Читать книгу Тридцать третий румб - Мария Голикова - Страница 3

Всё началось в портовой таверне «Консолата» на закате солнечного июльского дня. Мы с моим другом Франческо, как обычно, пришли туда узнать новости. В «Консолате» всегда было интересно, туда частенько захаживали бывалые моряки и рассказывали про всякие чудеса – про морского змея, про корабль мертвецов и тому подобное. А в тот вечер в «Консолате» говорили о Роберто Марино.

Мутные окна таверны золотило вечернее солнце, по дороге перед ней сновали пешеходы и проезжали кареты, поднимая пыль, тоже золотую в солнечных лучах. А мы с Франческо и ещё несколько местных слушали завсегдатая «Консолаты», старого однорукого Таддео. Он был родом из наших краёв, всю жизнь плавал по морям и вернулся сюда на старости лет, чтобы спокойно дожить свои дни. Редкий случай для моряка… Его россказням почему-то верили, хотя и понимали, что он большой любитель потравить. Это уже потом я узнал вкус моря и понял, что Таддео, конечно, привирал, но не слишком. А тогда нам, сухопутным крысам, видевшим море только с берега, все его истории казались невероятными. В тот вечер он принялся рассказывать об одном матросе, с которым его свела судьба.

– Роберто Марино – вот как его звали! Правда, мы чаще называли его Паццо…[1] За глаза, конечно. Я плавал с ним целый год!

– Всего-то год? – протянул дюжий плотник Марко.

– Тот, кто проплавал с ним год и остался жив, может считать себя счастливцем, вот что я скажу! Везунчиком!

– А что в нём такого особенного, в этом Роберто? – спросил кто-то.

Таддео сверкнул глазами.

– А то, что он любовник морской девы, разрази его гром!

Франческо фыркнул.

– Его что, застали с ней?

Все расхохотались, а Таддео сердито засопел.

– Ладно, ладно, старик, не обижайся, рассказывай дальше, – примирительно сказал Марко и крикнул: – Эй, хозяин, неси ещё вина!

Увидев полный кувшин, Таддео сразу подобрел и продолжил:

– Да, его видели с ней, представьте! Видели! Она и забрала его к себе в конце концов, упокой Господь его грешную душу! Я-то сразу понял, что с этим Роберто что-то нечисто. Он был не такой, как все мы. На корабль ведь нанимаются не от хорошей жизни. Кто-то – от бедности, кто-то – чтобы исчезнуть с берега. Вода не запоминает следов, – усмехнулся Таддео. – А этот пришёл, как сейчас помню, с маленьким узлом на плече. Молодой, высокий, чистенький такой. Волосы чёрные как вороново крыло, а лицо белое, как у знатных. Какая нелёгкая его понесла на корабль, спрашивается? Мы-то все решили, что он ещё моря не видал. Ну, думаем, морская служба быстро тебя обломает… А он сказал, что уже пятнадцать лет служит. Никто не поверил – ну нельзя прослужить в матросах пятнадцать лет и так выглядеть! Ещё сказал, что любит море, хочет снова услышать, как оно поёт! Каково, а? – Таддео хрипло расхохотался. – Все решили, что он немного того, и прозвали его Паццо. Думали, он долго не продержится на нашем «Любимце Фортуны»… А он стал марсовым! Лучшим матросом на корабле! Никакой высоты не боялся, лазил по снастям, как кошка, при таком штормовом ветре, что стеньги трещали и с палубы нескольких человек смыло в море! Он вообще ничего и никогда не боялся! Дьявол, морской демон, а не человек!!! Я всегда подозревал, что тут нечисто!

– Ну так что там случилось с этой девой? – нетерпеливо спросил Франческо и подался вперёд.

– Да погоди ты, зелень подкильная, не всё сразу! – сердито отозвался Таддео и продолжал: – Поступил он к нам на корабль, и вышли мы в море. Вот тогда-то мы с ребятами и стали замечать, что этот Роберто Марино не такой, как все. Во-первых, его не укачивало. Не укачало, даже когда мы шли через Северное море и угодили в пятидневную бурю! Во-вторых, он не уставал! Бывали дни, когда даже самые крепкие матросы, даже боцман к вечеру валились с ног от усталости. Особенно во время долгих переходов. Наш «Любимец Фортуны» днями и ночами напролёт стонал от жестокой качки, еды не хватало, а пресная вода гнила и становилась вонючей, густой и коричневой, и даже такую раздавали по глотку, как драгоценность… Это сегодня новички быстро осваиваются в море, и корабли-то стали другие, вон какие! А в моё время морская служба была не для слабаков! А этот Роберто выглядел щуплым, но никогда не уставал! И качка его не брала. Наоборот, он любил хмурые дни, когда море сердилось. Как только выдавалась свободная минута, он вставал у фальшборта[2] и смотрел на воду, словно выискивал что-то в волнах, и в его глазах загорался нехороший огонёк… Вот уж верно говорят, что на море нельзя подолгу смотреть.

– Почему? – спросил кто-то.

– Опасно! Долго смотреть на море – значит звать морскую деву! Она поднимется, взглянет на тебя – и всё! Даже самые смелые моряки теряют волю и прыгают к ней, если она позовёт. И сейчас же тонут, камнем идут на дно!

Старый Таддео закурил трубку и продолжал:

– Роберто Марино был хорошим матросом, за это его уважали… И никогда не ввязывался в ссоры. Иные ведь, чуть что, вспыхивают как порох и хватаются за ножи, а этот даже не спорил ни с кем, просто молча делал то, что считал нужным. Но в нём было что-то такое, отчего самый задиристый забияка из нашей команды дважды подумал бы, прежде чем с ним связываться! Он и слова-то не скажет, только посмотрит – и всё, этого хватало… Помню, однажды мы заговорили о том, что море не любит тех, кто загадывает наперёд. Самонадеянных море не любит! К примеру, строишь ты планы раздобыть себе деньжат и обосноваться на берегу – и тут на́ тебе – ураган или пираты! Или просто какая-нибудь хворь во время долгого перехода… – Таддео прокашлялся и медленно добавил: – Да-а, море забирает или надолго, или навсегда. Многие поступают на корабль, рассчитывая послужить несколько лет, а в итоге остаются моряками до конца дней своих.

– Главное, чтобы конец настал нескоро! – вставил хозяин таверны, который тоже слушал рассказ Таддео.

– Это уж как Бог даст, – отозвался старик. – Так вот, тогда этот самый Роберто и заявил, что нигде и никогда не остаётся против воли. И если ему разонравится на нашем корабле, он тут же уйдёт. Мы засмеялись, потому как только-только начали переход через океан – а это два-три месяца, и то если удача не изменит… Да, в таком переходе узнаёшь, что такое настоящая морская служба… Помню, я сказал тогда: «Ну, нравится не нравится, а до берега далеко, стало быть, придётся терпеть». Роберто посмотрел на меня и ответил: «Только если захочу». А взгляд у него был… глаза чёрные, а взгляд – словно прожигает тебя насквозь! Поверьте, я немало повидал, знавал многих славных моряков, настоящих морских волков, видел суровых капитанов, бывал у пиратов в плену! Но таких глаз, как у этого Роберто, не видал ни у кого.

Тогда-то я решил, что он просто языком треплет, потому как плавание шло благополучно, никто его не обижал, а наш вояж сулил хорошие деньги… Так бы продолжалось и дальше, если б этот Роберто однажды не попал боцману под горячую руку. Мы ставили паруса и замешкались – какую-то снасть заело. Роберто всё сделал быстро, как обычно, но ему тоже влетело, как всем. Вдобавок и офицер со злости съездил ему по лицу. Мы тогда испугались, что Роберто не сдержится и нагрубит, и его запорют до смерти кошкой[3]. Капитан на «Любимце Фортуны» не церемонился. Что уж там выпороть – он за иную вину мог и килевать или вздёрнуть на рее… Я не раз такое видел… Но Роберто ничего не сказал. Просто как-то нехорошо посмотрел на всех. Сам побледнел как смерть, а его чёрные глаза вспыхнули от гнева, как угли. Вот тогда я и вспомнил его слова, что он уйдёт, как только ему надоест, и ещё подумал, что хвастайся не хвастайся, а терпеть придётся всё равно, какой бы ты ни был гордец. Переход через океан только начался, и самое трудное впереди!

Вечером того же дня я спустился в кубрик и увидел Роберто. Ребята занимались кто чем, а он перебирал свои вещи и складывал в парусиновый мешок. Я подошёл к нему и засмеялся: «Ты что? Неужто собрался куда? Куда ж в океане денешься с корабля? Разве только на корм рыбам!» А он посмотрел на меня без улыбки и ответил: «Да. Решил уйти». Я схватил его за плечо: «Уж не надумал ли ты порешить себя и погубить свою душу?! Не стоит!» Он взял меня за руку: «Нет, что ты, Таддео… Но спасибо за участие. На прощание могу сделать тебе подарок, если хочешь». Я опешил. «Какой подарок?» – «Рассказать, что тебя ждёт. Только ты должен молчать об этом, пока всё не сбудется». – «Клянусь жизнью, буду молчать!» – ответил я. Сам не знаю почему… Мне отчего-то показалось, что он не врал. А он посмотрел прямо мне в глаза и сказал: «Следующим летом ты попадёшь в серьёзную переделку, и тебе придётся очень туго, но ты останешься жив. Доживёшь до глубокой старости и умрёшь в собственном доме. Так что ничего не бойся». – «Ну, спасибо на добром слове, – ответил я. – А откуда ты знаешь? Ты что, колдун?» – «Нет. Меня научила моя невеста». – «А кто она?» – спросил я, но он не ответил. Покачал головой, молча встал и вышел на палубу. Остановился у фальшборта и уставился на океан, как часто делал. Я встал рядом и осторожно сказал: «Говорят, на море нельзя подолгу смотреть». – «Мне можно». Вот тогда-то я и догадался, что он уже видел раньше морскую деву! Что она и есть его невеста, вот как! Ну, тут я представил, что будет, если она нечаянно и на меня посмотрит, – и меня словно ледяной волной обдало! Я решил держаться от него подальше и оставил его в покое. Но молчал, никому ни словом не обмолвился о его предсказании – не смел нарушить клятву… А Роберто вышел на вахту, как всегда, и вообще вёл себя как обычно. Прошло недели две, и я совсем забыл о том разговоре.

Вспомнил, когда мы угодили в ужасный шторм. Ветер ревел, море кипело и казалось серым от водяной пыли, а огромные волны шли одна за другой почти без передышки. Один матрос упал с рея[4] – и даже крикнуть не успел, как его поглотила пучина. Ещё двоих смыло с палубы огромной волной, которая едва не опрокинула наш «Любимец Фортуны». А в Роберто Марино словно дьявол вселился! Он работал за десятерых – мачты раскачивались страшными рывками, струи дождя хлестали, как плети, ветер срывал паруса – а ему хоть бы что! Он каким-то чудом держался на рее и вязал узлы на мокрых снастях! Другие ребята едва справлялись, срывали ногти до крови, пока крепили мокрые паруса… Словно кто-то давал Роберто силу. И глаза его сияли, будто он был не в море на волосок от гибели, а у себя дома… Хотя где его дом – кто знает. Очень может быть, что в преисподней, – проворчал Таддео.

– Так что же там с морской девой? – опять напомнил Франческо. – Она позвала его в конце концов?

– Не знаю, кто кого позвал, – ответил старик и нахмурился. – Но того дня мне никогда не забыть… Мы кое-как пришли в себя после шторма, починили, что смогли, и молили Бога даровать нам добрый путь до земли – второй такой бури нашему «Любимцу Фортуны» было не выдержать… И вдруг ветер почти стих, и море покрыл туман – такой густой, что с кормы было не разглядеть бака[5]. Мы шли самым тихим ходом – ничего хуже нет, чем столкнуться в таком дьявольском тумане с другим кораблём… Тишина стояла гробовая, только на баке через равные промежутки бил колокол… Так прошло два долгих дня. А на третий в этой тишине мы услышали пение! Пели женские голоса неземной красоты. Мы бросились к бортам, пытаясь разглядеть, кто поёт, – но в тумане ничего не было видно, а голоса лились словно бы отовсюду, со всех сторон! Некоторые решили, что мы сами не заметили, как угодили на тот свет. А кто-то сказал, что это морские девы поют… Боцман принялся ругать туман. Его ругань нас отрезвила… Пение вскоре стихло. Из всей команды только Роберто не удивился. Он сидел у мачты и сплеснивал[6] верёвку. Слушал, поглядывал на море и улыбался, как будто хорошо знал эту песню.

– И что было дальше? – спросил Марко сиплым голосом и глотнул вина.

Все слушали затаив дыхание.

– Пошли дальше… Ветер стал усиливаться. Мы надеялись к утру выйти из проклятого тумана на простор. Я отстоял ночную вахту и лёг спать. И вдруг проснулся, словно меня ткнули кулаком в бок. Посмотрел и увидел, что койка Роберто пуста и мешка с его вещами нет в кубрике! Я тихо поднялся на палубу, но не увидел его. Его не было нигде на корабле. Исчез, как в воду канул! И никто ничего не слышал! А наутро вахтенные рассказали, что вроде бы видели в море очень красивую женщину с длинными волосами. Она мелькнула в волнах и исчезла в тумане. Видать, этот Роберто прыгнул к ней, и она забрала его к себе навсегда.

Я заметил:

– Но зачем он тогда собрался заранее? Зачем взял с собой вещи?

– Да, действительно! – удивлённо кивнул Марко.

– Не знаю, – покачал головой Таддео. – Мы тоже ломали голову над этим. Решили, что он просто был не в себе. Правильно его звали Паццо! Корабельный священник не велел молиться за самоубийцу… А с тех пор, как Роберто Марино исчез с корабля, странности прекратились. Больше не было ни таких ужасных штормов, ни туманов, ни морских дев. Это всё его проделки, я уверен!

– А его пророчество-то сбылось? – поинтересовался Марко.

– Слово в слово, – кивнул Таддео. – Летом следующего года на нас напали пираты, и мне раздробило руку ядром. Я долго валялся в лихорадке между жизнью и смертью и вспоминал предсказание Роберто Марино. Думал, умру, но чудом выжил. Вернулся сюда, в родные места… Но, доведись мне выбирать, я бы предпочёл никогда с ним не встречаться. Как вспомню его глаза – в дрожь кидает.

Всю дорогу до дома мы с Франческо проговорили о Роберто Марино. Он снился мне ночью, и я просыпался от его взгляда. И потом часто вспоминал этот рассказ старого Таддео.

Как вы знаете, судьба тоже свела меня с морем. Может, моё решение поступить в матросы и было глупостью. Жили же другие люди в нашем Виареджо и не рвались никуда, довольствовались тем, что есть, и благодарили Бога… Мы едва сводили концы с концами, временами голодали и сами удивлялись, что живы. Море редко штормило, но всё равно не казалось нам доброй стихией. До нас доходили рассказы о том, какой могущественный флот у Голландии, у Англии, как сильны на океанских просторах Испания и Франция… А нам море не давало ни могущества, ни богатства – только рыбу и скудную прибыль от мелкой торговли. И постоянный страх из-за набегов южных пиратов.

Крепость кое-как защищала от них, но всё равно они наводили ужас на всё побережье: брали пленных, увозили к себе и требовали выкуп или продавали в рабство. Богатым пленникам порой удавалось вырваться на свободу, а нам, беднякам, надеяться было не на что. У меня до сих пор всё сжимается внутри, когда я вспоминаю знакомый с детства крик с крепостных стен: «Мавры у берегов!!!» По сравнению с этими безжалостными иноверцами даже самые жестокие европейские пираты казались воплощением милосердия. Я не знаю, чего сильнее боялся в детстве: что магометане убьют меня – или что похитят и сделают своим рабом.

Светлые дни у нас выдавались, только пока отец был жив. Один за другим появлялись младшие братья и сёстры… А потом пришла чума. Как только из соседнего селения сообщили о заболевших, мать немедленно увезла нас к тётушке Джулии в горы. Только отец не поехал – не хотел оставлять дом. Помню, как он провожал нас в дорогу. Тогда мы видели его в последний раз. Уже на следующий день его забрала чёрная смерть.

С тех пор не было дня, когда бы мать не плакала и не причитала из-за нашей бедности и страха за будущее. Мы и с отцом-то жили бедно, а после его смерти стало совсем тяжело. И беда редко приходит одна. В скором времени после смерти отца на наш городок снова напали проклятые берберские пираты – и убили моего старшего брата Фабиано. Он заряжал пушку на крепостной стене, когда тяжёлая пиратская пуля угодила ему прямо в сердце. Мать страшно горевала – она любила Фабиано больше всех. После его смерти я остался за старшего. Какое-то время мы перебивались, а потом младшие подросли, и мне пришлось выбирать, куда деваться.

По соседству с нами жил мастер Пьетро, камнерез. Настоящий художник. Я ходил к нему в мастерскую, помогал. Мечтал, чтобы он научил меня своему ремеслу, и он был не против. Я уж было обрадовался, что нашёл себе дело по душе, начал понемногу учиться, – но тут Пьетро объявил, что уезжает. В Болонье у него умерла родственница, и он оказался единственным наследником, она оставила ему дом и неплохие деньги. Меня Пьетро, конечно, с собой не взял – зачем ему лишний рот в семье, тем более что я ещё почти ничего не смыслил в камнерезном деле… Когда он уехал, я пробовал подрабатывать каменщиком, но работа была очень тяжёлой, а платили за неё так мало, что, считай, вообще не платили.

Мой друг Франческо был сирота, голь перекатная – его родители давно умерли, он жил у тётки. Их большая семья была ещё беднее нашей, так что он тоже поневоле раздумывал, как добывать себе средства на жизнь. И вот однажды он загорелся идеей отправиться в Геную и записаться матросом на какой-нибудь корабль. Наконец решился и принялся звать меня с собой:

– Ну давай же, Серджо, соглашайся! Вдвоём будет веселее! Ты только представь – сколько всего повидаем! А потом однажды вернёмся сюда настоящими морскими волками! Говорят, что в море служить тяжело, – ха, уж нас-то этим не напугаешь! Можно подумать, что здесь жить не тяжело! Я уверен, в море будет только лучше!

– А что старик Таддео рассказывал про свою службу, помнишь?

– Не важно, Серджо, всё равно… – Франческо тряхнул чёрными кудрями. – Я не знаю, куда мне ещё деваться. Здесь я совсем пропащий человек. А там – ну вдруг повезёт? Вчера в таверне я слышал, что один паренёк поступил в матросы совсем нищим, а за время службы накопил денег, обосновался в хорошем месте и открыл свою таверну! Я тоже так хочу! Ты только представь – своя таверна!

Мы с ним шли по дороге вдоль моря. Он вслух мечтал о будущей жизни. Солнце палило, горячая пыль жгла босые ноги, пахло водорослями и рыбачьими сетями. Говорят, что в каждой стране своё небо и своё солнце. Как это? Неужто испанское солнце отличается от нашего тосканского? Но чем? Впрочем, должно быть, это правда. Морякам лучше знать, они многое повидали, а я не был дальше родного городка. Хотя вру, был – мы же ездили к тётке в горы… Но деревня, где живёт тётушка Джулия, просто пустыня по сравнению с нашим городком. Пускай на него фыркают приезжие франты, обзывают захолустьем. Конечно, с крупными городами не сравнишь, но и какой есть хорош. Но мне, пожалуй, хотелось бы поглядеть на большие города. Говорят, там широкие улицы, главная площадь больше нашей раз в пять, а людей столько, что они не уместились бы на этой самой площади!

– Ну? – нетерпеливо спросил Франческо. – Что молчишь, Серджо? Пойдёшь со мной в Геную? Там большой порт, много кораблей, наверняка нас возьмут куда-нибудь!

Я пожал плечами. В самом деле, почему бы и нет.

– Когда ты собираешься?

– Да когда угодно. Хоть завтра! – Он хлопнул меня по плечу, подпрыгнул и воскликнул: – Я знал, что ты меня не бросишь, дружище!

Я вернулся домой и рассказал об этом матери. Думал, она станет меня отговаривать, а она даже обрадовалась, что я наконец найду себе дело и со временем смогу помочь семье.

– Что ещё за глупости! – говорила наша соседка, тётушка София, и воздевала руки к небу, словно призывая его в свидетели. – Что это вы выдумали! Наша земля кормила нас и будет кормить! А простаков в море зазывают те, у кого нет сердца! Где это видано, чтобы на воде было лучше, чем на твёрдой земле?! Дурачку Франческо какие-то негодяи-проходимцы вскружили голову, наболтали ему в уши разной чепухи – а он сбил твоего Серджо с толку! Обмануть глупых мальчишек – невелика хитрость! Не вздумай их отпускать!!! – повторяла она матери.

Когда ко мне зашёл Франческо, тётушка София прижала нас обоих к себе и сказала со слезами:

– Не ходите в море, ребятки, не ходите! Что бы там ни было, на земле надёжнее! В море вы пропадёте! Да, мы бедные – но не нищие, если что, всегда друг другу поможем! А как же вы там, далеко от дома, совсем одни? Не губите себя, у вас же вся жизнь впереди!

Они с матерью посудачили ещё некоторое время, поплакали, но мать всё равно не возражала. Она часто ворчала, что я не думаю о семье и всё такое… Конечно, она жалела меня, но всегда больше любила Фабиано, а меня сравнивала с ним не в мою пользу.

Собирались мы недолго. Ночью я не сомкнул глаз. На сердце щемило, почему-то было страшно уезжать. Но не хотелось выглядеть трусом, и Франческо не хотелось бросать одного. Он так радовался, что мы пойдём вместе.