Читать книгу Вкус фламинго. С 5 до 40 - Мария Хаустова - Страница 6

Этого белобрысенького толстячка в саду никто не подпускал к себе. И не потому, что он из Украины, и даже не из-за лишнего веса. Просто все его руки были усыпаны бородавками. Он постоянно прятал пухленькие кисти в карманы, запихивал их в рукава, но и это не помогало.

«Строимся парами! Па-ра-ми!» – отчеканила Марина Петровна. Девчушки и мальчишки быстро сгруппировались, а бородавочник стоял один. Стоял и плакал – к нему в пару вставать не хотел никто. Только крепкий, высокий парень с выраженными скулами и такими же белыми волосами подошёл к нему и, ни слова не говоря, взял за руку. Пухляш удивлённо посмотрел на руку с оббитыми кокотышками и медленно поднял взгляд вверх. Карие глаза улыбались ему и смотрели по-дружески добро.

– Руслан… – радостно произнёс толстячок.

– Саня! – представился Александров.

Взяв друг друга за руки, они проследовали строем в поселковую библиотеку.

***

В клетчатых коротких пальтишках, где красные клетки соперничали с зелёными и чёрными, в шапках-ушанках и «плевках» мальцы из начальных классов бежали после школы на гулянку.

– Эй, Саня, стой! – догнав Александрова, обратились они к нему.

– Чо надо? – поправил тот головной убор.

– Пошли за конфетами? – предложил Серёга Смольников.

– У меня денег нет…

– Да ладно тебе, Толстый нам уже всё рассказал… – поправляя на кудрявой голове, съезжавшую шапку, продолжал Серый.

Санька перевёл взгляд на Руську, прищурил левый глаз и вернулся к разговору со Смолой.

– Чо он тебе рассказал?

– Чего-чего… Что ты и без денег можешь, – переминался с ноги на ногу Смольников.

– Да пошёл ты! – запрокинув подбородок к небу, Сашка пошагал дальше.

– Да погоди! Постой! Пошли уже вместе! Мы с Толстым также научиться хотим… Проведи урок, а?

Александров ещё раз посмотрел на своих вдохновленных учеников, которые были готовы внимать каждому его слову, и изрёк: «Ну, ладно. В райповский?»

***

По раскисшей от тёплой зимней погоды дороге они добежали до магазина.

– Фу! Все ноги сырые! Не мешало бы и переодеться! – заявил Толстый.

– Через пару минут переоденешься – дома уже будешь, – подмигнул Санька.

– Да он пока обернётся – сутки пройдут! – заржал во весь рот Смола.

С таким гулом и гоготаньем они вошли в отдел кулинарии.

Продавщица в белом переднике и накрахмаленном чепце выглянула откуда-то из-за шкафа, и, поняв, что пришли просто школьники, которые наверняка ничего не купят, скрылась за ширмочкой, откуда послышались дружные смешки и девичье: «Ну что? Вскипел уже?»

Санька с умным видом, будто выбирает пирожки, аккуратненько складывал булки за пазуху. Руська, выпучив глаза и поджав нижнюю губу так сильно, что она чуть не лопалась, в напряжении ходил по помещению и смотрел, как продавщица то и дело выглядывала из-за угла.

– Э-эй, школяры! Вам чего-нибудь нужно? Что-нибудь подать?

– Н-нет, спа-асибо, – заикаясь, произнёс Толстый, заметив, что Александров стоит с непоколебимым видом.

– Корзинок нет? – крикнул Санька, заглядывая в глаза женщине, идущей к прилавку.

– Не привезли ещё, после обеда заходите.

– Хорошо… Зайдём… – пообещал ей Сашка.

По инерции дружная тройка выкатилась на улицу и, забежав за магазин, выстроилась в кружок.

– Ну, что там у тебя? Доставай, – не мог дождаться Толстый.

– Что-что? Пончики! – загибал свитер и майку, на которой появились маслянистые пятна, Санька. – На вот, Русик, держи. Хоть с голоду теперь не умрёшь. А то ведь гляди, как исхудал. Скоро второй подбородок пропадёт – от третьего не видать будет.

Сашка со Смолой рассмеялись во весь голос. Толстый же уже жевал пончик: «Смейтесь, смейтесь. В войну первые бы умерли…» «Ой, слушай, ну и шутки у тебя смешные. Ты ещё нам про толстых девочек расскажи, у которых подкожный жир теплее», – добавил Смольников. «А чего? Думаешь, нет что ли? На биологии же говорили!» – брызгаясь крошками, кричал Толстый. «Ой, Господи, ты опять всё перепутал! Любишь математику, так и занимайся ей, чего в другие-то науки лезть?» – серьёзно спрашивал у друга Саня.

***

Дороги, выложенные из плит, были запорошены снегом, хотя уже и подтаивало кое-где. Весна скоро. Даже ветер уже особенный – с запахом древесины и… торфа. Странно, конечно, если бы что-то было по-другому в месте, где занимаются торфопереработками.

– Мамка скоро придёт… – отговаривался от очередного похода по поселковым магазинам Сашка.

– Да что ты как не знаю-то! – выдал свою коронную фразу Смола.

– Чего – вчера пончиков не наелись что ли? – по обыкновению сильно напрягая лоб, когда нервничал, шепотом кричал Сашка.

– Ой, да что там вчера! – Смола расправлял руки в стороны. – Взять булки у этой курицы мог бы и слепой…

– Слепой, значит! – взбесился Александров. – Пошли в любой другой, я покажу, какой я слепой!

***

В продуктовом магазине «Натали», где торговал дядя Армен, всё было по-другому. Там всегда были и печенюшки, и гуливерки, и даже – апельсиновые жвачки.

– О-о-о, сколька вас многа, – сказал мужчина с орлиным носом вошедшим школьникам.

– Трое всего! – подметил Толстый.

– Что брать будете? Зачэм пришьли? – путал русские слова черноволосый продавец.

– А так за ирисками, – быстро ответил Санька и высыпал копейки на блюдечко у кассы.

– И сколка нада? – уточнял знакомый армянин, пожалуй, единственный человек такой национальности, живущий в этом посёлке.

– Нада многа, – передразнил его Александров. – А хватит только грамм на 200 или даже 100. Вот – 15 копеек у меня.

– У нас, – поправил его Толстый, и, посмотрев на Смолу, добавил. – Ну вместе ж скидывались-то…

– У нас, – причмокнув о нёбо, уточнил для дяди Армена Сашка.

Дядя Армен взял из-под прилавка свой металлический совок для зачерпывания разных конфет и печенюшек и пошёл за ирисками. Его серый халат мелькнул за коробками, а Санькина рука вытянулась до невозможных размеров и бесшумно взяла из кассы пятирублёвые купюры.

У Толстого со Смолой глаза вылезли на лоб, а дядя Армен, отряхивая пыль с густых кудрей, которую он успел уже где-то подхватить, выпрямился, наклонился назад и потянулся: «Спина-а… Эх, совсем здесь всего прадула…»

Кулёк с конфетами он положил на одну чашу весов, а на другую поставил гирьку: «Дабавит ишшо?» Толстый в это время смотрел на какую-то коротенькую пластинку и медленно сглатывал слюну. Сашка посмотрел на него и, увидев одобрительный кивок, сказал: «Давайте!» Дядя Армен снова скрылся за коробками, а Руська процедил сквозь зубы: «Апельсиновая жевачка…» «Ай! – армянин резко выпрыгнул из товаров. – Сипина мая!»

– Греться надо, – посоветовал Сашка. – У меня мамка всегда так делает.

Он взял кулёк, поблагодарил доброго продавца и вывел своих товарищей на улицу.

***

На крыше трёхэтажного дома был чердак с ма-аленьким таким окошечком. Обычно там жили голуби, но после того, как это место облюбовал Санька, птицам места становилось всё меньше и меньше. Да и запах дыма они не любили.

– Ты где махорку эту берёшь? – спрашивал Серёга, разворачивая «Правду».

– Где надо, там и беру… – с умным видом делал самокрутку Санька. – Надо места знать.

– И быстро бегать, – вставил Толстый.

– Это вообще про тебя! – залились смехом Александров со Смольниковым.

Несколько пятирублёвых бумажек валялись, заваленные слоем пыли, рядом с Саниными ногами.

– Сколько там? – интересовался Смола.

– Двадцать пять! – гордо произнёс Толстый.

– Руся, а ты откуда знаешь, я же тебе в руки не давал… – забеспокоился Саня.

– Откуда-откуда… Зрение у меня хорошее. Деньги – это ладно. Вот жевачку взять не успели. Вот это обидно, – вздыхал Руслан.

– Кто не успел? Я не успел? – копаясь в кармане, кряхтел Саня. – Обижа-аешь. На вот – держи. (подал он Толстому со вкусом апельсина).

– Блин! Как ты это делаешь! Когда ты успел?! – поражался Руслан. – Смола! Смола-а! Ты это видел?

Смола, затягиваясь подожжённой самокруткой, не мог отойти от пронзительного кашля, и ему было не до жвачки. Его лёгкие, казалось, выпрыгнут и побегут, приплясывая, по всей крыше. Только бы не оставаться в теле Смолы.

– Э-эй, дружище! Всё-всё! Успокойся! Что ж я не предупредил-то! – припрыгивал с трёхлитровой банкой воды около Серёги Сашка. – На, попей! Попей – отойдёт! Надо б, правда, молока, но его нету. На – пей.

Смольников взахлёб пил холодную воду, кашель уходил.

– А откуда здесь вода? – спросил, вытирая рукавом сырые губы, Смола.

– Вон, – показал на прореху в крыше Сашка.

– Что – вон?

– Дождь, говорю, нацедил, – уверенно произнёс Александров и, заметив недоумение на лице ребят, добавил. – Да ладно, из дома принёс. Я предусмотрительный.

Прошло пятнадцать минут, и все трое курили самокрутки. Правда, Толстый это делал не в затяг.

– Эх, толстопузый опять халтурит… – втягивал Смола.

– Ничего это я не халтурю…

– Тихо, – вскочил Санька. – Кто-то во дворе орёт!

Все примкнули к маленькому окошечку и смотрели, как дядя Армен мечется по двору.

– Гдэ Санка? – спрашивал он у малышей, играющих в песочнице.

– Какие санки? У нас свои! Не брали мы ничего! – перебивали они его.

– Светлый такой, глаза впалый, хытрый, зараза, ириска ему нада… Эх! – Армен махнул рукой. – Пятнацат капеек у них толка! Накупили! Шоб у них слиплась всо!

Парняги отпряли от окна. «Уходит, каэца», – прошептал Смола. «Да… – еле слышно сказал Толстый. – Но что теперь буде-ет..?» «Ничего не будет! – уверенно говорил Александров. – Скажем, ириски купили да и ушли. А у кого, чего пропало… Не важно!»

– А куда мы деньги денем? – встрепенулся Смола.

– На дело двинем, – с умным видом качал головой Санька.

– На какое?

– А завтра увидишь…

***

Это холодное утро было весёлым, но опасным. Столько денег нести в карманах было как-то не по себе. «Саня, ты все взял?» – присаживаясь на последнее сиденье автобуса, отправлявшегося в Череповец, спросил Толстый у друга. «Все. А сколько надо было?» – посмотрел он на Смолу, который тоже пробирался к ним через весь автобус. Тот пожал плечами.

– Ну чего? В путь? – подмигивал Саня товарищам.

– Втроём едете? – обратилась к ним женщина в пуховом платке на голове и с сумочкой под деньги, готовая оторвать от своей катушки три билета.

– Да, трое нас, – ответил за всех Александров.

– С вас три рубля 60 копеек.

Санька вынул из кармана пачку пятирублёвых купюр и, отделив одну, протянул кондукторше. Та не могла скрыть изумленного взгляда, а Санька заметил: «Мама на День рождения подарила!»

– А где мама?

– Так там, в Череповце нас с братьями встретит. Мы от бабушки, – на ходу придумывал малец. – Она нас посадила на автобус, мы и поехали. Всё время так добираемся…

– М-м.. Ну держите ваши билеты, привет маме…

Она запрокинула голову, чтобы поправить платок, сбившийся у шеи, подтянула сумочку на поясе и пошла в другую сторону автобуса.

«Фуф, пронесло», – озирались ребята по сторонам.

– А в школе чего завтра скажем? – спрашивал у Александрова Толстый.

– «А в школе чего завтра скажем?» – передразнил его Саня. – Ничего! С такими деньгами мы вообще можем там не появляться!

***

Дорога была не такой уж короткой, но и не очень длинной. В автобусе периодически хлопал люк, который от старости уже не держался на застёжке, и от этого в салоне становилось прохладно.

На сером вокзале было многолюдно – с разных посёлков уже приехал народ. Все спешили на рынок. Все спешили, ну и у ребят не возникло вопроса, куда им двинуть дальше.

– На овощной? На Горького? – переглядывались они. – Давайте!

Дождавшись трамвая, они быстро запрыгнули туда и, заплатив девять копеек, отправились в путешествие по рельсам.

«Витька с ума сойдёт, если узнает, куда мы ездили!» – расплываясь в улыбке, стоял у окна Серёга. «Ты с ума сошёл?! Нашёл, кому рассказывать! Этот сразу мамке сдаст!» – занервничал Саня. «Это почему это? Раньше за ним такого не было», – не понимал Смольников. «Так раньше мы его с собой везде брали, ему было не выгодно», – верно подметил Толстый.

– Я джинсы себе хочу… – мечтательно произнёс Русик.

– Купим, – серьезно отреагировал Александров.

– А я плеер! – в восторге вскрикнул Смола.

– Тоже купим! – в том же тоне продолжал Саня.

– И фотик! – попал в свою очередь Руслан.

– И фотик… – по инерции сказал Саня.

Они ехали несколько минут, но за это время Сашка Александров успел несколько раз почувствовать себя и Царём, и Богом. Таким милостивым и подающим. Он готов был купить своим друзьям всё, что угодно, одарить любыми подарками, только б сделать их счастливыми.

Чем больше он им разрешал и обещал, тем больше рос его авторитет в глазах товарищей. Их вера в его силу и возможности и так была крепка, но Саня жаждал какого-то поступка. Поступка, подобного «Фламинго». Поступка, который позволит ощутить всю сладость жизни и неповторимый кайф своего превосходства над другими. Ему снова хотелось почувствовать неуязвимость.

***

Рынок, усыпанный палатками с товарами, так и звал к себе мальцов. В распахнутых пальтухах они неслись в то место, где должны были осуществиться их мечты. «Смотри! Вон фотики!» – закричал Толстый, и ринулся к торговой точке. Саня по инерции засунул руку в карман, чтобы проверить свои несметные богатства, но какого же было его удивление и разочарование, когда он не нашел ни одной из купюр.

«Стой! Толстый! Стой!» – окрикнул он Русика. «Чего?» – запыхавшись, подбежал тот обратно. «Всё. Плакали наши денежки – тю-тю!» – выворачивая пустые карманы, вздыхал Александров.

«Как? Как так?» – наперебой закричали Смола и Толстый. «Как… как… В трамвае народу сколько было? Много! Вот те и пожалуйста! Потерять я точно не мог!» – оправдывался Шурка. «И чего теперь?» – заглядывали ребята ему в глаза.

Показаться неудачником, ой, как не хотелось. А как же царствование и все другие привилегии, которые могли быть получены за счет чудесных даров? Все зря? Надо было срочно спасать ситуацию, а это требовало незамедлительного принятия серьёзного решения.

– Пятнадцать копеек есть? – обратился он к Смоле.

– Нет, нету. У Толстого есть! Я видел! – переводил он стрелы на Русика.

– Толстый, чо молчишь, мнёшься стоишь?! Ты вообще фотик хочешь или нет? – пристал к нему Саня.

– Фотик? Хочу… Так ведь на 15 копеек не купишь…

– Ты не купишь, я – куплю. Давай сюда свои деньги.

Толстый повиновался, и они побрели в первый же продуктовый магазин. Сашка шёл, исподлобья осматривая местность. Будто приценивался или примерялся.

– На, – вручил он у входа деньги Смоле. – Купишь ирисок.

– Чо это я-то? Я не умею. Сам покупай! – пробовал он запихать деньги обратно Сашке. – И, в конце концов, пусть Толстый покупает. Чо он-то всегда в стороне?

– Ну и куплю! – вызвался Русик. – Быстрее вашего ещё!

– Так, постойте здесь, я до одного местечка сгонзаю, – сказал Александров.

Его не было несколько минут. Не оборачиваясь, Саня шагал откуда-то из-за угла. «Держи и ты», – вложил он рубль Смольникову.

– Откуда? – выпучил тот глаза.

– От верблюда! Бабушка на пирожок дала.

– Рубль? Целый рубль на пирожок?

– Ага, – поправляя съехавшую на лоб шапку, отрапортовал Александров. – Она у меня добрая.

– Попадёмся мы с твоей бабушкой, – пробурчал Смола.

– Типун тебе на язык, что за Каркало! Пошли! – решил командир.

«Так, ты ириски берёшь, – распределял Александров роли. – А ты чего? (посмотрел он на Серёгу) А, чего захошь, то и бери! Мне не жалко! У меня бабушка добрая!» «А ты чего?» – негодовала команда. «А я… А я своё дело знаю», – хитро улыбался Санёк.

***

– Мне ирисок, на все… – пытался твёрдо говорить Толстый.

– А мне… – кричал наперебой рядом стоящий Смола.

– А тебе… – посмотрел на него продавец, отправившийся за конфетами Русику, тебе в очередь, мальчик. Не все сразу.

Друзья переглянулись и, поджав губы, ждали, что будет делать Александров. Санька же, как ни в чём не бывало, прогуливался по магазину.

Двери распахнулись, и в торговый павильон ручейком полился народ. «Ну всё…» – потерянно вздохнул Смола, смотря на приближающуюся толпу и затерявшегося в ней Саньку.

– Вот твои ириски. Тебе чего? – послышался откуда-то сверху голос продавца, забирающийся под ушанку Серёге Смольникову.

– Мне? Мне… – поняв, что делу конец. – А я ещё не решил… Я ещё подумаю.

– Мальчик, у меня народу до дверей. Или говори, или думай в другом месте.

– Я в другом… – промямлил Смола и пошёл в конец очереди.

«Пойдём!» – дёрнул его за рукав Толстый и вывел на улицу.

С широкой улыбкой, расползающейся от уха до уха, на улице их ждал Александров. «Надо было всё заранее продумывать! – говорил Толстый. – Сходили за ирисками!» «Да уж, – разворачивал „Золотой ключик“ Смола. – Съездили в город за плеером…» «Ну, за плеером, предположим, ещё не съездили. Будет у нас время, а чего другого, я купить вам смогу», – держал руку в пальтишке Санька.

– Что там у тебя? Ты же даже к кассе не подходил!.. – приглядывался к полному карману Толстый.

– А ты потрогай! – гордо предложил ему Александров.

Русик подошёл поближе и протянул руку к заветной материи, под которой так и выпирали разные монеты.

Санька прыжками выписал крест на крест: «Слышите этот чудесный перезвон?» Вдруг какая-то неведомая сила заставила посмотреть его на входную дверь магазина, и единственное, что он успел крикнуть своим друзьям: «Бежим!»

Видимо, до мужчины, с которым совсем недавно в продмаге рядом тёрся Санька, всё-таки дошла очередь. «Стой! Вот я тебе!» – кричал плешивый дядька, прыгающий через проталины, видневшиеся над тёплыми магистралями, идущими по тротуару проспекта. «Не оборачивайтесь! Погнали!» – руководил своими товарищами Александров.

***

– Он нас запомнил! – сидел на корточках верхней площадки многоэтажного дома Смола.

– Точно! – покачал головой пытавшийся отдышаться Толстый.

– «Точно! – с ударением на «о» передразнил его Александров. – Точно-точно. Сопли лучше свои вытри. Гляди-ка ветренно как – простыл!

– Саня, прекрати шутить. Что делать будем? – нервничал Смола.

– Что-что? Покупки совершать. Ты вот плеер хотел?

– Ну… – подозрительно, но с надеждой говорил Смольников.

– Ныть не будешь – куплю! Саня слово держит!

– А фотик? – запереживал Русик.

– Фотик-фотик… И фотик куплю!

Складки Толстого так и просачивались через серое пальтишко. Он со Смолой шагал впереди. Смольников, высоченный, как гора, уже почти доставал до дяди Арсена. Эта смешная парочка в одинаковых пальтишках смотрелась довольно причудливо.

– Ну ты идешь? – обернулись ребята на Александрова, заметив, что тот тормозит. – Или слиться задумал?

– Я?! Слиться?! Да когда такое бывало?! – орал Санька. – Пошлите!

Он запахнул своё клетчатое красно-чёрное пальто, доставшееся по наследству от Ленки и, как главарь, пошагал впереди их: «За мной!»

***

– Я есть хочу, – проходя у булочной, прошептал Толстый. Его пухленькие губки бантиком так и молили о перекусе, но Саня посчитал, что сейчас не до этого, что сейчас настало время взрослеть.

– Руся, мы о чём договаривались? – приподнимая густые брови, смотрел впалыми глазами на него Александров. – Ты махорку всю жизнь курить будешь? Пошли за нормальными сигами!

– Умный какой! Так тебе и дали сигареты! Тебе 18 или 45? – держал руки на груди Толстый.

– Десять! Давай сюда свой портфель, тёплый ты мой человек! – забирал Сашка школьный ранец у Русика.

Санька нашёл тетрадь по русскому языку, аккуратненько вырвал из неё двойной листочек, а затем разорвал ещё напополам.

– Ты чего делаешь? Эта же по контрольным! – чуть не плача стоял над ним Толстый.

– Да хоть по итоговым! – посмотрел снизу вверх на него Александров. – Ручку давай!

– Вон, в портфеле смотри.

Сашка сунул руку в один карман, затем в другой. Нащупал пальцами какие-то крошки и нашёл сушку: «Ну, Толстый, ты даёшь! Жрачка везде и повсюду! Жрачка есть, ручки нет! Ты как так учиться пошёл? А ещё умным себя считает! Во даёт!»

– Сам ты Толстый! Что за манера – всё по кличке. Я не Толстый, я упитанный. Мама сказала, что у меня просто широкая кость, а так я красивее вас, – обижался Русик.

– Ой, не могу! – смеялся Александров. – Красавец! Эталон! Смола, глянь! С принцем ходим!

– И хватит меня Толстым звать! Что у меня – имени что ли нет? Руслан! Руслан Кезава! Запомни, Саша! – неожиданно для всех заступился сам за себя Толстый.

– Кезава… – произнёс Смола. – Эх, ты, нерусский!

– Сам ты нерусский! У меня отец украинец! Такой же соотечественник, как и все вы! Понял, Смольников?! А вот у тебя, почему глаза такие узкие, надо ещё подумать!

– Так! Хватит! – обрезал их Санька. – Кто писать будет?

– Что писать? – обернулись оба.

– О-ой, не ма-гу-у! Записку, конечно! – кивал Александров.

– Это ещё какую? – не понимал Толстый.

– Так, ты Толстый, ой, простите, Руслан Кезава, Вы не подходите для этой операции! – делая реверансы рукой перед лицом Русика, раскланивался Санька.

– Это почему ещё я не подхожу?

– А у тебя почерк детский – ровный такой, круглый, большой!

– И что?

– А нам нужен такой взрослый, быстрый. Ну-ка, Смола, попробуй!

– А чо писать-то? – с ручкой наготове стоял Серёга Смольников.

– Ну, беда! Всё приходится делать самому! Тебя что – батько никогда с записками в магазин не посылал?

– Посылал… Года три назад, пока они с мамкой ещё жили. А как уехал на БАМ, ни слуху, ни духу. Кто ж меня посылать-то будет?

– Ой, ладно, не мудри. Пиши!

«Дорогая…» – Сашка замялся. Смола только вывел одно слово и зыркнул на друга: «Ну, ты чего? Чо дальше-то?» «Да тут обычно он имя продавщицы пишет из магазина „Родничок“, что напротив клуба, а мы чего воткнём? Тут, пожалуй, накарябай что-нибудь непонятное…» – предложил Александров.

«Это как это?» – переспросил Серёга. «Толстый, расчёска с собой?» – кивнул ему Санька. «Есть!» – в недоумении подавал Русик коричневый плоский гребешок. «Давай сюда!» – приложил к листку короткими иголочками кверху Сашка расчёску и, как по линейке, провёл по остриям ручкой. «Ну вот, теперь и не понятно, что за имя!» – обрадовавшись своей смекалке, поднимал подбородок к небу Александров.

«А дальше?» – ждал Смола, чтобы записать под диктовку обращение к продавцу. «Ну, теперь-то просто: «Передайте, пожалуйста, с сыном четыре пачки сигарет…» «Сколько?» – оторвался от записи Смола. «А чего? Щас разные возьмём?!» – почесал голову Александров.

***

Небольшой ларёк стоял в самом центре двора. Александров, Кезава и Смольников пытались втроём заглянуть в одно окошечко. Они скреблись в стеклянную дверку, пытаясь отодвинуть тонкий слой снежной наморози, чтобы рассмотреть лицо продавца.

– Чего вам? – выглянула толстая тётка.

– Вот, – Александров подал ей записку.

– Что это?

– Папка опять послал!

– Ходят тут через одного! В следующий раз пусть сам приходит! Каких ему?

– «Яву!» – крикнул Толстый.

Такого поворота Санька не ожидал – надо же Толстый первым выперся! «А чо? Всегда хотел попробовать», – промямлил Русик.

– Нам, пожалуйста, «Приму», – взял ситуацию в свои руки Санька.

– А «Яву-то» какую? Твёрдую, мягкую, сто?

– Твёрдую, конечно! – уверенно ответил Александров. – Ещё «Столичные» и «Зодиак»…

– Пожалуйста, – подала продавщица пачки, забрав Санькины монеты.

***

– Когда курить будем? – допытывался Смола, потирая руки.

– Сначала поедим. Я Толс… Русику обещал! – вёл всех к Булочной Александров.

***

У гостиницы стояла палатка, от которой шёл божественный запах. Белый фартук на женской фуфайке и накрахмаленный колпак на волосатом фиолетовом капоре продавщицы сегодня не пугал мальцов, ведь карман Сани был полон монет.

«У меня уже урчит всё» – поглаживал пальто в области живота Толстый. «Щас перестанет, – шептал ему Санька, показывая на огромную металлическую кастрюлю, из которой то и дело вылезала рука то с одним, до с другим пирожком. – Щас твой желудок захлебнётся от неожиданности. Ты хоть его подготовь. Скажи, дорогой желудок, сейчас я тебя наполню доверху. Ты уж меня прости, но ем я всегда без разбору».

– Вам каких? – зыркнула на парней женщина.

Сашка приоткрыл рот, но так и не успел ничего сказать. «С печенкой, с картошкой, с капустой, с рисом и… жареный с мясом!» – захлёбываясь от обилия выделившейся слюны, перечислял Толстый.

– По одному? – уточнила Богиня булок.

– По три! – заметив сладостную пелену перед глазами толстопузова, снова вступил Саня.

Рука быстро накидала пирожков на серую бумагу и подала всё Сане.

«Дай ещё двадцать две», – попросил Толстый у Александрова. «Зачем тебе?» – не понял Сашка. «С печёнкой ещё один куплю. Я видел, там последний остался», – переминаясь с ноги на ногу, упрашивал Русик Саньку. «Ну, Кезава, ты и прожорливый. На, держи!» – подал он деньги другу.

Две складки зашевелились на сером пальто Толстого – этот худышка побежал ещё за одним пирожком.

– Успел! – откусывая от булки, стоял радостный мальчуган перед друзьями.

– Ты чего – и есть на ходу будешь? – с осуждением сказал Санька.

– Да отстань ты от него! Смотри! Мужик с билетом лотерейным идёт! Возьми у него, а… – попросил Смола.

– Зачем это я у него брать буду? Деньги у нас ещё есть, пойдёмте, как все, на почту, и купим… – разводя руки в стороны, предложил Саня.

– Так нам же не продадут! – завопил Толстый.

– Вам, может, и не дадут. А у меня вот мамкин паспорт с собой! – гордо сообщил Александр.

– Ты чего – ошалел? – напугались ребята.

– Да шучу я, моя мамка с паспортом на работу и обратно ходит, из рук не выпускает, план у меня есть…

***

У почтового отделения постоянно ходил народ. Кто-то тащил большую коробку, кто-то выбегал с газетой, а рядом, на ящиках сидели местные грузчики. Они не всегда были опрятные, и не всегда трезвые. Но Сашку это только порадовало.

– Мужики! Рубль хотите? – обратился он к выпивающим.

– А у тебя и есть? – засмеялись они над мальцом.

– А у меня и есть! – дерзил тот.

– Ну так давай…

– Э-э, хитрые какие. Вы купите нам лотерейный билет, а потом и дам.

– Ну, тогда с тебя рубь двадцать пять!

– Да и, пожалуйста! – достал из кармана деньги Сашка.

– Стойте здесь, я мигом.

– Так там же очередь!

– Это для вас очередь, а у меня тут Люська на кассе сидит…

***

Размахивая лотерейным билетом, друзья шли по ветреной улице. «Дурак, что ли?!» – кричали на Сашку мальчишки, когда тот случайно выпустил билет из рук. «Я теперь понесу! – выхватил дорогую бумажку Смола. – Может, квартиру выиграем или машину!» «Ага, держи карман шире!» – засмеялся Сашка.

«Молодые люди, – вышел из милицейской машины сотрудник. – Со мной пройдёмте». «Эти?» – подвёл он их автомобилю и посмотрел на плешивого дяденьку из продмага.

«Эти!» – кивнула лысина. «Так, садитесь, ребята, разговор есть», – приоткрыл он для них двери.

***

В отделении полиции Толстый стоял с пирожками, а Смола с Сашкой уже беседовали с участковым.

– Не брали мы у него ничего, – отнекивались друзья. – Откуда мы знаем, где он потерял. Ну, видели его в магазине, а может, и не его… мало ли плешивых тут ходит.

– Перестаньте поясничать!

– А что я? – бубнил Смола. – Я молчу. Это Санины слова.

– Мои! – не унимался Александров. – Мои! Я и не отказываюсь. Слова мои, деньги Толстого.

– Кого? Толстого? Какого ещё Толстого? – оживился участковый. – Это что – фамилия?

– Скорее, образ жизни, – смеялся Санька.

– И сколько у него денег было?

– Кто ж знает? У него и спросите.

– И спрошу! Я спрошу… Обязательно спрошу, – шёл к дверям милиционер.

«Зайдите», – высунул он голову в коридор. В кабинете с серым свёртком, на котором выступили жирные, масляные капли, стоял Толстый.

– Как Вас зовут? – задали ему сходу вопрос.

– Руслан.

– А фамилия?

– Кезава.

– Что – пирожки любишь?

– Очень… особенно с рисом и печёнкой.

– Да-а, за печёнкой-то по нескольку раз заворачиваться приходится, – не вытерпел Саня.

– Я сейчас не с тобой разговариваю, – осёк его милиционер.

– Да и пожалуйста! Я вообще молчать тогда буду! Имею право! Мне батько говорил, в тюряжке говорить вообще ничего нельзя.

– В какой ещё тюряжке?! Вы в отделении милиции находитесь!

– Вот именно! Толстый, не рассказывай ему ничего!

Мент перевёл взгляд на Русика, и спросил: «Сколько у Вас было денег?» Толстый посмотрел на поникших ребят, и спокойно сказал: «Семь рублей!»

– Се-емь… Та-ак…

– А потратили сколько?..

– Шесть рублей пятьдесят семь копеек…

– Что? Ровно 6.57? – с издёвкой спросил милиционер.

– А что здесь удивительного? Сашкиному отцу купили четыре пачки сигарет: «Ява» – 60 копеек, «Зодиак» – рубь десять, «Прима» за 16, да «Столичные» за шестьдесят.

– Итого два сорок шесть! – подытожил мент, затем почесал затылок и спросил: А как вам вообще сигареты продали?

– Так это далеко не всё! – перебил его Толстый. – На 13 пирожков ушло два восемьдесят шесть. На билет лотерейный 1.25!

Участковый ходил по кабинету взад и вперёд со словами, «и что мне теперь с вами делать».

– Вы хотите сказать, что сейчас в Вашем кармане ровно сорок три копейки?

– Меньше…

– Как меньше?

– Двадцать три!

– А куда ещё двадцать делись? Ну-ка, скажи, раз ты у нас такой считарь, – глумился участковый над Толстым.

Кезава достал из кармана крем для чистки ботинок, на котором виднелся ценник «20 коп.», и положил ему на стол.

«Так сколько ты сказал, потратил на лотерею, мой милый друг?» – раскладывал двадцать три копейки на столе участковый. «Потратил больше рубля, а билет стоит четвертак», – отчитывался уставший Русик.

Сашка со Смолой смотрели, как Толстый даёт весь расклад, и удивлялись, откуда он смог всё подгадать, подсчитать, запомнить, да и вообще выкрутиться. «А я, представляете, ни разу не играл в лотерею…» – намекал на что-то мент. «Так возьмите наш! Он по-любому счастливый!» – кинулся к столу Александров.

В этот момент в приоткрытой двери показалась плешивая голова, и послышался до боли культурный голос: «Простите, но могу я уже забрать свои деньги?» «К сожалению, их здесь нет, – отрапортовал милиционер. – У них всё сходится».

***

На ментовском уазике ребят развезли по домам, наказав родителям за каждым смотреть пристальней и не отпускать одних в большой город. Но смотреть за ними пристальней было некому. Каждый из ребятишек воспитывался в неполной семье, где роль командующего выполняла только мама. Что могла мама? Работать день и ночь, чтобы прокормить своё чадо. Как она могла его защитить? Максимум на что хватало ума, оградить от общества. Как? Запереть!

***

Дверь, закрытая на все замки с другой стороны, так и мучила Саньку. Синяки на заднице и ногах уже проходили, а вкус «Фламинго» уже несколько дней не ощущался в его венах.

Он запустил пальцы в диск телефона и набрал несколько цифр: «Алё, Руся, ну ты как?»

– Нормально, – послышалось чавканье в трубке. «Опять жрёшь?» – подтрунивал над другом Сашка.

– Ага, сегодня в саду пироги пекли. Мамка с работы притащила. Придёшь?

– А с чем там? С яйцами есть?

– Конечно!

– Ща иду!

– Только я закрыт.

– Так и я.

– А как выберешься?

– Есть у меня один план…

– Ох, и боюсь я этих слов…

– Не ссы в муку, не делай пыли, щас мы с Витькой припрёмся. Всё не сжирай.

– С Витькой?

– Ну да, а куда я его дену? Сам подумай…

Саня положил трубку и по скрипучим половицам побрёл за братом.

– Витька, есть хочешь?

– Хочу!

– Пошли к Толстому на пироги?

– Пошли… – по инерции ответил тот и резко широко раскрыл глаза. – А как? Мы ж заперты! Вот вечно так! Ты виноват, а страдаем оба!

– Не ссы, Витёк, жрать тоже будем оба. Пойдём на кухню!

– Опять? Я боюсь…

– Мне ещё раз повторить?

– Я в прошлый раз чуть не упал.

– Витя, «чуть» вообще не считается! Погнали!

Сашкина квартира была на втором этаже, и форточка на кухне находилась над подъездным козырьком. Сашка ловко нырнул из форточки на маленькую крышу, поднял заранее оставленную там с прошлых разов длинную палку, с помощью которой приоткрыл входную дверь так, что её край выходил за подъездную кровлю и хотел уже по ней спрыгнуть, как услышал Витькин жалобный голос:

– А я?

– Что – надумал всё-таки?

– Ыгы… – кивал тот головой.

– Ну иди, помогу, – принимал старшего брата Сашка из окна. – Теперь держи дверь, а я по ней спущусь и приму тебя, понял?

– Эх, давай, – вздохнул родственник.

По тонкой грани двери, как медвежонок по дереву, Сашка спустился вниз, и, зажав дверь между ног, ждал Витьку.

– Мамка идёт! – увидел Надежду Николаевну Витька.

– Слазай скорей! – поторапливал Сашка брата.

– Ты чего! Она же щас налупит нас!

– Короче, у нас два выхода: либо мы сейчас драпаем изо всех сил и жрём пироги, либо получаем от мамки. Ты чего выбираешь?

– Пироги! – со страхом произнёс Витька.

– Тогда бежи-им! – ринулись они в соседний дом. Оббежав многоэтажку с другого бока, кинули монеткой в окно на первом этаже. Толстый сразу показался из-за шторки. «Пошли!» – шепотом Санька подзывал Русика за собой. «Куда?» – кричал через двойное стекло Кезава. «К нам, на чердак! Пироги только захвати! Ну?» – оглядывались они с Витькой по сторонам.

– А как?

– Как-как? Как мы – через окно.

– У меня форточка маленькая.

– Да у тебя форточка больше, чем у нас!

– Не полезу!

– Ну да… Куда тут… С форточкой на заднице ходить не очень-то удобно – согласен.

– Очень смешно!

– Ну, жди! Щас я!

Одним взглядом Сашка приказал Витьке идти за ним. В подъезде у Толстого было темно, но глазок у двери напротив всегда стоял на страже бдительности. «Пальцем придержи иди», – показал он Витьке на наблюдательный пункт бабы Веры. «А ты?» – спросил Витька. «А я здесь поорудую», – достав из кармана синих брюк изогнутую скрепку, сказал Сашка.

– Как ты так быстро? – с полным ртом пирога открыл дверь Русик.

– Слушай, Толстый, я после того раза хотел тебе новое погоняло дать —Математик, но смотрю, старое-то, по ходу дела, сильнее! Натуру не обманешь! – заявил Саня. – Нам-то оставил?

– Вон, в кулёк завернул. На чердаке покушаете. Идём?

– Идём, только ответь сначала: ты когда этот крем всё же купил? —подмигнул ему Санька.

– Да когда ты к мужикам подходил, чтоб лотерею купили.

– А зачем он тебе?

– Так это… У меня ж ботинки чёрные! – показал он пальцем на свою обувь.

***

Под крышей пятиэтажного дома повсюду валялась разорванная газета, пачка с надписью «Махорка крупка курительная №3» и стояла трёхлитровая банка воды.

– Идите сюда, к окошечку. Тут светлее! – подзывал всех Александров.

Он посмотрел на Толстого: «Ну, давай сюда мои яичники!» Русик заржал во всё горло. «Дурак! Я про пироги!» – поняв, что дал маху, оправдывался Александров. «Держите!» – раздал каждому Кезава.

– Получил? – посмотрел Сашка на Витю.

– В смысле?

– Пироги…

– Но-о, – ел булки брат.

– Доешь дома.

– Но там же мамка…

– Витя, у нас дело есть. Щас Смола сюда придёт, разговоры будут посторонние…

– И чего?

– Ничего. Иди маме дома помоги… Про меня спросит – не говори.

Витька, хоть и упирался битых пять минут, домой его Сашка всё-таки отправил. Ведь у него зрел уже новый план, а о нём дома знать ну никак были не должны. С лестничной стороны послышалось какое-то шарканье, и на чердаке появился Смола.

– О, Смола! Здорово! Тебя как выпустили?

– Никак! Удрал!

– Наш парень, наш! Я сейчас, – Санька скрылся в маленьком проёме, откуда потом принёс сигареты, купленные совсем недавно для отца.

– Ну, с каких начнём? – подначивал он друзей.

– Я так не буду! – резко сказал Толстый.

Смола протянул руку к пачкам: «А я дак попробую! Что – зря подставлялись?!»

Александров со Смольниковым долго не могли выбрать, с какой начать, и открыли все разом. Смола вставил четыре сигареты в рот, а Саня успешно чиркнул спичкой по сухому коробку и подпалил каждую по очереди. Смола с невозмутимым видом стоял, зажав сигареты ртом.

– Затягивайся, – требовал Санька.

– Четыре много, – вставил Толстый.

– Молчи, Математик. Каждый сам за себя в ответе!

Смола, боясь потерять уважение к себе, резко вдохнул дым в себя, выпустил его через нос, и упал.

Толстый вскочил и запрыгал около Смольникова: «Сам за себя? Каждый сам? Ну чего теперь? Чего?» «Не мельтеши», – отодвинул его Санька и вылил холодную трёхлитровку на лицо Смоле. Такого громкого крика от Смольникова не ожидал никто: «Вы охренели?! Я же пошутил!»

«Пошутил? – отходившие от шока Санька с Толстым, не могли поверить, что это была просто шутка. – Пошутил?! Ну держись, шутник!»

Пыль, лежавшая неподвижно десятилетиями на чердаке этой многоэтажки, кубарем взвивалась в воздухе. Шла драка.

***

Настало время, когда о походах «за ирисками» знал почти весь двор. Самое странное, что никто не порицал в Сашке страсть к «вкусу Фламинго», наоборот, каждый хотел с ним дружить. Но не ради дружбы. Нет. Каждый искал для себя какой-то выгоды. Сашка же, даже, если и чувствовал эту лживость, шёл на контакт, потому как хотел доказать всем, что он в своём деле спец, что он – профессионал. К 12 годам он научился брать в магазине всё, что хотел и уходить безнаказанно. Порой он сам не понимал, как у него это получалось, казалось, что это было врождённым мастерством. Как некоторые рождаются поэтами, парикмахерами, строителями, так же Сашка чувствовал проявление своего таланта, но совсем в другом…

***

– Саша, за молоком сходи, – подавала мама Саньке бидончик с пакетом.

– А почему я? Больше некому что ли?

– Твоя очередь. Иди…

Летний зной разжигал Сашку, и он бежал по своему посёлку в магазин. Большущая очередь его натолкнула только на одну единственную мысль: «Хм… удачненькое место». Первое, что он увидел, – расфасованные конфеты. Не смотря ни на кого, мальчишка засунул бидон в пакет, и, видя, что каждый занят своим делом, сунул руку на привалок и насобирал несколько горстей в пакет, которые так славно соскользнули под бидончик. Радостный тем, что снова оказался на коне, он стоял в очереди и ждал, когда сможет купить молока. Удивительно, но в этот раз время пробежало быстро, и он протянул свой бидончик вместе с пакетом продавщице. Та нацедила три литра, и Сашка спокойненько вышел на улицу. Вдруг его плечо прожалось, и откуда-то сзади послышался хриплый мужской голос: «Чего взял?»

Сашка обернулся и увидел незнакомого человека.

– Да вот, дяденька, пару конфет всего и взял… – поняв, что отнекиваться нет смысла, признавался Сашка. – У меня семья бедная, я хотел сестрёнку угостить.

Нахмуренные брови обвинителя расправились, и он сжалился над ним: «Смотри – больше так не делай. Договорились?»

– Договорились, – с облегчением выдул из лёгких Сашка и пустился домой.

Конечно, он знал, что для него это «договорились» значило только путь отхода из этой ситуации. Ничего больше. Ведь прекращать свои деяния, которые по вкусу напоминали «Фламинго», он не собирался. Да и зачем? Многодетная семья, в которой он не жил, а пребывал, кроме наказаний, ничего не могла ему дать. Подолгу Сашка лежал ночами и смотрел в потолок, по которому ползала живность. И думал он, не о том, упадёт ли кто-нибудь из этого стада на него или нет… Нет… В свои небольшие годы Сашка задавался совсем другим вопросом: «Почему всё именно так? Почему он никому не нужен и никому до него нет дела?» Братья и сёстры росли как-то сами по себе, семья не была дружной. Мать, то ли оттого, что уставала на работах, то ли от глупости и узкости взглядов, вообще не интересовалась Сашкиной судьбой. А ему так хотелось, чтоб кто-нибудь… Ну, хоть кто-нибудь спросил, а как у тебя дела? О чём ты думаешь? И вообще: ты кушал сегодня?

Жизнь зачастую отвечает на наши вопросы, правда, делает это намного позже, чем мы нуждаемся в этом. Иногда очень неожиданно. Хотя почему иногда. Всегда! Всегда это неожиданно. Почему? Потому что иногда мы устаём ждать и, забываясь, делаем перерыв… Перерыв, в который мы перестаём задавать вопросы. И в этот момент Вселенная посылает нам ответ. В виде случая, поступка, человека. Она даёт нам то, о чём когда-то мы так страстно мечтали и взывали.

***

– Слышь, Толстый, помнишь, я тебе фотик обещал? – интересовался Саня у друга, прогуливаясь по центру посёлка. Солнце светило своими лучами, парнишки щурили глаза и радовались погожему денёчку.

– Да мне мамка уж давно купила, он уж сломался несколько раз… – пнул камень на дороге Толстый.

– А пошли, я тебе запчасти куплю! – подмигнул Санька.

– Слушай, запчасти ещё не привезли, но там в одном подарочном наборе брелок классный…

– Прямо в наборе?

– Да…

– Внутри? – воодушевлялся сложностью нового задания Сашка.

– Ну-у…

– Вот ерунда! Пошли! Только мы должны сработать в паре!

– А как?

– Ты будешь отвлекать! Ну, не знаю… Попроси что ли шариков надувных, повыбирай их подольше… Ну?

В магазине готовились к празднику – Дню посёлка – повсюду стояли подарочные наборы, по-разному упакованные и собранные тоже по-разному. Толстый кивнул в сторону, где лежало то, что было нужно именно ему, и отправился к кассе.

– Здрасьте, Наталья Фёдоровна, мне бы шариков надо, штук десять. Клуб пойду украшать помогать, – обратился Русик к продавщице.

Сашка оглядывал наборы: посуда, косметика… Вот… Вот он! Тот самый! С брелком! Ничего себе, Толстый захотел – это ж книжечка! Настоящая металлическая книжечка! Лезвие «Нева», специально сломанное на два половины, волшебным образом выпало в ладонь из рукава голубой рубахи.

– А концерт-то во сколько? – слышался разговор Толстого с 40-летней дамой.

– Так, Санька, ты чего там делаешь? Поставь сервиз на место! Все тарелки мне перебьёшь! – заметив, что Александров долго крутит в руках набор, крикнула продавщица.

Санька спокойнёхонько поставил всё на место. Наталья Фёдоровна смерила взглядом подарок, выставленный на продажу, и, убедившись, что с ним ничего не случилось, снова посмотрела на Толстого.

– Да ещё и не знаю, – подавая 50 копеек за шарики, говорил Русик. – Наверно, на плакате напишут…

– Ну, счастливо, Русланчик, – сказала на прощанье знакомая его матери.

«Вот, – подал на зеленеющей лужайке прямо у магазина Сашка тот самый брелок. – Со слюдой пришлось помучиться, конечно. Шелестела – зараза – но ничего. Держи. Я посмотрел – она даже раскладывается! Обалдеть!»

Толстый чуть не запрыгал от радости и хотел уже расцеловать Саньку, но придумал более интересный способ отблагодарить друга.

– А пошли на карьер! У меня удочки там припрятаны!

– Серьёзно?! Конечно, пошли!

***

Глубокое озеро, вырытое ещё в годы войны, давно обросло зарослями и легендами. Тут запрещалось нырять. Потому как можно было стукнуться головой о церковь, которую, по мнению старожилов, тут когда-то затопили немцы. Правда это или нет, никто не знал, но и проверять не решался – страшно.

– Ну, где моя удочка? – торжественно спросил Александров.

– Ща принесу, – скрылся в синих трениках за кустами ивы Русик.

«У меня не клюёт», – ныл Толстый. «А у меня пятая уже, – зажимая во рту сигарету, снимал с крючка сорожинку Санька. – Рыбалка ведь это не только азарт, здесь терпение нужно, и техника, впрочем, как и в любом другом деле. Учись, пока я жив. Глянь! Поиграй с ней, затаись, и рви! Я всегда так делаю. Пусть она думает, что ты за ней уже не следишь…»

Сашкина страсть к рыбалке была сродни вкусу «Фламинго», тут был такой же азарт, чувство превосходства и неуязвимости. Здесь также требовалось много терпения и холодная голова, которая так часто его выручала из разных историй.

– Слушай, я заканчиваю. Мне надо ещё к мамке на работу успеть, – сматывал удочку Сашка.

– А чего там?

– Да я ненадолго… Я по делу…

Какие у Сашки могут быть дела, Толстый, естественно, догадывался, но спрашивать об очевидных вещах не стал. Зачем? Если надо, расскажет сам…

***

Кражи в магазинах для Саньки были привычным делом. «Походы за ирисками» уже не радовали его. Хотелось чего-то интересного, продуманного. После того, как он «обнёс» весь учительский коллектив в школьной раздевалке, он решил, что деньги можно брать по карманам. Причём помногу. И к маме на работу он ехал, не для того, чтобы проведать её. У него снова был… план!

Торфяной участок, где и работала Надежда Николаевна, располагался не очень близко. До него приходилось ездить на поезде. Она работала диспетчером, да полы там мыла, а вот остальные, остальные работали на торфопереработках, и, сегодня, 10 августа, они получали очередную зарплату. Батько, кстати, тоже работал, как и почти весь поселок, на этом участке и, когда Сашка приходил туда, его смело пропускали, ведь он шёл к родителям.

Пройдя все отметки, он заглянул в раздевалку и аккуратно прошнырял по карманам, вытащив из них всё, что только возможно. Затем зашёл в пустую бухгалтерию, где за стеной смеялись молодые женщины и вели разговоры о мужиках. Сумки они свои зря без присмотра оставили… Ой, зря. Сын Александрова прошёлся по всем и… убежал в поле.

На поляне он сел, чтобы пересчитать всё. Шестьсот рублей! Шестьсот! Господи! Его сердце чуть не выпрыгивало из груди. «Куда я теперь с этими деньгами!? Куда?» – осматривал Сашка территорию у узкоколейки. Мальчишка поднялся с земли и пошёл в сторону дома.

Старые, отработанные шпалы лежали крест-накрест, ждали своей отправки в утиль. «Точно! Под них положу! Домой поеду на последнем тепловозе и заберу!» – рассуждал парнишка.

Тучи наплывали на солнце, и начинал покрапывать дождик. До последного рейса в посёлок было далеко, и Сашке пришлось вернуться на участок.

Разъезженная тракторами дорога так и засасывала Сашкины ноги в грязь. «Ты куда?» – кричала мамина подруга тётя Зоя. «Я? В столовую!» – быстро придумал Сашка. «Пошли вместе! Я тоже туда», – позвала она его с собой.

***

За длинными белыми столами сидели несколько человек. «Ешь борщ, ешь. Суп нужно для желудка», – восседая напротив Сашки, говорила она. «А я, Сашка, вся расстроилась! Вообще! – заплакала мамина подруга. – Сегодня зарплату получила, в плаще в раздевалке оставила… С участка прихожу – нет ничего! А ведь месяц жить! Наверно, кто-то из своих взял!» Сашка поперхнулся и закашлялся. «Ну что ты – что ты! – хлопала тётя Зоя Саньку по спине. – Сказали, сегодня на выходе всех проверять будут! Надеюсь, найдут!» «Да конечно, найдут! – успокаивал её ровным голосом Санька. – Вот увидите, найдут!»

Его уши залились фиолетовым цветом, и по сине пробежал холодок наперегонки с мурашками. Сашка зачерпывал целые ложки насыщенного яркого супа, чтоб не выдать себя ни словом, ни делом. «Ну, доедай, мне идти надо», – приподнялась с голубого стулика тётя Зоя. «Так Вы же ничего не поели…» – поднял на неё голову Сашка. Она махнула рукой и пошла к выходу.

«Нашлись! Нашлись!» – вбежал запыхавшийся мужик в столовую. Санька оторопел и замер. Тётя Зоя встала, как вкопанная. «Чего – «нашлись»! – в надежде она спрашивала у работяги. «Да, представь, сапоги вторые… На сменку! Думал, потерял, а они вот, на шкафчике лежали!» – радостно тараторил тот. «Тфу-ты, нашёл, о чём рассказать, только людей отвлекаешь!» – ещё больше расстроилась тётя Зоя. «А я, между прочим, ни тебе и говорить пришёл! – проходил он к буфетчице. – Я вон к Любке… пришёл!»

Багряная краска потихоньку спадала с Сашкиных ушей. Волнение уходило. Непонятно было только одно: что делать с заныканными деньгами? Если забрать их сейчас, то всей семьёй нужно будет уезжать на необитаемый остров. Половину родственников выпишут из пионеров, комсомолов и выкинут из парии. Запозорят мать и сведут её со свету. «Во дела… Завтра заберу. Пофиг», – причмокнул языком о нёбо, случайно затронув верхние передние зубы Сашка.

***

– Санька, эй! Давай-давай! Давай! – тянули руку догоняющему набирающий ход тепловоз мальчишке. – Где ходишь?! Мать вся испереживалась! Всей бригадой тебя искали! Все видели, а куда делся, не знали.

– Да тут я был, по лесам-полям гулял, местность изучал…

– Гляди, какой учёный!..

Но Сашке было не до подколов. У него была проблема посерьёзнее. Гулял-то он, гулял. А деньги так и не нашёл… Ни под шпалами, ни под сырой большой корягой, ни в радиусе ста метров. Шестьсот рублей! Целое состояние! Столько нервов, ухитрений, переживаний тёти Зои… Всё зря. Уж ей-то бы Сашка точно деньги вернул. Не знал же он, что стянул у материной подруги… И так-то позор, а тут и ещё больший. «Куда же я их положил?! Вот дурак! Надо было хоть метку какую-нибудь придумать! Нет, что ты! Умный! Запомню!» – ругал себя Санька.

– Ты чего там губами шевелишь? Молишься что ли? – спросил механик Сашку.

– Я? Да Вы что? Я и молитв-то не знаю! Стих повторяю! – сообразил Сашка.

– Да?.. И какой же?

– Да наш, русский…

– Расскажи! Давно стихов не слушал!

– Да патриотический, я сам написал, Вам будет не интересно…

– Да давай…

– Ну вот, послушайте: «Я счастлив, родина! Спасибо, родина! Всех ягод лучше – красная смородина!» – вспомнил Сашка.

– От, паразит!

– Чего?

– Чего-чего! Сам он написал! Думал, я Рубцова не читал? – ухмылялся мужик в засаленной спецовке поочерёдно поглядывая то на Саньку, то на дремучий лес, по которому, как на корабле, они ехали, пробираясь сквозь дубравы. Ветки хлестали по стёклам и, хотя, скорость была небольшой, ехать по узкоколейке было опасно – все рельсы исковерканы.

«Дом – Земля, планета – Царство, а живу я в Советском государстве!» – желая реабилитироваться в глазах только что разоблачившего его человека, мигом придумал Сашка.

– Это кто – Ломоносов? – серьёзно спросил дядька.

– Александров! – громко оборвал его Санька.

***

«Так, товарищи, вставайте, подходите, будем осмотр делать», – говорили два милиционера на выходе из тепловоза. Длинная очередь и без того уставших работяг выстроилась вдоль поезда. Женщина-мент ощупывала женщин, а мент-мужчина – мужиков. «Чисто», – сказали они.

Санька вылез последним и прошагал мимо всех к доблестным сотрудникам правоохранительных органов. «Здрасьте!» – вытянулся он перед ними по стойке смирно, поясничая и прихлопывая ногой о ногу, как петух шпорами. «И тут», – похлопав Сашку по всем местам, выдал дядька в форме.

Мать посмотрела на сына и, выдохнув всем телом, побрела в сторону дома. Санька догнал её и хотел взять под руку, но она оттолкнула его.

– Ма, ты чего?

– Ничего. Думаешь, не знаю ничего?

– А чего знать-то?

– Мне сказали, что ты там шарился.

– Так я тебя искал… – выкручивался Санька.

– Меня? А меня чего искать? Я вон – в диспетчерской сижу.

– Так мне сказали, что ты теперь на другом посту бу…

– Прекрати, а… Люди уже выговаривают мне в лицо за твои поступки.

– За какие поступки, ма?

– Сам знаешь! Армену пришлось за твои ириски заплатить! А в скольких ты ещё магазинах их купил?! Мне вас всех кормить надо, а ты?! Всё. Слышать тебя не хочу! Дома поговорим!

Санька тащился по грунтовой дороге, а затем и вовсе отстал: «Ну, всё, мама! Ну всё…» Он встал на обочину, посмотрел на густую траву поляны и бросился туда. Мать в это время обернулась и только и успела крикнуть: «Куда пошёл?! Быстро домой! Немедленно!»

***

«Та-ак… Кочки помню, шпалы помню… Тут я шёл тропинкой… Там трактор работал… Яма… А была эта яма?.. Хм… А шпал сколько было?.. Я перепутал! Я участки перепутал! – радостно улыбался в ночной комнате Сашка. – Слава Богу, вспомнил! Вот я чучело – мимо прошёл! Завтра заберу! Утром приеду и заберу!»

***

В шесть утра столько росы, что резиновые сапоги блестят, как новенькие. Маленькие капли ручейком сползают с зелёной обуви и утекают в землю. А там… А там… А там оказывается змеи. «На тебе! – резко ткнул лопатой в одну Сашка. – Сколько вас тут ещё?!» Чёрные тоненькие змейки прогуливались по всему полю, но жажда денег была сильней. И даже то, что их могли охранять жительницы серпентариев, его не пугало. Санька поднимал всё новые и новые шпалы. Но делал он это не один. Позади него шёл наряд милиции, который хотел найти пропажу не меньше, чем он.

«Да где же они! Здесь же были!» – прыгал у кучи шпал Сашка. Пять километров бесстрашный школьник заглядывал под сложенные в стопки старые шпалы, иногда пытаясь их растащить. Но всё было безуспешно. Сашка сел на задницу, запрокинул голову кверху и посмотрел на высоко сияющее солнце. «Припекает-то как!» – не успел подумать он, как его глаз заплыл белой пеленой. «Тфу! – грязной рукой убирал он вороний помёт со своего впалого карего глаза. – Вот уж не везёт, так не везёт…»

Пошарившись ещё битых два часа по округе, Санька плюнул, и, завидев, проезжающий мимо тепловоз, запрыгнул на него и отправился к Толстому.

***

– Косяк, Руська, косяк, – плакался Санька другу, сидя на берегу реки, которая раскинула свои просторы за три километра от посёлка.

– Что случилось? – со всей серьёзностью спрашивал Толстый.

– Да хотел нас к школе приодеть. Одежонку тебе, мне, Смоле справить… А не вышло.

– Что – поймали? – прикрывая рот пухленькой ладошкой, охал Русик.

– Да хрен там! Ага! Поймают они меня! Сам – дурак! Забыл, куда спрятал! Прикинь!

– Очень тебя понимаю! Вот мамка тогда из сада принесла рогульки. Я три съел, а одну…

– Да что ты сравниваешь! Шестьсот рублей и пять рогулек!

– Сколько? – Толстый оторопел.

– Столько! Я этих рогулек бы тебе вагон мог накупить! – раздухарился Санька и тут же осёкся. – Слушай, а если кто-нибудь видел, как я их тут кладу? Чо тогда?

– Тогда! Тогда конец делу! – крикнул Толстый.

– Да не ори ты! Всё – спокойствие и только спокойствие! Смотри! – Санька показал на баржу. – Мужики щас по-любому обедают.

– И чего?

– У меня план есть!

– Как я этих слов твоих боюсь…

– Не ссы в компот – там повар ноги моет! Пошли!

– Куда?

– Ну, ты рыбалку вообще любишь или нет?

– Люблю!

– Значит, пошли на рыбалку.

– Так ведь у нас удочки в другой стороне.

– Я и говорю, пошли за удочками!

– Так ведь это три километра отсюда!

– Вот ты тупой! Туда глянь, – показывал Сашка в сторону судна. – Пока они лес сплавляют, мы на баржу залезем, удочки возьмём, да и половим!

– Ой, Сашка… – мялся Русик.

Странно, но как-то так у них быстро проскользнуть туда получилось, что даже Александров удивился. «Вот можешь же, когда хочешь!» – обращался он к Толстому. Кезава, гордый своим исполнением, решил пойти вперёд и собственноручно, впервые, взял удочки. «Идём?» – шепотом просил он Саньку и услышал бегущие к ним шаги. «Дверь закрывай!» – скомандовал Сашка, запирая огромный кусок железа на мощный замок.

– Эй, малолетки! Быстро дверь открыли! Щас получите! – кричали работяги.

Такое предложение друзей совсем не порадовало, а так как другого выхода из этого помещения не было, Толстый по своему обыкновению заныл, а Санька начал придумывать, как выбраться.

– Не ной, дверь толстая, не откроют, – успокаивал Александров Русика.

Сашка выглянул в иллюминатор и увидел, что сюда был подогнан деревянный понтон: «Давай сюда! Сбоку вылезем, они и не догадаются, и не увидят!»

– Ну давай, – воспрянул Толстый.

Сашка, как главарь, пошел первым. Он мигом просвистел через круглое окошечко, после чего очередь дошла до Русика. Верхняя половина Толстого вихлялась наруже, а нижняя по-прежнему оставалась внутри баржи.

– Толстый, они ведь там дверь ломают… – стоял на понтоне Сашка и подтрунивал над Кезавой. – Прикинь, ща откроют, а у тебя жопа там торчит… Чо буде-ет…

Столько ужаса в глазах друга Санька не видел с момента инсценировки смерти Смолой после четырёх сигарет взатяг. «Э-эх!» – с криком, оцарапав все бока, выскочил Толстый из иллюминатора.

– Вот, молодец! – хвалил его Сашка, несясь по деревянному понтону. —А удочки-то чо не взял?

– Издеваешься? – с отдышкой отвечал Русик.

– Да всё-всё! – стоя в прилеске, успокаивал залившегося плачем Толстого. – Подумаешь… Успокойся! Зато, знаешь чего? Знаешь?..

– Чего? – обиженно спрашивал Толстый, оглядывая ссадины на складках.

– Зато я смысл понял…

– Какой?

– Песни!

– Какой песни?

– Земля в иллюминаторе! Земля в иллюминаторе видна…

– Дурак ты, Александров! Дурак!

– Да не обижайся, дружище! Ну хочешь… Ну хочешь, пошли в аптеку!

– Это ещё зачем?

– Лечить тебя будем – я тебе аскорбинки куплю! Чо?

– А пошли! – простил друга Толстый.

***

Конфета с аскорбиновой кислотой лежала на полочке под стеклом. Местная аптека не пестрила ассортиментом лекарств, но вот это… Это Толстый любил больше всего. Мог за раз по десять таблеток в рот запихать и схрумкать все, как хомяк.

– Нам коробку, пожалуйста, – культурно попросил у аптекарши Саня.

– Коробку? – переспросила худенькая девушка у кассы.

– Да, целую! – помог Русик. – Мы на весь класс!

Александров протянул фиолетовый четвертак аптекарше и, подхватив упаковку, они с Толстым потащили её с собой.

«На какой класс? – хмурила брови кассирша. – До первого сентября ещё целая неделя…»

***

Сожрав по несколько конфет, у Толстого, Смолы и Саньки, появилась… Нет, не идея… Аллергия у них появилась. Аллергия. Та самая, с прыщиками, с чешущимися подлокотниками и со всеми другими её проявлениями.

– Слышь, Сань, а давай, и правда, в класс коробку притащим? – предложил Смола.

– А давай, мне чо – жалко что ли? – начёсывал шею Сашка.

– Может, когда прыщи сойдут, – сидел весь в зелёнке Русик. – Доедим?

– Ты как обычно, – встрял Серёга. – У тебя на теле розового цвета меньше, чем зелёного, а всё туда же. Пойдёт на первое сентября, как кактус, а его и не заботит это ничуть.

– Да-а… Скоро опять в школу. И лета почти не видали – пролетело, как Гагарин в космос, – сидел у своего коронного места на чердаке – окна – Сашка.

– Скукота… На рыбалку пару раз сходили, да за ирисками, поди-ка, пяток… – подсчитывал Толстый.

Сашка прищуривался и смотрел в окно.

– Чо там? – заинтересовался Смольников.

– Подойдите – покажу, – подзывал обоих рукой Санька.

Там, внизу, стоял незакрытый сарай… Да не просто сарай, а настоящий сеновал, в котором соседи хранили корма для своей коровы.

– Кто-нибудь веселья хочет? – стоял с надменным видом, готовый побежать, Сашка.

– А чего в этом сарае весёлого? – недопонимал Русик.

– Смеёшься? Пошли, покажу! – убеждал его Санька.

– Щас сигу докурю и пойдём, – перебил их Смола.

– Слышь, Смола, ты ещё даже и не прикурился, давай потом покуришь. Пошли, а? – уговаривал друга Александров.

***

Запах свежего сена такой дурманный, такой вкусный и необыкновенный, что хочется закопаться в этот разбросанный по сараю стог и не вылезать из него, покуда не надоест.

Сашка лежал внизу и вдыхал аромат. С потолка, усеянного маленькими дырочками, так и сквозили тоненькие лучика света. Санька то широко раскрывал глаза, то сильно-сильно их сжимал. «О! У меня эти точки теперь повсюду!» – кричал он парнишкам, ползающим где-то по соседству. «Пшшш…» – скатился по сухой траве, как бублик по сахарной пудре, Толстый. Он улёгся рядом с Санькой и стал наблюдать вместе с Санькой за яркими точками в прохудившейся крыше. «Чирк!» – послышалось откуда-то сверху. Запах свежезажженной списки пронёсся по сеновалу, а за ним… и дымок. «Серый, чо – не втерпёж?» – не двигаясь с места, орал Саня.

Спичку Серёга по обыкновению кинул куда-то в сторону и, расслабившись на полатях, лёг отдыхать.

Заметались, заискрились, затанцевали искорки по истлевшему сену. «Ты спичку что ли не затушил?» – вскочили в панике Толстый с Сашкой. «Слышь, Смола! – смотрел на верхний этаж, который только начинал разгораться, Сашка. – Прыгай сюда! В сено! Пока есть куда!»

Серый метался по полке, а Толстый стоял уже у дверей, готовый бежать отсюда во все ноги. Правда, как бегал Русик знали все, и поэтому часто давали ему фору. Но только не сегодня, только не в этот раз…

Испуганный, Смола прыгнул вниз и, вскочив, как ошпаренный, ринулся из сарая, не подождав никого.

Сашка двинул за ним. Толстый бежал, как во сне – вроде бы, и надо, да не мог.

Сарай пылал яркими огнями, языки пламени скользили по обшивке, и было уже понятно, что спасти не удастся не только сено, но и место, в котором оно хранилось.

«Стойте! – слышались мужские крики вслед убегающим сорванцам. – Быстро сюда! Или мы вашему приятелю по башке настучим!»

Толстого, как обычно, повязали, и Саньке с Серым ничего не оставалось, как идти назад и принимать удар на себя, чтобы Русик хотя бы остался в живых.

***

Побитые и истрёпанные, они шли с места увеселения.

– Толстый дак… – ворчал Смола. – Всё из-за тебя!

– Из-за меня?! – возмущался Русик. – Из-за меня, да? Ой, простите, что покурил! Это же я не знаю, как тушить сигареты и кидаю подоженные спички в сухое сено! Кто ж ещё, да?!

– Хотя бы я быстро бегаю! Если б не твоя «широкая кость», мы бы щас не на синяки дули, а лежали б где-нибудь у реки и любовались природой.

– Заткнитесь, – отрезал Сашка. – Все виноваты, все и ответили.

Толстый улыбнулся.

– А ты, Кезава, – повернулся Санька к Толстому. – Прекращай свои пироги жрать, а то не в иллюминатор не пролезаешь, да и тут ещё из-за тя перепало!

***

Плохие поступки хоть и остаются безнаказанными, но до поры, до времени. А когда приходит та самая пора и подступает то самое время, становится больно и обидно за все свои проступки. Так бывает со всеми порядочными людьми, но только не с Сашкой, он-то к этой категории себя не относил…

В дверях квартиры Александровых показался Никита Семёныч Байцев, тот самый участковый, который в этой семье бывал, пожалуй, чаще, чем в своей.

– Здрасьте, дядь Никит… – открыл ему двери Витька.

– Здравствуй, Витя. Мама дома?

– Не, на работе ещё. В школе…

– А Сашка?

– А этот дрыхнет вон… в комнате.

– Позови-ка его, разговор есть.

– Щас, – сказал Витька и, не двигаясь с места, закричал не своим голосом: «Са-няяя!»

В коридоре показалось чьё-то тело. Оно приблизилось к кричавшим. «Чо?» – протирал заспанные глаза Санька.

– Ничо! Пришли к тебе! – показывал на участкового братишка.

– Здрасьте! – сухо сказал Сашка.

– И ты здравствуй. Ох, Санька, натворил дел, вас с Надеждой завтра на комиссию по делам несовершеннолетних вызывают.

– Это с чего ещё вдруг?

– А не с чего?

– Каэшна!

– А хотят спросить тебя о твоих походах по нашим магазинам…

– А что в них не так?

– Да многое, Шурик, многое…

***

За большими партами, укрытыми страшной красной материей, восседали женщины с кучками на голове, из которых нещадно выглядывали шпильки. Очкастые и не миролюбивые, они будто расстреливали и Сашку, и Надежду Николаевну. Не понятно было только одно: в кого стрел попало больше. Самое интересное, что тут сидел и папкин друг – Байцев, который, закопавшись в бумагах, боялся поднять голову.

– Надежда Николаева, Вы можете сказать, что-нибудь в оправдание сына? – спрашивала женщина, восседающая в самом центре.

– А что нужно сказать? – растерялась Сашкина мать.

– Ну, например, ответить нам на вопрос, который интересует всех в посёлке, откуда у Саши столько денег?

– А сколько у него денег? – не понимая, переспрашивала Надежда Николаевна.

– А Вы не знаете? – поправляла та очки.

– Нет… Не знаю…

– Хорошо… Пойдём с другой стороны… Какова Ваша заработная плата?

– Сто тридцать, с премией сто шестьдесят…

– Получается, что большую часть зарплаты, Вы отдаёте на сладости младшему сыну? Так?

– Нет, с чего это?!

– Ну как же, он рассчитывается за сладости пятирублёвыми купюрами и делает это каждый день. Чем Вы кормите остальных шестерых?

Сашкина мать покрывалась багрянцем, полные руки тряслись от нервов и стыда, а Сашка стоял рядом с ней в центре зала, и молчал.

– Саша! – пошёл разговор с сыном. – Откуда у тебя столько денег? Мать 160 рублей по большей мере получает, а ты тратишь за неделю больше, чем она заработает! Ты из многодетной семьи, а налево и направо друзьям игрушки покупаешь, товары разные… А нам потом сообщают…

«Интересно, кто это сообщает. Те кому, наверно, не купил… Глядите-ка, жаба мальчишек задушила, ну, погодите у меня, устрою вам!» – думал про себя Сашка.

– Так откуда-откуда… – придумывал он. – Нашёл! На дороге валялись!

– М-м… И сколько же там было, раз с продавцами ты рассчитываешься пятёрками и десятками? – не унималась очкастая.

– Не помню даже, – пытался оправдаться Санька, поглядывая, то на разочарованную в нём до крайней степени мать, то на даму с шишкой из волос на голове. – Наверно, рублей двадцать пять… В лесу… На дороге…

На первый раз Александровы обошлись строгим выговором и были предупреждены, что теперь они на контроле у той самой очкастой, с кучкой. Так, обычная многодетная семья, в которой воспитывалось семь детей, превратилась в неблагополучную. Хотя нет, не так. Тропинку к этому званию несколько лет назад проложил Денис – Сашкин старший брат, который уже несколько лет воспитывался в Череповецком доме-интернате для трудных детей. Хм… Интересно, кто его таким сделал? Незанимающаяся им мать или общество, которое всё время выжимало из себя элементы, не соотносящиеся с другими и выбивающимися из общей массыистемы?..