Читать книгу Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус, Мария Герус - Страница 9

В Студенце проработали четыре дня. Арлетта набила мозоли, ползая вверх-вниз по шесту. Подавали хорошо. Фиделио забавлял публику своими открывшимися талантами, ночной брат исправно стучал в бубен. Его жалели, часто бросали монетки к покалеченным, перевязанным ногам. Молодец Бенедикт, мастер гримировки. Даже из отпетого душегуба ухитрился сделать несчастную сиротку. Милостыню отпетый душегуб своей не считал, всё честно, до грошика, отдавал Бенедикту. Должно быть, жить подаянием ночному брату зазорно. Зато и долю свою от общего дохода брал без стеснения. Вроде бы это не милостыня уже, а заработанное. Хотя работать ночным братьям тоже как будто не полагается. В общем, Арлетта совсем запуталась.

На другой день в трактир не пошли. Такого расточительства Арлетта допустить не могла. Зато после работы, когда торг закрывался и продавцы норовили спустить остатки подвявшего, подпортившегося за день товара, собралась за покупками. Конечно, в незнакомом месте требовался поводырь.

– Фиделио!

– Куда это ты? – влез не в своё дело ночной брат.

– Пройдусь по рядам, возьму того-сего для ужина.

– Разбежалась, смотри, не споткнись. Я с тобой.

– С чего вдруг? Боишься, украдут меня?

– Боюсь, гнильё всучат. Не хочу жрать что попало.

Арлетта обиделась. Мясо или, там, ветчину с душком, творог кислый, сыр плесневелый она бы почуяла. Но вот сколько того мяса кладут по широкой торговой совести да сколько в нём костей, определить не могла.

Так что пошли втроём. С одной стороны толкался лохматый Фиделио, с другой, опираясь на Арлеттино тощее плечо, ковылял ночной брат. В любую минуту его мог кто-нибудь опознать. Бенедикт сказал, что персоны висят по всему городу. Но тому было вроде на всё плевать. Ночные братья, они такие, ничего не боятся.

Польза от него, конечно, была. Торговаться с таким, здоровым и наглым, совсем не то что со слепой девчонкой.

– Эй, тётка, ты чего кладёшь! Такую редиску сама грызи, если зубы целы. Она у тебя что, с прошлого года в земле зимовала? Ты вот этот пучок давай. Вот. Совсем другое дело. Маленькие, крепенькие, посмотреть приятно.

М-да. На нюх такое не определишь.

– Как это мясо не по карману? Это смотря где и сколько брать. А ну, пошли в мясной ряд.

Пришлось идти. А там новое веселье.

– Не, синих птиц я не ем. И вообще, это кура или кошка? Что-то шерсть у неё.

– Заткнись, охальник! Не для того я птицу щипала, что бы ты…

– Понял-понял. Не кошка. Крыска. Жирная какая! В амбаре ловили?

– Которую тебе? Вот эту? На, подавись. Себе в убыток отдаю.

– Р-р-р! – вступил в беседу Фиделио, радостно принюхивавшийся к редкой птице курице.

– Глянь, Хвиделия!

Арлетта вздрогнула. Голоса повстречавшихся на берегу ватажников до сих пор были ей памятны.

– Эй, скоморох, как тебя тут в городе встречают-привечают?

– Не жалуюсь.

– Ну, гляжу, на еду заработал. Эт правильна. А то тощий – смотреть страшно.

– Хм. И девку где-то раздобыл.

– Откуда такая? Раньше я её что-то не видал.

– Из наших, – коротко бросил ночной брат и тайком подтолкнул Арлетту, чтоб шла дальше, – прощенья просим, добрые господа. Вы, я смотрю, уже и сыты, и пьяны, а у меня в брюхе свистит.

Арлетта благоразумно послушалась, пошла и вдруг споткнулась.

– Как это он меня не видал? У меня на голоса память цепкая. Тогда на берегу этот больше всех разорялся.

– Пьяный был, – разумно разъяснил ночной брат, – в таком виде что девица, что пень придорожный – всё едино.

– Ага, – согласилась Арлетта. Какая-то странность в этом была. Вроде бы не такие уж они были пьяные, чтоб девицу в упор не заметить. На ногах стояли. Да, впрочем, какая разница. Хорошо, что сейчас ночной брат за ней потащился. А то и пристать могли.

– Пошли, пошли, – не дал ей задумываться ночной брат, надавив на плечо и разворачивая в нужную сторону. Ещё и коленом сзади подправил, благо сломанная нога удобно согнута.

– Куда ещё? – воспротивилась Арлетта. – Более ничего не надо.

– Ну как же. А сладкое? Пастилы хочешь?

– Нет, – стиснув зубы, отвернулась Арлетта.

– Не хочешь? А крендель на палочке?

– Нет.

Какое там сладкое. Каждый лишний грошик уходил в копилочку, приближал время, когда у них, наконец, будет дом.

– Ну а я хочу, – заявил ночной брат. – Страсть как люблю сладкое. Как это у вас в Остзее говорят… О! Сладкий зуб.

Арлетта фыркнула. Ночной брат со сладким зубом. Пастилу обожает. Кренделёчки трескает.

Но сама от предложенного лакомства отказаться не смогла. Жеманно оттопырив мизинчик, взяла за занозистую сосновую палочку. Есть изо всех сил старалась деликатно, помнить, что приличные дамы всё сразу в рот не запихивают и пальцы от сахарной пудры не облизывают, хотя и очень хочется.

Воротившись с торга, пошла собирать щепки для жаровни. Поленницу, прогулявшись вдоль задней стены трактира, отыскала легко. Дрова кололи недавно, щепок вокруг колоды валялось много. Даже ощупью набирать нетрудно. Хозяева трактиров против такого обычно не возражали. Попадались, конечно, особо жадные, но редко. В этот раз не повезло. Пришла расплата за приятную прогулку и крендель на палочке. Руку, осторожно шарившую по земле, со смаком припечатала крепкая подошва.

– Чё тут лазаешь, рвань? Дрова крадёшь?

Не хозяин, хозяйский сын. Голос хрипловатый, но ещё тонкий. Может, получится договориться?

– Я не дрова, добрый господин, я щепочки.

– Ха, она ещё и разговаривает.

Не один пацан, а, судя по шагам, человек пять, окружили и просто так не выпустят. Руку бы выдернуть. Ох, больно-то как. Рука нужна здоровой. Без руки работать на перше никак невозможно.

– Весело у вас тут.

Ночной брат. Откуда взялся? Вроде отдыхать хотел. Зря это он. Сейчас сшибут с ногда по больному добавят.

– А ты кто такой?

– Гы! Скоморох вшивый!

– Сопелка гугнивая! Ой!

Рука получила свободу.

– А-а-а-а!

Любители поглумиться над скоморохами унеслись, громко топая и не слишком выбирая дорогу.

– Чем ты их? – поднимаясь, спросила Арлетта, – смотри, пожалуются, нам же хуже будет.

– На что пожалуются? – притворно изумился ночной брат. – Я их пальцем не тронул.

Ну ещё бы, небось такому, как он, достаточно глянуть, да, может, нож показать, чтоб любая шелупонь разбежалась. А приятно, когда за тебя заступаются. Правда, Бенедикт всегда твердил, что надо быть сильной, уметь защищаться самой. Стыдно. Нечего тут раскисать. Ужин готовить надо.

В общем, ночной брат спутником оказался полезным и был возведён в звание постоянного кавалера. С тех пор ходил с Арлеттой, посматривал, чтоб не обманывали слишком уж нагло. На свои деньги прикупал мяса, яиц и обязательно сладкого. Избалованный. Сразу видно, белая кость.

Потом Арлетта готовила ужин, усталый Бенедикт валялся на тюфяке, а ночной брат посиживал на козлах, насвистывал знакомые песенки, из тех, что были в чести на Соломенном торгу, рассказывал Арлетте, что творится вокруг, кто мимо ходит, чего несёт. Получалось у него смешно и складно. Арлетта старалась сохранять солидность, но в конце концов всё-таки хихикала как дурочка. Язык у ночного брата оказался острый.

Поужинав, Бенедикт бурчал что-то про дела и уходил, а Арлетта поневоле оставалась одна с ночным братом. Будь у него обе ноги, тоже, наверно, ушёл бы. К девкам или ещё куда. А так, видно от большой скуки, коротал вечера с Арлеттой, которая, от греха подальше, всегда взбиралась на крышу. Кто его знает, чего ночному брату в голову стукнет. Но вести разговоры это не мешало. Новоявленный кавалер с Фиделио ютились на козлах, она, свесив к ним голову, валялась на упругом полотнище. Лишь Фердинанд скучал в одиночестве на конюшне, но, если б мог, непременно присоединился бы.

– А Бенедикт тебе настоящий отец?

Скажи «да» и заткнись. Какое ему дело до семейства Арлетты.

– Да.

Но заткнуться не получилось. Даже язык прикусила. Не помогло.

– Раньше у нас большая семья была. Знаменитая. Семья Астлей. Главным мой дед был, Эдди Астлей, человек-китоврас. Его все шпильманы знали.

– Ух ты, знаешь, что такое китоврас?

– Ну да, это лошадь такая.

– Не совсем лошадь.

– Лошадь-лошадь. Только очень умная. Как человек. Семья наша на лошадях работала. Дядя Альф и тётя Жоржетт в седле плясали. Дед за шпреха стоял. Это который с кнутом посредине. Бенедикт и остальные чудеса верховой езды показывали. Хороший доход был. Они тогда даже шатёр купили. Только здесь война началась. Они собрались, поехали прочь, в Остзее, да опоздали. Лошадей у них отобрали. Вашему королю для армии лошади нужны были. Когда лошадей не стало, чужие разбежались. Остались только свои: дедушка, Бенедикт, дядя Альф, тётушка Жоржетт и тётушка Генриетт с мужем и детками. И ещё Анджелин.

– Тётушка?

– Кобыла. Она жерёбая была, на сносях, её и не забрали. Она потом Фердинанда родила. Мы с нашим Фердинандом почти ровесники. Вот. А когда наши отсюда выбирались, маму Катерину подобрали. Их деревню сожгли – разорили, всех поубивали, а она спряталась.

– То-то я смотрю, ты по-здешнему чисто говоришь.

– Ага. Я как мама. Лошадей у них уж не было. Стали работать партер.

– Это как?

– Партер – это самое простое. Прямо на земле всякие трюки. Потом, как мы сейчас, на перше, на шесте по-вашему, потом разбогатели немножко, канат завели. Но дед без лошадей скучал. Бенедикт говорит, он от этого и помер. Только я его не помню. Потом Бенедикт женился на маме Катерине. Шпильманы на чужих не женятся, но она теперь тоже стала наша, наравне со всеми работала. Она ловкая была. И на перше могла, и на канате. С дядей Альфом вместе номер делали. Горящие факелы хорошо бросали. Красиво так, я помню. Я тогда работала уже.

– Сколько ж тебе было?

– А вот этого не помню. Чем ребёнок младше, тем больше публике нравится. У нас многие кульбит и стойку научаются раньше, чем ходить.

– Так ты не с рождения… – начал было ночной брат и осёкся. Ишь какой добрый.

– Слепая я не с рождения, – спокойно сказала Арлетта, – кое-чего повидала. Снег белый, на деревьях листья зелёные, юбка вот эта красная.

– Красная?

– Ну да, – Арлетта ткнула пальцем туда, где, как ей казалось, на распялочке висел её рабочий наряд. – Это ещё Катеринина юбка. А какая она по-твоему?

– По-моему… э… розовая.

– Ну и пусть. Розовая ещё красивей.

– Ага. А потом чего было?

– Ничего хорошего, – вздохнула Арлетта. Всё-

таки пора бы замолчать. Но она говорила и говорила. Что-то мешало остановиться. – Сначала Альф разбился. С перша сорвался. Он верхним был, а Бенедикт нижним. Я видела. Альф сам ошибся. Бенедикт не виноват. Только он с першем теперь работать не любит. Я тогда маленькая была, не понимала ничего, ужас как напугалась. Но мне потом Бенедикт объяснил. Шпильманы – не простые люди. Мы не боимся смерти. Это смерть нас боится. Наверное, это правда. Бенедикт никогда не врёт. Только потом, в свейских землях, никому из наших багровую смерть напугать не удалось.

– Да, я слыхал. Мор в Дамгартене. Багровая смерть мало чего боится.

– Я знаю, чего она боится. Нас с Бенедиктом. Остальные все умерли. А я не знала, что случилось, почему все куда-то делись. Почему Катерина плачет. Потом всё как-то спуталось. Плохо помню. Я тоже заболела, но не померла. Только всё удивлялась, почему темно.

– А как ты на канате научилась?

– А вот тогда же и научилась. Мне бегать, гулять хотелось, а нельзя, темно. Но там, где мы жили, забор такой был, с гладкой жердиной поверху. Я сначала по земле ходила, за неё держалась. Только на земле неудобно. Того и гляди на что-нибудь напорешься. Ну я и стала прямо по этой жердине бегать, от столба до столба. Она же ровная была. Длинная. Хочешь – скачи, хочешь – пляши. Бенедикт увидел это – канат мне натянул. Тоже от столба до столба, только через весь двор. По канату бегать ещё удобней. Вначале падала с него, а потом и падать перестала. Потом Бенедикт велел вспомнить, как мама Катерина танцевала. Веера её даже дал. Только веера мне мешают. И шест мешает, и плащ. Бенедикт всё толковал, что ими нужно равновесие ловить, а чего его ловить. Он же ровный, канат-то. И захочешь, не упадёшь.

– И боязно не бывает?

Арлетта удивилась.

– Чего же бояться? Да там и невысоко.

– Кхм. Я бы туда не полез.

– Ну, ты же не шпильман. Вам, обычным, что выше стола, всё высоко. Ты ж по полу ходишь – не падаешь?

– Ну, бывает, спотыкаюсь.

– Споткнусь – Бенедикт всегда меня спассирует.

– Чего?

– Поймает. Как ты меня поймал. Только ты правильно ловить не умеешь. Сам чуть не покалечился. Ловить не руками надо, а на спину. Могу показать, когда чуть поправишься.

– Думаешь, поправлюсь?

– А как же. Бенедикт на всяких переломах собаку съел. Сам сколько раз ломался, сам себе и лубки накладывал. Я-то не сумею правильно.

Должно быть, излишняя разговорчивость напала на неё как болезнь. Арлетта сопротивлялась как могла, но за три вечера рассказала и про путешествие к тёплому морю, трудный путь через горы, когда повозку приходилось толкать, изо всех сил помогая Фердинанду, ужасную жару, такую, что работать можно только по вечерам, при факелах, даровые орехи и фрукты, что растут прямо на придорожных деревьях. Но народ бедный. Хлопают и кричат охотно, а подают плохо.

Рассказала и про то, как они с Бенедиктом беспошлинно возили из фряжских земель в свейские густое красное вино, а обратно ландские кружева, дурача пограничную стражу, про то, как Бенедикт однажды в одиночку отбился от болотных разбойников, про то, как они бежали из Виттингена, потому что у бургомистра пропал перстень – кабошон с рубином, и обвинили, конечно, шпильманов. Про то, что перстень стащил член их тогдашней маленькой труппы, великий маг и маэстро престидижитации Великолепный Макс, ясное дело, рассказывать не стала.

Зато рассказала, как однажды, когда они работали в неком остзейском замке, хозяйка замка захотела оставить чудо-дитя шпильманов у себя, возжелала в прислуги взять, спасти от фиглярской доли. Арлетта тогда была ещё маленькая и, должно быть, миленькая.

– А ты? – спросил ночной брат.

– Ни за что, – замотала головой Арлетта, – я Бенедикта не брошу. И Фердинанда, и Фиделио.

– А Бенедикт не хотел тебя оставить?

– Было дело. Давно. Когда все померли. Хотел меня слепцам отдать.

– Гхм!

– Да что ж ты всё кашляешь? Подавился? По спине постучать?

– Не надо. Уже лучше. Значит, ходила бы ты со слепцами милостыню просить. М-да. А чего ж не отдал?

– Так я доказала, что работать могу.

– Работать? В пять лет?

– Мы шпильман. У нас и младенцы работают. Слепую нахлебницу он бы не прокормил. Но я же на канат встала. Плясать смогла. А два шпильмана это уже труппа. Весь вечер на канате летающее дитя. Прогулка по облакам. Полёт бабочки. Гран-успех. Мы с Бенедиктом навсегда вместе. Никого у нас больше нет и никого нам больше не надо.

– И замуж не пойдёшь?

– Замуж только за шпильмана, – отрезала Арлетта, заподозрив насмешку. – Будем работать вместе. Бенедикту полегче будет.

Ночной брат, наконец, отдышался и даже, вот что значит благородное воспитание, сказал комплимент:

– Из тебя красивая невеста получится.

– Не получится, – строго возразила Арлетта. Она никак не могла догадаться, смеётся он над ней или нет. – Мы шпильман. Нам венчаться нельзя. Стало быть, ни колец, ни белого платья не положено.

– А как же…

– Если найдётся такой, что согласится с нами работать, в труппу войти, просто так жить будем.

– Где найдётся?

– Прибьётся по дороге.

– Кто-то вроде меня?

– Ты не из наших, – серьёзно возразила Арлетта, – какой из тебя шпильман. Ты ночной брат, да ещё и из благородных.

– Зато ты меня на дороге нашла.

– Да ну тебя! – засмеялась Арлетта. И Фиделио гавкнул. Мол, дурак ты, братец, ничего в наших шпильмановских делах не понимаешь.

Сроду Арлетта столько ни с кем не говорила. Странно это. А может, она просто болтушка? Раньше-то поговорить было не с кем. Бенедикт либо отсыпается, либо по делам бегает. Чужие со слепой дурочкой, да ещё из шпильманов, дружить не рвутся. Макс любил с ней поболтать, даже по-фряжски пристойно выучил, но с Максом дорога их давно не сводила. Она привыкла быть одна. А тут кавалер. Беседует деликатно, даму рассмешить умеет, за коленки, как Король, не хватает, чёрных слов через два на третье не орёт, перегаром в лицо не дышит. Истинный кавалер. Точнее, полкавалера. Ноги-то у него не ходят. Но Арлетта и на половину была согласна. Были б у него ноги в порядке, он бы с ней не возился.