не понравились, почему; на кого из виденных в кино героев тебе больше всего хотелось бы походить; почему именно на него; нравятся ли тебе картины, рисующие нашу повседневную жизнь или жизнь, непохожую на нашу, почему; нравятся ли тебе революционные картины или нет, почему; какие картины нравятся: из жизни трудящихся или богатых; какие картины тебе больше нравятся – видовые или приключенческие».

Результат был предсказуем: московские школьники, мальчики и девочки 12—13 лет, больше всего любили приключенческие фильмы: «Багдадский вор» (38.3 %), «Робин Гуд» (32.4 %), «Знак Зорро» (27.4 %), потому что там «много приключений, много трюков, много драки и смеха». Еще называли «Броненосец “Потемкин”» (27.1 %) и «Красные дьяволята» (20.7 %). Самарские школьники чаще упоминали фильмы «Робин Гуд», «Нибелунги», «Коллежский регистратор», «Мать» и «С. В.Д.». «На вопрос о том, нравятся ли им фильмы революционного содержания, 72.7 % мальчиков и 67.1 % девочек ответили утвердительно. При этом 52.2 % опрошенных предпочли фильмы «из жизни трудящихся», 17.4 % – «из жизни богатых», 29.5 % – «из жизни тех и других», 0.9 % – «ни тех, ни других». Революционные картины, по словам многих детей, ставятся слишком неинтересно и однообразно, тогда как фильмы «из жизни богатых» привлекали их «непохожестью на нашу» и уходом от повседневности»24.

Словом, советский кинематограф серьезно готовился угодить детям и использовать это в борьбе с беспризорностью и в воспитании нового человека. Правда, ставку он сделал на однотипные стерильные фильмы о правильных пионерах с такими же изобретательными названиями: «Ванька – юный пионер», «Остров юных пионеров», «Самый юный пионер» и т. п. Хватило нескольких лет, чтобы сложилась линия пионерских фильмов, – ей посвящена следующая глава. Эти фильмы стремительно стирались из зрительской и кинематографической памяти. Уже в 1928 году в рекомендациях к детскому просмотру значится, что снятый в 1924-м «Ванька – юный пионер», рассказывающий о «стремлении деревенских ребят в пионер-отряд», «значительно устарел»25. Альтернатива была одна – заграничные приключенческие фильмы, но к концу двадцатых, с началом первой пятилетки, они ушли из проката.

Вот какое событие изменило подход к детским сеансам: 24 января 1927 года по предложению Агитпропа ЦК партии Наркомпрос, при участии Общества друзей советской кинематографии26, провел совещание по вопросам детского и школьного кино. Председательствовала Надежда Крупская. Ее доклад «О задачах детского кино» и стал манифестом нового детского кинематографа: «Кроме чисто учебного значения, кино имеет и огромное воспитательное значение. Мне кажется, что вообще на эту сторону дела надо обращать сугубое внимание – фильмы не только расширяют горизонт ребенка, но и дают ему определенное мировоззрение. В этом отношении мы очень беззаботны: мы не пустим говорить оратора, который будет защищать буржуазную идеологию, а в то же время мы даем фильмы, которые сильнее действуют, чем слова ораторов,– они дают то, что внедряется надолго и иногда совершено неискоренимо.

В этом отношении надо сказать, что буржуазные фильмы чрезвычайно продуманны, в них преподносится чуждая нам идеология, и это разлагающим образом действует на ребят. Конечно, ребенок может не понимать всего значения картины, но он смотрит какую-нибудь драму, где презрительно трактуется труд и где воспевается богатство, и все это гораздо больше его развращает, чем если бы он это воспринимал из устной речи.

Поэтому особенно тщательно приходится относиться к содержанию фильмов, и не в том смысле, конечно, чтобы непременно изображалось пионердвижение, чтобы проходили бесконечные ряды пионеров, где нет никакого действия, – это только даст утомление.

<…> Надо создать совершенно новый тип фильма, такой фильм, который показывал бы, например, ребят, увлекающихся каким-нибудь коллективным трудом, какой-нибудь общественно полезной работой, который показывал бы, что такое повседневная борьба за лучший порядок, дело и т. д. <…>

Вообще та повседневная борьба, которую видит ребенок вокруг себя, должна была бы в фильмах как-то отражаться.

Вскрыть работу пионеров, внутреннюю сущность ее, внутреннее сплочение ребят, создание какой-то новой организации, нового коллектива – все это целый ряд проблем, которые никоим образом не могут быть разрешены западноевропейским фильмом. Если мы можем использовать западноевропейский учебный фильм, который изображает дно морское, горы, львов, тигров и т. д., то мы не можем взять фильм, который освещает общественную жизнь с буржуазной точки зрения. Мы должны дать тут нечто новое ребятам, дать им материал, который являлся бы организующим их фактором.

Есть ребята, у которых особенно сильна способность воспринятое претворить в жизнь. Вот эта-то основная группа – которая в смысле организации вынесет из нового фильма очень много и которая послужит ядром – и поможет организовать других ребят»27.

Повинуясь Крупской, детский кинематограф стал буквально образцовым: он стал показывать пример – как себя вести. Советские детские фильмы заговорили о должном и начали воспитывать. А заграничные фильмы понемногу исчезли.

К этому времени в крупных союзных городах открылись первые детские кинотеатры: «Смена» и «Леший» в Ленинграде, «Кит» в Краснодаре, «Пионер-дом» в Чернигове, детский кинотеатр при Управлении московских зрелищных предприятий МОНО в Москве28. Чаще всего открытие приурочивали к десятой годовщине революции. Репертуар их еще не отличался от обычных кинотеатров – только билеты были дешевле (в среднем 10 копеек при цене от 35 копеек в обычных кинотеатрах) и сеансы шли днем, а не вечером. В Минске детский кинотеатр «Юный пионер» открылся в октябре 1928-го, с билетами по 15 копеек и специальными лекционными комментариями к фильмам, которые показывали во всех кинотеатрах29.

К 1928 году чиновники едва-едва наметили особую, детскую репертуарную линию. Совкино, государственный монополист в кино, учредило для этого детский фонд, работавший по трем направлениям:

«1. производство фильм специально для детей;

включение в детский фонд новых и старых фильм из общего фонда, подходящих для детей без перемонтажа <…>;

Соответственный перемонтаж фильм общего фонда, пригодных для детей». Основной задачей фонда называли «отвлечение детей от чрезмерного увлечения детективной авантюрной фильмой»30. Но в осторожных пособиях по подбору репертуара для детских сеансов по-прежнему значились «фильмы для всех», обычно приключенческие, с цензурными правками и сокращениями для детей, а больше всего было научных, просветительских фильмов31.

Вот, например, какие фильмы предлагались для детских сеансов в Беларуси в 1928 году:

Аня-Гай (Тайна Ани Гай)

Булат-Батыр

Ваня-пионер

Винтик-шпинтик

Великий путь

Войсковые собаки

Гоги Ратиани

Два броневика

Два друга, модель и подруга

Дни борьбы и побед

Дом в сугробах

Дон Диего и Пелагея

Закон гор

Знойный принц

Золотой мед

Каштанка

Конец Санкт-Петербурга

Крылья холопа

Крыша мира

Лесная быль

Маленькие и большие

Мишка Звонов

Нефть

Нибелунги

Оторванные рукава

Падение династии Романовых

Проблема питания

Самоедский мальчик

Симфония большого города

Синий пакет

Среди зверей

Танки

Турбина № 3

Федькина правда

Цемент

Человек и ливрея

Шестая часть мира

Тараканище32.

В этом показательном списке стоят фильмы о революции, приключения, комедии, в том числе вполне «взрослые», мультфильмы, весомые документальные фильмы и научно-популярные, или, как их тогда называли, культурфильмы. Примечательно, что для детских сеансов рекомендовали и два импортных фильма, немецких – «Нибелунги» Фрица Ланга и «Берлин. Симфония большого города» Вальтера Руттмана, ставшие классикой,– хотя в 1928 году заграничные фильмы стали из проката изымать.

Детская культура двадцатых жила под дамокловым мечом конфликта Надежды Крупской с Корнеем Чуковским: писателя обвиняли в фантастичности, буржуазности и непрактичности его сказок. После краткого всплеска государственного интереса к детской литературе, когда вновь стали большими тиражами издавать детских поэтов и писателей, настали литературные репрессии. Жанр сказки попал под горячую руку Крупской и был нежелателен до 1933 года – пока не сменилась политическая и культурная эпоха. Идеология хотела предельно реалистических, практических, бытовых произведений для детей, без фантазийных вольностей: по мнению Крупской, это портит детям вкус и чувство действительности, им вредно витать в облаках. Конфликт этот был спором политики с искусством и отразился в детском кинематографе растерянностью и раздвоенностью: то ли оторванные от советской реальности приключения, то ли идеологичные, лукаво реалистичные и тоскливые пионерские сюжеты.

Неудивительно, что эта раздвоенность передалась и белорусскому игровому кинематографу, который едва-едва появился, тоже силой, по поспешному указу о создании национального кино. Для справедливости напомню, что в Беларуси и до революции показывали и снимали кино. И, вероятно, могли его снимать в Западной Беларуси после Рижского мира. Увы, сведения об этом обрывочны и скудны, киноплёнок пока не найдено. В минских газетах 1910-х годов есть упоминания о том, что хроникальные и постановочные фильмы снимал владелец первого минского кинотеатра Рихард Штремер, а за ним и предприниматель Фрумкин, державший кинотеатр «Модерн». Советские кинематографисты пренебрегли этим дореволюционным опытом, потому привычно считают, что регулярно и поточно снимать кино в Беларуси стали в советское время. Правда, получилось это не сразу: с 1919 года безуспешно пыталась наладить кинопроизводство самая мощная из существовавших, Витебская губернская фотокиносекция, в которой управляющим делами служил будущий «начальник белорусского кино» Абрам Галкин. Потом с задачей кинофицировать республику и снять фильм не справились специально учрежденные организации «Киноресбел» («Кино республики Белоруссии», с 1922 года) и «Пролеткино» (филиал российского акционерного общества «Пролетарское кино», с мая 1924 года). В конце 1924 года при Наркомпросе БССР основали Белгоскино – управление по делам кинематографии и фотографии, которое позднее стало трестом. Ему надлежало провести кинофикацию и организовать кинопроизводство, а затем создать национальный фильм. В это время в БССР не было ни базы, ни кадров, ни сил для создания киностудии. Председателю Белгоскино Абраму Галкину помог Сергей Киров. Ленинградская кинофабрика Совкино дала технику и специалистов, под кинофабрику «Советская Белорусь» оборудовали подвал бывшего театра «Кривое зеркало» на канале Грибоедова в Ленинграде. Управление Белгоскино тем временем находилось в Минске. В таких странных условиях, разрываясь между двумя республиками, белорусское кино сумело начать и не рухнуть на старте оттого, что уйму производственных и творческих сил отнимала простая координация действий правления в Минске и кинофабрики в Ленинграде. Раздвоенность даже территориальная – что говорить об идейной.

Первым белорусским национальным фильмом принято считать приключенческую, или историко-революционную «Лесную быль» Юрия Тарича по повести Михася Чарота. Она вышла на экран в 1926 году и хитро использовала в рекламе свое отдаленное, кузеново сходство с авантюрами Дугласа Фэрбенкса. В «Лесной были» свинопас Гришка с единомышленниками восставал против польских господ, таких жеманных и противных, что не грех и восстать, освобождал от белополяков Минск, а потом вливался в революционное движение, да так, что его допускали к штабу большевиков. Чуть раньше, чтобы заработать на дальнейшее кинопроизводство, Белгоскино выпустило фильм «Проститутка» (второе название – «Убитая жизнью»), но тогда посчитали, что ни тема, ни жанр, ни зазывающее название не годились для статуса первого фильма.

«Лесная быль» по всем приметам больше подходила для начала национального кино: в ней было достаточно этнографии, чтобы фильм мог считаться белорусским, и немного обязательной интернациональной, революционной советской темы, чтобы он стал приятен чиновникам. А для зрителей в нем предусмотрены обаятельный герой и вполне зрелищные сцены побегов и погонь, в общем, по всем приметам фильм должен был нравиться всем. Это было время героев в советском кино, оно скоро ушло, но белорусский кинематограф успел возникнуть от титанов, а не от рожденных ими маленьких людей. Гришка был отличным примером для подражания и подошел для того, чтобы стать героем первого детского фильма. Так в 1928 году на экран вышел первый белорусский детский фильм «Гришка-свинопас», смонтированный из материала, который не вошел в «Лесную быль». Фильм не сохранился, поэтому можно лукаво вести биографию белорусского детского кино прямо от «Лесной были». Тем более, пособие «Кино-фильмы для детских кино-сеансов» 1928 года рекомендует «Лесную быль» для детского просмотра по теме «Освобождение национальностей» с условием «Может быть допущена для детей старше 12 лет. Желательно сократить 5-ю часть и вырезать из 3-й части кадр с голым плечом и поцелуем»33. Чаще же начало белорусского детского кино связывают со следующим фильмом, уже намеренно поставленным для детей спустя четыре года, в 1930-м, – агитационным фильмом «Хромоножка». Он похож на другие пионерские фильмы двадцатых, как близнец, но носит фамильные черты и следы болезней уже следующей эпохи, которую начнет в 1928 году первая пятилетка.