Читать книгу Черное эхо: «Эдем» - Мария Ковальски - Страница 6

12 февраля 2015

Конго

Если бы у доктора биохимии Карла Левенхауза спросили его мнение обо всем происходящем, вероятнее всего, ответ содержал бы немало откровенно нецензурных слов – ибо ему ну совершенно не по душе были и этот ужасный климат, и допущение, что отныне придется работать именно здесь, покинув уютный научно-исследовательский комплекс в Мюнхене.

А всему виной амбиции Стефано, которым непременно понадобилась подпитка. Да не где-нибудь, а в Центральной Африке…

Конечно, нельзя не признать, что его смелые теории имеют право на существование. А уж если удастся их доказать, так вообще будет фурор, и не только в научных кругах. Ибо то, что Стефано ищет, может стать куда более важным и значимым в первую очередь для военных.

В конголезском экваториальном лесу царила настоящая феерия жизни, не сдерживаемая никакими рамками и искусственными законами, ведомая только инстинктами, не меняющимися с начала времен.

В середине двадцатого века в Конго действовали десятки небольших заводов по добыче и переработке свинцово-медных и цинковых руд, разбросанные по всей стране. В результате экономического кризиса, охватившего страну в семидесятых годах, многие из этих предприятий были вынуждены закрыться. Некоторые подверглись переоборудованию и открылись заново, но многие заводы канули в Лету, фактически исчезнув под давлением неумолимого леса.

Аэрофотосъемка местности давала крайне мало информации: можно было только разглядеть некогда обширную территорию завода, ныне покрытую буйной растительностью. Полуразрушенные одноэтажные здания прекрасно гармонировали с вольготно раскинувшимися папоротниками и мхами, и лишь при наличии бурного воображения можно было попытаться реконструировать картину прошлого.

По меркам шестидесятых годов прошлого века завод под управлением французской компании мог считаться вполне рентабельным, но масштабный кризис не пощадил и его. Французы, помаявшись с предприятием несколько месяцев, в итоге продали его за бесценок правительству Конго, и на несколько десятилетий о заводе забыли, надежно упрятав любые упоминания о нем под кипами ненужных документов в пыльном архиве.

Но сейчас это место не было безлюдным. Прошлое не могло скрыться под завесой вечнозеленых растений от любознательных и упорных людей.

– Я, конечно, верю в твою интуицию и прочие суперспособности, Стефано, но все-таки повторю: мы зря теряем время, – Левенхауз поморщился, переступая через горы бумажного мусора. – Это же просто одна большая свалка, а тебе ее продали с таким апломбом… тьфу, ну вот, ботинки безнадежно испорчены!

Его спутник, высокий и худощавый, с импозантной сединой на висках и хитрой усмешкой, отреагировал на ворчливую тираду быстрой улыбкой. В отличие от Левенхауза, Стефано Кордиале, похоже, чувствовал себя вполне комфортно и уверенно.

Они шагали по темному коридору, одна стена которого почти полностью обвалилась, и теперь джунгли уверенно расширяли свою территорию. Сквозь густые кроны деревьев с трудом пробивалось солнце, и в этом полумраке кучи всевозможного мусора казались больше, чем на самом деле.

– Да, я помню твое кредо, что смысла жизни не существует, и нужно самому создавать его. Только до меня никак не доходит, почему ты вдруг решил поискать вдохновения в Богом забытой глуши, так далеко от цивилизации, да вдобавок еще уговорил концерн раскошелиться на кругленькую сумму.

– Не ворчи, Карл, – собеседник аккуратно отвел в сторону лиану, с интересом разглядывая полураспустившийся голубой цветок на ней. – Для моих исследований это место подходит идеально – никакого лишнего народа болтаться не будет.

– Да, но с чего ты решил забраться именно в Конго? – Левенхауз отмахнулся от назойливого комара, негромко выругался по-немецки. – Здесь же агрессивна не только фауна, но и чертова флора, невозможно дышать, невозможно… а, ладно! Тебя все равно не переубедить, я это давно понял. И раз уж ты решил окопаться здесь, то что поделать, – он горестно вздохнул. – Я с тобой.

Стефано молча кивнул, по-прежнему улыбаясь, и включил мощный фонарик, когда они свернули в темный коридор.

– Потрясающе, – обронил он, обвел рукой прорвавшиеся внутрь лианы, практически перекрывающие путь. – Природа всегда побеждает.

– Может, это знак, что нам не следует сюда соваться? – Левенхауз произнес это с намеком на надежду, пригнувшись и проходя под сплошным занавесом из переплетающихся растений. Из-под ног с возмущенным писком разбежались мелкие грызуны. – Центр в Кайлахуне – вполне удобное место, и…

– Центр давно не может дать мне то, что я ищу, – прервал его Стефано, толкнул дверь в одну из комнат. Дерево давно прогнило и было изгрызено термитами, поэтому малейшего толчка оказалось достаточно, чтобы преграда рассыпалась на куски. Кордиале первым зашел внутрь, шаря лучом фонарика.

– Да, я в курсе твоих амбиций, – пробормотал Левенхауз, потер подбородок. Какой-то шустрый москит все-таки успел его укусить, и теперь место укуса чесалось. – Ты начал рассказывать о мифах, когда мы сюда зашли. Продолжай лекцию – убеди меня, что я не зря покинул Германию.

Луч фонарика неспешно прошелся по стенам, освещая почти полностью развалившуюся деревянную мебель, рассыпающуюся буквально на глазах штукатурку, завалы макулатуры. Стоял характерный запах затхлости.

– Кое-какие туманные сведения позволяют мне надеяться, что концерн «FRC» не зря потратил деньги на покупку этого старого завода, Карл. Африка всегда была богата мифами, и на первый взгляд то, что я слышал, может показаться очередной легендой.

– Но… – выжидающе протянул Левенхауз. – Ты никогда не был восторженным идеалистом, готовым верить на слово чему бы то ни было, так что причина наверняка весомее местечковых легенд.

Стефано ответил не сразу. Он осторожно вытащил из ящика стола старую бумажную папку, раскрыл ее. На стол высыпалось содержимое, практически уничтоженное сыростью и насекомыми.

– В 1721 году португальский мореплаватель Диогу Моуриньо, приплывший в Конго за партией рабов, которых он затем переправлял в Бразилию, сообщил, что потерял пятерых своих человек в этих джунглях. Они подхватили какую-то лихорадку, и в течение четырех дней скончались.

– Здесь повсюду лихорадки, что удивительного?

– В 1880 году граф Пьер де Бразза, основавший нынешнюю столицу страны, отправил сообщение во Францию, что в ходе экспедиции вглубь страны, в целях объединения местных племен, ему рассказали немало удивительных и жутких историй. Решив проверить слухи (мало ли, что может оказаться полезным для Третьей республики), он отправил группу в джунгли. Из пятнадцати человек вернулись трое, на грани смерти, и все твердили о тьме из леса.

– И Бразза понял, с чем имеет дело?

– Ему в то время было не до прогулок по лесам, – Стефано прошелся по комнате, заглянул в шкаф, набитый пожелтевшими бумагами. – Да и сложно, наверно, упомнить всех погибших, когда столько других забот в колониях.

– Так или иначе, что-то там было? И ты хотя бы примерно знаешь, что именно, верно?

– В 1905 году здесь побывали бельгийцы, – Стефано продолжал свою лекцию по истории, неторопливо, как будто рассказывая студентам. – Сунулись в джунгли – и опять история повторяется, опять смерть от неясных причин, и запрет на посещение этих мест. Куча мифов, к которым никто не хочет прислушиваться, но в которых прослеживается нечто общее.

– Коллективное бессознательное? – с насмешкой предположил Карл.

– Я бы не был слишком удивлен, окажись это привычным Эбола, но вынужден отказаться от этой заманчиво простой вероятности. И Моуриньо, и Бразза, а позднее бельгиец Якобс довольно точно описали симптомы загадочной лихорадки, причем практически одинаковыми словами. Сперва похоже на Эбола, но быстро перерастает в нечто иное.

– Думаешь, что-то новое?

– Как минимум, неизученный штамм филовируса, – откликнулся собеседник. – Думаю, он где-то затаился… вполне вероятно, в каком-то анаэробном организме, и когда его гнездо разворошили, вылез на свободу и развернулся по полной.

– Ты намерен его найти, – это был не вопрос.

– Лучше исследовать вирус в его естественной среде обитания, не так ли? К тому же, здесь нам не помешают надоедливые зеваки, журналисты и борцы за что бы там ни было.

– Да уж, – проворчал Левенхауз, – никому и в голову не придет, что в таком месте можно работать.

Они вышли из комнаты и продолжили осмотр здания. Сорок лет назад здесь находился центр завода, и большинство комнат были кабинетами. Жилые помещения, судя по старой карте, находились в соседнем здании, которое пребывало в таком же полуразрушенном состоянии.

– Придется снести все это, – задумчиво заметил Стефано, когда они вышли наружу. – В той стороне был плавильный цех, а еще дальше – заброшенный рудник. Ты в курсе, что мы сейчас находимся на своего рода плато, цех – уровнем ниже, а рудник, так вообще почти в ущелье? Это изумительно.

– Слышать от тебя слова, которыми люди обычно выражают эмоции – вот что изумительно, Стефано, – насмешливо протянул подошедший к ним мужчина в белой рубашке и брюках. – Раз уж Конго сумел тебя так впечатлить, я почти не сомневаюсь, что игра стоит свеч.

Кордиале повернулся к нему, подарил широкую усмешку:

– Поль. Твоему скепсису не под силу убить мой идеализм.

– Я давно бросил эти бесполезные попытки, – небрежно отмахнулся Жан-Поль Фламини.

Кроме них, на территории были только несколько человек, сейчас занятых осмотром зданий. Жара стояла ужасная, и на миг Левенхаузу захотелось вернуться в чуть более прохладные коридоры, но при воспоминании о пауках и мышах он нехотя отказался от этой затеи.

– Что ж, – Фламини сунул руки в карманы, оглядывая окружающие их джунгли. – Раз ты уверен, что здесь сможешь найти ответы на свои вопросы, тебе и карты в руки.

Стефано только улыбнулся и кивнул. А Левенхауз мрачно подумал, что вот он, тот самый первый шаг, с которого начинается любое путешествие длиной в сотню лиг.

И никакой гарантии, что этот путь не будет тернистым.

Заметки из дневника доктора Стефано Кордиале

Все-таки там что-то есть, и это крайне пугает туземцев. Все эти мифы о дава и других сверхсущностях… наверно, в любой точке планеты есть немало похожих легенд. И я бы не обратил на это внимания, если бы не свидетельства очевидцев, которые были в этих джунглях – и поплатились за это жизнью.

В 1721 году португальцы под предводительством Моуриньо и его верного пса Элвеша, в 1880 – французы графа де Бразза, а в 1905 – бельгийцы Якобса. Все они попытались узнать, что за тайну хранят эти места, но почти никто не ушел живым. Все эти слова, что джунгли оживают, что сами люди видят не свою жизнь – сплошные загадки. В этом не разобраться без вдумчивого подхода.

23 июня 2015

Конго

Научно-исследовательский комплекс «Эдем» (концерн «FRC»)

За прошедшее время Левенхауз несколько свыкся с окружающей обстановкой, тем более что для работы ему выделили отдельную лабораторию, с настраиваемым микроклиматом, и теперь он значительно меньше страдал от жары и вездесущих насекомых. Исследования продвигались быстрее, чем ожидалось изначально, и это тоже внушало оптимизм.

Строительство комплекса на месте старого завода шло довольно быстро – за несколько месяцев был построен с нуля основной корпус, подходила к завершению реконструкция второго, в котором планировалось расположить лаборатории. Общежитие для рабочих завода, почти полностью скрытое густыми зарослями лиан и ветвей раскидистых деревьев, было расчищено наполовину. В настоящий момент в комплексе жили и работали только несколько ученых и сотрудников службы безопасности, а также нанятые в Весо рабочие.

Оба рабочих корпуса, общежитие и генераторная были расположены на «плато», или первом уровне, по выражению Стефано. Плавильный цех Кордиале хотел превратить в еще один корпус, но чуть позже.

В кабинете Стефано было прохладно и восхитительно сухо, и одно это могло поднять настроение на несколько пунктов. Традиционно все проекты, теории и наработки обсуждались именно здесь, в окружении бумаг, кружек кофе и трех компьютеров.

– «Не спрашивай, нельзя знать, какой мне, какой тебе конец предначертали боги, – с пафосом процитировал Стефано, едва завидев входящего в кабинет Левенхауза. – Пока мы говорим, уходит завистливое время: лови момент, как можно меньше верь будущему».

– Лови момент, – без особого воодушевления согласился Левенхауз, закрывая за собой дверь. Он устало опустился в кресло и закрыл глаза рукой.

Стефано с любопытством взглянул на него, захлопнул книгу, которую держал в руке.

– Что такое?

– Как могут люди жить в этом ужасном климате? – осведомился Левенхауз трагическим тоном. – Этот воздух можно пить, только вместе с чертовыми москитами.

– Зато сюда мало кто суется, – резонно заметил Кордиале, пододвигая к нему высокий стакан с водой. – Что в нашем случае просто замечательно.

Левенхауз что-то пробормотал, глотнул воды. За окном кипела жизнь экваториального леса; было душно, как перед грозой.

– Мне теперь даже ливень в Мюнхене кажется райской погодой. Прогулялся бы сейчас по парку, под соснами, потом зашел бы в церковь…

Стефано скептически выгнул бровь:

– Наука еще не убила религию?

– Я всегда был так себе протестантом, – проворчал Левенхауз, – но хотя бы не нарушал столько заповедей, как сейчас, – он сокрушенно покачал головой. – Не о таком я мечтал, когда… А, ладно, это все уже не важно. Зачем звал?

– Кое-что раскопал, – Стефано хитро прищурился, облокотился на стол и поднес сложенные домиком ладони к подбородку. – Я нашел еще одно звено в цепочке.

– Говорить без загадок ты так и не научился…

– Как ты помнишь, Прототип был найден через месяц после нашего прибытия в Конго. Восемь человек, которые обнаружили штамм, погибли, но не все сразу, а в течение четырех дней. Этот факт показался мне очень странным.

– Почему же? Иммунная система каждого человека могла отреагировать на вторжение инфекционного агента по-разному, и те, кто был слабее, умерли раньше. Тем более, что это был Эбола, а он коварен.

– А что насчет последнего? – быстро спросил Кордиале, внимательно следя за реакцией друга. – Адам Сингх, индиец. Симптомы геморрагической лихорадки проявлялись только на начальных стадиях заболевания, а потом это стало чем-то иным. Ты видел его историю болезни.

– Это был Эбола, – упрямо возразил Левенхауз. – Ты знаешь, насколько он изменчив.

– Я знаю, насколько ты уперт, – пробормотал Стефано со смешком. – В заметках Сингха тебя ничего не насторожило?

– Галлюцинации на фоне болевого шока, – отозвался Левенхауз рассеянно. – Когда внутренности превращаются в жижу, еще и не такое привидится. А еще, в этих джунглях полно всяких грибков, надышавшись которых, вполне можно представить себя хоть пони на радуге.

Из записок наемного рабочего Адама Сингха, 2015 год

Доктор Стефано Кордиале предложил мне работу – «что-то вроде черной археологии», уклончиво сказал он, когда я спросил, в чем она будет заключаться. Что ж, работодатель имеет право пошутить.

___

Первая неделя раскопок ничего не дала. На вопрос, что именно мы ищем, Кордиале ответил каким-то заумным языком; я так и не понял ни черта. Ребята из моей бригады решили, что какие-то жутко ценные археологические штучки. Неважно. Главное, чтобы платили вовремя.

___

Обнаружили скрытый туннель в задней части пещеры. Он окончился тупиком, но за стенкой оказалось что-то вроде хранилища. Мы нашли там странный желтый камень – он рассыпался в руках, как кусок известняка. Кордиале пришел в восторг. Кажется, работа подошла к концу.

___

С утра себя неважно чувствую: знобит, кашляю, голова как в огне. Врач сказала, что скоро пройдет, ничего страшного.

___

Лекарство не помогло, стало только хуже. Чудится, что я слышу какие-то голоса, а пару раз, когда лежал в постели, мимо открытой двери пробегала черная собака. Неужели я схожу с ума?

___

Заболели все. Симптомы одни и те же. Врач явно встревожен. Кордиале исчез. Не знаю, сколько еще я выдержу.

___

Приходила моя жена, говорили с ней о дочке; она просит меня вернуться домой.

Алия, я же сам видел, как ты умерла.

Ты не можешь быть здесь…

___

Я продержался до рассвета, я цеплялся за воспоминания, но они сыграли со мной злую шутку.

Я никогда не был в Токио.

Никогда не бил свою жену, не убивал человека на темной улице.

Не прыгал с моста, пытаясь покончить с собой.

Да помогут мне боги! Я сошел с ума.

– А теперь ознакомься вот с этим, – Стефано протянул ему потрепанную, пожелтевшую газету, раскрытую на второй полосе. В самом низу мелким шрифтом был напечатан год издания: 1965.

Обведенный маркером материал оказался небольшой заметкой об исчезновении известного в Японии преступника Джина Ямамото в лесах Конго. Обвиняемый в совершении пятнадцати убийств, Ямамото страдал психическим заболеванием, не раз пытался совершить суицид, а затем убил прохожего на улице перед баром и скрылся. Почему он выбрал Африку, так и не выяснили, но в джунгли за ним никто не захотел идти, и дело осталось подвешенным в воздухе.

Левенхауз был абсолютно уверен, что Стефано смотрит на него с насмешливым превосходством, и не ошибся.

– Это совпадение, – заявил он. Стефано хохотнул, откинулся на спинку стула:

– Ты сам в это не веришь. Не бывает таких совпадений.

– Не притягивай свои теории за уши только потому, что тебе так хочется.

– Я был прав, – на выдохе проговорил Кордиале, торжествующим тоном. – Это не Эбола, Карл, это что-то покруче.

– И наверняка смертоноснее, – Левенхауз вздохнул, признавая свое поражение. Пробежался по заметке быстрым взглядом. – Получается, что этот Ямамото по какой-то причине решил скрыться в пещере в джунглях, умер от заражения вирусом, а потом Сингх и его ребята раскопали этот штамм, и… Черт, нет. Я все равно не могу поверить. Это антинаучно.

– Детали, о которых Сингх не мог знать, потому что следствие в 1965 году проходило под грифом «секретно»: Токио, убийство, попытка суицида – прыжок с моста. Каким-то образом воспоминания преступника стали последним, что видел Сингх. Вопрос: почему только он? Почему все остальные погибли, как от Эбола, а он, оставшийся последним, стал невольным свидетелем чужой жизни?

Левенхауз смотрел на него мрачно, то и дело шурша страницами газеты, как будто ища опровержение теории Стефано.

– Антинаучно или нет, но это феноменально, Карл. И я не намерен делиться своим открытием с кем бы то ни было.

– Я знаешь, что подумал? – Левенхауз потер переносицу, поправил очки. – Вдруг приказ бельгийского короля взорвать шахту в километре от пещеры объясняется тем же? Вдруг бельгийцы тоже с чем-то подобным столкнулись и решили от греха подальше уйти?

Кордиале прищурился:

– Согласен, приказ был странный – уничтожить свое же имущество. Причина должна была быть весомой.

– Да уж, весомее не бывает, – Левенхауз нервно хмыкнул. – Когда тебе в голову начинают лезть умершие до твоего рождения незнакомцы, поневоле задумаешься – так ли уж важно золото и прочие мелочи?

Кордиале встал, неспешно подошел к окну. По стеклу забарабанили первые крупные капли, ветер качал верхушки деревьев. Территория комплекса пока была почти не расчищена – только необходимая для строительства площадь, огражденная высокой стеной колючей проволоки. Левенхаузу казалось, что он сидит в крошечной каморке посреди мрачных величественных джунглей, настолько впечатляли масштабы тропического леса.

– Все это наталкивает на мысль, что подобные цепочки как-то связаны с информационной матрицей, – задумчиво проговорил Кордиале. Левенхауз встрепенулся:

– Что, еще и это хочешь добавить к своду теорий, выстроенных на слабом фундаменте?

– Единое информационное поле планеты, – Стефано не обратил внимания на неприкрытый скепсис друга. – Словно огромный компьютер, в памяти которого хранится непредставимо большой объем данных с начала жизни на Земле. И информация постоянно обновляется и дополняется. Грандиозно.

– И как тебя допустили к науке? – не без ехидства поинтересовался Левенхауз, наливая себе воды. – С твоей-то тягой к псевдонаучным бредням?

– Я мыслю шире, – ничуть не смутился Стефано, заложил руки за спину, глядя на тропический ливень. – Любая теория имеет право на существование.

– Информационное поле, – Левенхауз фыркнул. – Связь с водой, ага?

– Прототип таит в себе гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, Карл. Наша задача – понять, что именно, и использовать это в своих целях.

Голос Кордиале был задумчив и негромок. Левенхауз с сомнением произнес:

– Признаться, я пока не вижу никакой особой глубины в этом вирусе-убийце. Тебя ничего не настораживает?

Стефано повернулся к нему, вопросительно поднял брови:

– Что именно меня должно насторожить?

– Да все! – Левенхауз раздраженно всплеснул руками. – Прототип умеет только убивать, причем смертью мучительной и медленной. А ты в нем видишь какие-то перспективы.

– Верно, – Кордиале эта вспышка ничуть не смутила. – Поверь мне, Карл, способность убивать – меньшее, что в нем скрывается. Обычно вирусы сами показывают свою силу, без помощи и согласия человека. Полагаю, этот не станет исключением – такому джинну в лампе долго не усидеть.

Биохимик покачал головой с недовольным видом.

– Надеюсь, ты хотя бы не собираешься эту лампу тереть? Лично мне становится крайне неуютно при одной мысли, что рядом со мной обитает неизученный и опасный вирус.

– Не он рядом с тобой, а ты рядом с ним.

– Еще лучше.

Кордиале помолчал. Левенхауз все так же сидел в кресле, смотря на друга исподлобья.

– Карл. Ты помнишь цель, которую я поставил себе, когда только пришел в мир большой науки?

– Нечто на стыке сухой науки и туманной философии, – откликнулся Левенхауз, неохотно кивнул. – Евгеника. Тебе взбрело в голову, что можно изменить человека. Глупо, как по мне.

– Учитывая, что геном человека более чем на 32% состоит из информации, кодируемой вирус-подобными элементами, я бы не был так уверен в бесперспективности наших исследований. Изменив ДНК, можно изменить многое.

– Ты замахнулся на лавры Бога, – Левенхауз был мрачен. – Это уже чересчур.

Кордиале хмыкнул:

– Вызываешь на спор «религия против науки»? А как же знаменитое высказывание папы Пия XII, дескать, «подлинная наука обнаруживает Бога за каждой открытой ей дверью»?

– Это не аксиома, – биохимик был упрям. – Из каждого правила есть исключения. Например, при обнаружении смертельно опасного вируса и попытках поиграть с ним.

– Способность изменить мир тоже дарована Богом, – заметил Стефано почти равнодушно. – Значит, надо ее использовать.

Левенхауз открыл рот, собираясь возражать, но тут же передумал, и только поморщился. Кордиале усмехнулся:

– Я понимаю твои сомнения, Карл. Но этот вирус таит в себе невероятные возможности, и я не собираюсь упускать шанс.

– Ладно, – Левенхауз вздохнул, – я не во всем с тобой согласен, но можешь на меня рассчитывать. Только не заиграйся с этим ящиком Пандоры.

15 мая 2015

Каир

– Особенностью эпидемии Эбола в 2013—2015 годах является то, что уже через три месяца после начала заражения вирус мутировал, что сделало его более заразным для человека, и этим, в свою очередь, можно объяснить масштабы эпидемии, – докладчик чуть развернулся и махнул рукой на монитор позади него, указывая на графики и цифры. – Начавшаяся в декабре 2013 года в Либерии, Гвинее, Нигерии и Республике Конго вспышка вируса забрала за три неполных года одиннадцать тысяч жизней. Это связано сразу с несколькими факторами – бедность населения, отсутствие должного уровня гигиены и здравоохранения.

– Проанализировав образцы вируса, исследователи сделали вывод, что вирус приобрел мутацию, отвечающую за поверхность основного белка, который связывается с клетками жертвы. Мутация получила название А82V. Гены болезнетворного патогена были изучены в режиме реального времени. А82V позволила вирусу заражать клетки человека и других приматов в четыре раза эффективнее неизмененного вируса.

Стефано вспомнил свои предположения по поводу эпидемии, высказанные еще в 2013 году. Тогда к его словам не особо прислушались, предпочтя верить более оптимистичным прогнозам – и что в итоге вышло? Только после того, как ВОЗ одобрила использование вакцины, и эпидемия пошла на убыль, аналитики были вынуждены признать правоту Кордиале.

Да, этот штамм оказался куда изворотливее, чем многим хотелось бы думать. Однако глупо было думать, что скорость мутации всегда будет неизменной.

– Кайлахун не стесняется присылать своих специалистов? – с почти не скрываемой издевкой поинтересовался кто-то, сидевший позади Стефано. – Даже после того, как крупно облажался с антидотом? Признаться, я удивлен.

Стефано усмехнулся. Полумрак в зале не давал возможности различить выражение лица критика, но узнать его по голосу и представить насмешливо изогнутые брови не составило труда. Даже оборачиваться не надо было.

– Диего Рамирес, – протянул он, не меняя позы: Стефано все так же облокачивался на спинку пустующего кресла впереди, положив подбородок на сцепленные в замок руки. – Удивлен не меньше вашего. Не думал, что Африка входит в спектр интересов Дивизиона.

Нарываешься, Стефано?

Каждая встреча с представителем организации, известной как Дивизион, давала Стефано удивительно четкое ощущение надвигающейся угрозы. Вообще-то, Кордиале очутился на чужом поле боя совершенно случайно, и Дивизион вполне мог оставить его в покое, но так было только до того момента, как вирусолог Кордиале и политик Жан-Поль Фламини прекратили скрывать факт своего сотрудничества. Отныне между троицей основателей фармацевтического концерна «FRC» и «дивизионерами», как иронично называл их Кордиале, уже несколько лет существовало напряженное противостояние. И Диего Рамирес, по мнению Стефано, был наиболее непредсказуемым из всех, кого только мог прислать на это заседание Дивизион.

А это значит, что придется следить за каждым его движением, в буквальном смысле. Не хочется получить нож в спину от неуравновешенного субъекта с манией величия.

– Цифры впечатляют, – Стефано указал на большой монитор позади выступающего докладчика.

Рамирес презрительно фыркнул. Крупные черты лица, тяжелый подбородок, цепкий взгляд – Стефано этот человек напоминал барса, готового прыгнуть в любой момент.

– Как будто вам есть какое-то дело до любых цифр, если только это не ваш банковский счет!

– Учитывая несомненную связь этих цифр с моей работой, за которую мне и платят, не могу с вами согласиться, – учтиво возразил Кордиале, наблюдая за сменой ораторов на сцене.

Алессандро Лаццари? Любопытно, с чего вдруг представитель Комиссии по контролю за деятельностью в сфере фармацевтики пожаловал в Каир? Вроде бы вакцина и так производится под чутким руководством Комиссии.

От Стефано не укрылось, каким взглядом на докладчика смотрит Рамирес, и ученый едва не присвистнул. Такой концентрации злобы у испанца он еще не видел.

Ну конечно. Лаццари со своей командой наверняка наступили на хвост Дивизиону, а обид эти ребята не прощают никому. А это значит, что синьору Лаццари можно начинать беспокоиться за свою жизнь.

– Проблемы с контролем? – поинтересовался Стефано, не отрывая взгляда от трибуны. Впрочем, полностью оставить Рамиреса без присмотра он не рискнул, так что словно невзначай отодвинулся в сторону, отдаляясь от испанца.

Рамирес сощурил глаза. Взгляд полыхал яростью.

– С чего вы взяли? – прошипел он. Кордиале беспечно пожал плечами:

– У вас не очень хорошо получается скрывать эмоции.

С огнем играешь, Стефано. Этот человек без колебаний может убить тебя, а потом спокойно встать и выйти из зала.

– Говорят, вы построили новый комплекс, – неожиданно спокойно сказал Рамирес. – Конго… ужасное место. Почему там?

– Ко всему можно привыкнуть, – откликнулся Стефано почти задумчиво. – Предпочитаю изучать вирус в его родной среде обитания.

Догадывается ли Лаццари, что вскрывает секреты, за которые Рамирес и компания готовы убивать, не раздумывая?

Черт, Алессандро, ты что, совсем не понимаешь, как подставляешь себя?

– Да, все мы в курсе, что вы предпочитаете прямой контакт с вирусами, а не демагогию, разводимую вокруг них, – отозвался Рамирес негромко. Стефано отвлеченно подумал, что сейчас испанец похож на коршуна, ясно видящего свою жертву.

– Моя цель – добиться полной победы над Эбола. На большее не замахиваюсь. А какую цель преследуете вы, Рамирес? – прямо спросил он. – Как связана недавняя эпидемия с интересами Дивизиона? Производство вакцины уже налажено, и вам не перехватить инициативу. В банальное любопытство я давно не верю. Так в чем дело?

Рамирес смерил его насмешливым взглядом и откровенно расхохотался:

– Вы на самом деле ждете ответа на этот вопрос, Кордиале?

– Если в содержании ответа нет ничего противозаконного, то и в вопросе я не вижу ничего странного, – откликнулся Стефано вежливо. – Простите, мне пора.

Найти Лаццари оказалось несложно; подойти к нему, изображая искреннее удивление – тоже. А вот объяснить упрямому итальянцу, что неразумно вещать с трибуны о грехах сильных мира сего, Стефано так и не смог.

– Своя жизнь не дорога, так подумай о семье, – вполголоса посоветовал он, вежливо улыбаясь: для всех вокруг эта встреча не должна была выглядеть личной. – Как будто не в курсе, что они могут расправиться с Марией и детьми.

– Успокойся, Стефано, – Лаццари ободряюще улыбнулся. – Мы все прекрасно понимаем риск.

– Так какого же черта…

– Это лишь видимая часть плана. Прости, я не могу раскрывать детали.

– Потому, что я тоже на подозрении у Комиссии?

Лаццари посерьезнел, качнул головой:

– Нет. Потому, что с таким же успехом они могут взяться за твою семью. А мне этого не хочется.

– Ты упрям, как баран, – Стефано шепотом чертыхнулся.

– Я твердо знаю, к чему следует идти, и не намерен отступать.

– Тебя не переубедить.

– Тобой движут родственные чувства? – внезапно поинтересовался Лаццари. – Или нечто другое?

– У Стефано Кордиале не может быть ничего общего с представителем Комиссии по контролю, – отозвался Стефано, помолчал и усмехнулся. – Только тот факт, что моя сестра выскочила замуж за проходимца, сумевшего за двадцать лет достичь таких высот. Ничего больше.

Лаццари рассмеялся, несильно хлопнул его по плечу.

– Это называется «ничего больше»?

Диего Рамирес угрюмо наблюдал за ними, стоя в тени у стены.

29 ноября 2016

Рим

Погода в последние несколько дней неизменно радовала холодными дождями и пронизывающим ветром, а прогнозы синоптиков оставались все такими же: не ждите перемен еще неделю, а то и больше.

Левенхауз никогда не любил осень, впадая в меланхолическое состояние вплоть до апреля. А уж сейчас, когда к погодным условиям добавились такие же мрачные размышления по поводу работы над вирусом, биохимику и вовсе хотелось запереться в комнате и не высовывать оттуда нос. Кордиале подтрунивал над другом, язвил, однако в душу не лез.

Трио основателей концерна «FRC» за прошедшие полгода собиралось четыре раза, и каждый раз встречи проходили в разных местах: Конго, Каир, Лондон, Мюнхен. В этот раз общий сбор было решено провести в доме банкира Паоло Росси.

В гостиной было уютно: над овальным столом висела хрустальная люстра, но углы комнаты оставались в тени, давая возможность желающим уединиться и подумать о своем. В камине весело потрескивали дрова, и Левенхауз предпочел устроиться в кресле поближе к огню, наслаждаясь ароматом и вкусом красного вина из бара Росси.

Стефано Кордиале стоял у окна, сцепив руки в замок за спиной и глядя на непогоду снаружи. Выглядел вирусолог довольным жизнью, и Левенхауз прекрасно понимал его.

– Все идет по плану, и в график укладываемся, – заметил сенатор Фламини, закончив изучать отчет. – Вижу, вам удалось немного разобраться в природе этого вируса.

– Немного, – согласился Кордиале задумчивым тоном, все так же стоя вполоборота к остальным. – Однако глобальные открытия еще впереди.

– Прогноз то ли обнадеживающий, то ли пугающий, – пробормотал Паоло Росси, устроившийся в кресле. Выглядел финансист утомленным, и тени под глазами только усиливали это впечатление.

– Как всегда, – Фламини усмехнулся, кинул взгляд на ученого. – Начинай лекцию, профессор. Вкратце обо всем, и понятным простому смертному языком, хорошо?

Стефано ответил усмешкой и кивнул.

– Начнем с начала, как говорится. 2013 год, начало очередной эпидемии. Привычное для Африки явление, плюс к тому в этот раз вирус мутировал, так что найти вакцину стало еще сложнее. Да, антивирус был создан, производство вакцины налажено, но прежде, чем это произошло, погибли тысячи людей.

Он сделал паузу, потом продолжил:

– Прототип был обнаружен в марте 2015 года. В декабре 2013, работая над отчетами в Центре, я наткнулся на старую заметку в газете, где парой слов было рассказано о таинственной лихорадке, убивающей каждого, кто зайдет в джунгли в районе пещеры недалеко от старого рудника. Эбола? Почему именно этот район считался запретным издавна? И почему бельгийцы взорвали рудник в 1905 году?

– Короче говоря, ты опять пошел на поводу у своей интуиции, – насмешливо прокомментировал Фламини. – Хотя в этот раз, будем честны, тебе удалось удивить даже меня.

– До такой степени, что ты согласился выделить средства на постройку «Эдема», – в том же духе отозвался Стефано, тоже усмехаясь. – Да, этот таинственный район заинтересовал меня не на шутку, и я решил отправить туда поисковую бригаду. Рабочим очень нужны были деньги, и их не остановили никакие мифы. Так был найден Прототип.

– И погибли восемь человек, – добавил Росси, просматривая отчеты.

– Да, – согласился Стефано, – мне жаль, что так вышло.

Фламини фыркнул, выражая свое мнение по поводу искренности ученого, но ничего не сказал.

– Прототип на 97% был схож с Эбола. Инкубационный период после заражения – от двух до четырех дней, смертность стопроцентная. Путь передачи – при контакте с вирусом напрямую или с зараженным, – Стефано присел на подоконник, сложив руки на груди. – Все симптомы геморрагической лихорадки, первые симптомы – внезапное появление лихорадки, мышечные боли, головная боль. При попадании в организм вирус отключает те части иммунной системы, которые должны выявить заражение и начать борьбу. Кровеносные сосуды слабеют, что приводит к обширным кровотечениям. Зараженный умирает в муках.

– Впечатляет, – признал Фламини. – Так Прототип действовал таким же образом?

– Семеро из зараженных умерли от кровотечений, – отозвался Кордиале, – но восьмой преподнес сюрприз. Он записал свои ощущения и мысли перед смертью, и нам удалось выяснить, что последние его воспоминания не принадлежали ему.

– Крайне любопытно. Так, значит, этот штамм обладает способностью хранить воспоминания зараженных людей и каким-то образом передавать их следующему, кто входит в контакт с ним? Как бы фантастично это ни звучало?

– Да, именно так. Но проблема оказалась в том, что сам по себе Прототип был крайне нестабилен, и изучить его, прежде чем он распадется, было практически невозможно. Пришлось соединить его с другими штаммами.

Стефано изящно соскользнул с подоконника и взял со стола тонкую папку.

– Проекты «Альфа-1» и «Альфа-2», проведенные в августе 2015, были попыткой исследовать Прототип в соединении со штаммами других вирусов. Первый закончился провалом, второй позволил продлить время существования Прототипа в стабильном состоянии до шести дней, но в общем-то, ничего больше не дал. Мы пошли дальше, – он вытащил из папки еще один лист. – Май 2016 года, проект «Бета». Если не углубляться в дебри научных терминов, можно сказать, что это была своего рода перегонка «Альфы-2» и получение в итоге более стабильного штамма. Мы протестировали его на животных, и в результате они стали физически сильнее и куда агрессивнее. Но жили только неделю, после чего умирали все до единой. Так что «Бета» стала биологическим оружием быстрого действия. Дальше были два провальных проекта…

– Опять провальных? – судя по тону, Фламини иронизировал. Кордиале насмешливо прищурился, кивнул:

– Бывают в жизни огорчения… Итак, в июне была «Альфа-3», о которой даже вспоминать не хочется, в июле – «Гамма», принцип которой выражен в самом названии. Мы пробовали облучить штамм радиацией, и получили прогнозируемый результат: непредсказуемые мутации, которые невозможно контролировать. Это был тупик. Но в сентябре мы смогли провести опыт, который я могу назвать успешным и годным для дальнейшего развития исследований Прототипа. Это был проект «Дельта». Подсказку я получил на майском заседании ВОЗ в Каире: изменчивость Эбола. Я соединил Прототип с новым штаммом Эбола, и в итоге получился штамм, способный поднять планку выживаемости до пятидесяти процентов. Более того, зараженные особи получали невероятную физическую силу, скорость реакций, выносливость. Однако через две недели зараженные погибали, все до единого.

– Так что же дало тебе повод для оптимизма? – поинтересовался Фламини.

Кордиале торжествующе улыбнулся, вытащил из кармана висевшего на спинке стула пиджака и поднял маленькую пробирку с зеленой жидкостью. Оглядел всех присутствующих:

– Вот это, господа. На основе вакцины от Эбола я создал экспериментальный антидот, и опробовал его на выживших животных. Срок их жизни продлился до месяца.

– Экспериментальный, – протянул сенатор, потер подбородок. – То есть, сейчас ты работаешь над его улучшением.

– Абсолютно верно, это одно из направлений исследований в «Эдеме». Параллельно мы работаем над повышением стабильности «Дельты», – Кордиале неторопливо обошел вокруг стола. – Совсем скоро я смогу сказать точно, что из себя представляет этот вирус.

Фламини усмехнулся, поднял бокал:

– За «Эдем»!

– За «Эдем», – откликнулись Кордиале и Росси.

Левенхауз еле слышно хмыкнул, устраиваясь поудобнее и протягивая ноги к огню.

Авантюры превращаются в нечто куда серьезнее…

Из заметок доктора Стефано Кордиале

Впервые я задумался о возможности существования вируса, подобного этому, в далеком 2004 году. Синтез вируса с нужными для исследований характеристиками – давно не проблема для науки, и шансов изучить любой штамм у меня было предостаточно.

Проблема в том, что изучать воспроизведенный в лаборатории вирус, на мой взгляд, аналогично наблюдению за дикой природой через решетку вольера в зоопарке. Запертый в клетке, штамм не может развернуться и показать всю свою силу. Для меня это «мертвые» исследования.

2015 год стал для меня началом новой эпохи.

22 марта группа рабочих обнаружила в пещере на севере Конго неизвестный вирус. Возбудитель дожидался своего часа в каком-то анаэробном организме. При проведении раскопок он попал в подходящую среду и активизировался.

В течение нескольких часов вещество-убийца проникло в организм рабочих. Действие его весьма напоминало Эбола. В частности, тот фактор, что вирус буквально утопил своих жертв в их же крови и жидкостях организма. Легкие были атрофированы – такое впечатление, что они взорвались: ни одного целого капилляра. Но перед этим неизвестный агент, поразительно ядовитый и проворный, заблокировал легкие и перекрыл эритроцитам стремительную (¾ секунды) подачу кислорода.

В любом случае, я чувствую, что работа над этим вирусом способна дать мне то, к чему я стремился все эти годы…