Читать книгу Веселая жизнь - Мария Ларкина - Страница 6

Вчера я выписалась из психбольницы.

Стоит кому-то рассказать, что ты лежишь в больнице с приставкой «психо» – так некоторых людей сдувает ветром. Никто из приличия, конечно, не задаст вопрос: «а ты в закрытом отделении?», «а какой там распорядок дня?» и уж тем более не поинтересуется, какой диагноз. Скорее всего, после этого открытия меня будут сторониться.

Автобус мчит меня в город. Грустно уезжать отсюда.

Психиатрическая лечебница находится за городом – в живописном месте, рядом с речкой. Учитывая, что Уфа – большая деревня, в диспансере даже можно встретить знакомых. На сей раз мне повезло, попалась веселая компания: молодой философ, алкоголик-дерзила и веселые девчонки, страдающие разными неврозами.

Персонал тут разговаривает вежливо и в основном подчеркивает: «Только не нервничайте».

А там, в городе – работа, работа, работа…

– Маша, ты всегда хочешь, как не бывает, – повторяет мне коллега Ступина всякий раз, как я решаю уволиться. А уволиться я хочу из-за хронической усталости, из-за маленькой зарплаты и непомерных претензий начальника. Ступина же – вообще неунывающая женщина. На работе у нас случаются выезды на природу, можно брать с собой мужей. Когда Ступина приезжала со своим, глаза наших сотрудниц сужались от зависти. У нее был накачанный, хорошо пахнущий мачо. Он всегда привозил с собой «Хеннесси», угощал им коллег и укрывал ее плечи пледом.

Правда, полгода назад директор попросил всех сотрудниц явиться на работу с супругами, чтобы оформить какие-то документы. Когда к столу подошел невзрачный и ничем не примечательный мужчина лет 45 и произнес: «Ступин», главбухша два раза переспросила его фамилию… А девушки-коллеги впали в ступор.

Оказалось, что тот мачо был вовсе не мужем Ступиной, а, как она выразилась: «кусочком женского счастья».

И эта Ступина говорит: «Не ной, где найдешь достойную зарплату, думаешь, только у нас такие условия?»

– А где найти счастье? – интересуюсь я.

Ступина пожимает плечами, ведь у нее уже есть кусочек счастья…

Я еду в город, и никто не знает о том, где я находилась. Коллеги и друзья думают, что отдыхала в санатории. Муж, и тот отнесся к моему пребыванию в психбольнице, как к данности – подумаешь, отделение неврозов. Как я достала его своей депрессией!

В современном мире никто не знает, что у тебя бессонница, рыдания по ночам и навязчивые мысли…

А надо бы быть хорошей женщиной, как учили в детстве. Хорошая женщина – это любящая жена, работящая сотрудница, ухаживающая за собой леди… Недостаточно? Так вот она: в офисе и дома, с наклеенными ресницами, с гель-лаком на ногтях и чтением Дарьи Донцовой перед сном. С друзьями ей надо обсуждать миленькие вещицы из «Икеи», а не труды Ницше, ведь это никому не интересно, надо уметь заказать вкусную пиццу в доставке, а не рассуждать о тленности всего сущего, потому что это портит всем настроение.

И, конечно, хорошая женщина не лежит в психушке.

Надо сказать, что самые добрые люди почему-то попадают сюда. Например, красивая художница Наташа, у которой дома разъярённый от пьянства муж. Наташа считает, что сама провоцирует мужа на пьянки и драки.

– Он ведь такой хороший, когда не пьет, а на прошлой неделе пришел, говорит: «Почему суп пересолила? Влюбилась, что ли?» Я улыбнулась. А надо было сказать «нет»? Или надо было дать ему вместо супа что-нибудь другое? Ну скажи мне, скажи, почему он меня бьет? – пристает она ко всем с вопросами.

У нее жидкие серые волосы, которые она завязывает в пучок, и тонкие, как у балерины, руки. В психушке она акварелью рисует небо в розовой дымке, золотые купола, над которыми кружатся ангелы. Наташа лечится от нелюбви. И от того, что некому сказать про нее: хорошая женщина.

Еще одна юная пациентка – Алиночка, хохотушка, которая сама всех хочет вылечить любовью, от того и болеет. Она почему-то везде следует за мной. Ей семнадцать и у нее анорексия. Алиночку хотели положить в детское отделение, но она попросилась в наше. Она из многодетной семьи. И кажется, что все пятеро детей ее родителей – ее собственные. Ведь она каждые два часа звонит домой – узнать, все ли у них в порядке. А в порядке бывает редко – мать и отец сильно ссорятся между собой, бьют ее братьев и сестер – и Алиночка не выдерживает, снова бежит к унитазу и понимает, что не может дать больше любви.

Я прижимаю ее к себе, убираю волосы и твержу: «Уходи от них, они взрослые, сами разберутся…» А потом думаю: «куда ей уходить?»

Еще тут лечится колоритная Эмма. Вот как раз она считает себя хорошей женщиной. Ей кажется, что у нее есть дар ясновидения и она предсказывает будущее. Я побаиваюсь ее из-за того, что она чрезвычайно груба.

Она хохочет как лошадь и беспрестанно ругается матом. У нее большой рот и кажется, что она вот-вот набросится на кого-нибудь и попытается укусить.

Эмма постоянно говорит про секс и про то, какая она шикарная женщина. У нее муж, двое детей. И нет работы, хотя зачем ей работа, когда есть дар ясновидения.

– Какие вы все тут нытики, бессонница у вас! Берите пример с меня, – говорит она и трогает себя за большую грудь. – Врачи считают, что я сумасшедшая, а я вот точно могу предсказать, что будет в следующем году.

Мужчины из соседней палаты – симпатичный философ и грубоватый краснолицый алкоголик, Дерзила. Дерзила вообще здесь просто так – ему дали срок не пить месяц, а заодно и подлечить нервишки. От алкогольных психозов устала жена, сам он бодр и полон сил.

Философ развлекает остальных вопросами о смысле жизни. Мужчины лечатся от других переживаний – а может быть, хотят стать хорошими мужчинами?

Мы сидим в одной палате. Философ, говоря о Ницше, понимает, что силы его красноречия иссякли, и предлагает вечером сгонять за пивом, на что все, кроме Дерзилы и Эммы, отвечают категорическое: «Нет».

Но после ужина наша компания уже стоит возле пивного ларька. Отделение, в котором мы лежим, открытое – можно спокойно выходить в магазин.

– Надо до уколов-то вернуться… – волнуется Наташка и ее руки балерины трясутся от страха. Она так давно не пила пиво, беспрестанно ходя со своим супругом на его кодировки.

– Пошлите на речку, – восклицает Эмма.

Наша компания пациентов бредет вдоль элитных коттеджей. Красивые постройки заканчиваются и начитаются СНТ.

– А давайте в дом заберемся, прикольно же, – предлагает Дерзила. Все шикают на него: «Мы же не сумасшедшие!»

Из разбитых стекол деревянной дачи видны белые простыни, свисающие с кровати, на столе стоит синий чайник. И мне тоскливо. У меня дежавю. Я вспоминаю бабушкину дачу, где вот точно так же однажды кто-то разбил окно. Бабушка сокрушалась по поводу того, что украли ее советский старый утюг и швейную машинку. Она все повторяла: «Память просто, мне же эта машинка от матери досталась…» Я тогда не понимала, как можно жалеть о пропаже старой машинки.

Именно на даче, будучи семилетней девчонкой, я становилась на стульчик, а родители просили рассказать стишок про цветочек, которому нужно было солнышка… Они хотели, чтобы я стала врачом или преподавателем, была интеллигентной, хорошей женщиной… Особенно папа. А я? Стала бухгалтером, лежу в психушке.

Теперь наш сад перестроен, да и стульчика и надежд больше нет. Может быть, их украл тот, кто разбивает окна на семейных дачах?

Мы выходим к лугу – и перед нами озеро.

– Чур, я в футболке! И не надо пялиться на мои красивые сиськи, когда выйду из воды! – орет Эмма, стаскивая с себя леггинсы.

Дерзила стремглав переплывает на другой берег – и уже прыгает с тарзанки. Ему бы еще крикнуть: «Да здравствует психбольница!»

Наташа пьет пиво и показывает мне розовые цветы, что отражаются в воде – она бы точно нарисовала их нежными. Мы с Алиночкой, которая не выпускает моей руки, решаем залезть в воду.

– Да тут все свои! – орет Эмма. – Чего стесняетесь? Философу ваши сиськи не нужны, он только меня любит, а Тарзан, – указывает она на Дерзилу, – вообще импотент.

Мы входим в воду, и это ощущение похоже на некий запрет, от которого становится страшно и хорошо. Мы – узники больничной тюрьмы, ощутившие свободу!

– Ну, если Анатольевна узнает, – плюется, выходя из воды, Эмма, – всем вам придет трындец… – Философ, дай-ка мне полотенце!

Философ, отвернувшись, протягивает ей полотенце.

Мы движемся в обратную сторону. Дерзила счастлив от того, что пьет «Балтику», Эмма и философ болтают о Шопенгауэре, Наташа вдыхает запах цветов, собранных на лугу. Жаль, их придется выбросить…

Алина забыла о своих горе-родителях. И ей все равно, что намочилась футболка, она даже поела немного чипсов, даже не стошнило…

А я думаю, что стала сегодня немного счастливей…

Из окна моей палаты я вижу красивый палисадник, он утопает в цветах. А мы сегодня идем на группу.

– Мы все больны, – говорит Эмма и хохочет, – что еще конкретно вам нужно?

– Эмма, расскажи о своих чувствах, – говорит психотерапевт устало.

– У меня чувства к философу, – снова забавляется Эмма.

– Вы сегодня не намерены работать? – спрашивает психотерапевт, смотря на нее строго.

– Неа…

– Хорошо. Саша, теперь вы расскажите о своих чувствах, – обращается она к Дерзиле.

– Мои мысли – о водке, – говорит он, – не могу дождаться, когда выпишете. Это ведь не мое решение было, сюда лечь.

– Означает ли это, что вы становитесь в детскую позицию и снимаете с себя ответственность?

– А че? Почему бы и нет?

– Вы же говорили, что хотите бросить пить – и на прошлой терапевтической беседе признались нам в том, что страдает ваша жена.

– Я сейчас объясню вам: страдает моя жена, а не я. Да, переживаю немного, но это не повод закрывать меня здесь.

– Но у нас открытое отделение, вы можете уйти…

– Уйти-то я могу, только жена в тот же день соберет чемоданы, а без нее я пропаду.

– Хорошо. Что думают другие участники группы по этому поводу?

«Сейчас начнется балаган», – думаю я.

– Можно я? – спрашивает Алиночка.

– Мой папа пьет и потому я здесь. Думал ли ты когда-нибудь о том, что будет с твоими детьми, если у них такой отец? – обращается она к Дерзиле.

– Неа, не думал. А тебе не кажется, что ты возлагаешь всю ответственность за свою анорексию на отца? – спрашивает Дерзила резко.

– Стоп. Стоп, – говорит психотерапевт. – Попрошу вас общаться в вежливой манере.

– Можно я уйду? – не выдерживает Алиночка.

Она встает и уходит, я иду следом.

– Видишь, – говорит она, – я сорвала собрание. Я такая глупая, вот почему у меня все так… Сейчас позвоню маме.

Я слышу, как мама орет на Алиночку и как буквально на глазах она горбится и становится похожа на старушку… Молодая девочка. И мне самой хочется выхватить у нее из рук телефон и сказать пару ласковых ее матери.

Перед сном нам делают укол, чтобы мы спали, но Дерзила приносит в палату пиво и щедро разливает нам по ноль пять. И Алиночка пьет вместе с нами, потому что мать сегодня накричала на нее. Но ее больше не рвет.

Завтра пятница, а значит – нас отпустят домой. Я уже соскучилась по мужу, потому я рада этому дню. Наташа и Дерзила остаются тут, а остальные собираются уезжать. Только Алиночка сомневается. Здесь, в больничных стенах, ей стало лучше, а дома – снова скандалы, маленькие плачущие братья и сестры – и снова ей придется вырывать ощущение того, что она недостаточно хороша для всех.

Я отговариваю ее ехать, а она скучает по братикам и сестричкам.

– Если бы я не была больна, – говорит она, – то лишила бы их родительских прав и забрала бы себе детей. Вот почему я здесь…

– А у меня нет цели, я бесцельно тут лежу, – пожимаю я плечами. – Говорят, депрессия.

Дома мне хорошо, как после возвращения из дальней поездки. Но без укола не спится. Я думаю об Алиночке, как она там.

Пора возвращаться обратно – и я снова еду в психбольницу. Врачи бегают, суетятся. Все говорят об одном – Алина вчера перерезала вены и теперь в реанимации. Мы все сидим в одной палате и молчим. Наташа молится, крестясь перед иконкой, Эмма уткнулась в книгу, Дерзила сидит, обхватив голову руками, философ задумчиво смотрит в потолок. Нам всем хочется подойти к врачу, узнать, что с ней. Вечером перед уколом мы стоим в коридоре и слышим, как медсестры говорят между собой: «Вот так – был человек и нет…» И мы все понимаем теперь.

– Здравствуйте, меня зовут Саша и я – алкоголик, – говорит Дерзила на группе, – жена не знает, что со мной делать, потому что я сволочь. Я пил тут в больнице, я обманывал вас.

– Ну вот, – говорит психотерапевт, – вы признали свою ответственность перед женой.

– А я, – продолжает Эмма, – обманываю всех, что я ясновидящая, просто меня не любила мама и я очень хочу ей понравиться, правда, Анжела Александровна?

– Так, Эмма…

– А у меня муж – абьюзер, – опускает голову Наташа, – и я не могу от него уйти…

– У нас сегодня продуктивная работа, – замечает психотерапевт.

Я молчу. Все смотрят на меня.

– Я неблагодарная тварь, – выдаю я. – У меня муж, работа, а все хочу стать хорошей женщиной…

– Для кого? – уточняет психотерапевт.

– Для отца, который не любил меня…

Мы уходим с группы задумчивыми. И впервые нам тут некомфортно, тяжело. Может, потому что Алиночки нет с нами и никогда больше не будет.

А сегодня я выписалась из психбольницы и еду домой – и не собираюсь больше там лежать. У меня будто появился кусочек счастья – моя жизнь.