Читать книгу Небывалые были - Мария Мартова - Страница 18

Добрые дела в Дроздах любили делать не только дети. Их мамы и папы, тети и дяди, бабушки и дедушки частенько помогали и своим родственникам, и своим соседям, и соседям с других улиц, а то и вовсе чужим людям. Так, с приходом холодов в селе Сафроново, что за лесом, в часе езды верхом, замерзла в реке лодка, зажатая льдами. В ту пору как раз проезжали мимо на санях два брата-дроздовца. Они и помогли местным рыбакам-неудачникам вытащить лодку на берег. За это сафроновцы дали им целую корзину свежевыловленных лещей.

Так, брат Игнат и брат Кондрат вернулись с уловом домой, а там, видят, мужики спасают избу дяди Михайла. Еще по осени залилась вода через худую крышу аккурат под нижний венец. А пришли холода, и превратившаяся в лед влага раздвинула скрепы, и разошлись стены. Вот-вот дом накренится. Что тогда делать? И дюжина пар сильных мужицких рук с огоньком да с крепким словцом сладили дело. А Игнату и Кондрату не досталось никакой доделки.

Они и не серчали. Чего грустить, когда вокруг такая благодать? Снег искрится, мороз за нос щиплет, ребята в снежки играют, азарт подогревают. Едут себе братья дальше.

Вот уж и дом Солонихиных. Семья у них большая, детишками богатая. Все время детский смех аж до другой улицы слышен.

А тут не до смеху. Солониха кричит, надрывается. Что такое? Братья подкатили, узнать хотят, что стряслось. А в погребе у доброй Серафимы Васильевны вся картошка, как есть, померзла. Не успели ее как следует соломой укрыть, надеялись, пронесет. А мороз по-своему распорядился. Вот и плачет теперь баба, чем детей кормить, не знает. А к ней уж соседи поспешают, кто чем помочь рад – кто куль картошки тащит, кто мешок репы, кто пуд лука репчатого. А братья ей всех лещей до единого отдали.

– Чем и благодарить-то вас, люди добрые? – снова плачет Солониха.

– На твою доброту своей отвечаем, – говорит ей Меланья. – А вот есть такие, что сами от добра убегают.

– Это кто ж такие? Небось, не из нашей деревни? – не поверил ей Фрол Макарыч.

– Как же! Из нашей. Пошла я на днях угостить пирожками бабу Горевуху, а она меня со двора прочь погнала, точно собаку.

Маленькая Милка в кроличьей душегрейке издалека, и впрямь, на серую собачонку походила. Фрол только плечами пожал и почесал темя.

– А верно Милка подметила, – вступил в разговор кум Митька. – Собирался я тоже Горевуху выручить, дров ей наколоть да воды натаскать. А она меня как увидела, клюкой на меня замахала. «Убирайся, – кричит, – а то старосту позову».

– И не клюкой вовсе, а зонтом своим, – поправила Митьку розовощекая Полинка. – Она его заместо трости носит, чтобы ходить легче было. А он ей не помогает вовсе. Скользит, и удержу нет. Я сама видела, хотела руку ей подать, а она в сторону от меня, как от чумы, шарахнулась.

– И я видела, – оживилась баба Назариха. – Иду мимо церкви нашей Троицкой, значит, смотрю, а Гавриловна сидит на паперти, видно, отдохнуть присела. А я-то сдуру решила: милостыню просит баба. И дала ей на пропитание самую малость. А она как закричит, как заругается!

– Ну, раскудахтались, оглашенные, – замахал руками дед Степан, самый старый и самый сведущий из всех стариков на селе. – Все бы языками попусту молотить. Вовсе не такая Марья Гавриловна. Уж я говорю, значит, знаю.

– А какая она? Лексеич, не обидь, расскажи, – подошла поближе к нему Серафима, а за ней следом, не пряча любопытства, все ее домочадцы от мала до велика.

– Такой ли она была? – начал Степан Лексеич. – Первая на деревне веселушка была. Скольких девок она переплясывала, на каких только гулянках не подпевала, сколько парней за ней бегало, ух! И что ни попроси, все отдаст, все сделает, ничего не пожалеет.

– Не может быть, – усомнилась младшая дочка Солонихи, и глаза ее округлились, точно блюдца. – Разве она была молодой и веселой?

– А то как же! – дед Степан закивал своей седобородой головой. – Я еще мальцом бегал к ней на двор с ребятами. То по леденцу на палочке раздаст каждому, то сказку добрую расскажет, то йодом коленку разбитую смажет. Да, времена нынче не те…

Дед покряхтел, хотел еще что-то добавить, но тут подошла учительница Анна Андреевна.

– Времена-то те же самые, – справедливо заметила она, – а вот люди… Некоторые с годами черствеют, словно хлебная корка, от добра отворачиваются.