Читать книгу Танец масок - Мария Николаевна Сакрытина - Страница 4

Фрида вздрогнула и проснулась: образ рогатого фейри таял, жар его прикосновений исчезал. Нет, каков наглец! Сначала залез в её сон (между прочим, как ему это удалось?), так ещё и совершенно бесцеремонно себя там вёл! Фрида ещё никогда не встречала неучтивых фейри: в их природе – уважение к чужой свободе. А этот!.. Ну что с него взять – подменыш. Фрида пару раз встречала таких, как он, только в стране фейри. Они все были немного… странные, точно «не от мира сего». В их случае – в буквальном смысле, и это не их вина.

Что ж, надо понять, простить и обыскать всю комнату, все вещи, найти ту то, что принадлежит рогатому наглецу, сжечь – и больше он никогда в её сон не войдёт. Нет, но всё-таки каков наглец – без спросу!..

Зевнув, Фрида приоткрыла полог. Убедилась, что ещё серо – только-только рассвет; и тихо – даже птицы спят. И ей бы ещё спать и спать… Фрида так и сделала – повернулась на другой бок, натянула на нос одеяло – оно приятно пахло лавандой, – закрыла глаза…

В окно постучали. Фрида хмыкнула – это ж надо было кому-то из деревенских так упиться, чтобы полезть на второй этаж её особняка, миновав, между прочим ограду. Или кто-то открыл ему калитку? Ничего, сейчас нарушителя прогонит садовник, он-то наверняка уже проснулся и рабо-о-отает… Фрида снова зевнула и даже успела задремать, когда в окно постучали снова. И снова. И ещё. Очень настойчиво.

Фрида рывком села, отодвинула полог, и, не утруждаясь поиском домашних туфель, босиком прошлёпала к окну. Зажигать свечи она не стала – Фрида с детства прекрасно видела в темноте. А вот незадачливый пьяница обязательно не удержит равновесие и свалится, когда она рывком откроет окно…

Никто не свалился – только в комнату залетела зачарованная малиновка. Бешено покрутилась, чуть не запуталась в занавесках, уронила Фриде в руки конверт и уселась на подоконник.

Опешив, Фрида рассмотрела конверт – ничего написано на нём не было. И сама себя пожурила: не обратный же адрес она искала, с таким-то почтальоном. Фрида поискала на столе у зеркала нож для бумаг, надрезала конверт. Оттуда выпал сложенный вдвое лист бумаги, на котором вычурным, чрезвычайно красивым почерком было выведено: «Кто ты?»

Фрида повернулась к окну. Малиновка чирикнула, наклонила голову, потом расправила крылья, вспорхнула и подлетела ближе. Фрида вытянула руку, чтобы птице было удобнее сесть, и дунула. Малиновку на мгновение окутала золотая пыль, а у Фриды неожиданно сильно закружилась голова. Освобождённая от заклятия птица снова заметалась по комнате и, найдя, наконец, окно, вылетела в серое утро.

– Ну ты и хам! – заявила Фрида письму. – Да как ты посмел!..

Письмо она скомкала, потом позвонила в колокольчик. Спать после такого было решительно невозможно.

Через час горничные перевернули комнату вверх дном, проверили каждую безделушку и сложили всё обратно, но ничего лишнего, не принадлежащего Фриде, не нашли.

А Фрида сожгла письмо и, сидя в кресле с ногами у камина, задумалась. Свежесваренный кофе привёл её в чувство.

– Робин?

– Чего тебе, хозяйка? – Брауни снова вынырнул из-под кровати.

Фрида поворошила пепел кочергой.

– В доме есть что-нибудь, принадлежащее чужому?

– Так, хозяйка, у тебя в доме куча народу… Давеча, вот, ухажёр к Винни захаживал, да и кухарка потом…

– Чужому фейри.

Баруни аж подпрыгнул от удивления.

– На моей территории? Чу на тебя, хозяйка, кошмар тебе приснился. Нет тут ничего чужого! И не будет – мимо меня ни одна муха не пролетит, не то что нашенский – не пройдёт! – И обиженный брауни исчез под кроватью.

Фрида попыталась выкинуть это из головы – мало ли, может, письмо вовсе и не ей предназначалось? Может, заклинание неправильно наложили, адресатом ошиблись… Под эти мысли Фрида допила кофе и откинулась на спинку кресла. Начинался новый день, надо ещё планы уроков перечитать…

Поправив полы халата и, широко зевая, Фрида потянулась к тетради.

На ней лежала чёрная роза.

– Робин! – завопила Фрида.

Приоткрылась и тут же закрылась за любопытной горничной дверь. Фрида шикнула на неё и, тряся розой, повернулась к кровати. Оттуда на неё вновь глядел брауни.

– Ну чего тебе ещё, хозяйка?

– Это что?! – тыча в него розой шёпотом «завопила» Фрида.

– Цветок. – Брауни принюхался. – Нашенский.

– Кто его принёс?! Ты же говорил – муха не пролетит!

Брауни хмуро глянул на Фриду и вдруг звонко хихикнул.

– Эх, хозяйка! Так это ж ухажёр твой, кто ж ещё?

Фрида задохнулась от гнева и только спустя пару секунд смогла выпалить:

– Как? Тут ведь ничего его нет!

– Ну как же нет, когда есть, – брауни улыбался. Надо сказать, улыбка у него была мерзкая. – Аккурат в тебе и есть. Так что терпи, хозяйка, ты ж его из себя не вытащишь?

– Кого?.. Что ты несёшь?!

Но брауни уже снова исчез под кроватью.

Фрида и розу отправила в огонь, а потом, раздевшись донага, долго-долго рассматривала себя в зеркале. Может, этот мерзавец проклятье к ней подвесил, а она и не заметила? Да нет, всё было в порядке, чужим колдовством и не пахло… Но Фрида на всякий случай всё равно всю себя проверила, прислушиваясь. Последним она изучила живот: ощупала и снова почувствовала исходящий от него ненормальный жар. Прислушалась к себе, села в кресло и, закатив глаза, полностью отдалась ощущениям… Мгновенно навалилась резкая усталость, но Фрида пробилась сквозь неё, как сквозь туман. И увидела.

К своему источнику жизни, яркому, как солнышко, и мерно пульсирующему в такт дыханию, она давно привыкла. Но теперь рядом светился ещё один, поменьше, но словно бы ярче, и Фрида слишком хорошо понимала, что это значит.

– Мэм? Мэм! Проснитесь! Мэм! – донеслось, как сквозь вату.

Фрида вздрогнула и «вынырнула». Солнца – большое и маленькое – перед глазами исчезли, зато появилась испуганная камеристка.

– Я вам… чай… принесла, укрепляющий, – пробормотала она и подступила к Фриде с халатом. – Оденьтесь, мэм?

– Твою ж мать! – выругалась Фрида, глядя сквозь Мэри.

– Мэм?

Фрида заставила себя отвлечься и влезла в рукава халата.

– В-всё х-хорошо. Иди, Мэри.

– Да, вы только чай попробуйте…

Начиная злиться – умеет камеристка докучать! – Фрида сделала большой глоток из исходящей паром кружки и тут же выплюнула.

– Что это за дрянь?!

– Ничего… Ничего, госпожа, я новый сейчас же сделаю, – пролепетала Мэри, схватила чайник, чашку на подносе и убежала.

Фрида без сил рухнула в кресло. На губах всё ещё горчила «вырвень-трава», хороший тоник для всех, кроме беременных – те его настой даже в рот взять не могут. Фрида слышала о нём, но предпочитала другие тонизирующие и не очень-то верила, что какая-то трава так отлично выявляет беременность да ещё и на столь раннем сроке. «Мэри поймёт», – мелькнуло в голове. Но Фрида быстро успокоилась. Нет, нет, откуда этой дурочке знать?.. Она же в травах не разбирается, Фрида это точно знала. Иначе бы камеристка могла себе хотя бы розовую воду приготовить, а не просить госпожу. Мэри же так стесняется своих веснушек… Так что это всё только несчастный случай. Надо забыть и не брать в голову.

Фрида вздохнула, забралась в кресло с ногами и запрокинула голову, изучая узоры на потолке: переплетения цветов и листьев. Выходит, старуха Кейт была права… И брауни Робин намекал на это – Фрида действительно беременна. Прелестно! То, о чём она мечтала! И почему именно сейчас?

«Сама виновата, – мысленно сказал себе Фрида. – Забыла выпить зелье, скакнула на руки незнакомому наглецу, ни стыда у тебя, ни совести. Думать надо было. А теперь жалеть нечего». Вздохнув, она решила, что это правильно: что сделано, то сделано. Избавиться от ребёнка? Ни за что! Фрида отлично знала, как избавляются от нежеланных детей крестьянки и каков при этом риск в будущем никогда не родить. К тому же, почему пусть и двухнедельный малыш должен отвечать за её легкомыслие? «Полезла в кузов – терпи», – повторила сама себе Фрида. Что ж, значит, рожать придётся. Ну и отлично: ничто не мешает ей тихо, с помощью той же Кейт избавиться от бремени, а потом сделать вид, что усыновила ребёнка кого-нибудь из деревенских. По доброте душевной.

Правда, несколько месяцев морочить головы слугам, ученикам, учителям, селянам, чтобы не заметили живот. Фрида была не уверена, что справится, но попытаться придётся.

«Только бы мать не узнала, – думала Фрида. – Узнает – выдаст замуж, срочно. Не хочу больше замуж!»

Замужем Фрида в свои двадцать четыре побывать, конечно, успела. Как и всех благородных леди, юную Фриду в восемнадцать представили двору, молодому императору. А потом и года не прошло, как руку Фриды (да и всю её, вообще-то) заполучил маркиз Вустермор, которому на тот момент было шестьдесят шесть, и а ещё был он богат, знатен, родовит и о-о-очень активен. Молоденькая девица ему приглянулась на первом же балу, после которого маркиз и отчим Фриды содержательно побеседовали, и судьба будущей леди Вустермор была решена.

Фрида отнеслась к этому философски. Ребёнка от такого старика она знала, что не родит (что бы мать ей не пела в уши). Впрочем, в девятнадцать Фрида ребёнка тем более не хотела. Лечь в одну постель со стариком – тоже, Фриде хватило поцелуя во время венчания. Что ж, когда ты ведьма, есть способы отделаться от ненужного ухажёра. Фрида заранее сварила одно очень хорошее зелье и подлила его супругу в бокал перед брачной ночью. Всё получилось как нельзя лучше: престарелый жених вместо исполнения своего долга прекрасно заснул и всю ночь ему снились очень красочные сны. А Фрида проколола палец и на всякий случай вымазала простыню кровью – шума, убедившего прислугу, что всё было как положено, её благоверный и так издавал достаточно.

А потом «молодые» уехали в свадебное путешествие, на источники – у маркиза разболелась нога, проснулась подагра. И всё было бы хорошо – Фрида хозяйничала в доме, вырвалась наконец-то из под материнской опеки – но был у чудесного зелья один минус: маркизу так понравились сны (которые он считал реальностью), что теперь он жить не мог без того, чтобы не затащить жёнушку в спальню. Фрида варила зелье литрами, маркиз наркоманил, потерял всякие приличия, хватал жену за зад даже во время приёмов, и Фрида уже начинала бояться, что добром это не кончится. Пока однажды не нашла супруга в его спальне мёртвым, а рядом – жёлудь.

Той же ночью, сбежав в лес (супруги как раз отдыхали у Виндзорского леса), Фрида нашла отца и спросила: зачем? Лесной король улыбнулся ей. «Он мешал тебе», – сказал он и, больше ничего не объясняя, скрылся в тумане. Фрида тогда до утра пробродила по лесу, но не нашла его. Она знала, конечно, знала, что людей фейри считают другими, часто даже ниже себя, что их мировоззрение очень отличается от человеческого (и это естественно). Но её отец убил её мужа, только потому, что последний мешал Фриде…

«Что ж, что было, то прошло, и этого не изменить», – решила, наконец, Фрида. Смерть старого, измученного подагрой и уже съехавшего с катушек маркиза никого не удивила. Фриде досталось огромное наследство, хотя в накладе не остались и другие родственники маркиза, например, его сыновья от первого брака. Фрида с цинизмом поняла тогда, что иногда человек лучше мёртвый, чем живой: после его смерти всем становится легче. Это было очень грустно.

Получив статус вдовушки, а с ним и независимость, Фрида крепко поругалась с матерью, отказавшись снова участвовать в «конкурсе невест» – сезонных балах и отдать наследство покойного маркиза отчиму. Тогда же ей предложили работу в лучшей школе империи, и Фрида уехала из столицы и от матери, не попрощавшись.

Такая жизнь, спокойная, предсказуемая, Фриде нравилась, и ничего менять она не хотела. Но теперь, конечно, придётся.

«Уж не из-за этого ли отец хотел меня увидеть?» – думала Фрида позже, ведя урок. Отделаться от мыслей о ребёнке не получалось, как не получалось и забыть наглеца, который всему виной. «Не всему. Я не должна перекладывать на него ответственность, – обрывала себя Фрида. – Я сама должна была проследить». Голова шла кругом, мысли крутились отнюдь не вокруг объясняемой темы, и впервые за всё время преподавания хотелось оказаться от школы подальше – успокоиться и прийти в себя.

Фрида стояла у доски и рисовала рыбку.

Рыбка представляла собой схему глаголов древнего языка: голова – аналитические формы, потом – супплетивные глаголы, после – «сильные», за ними – «слабые»… И так далее. Глаголов было много, рыбка выходила длинная. Для удобства Фрида пририсовывала примеры-плавники и закрасила хвост зелёным мелом. Получилось красиво, несмотря на раздрай в мыслях. Наверное, ничего удивительного: эту «рыбку» Фрида рисовала ученикам уже четвёртый год.

Тема древних глаголов для одиннадцатилетних мальчишек, по мнению Фриды, была пустым звуком (зачем только её включили в программу?). И чтобы дети хоть что-то запомнили, нужно было сделать несчастные глаголы хоть сколько-нибудь интересными, а для этого рыться в собственном архиве, долго подбирать материал… И конечно, вместо схемы-рыбки лучше бы подошёл какой-нибудь пистолет или, на худой конец, кинжал. Но Фрида не смогла уместить древние глаголы в эти формы. Может быть, воображения не хватало, или сказывалась разница восприятия. За эту разницу Фрида давно себя корила, считая, что мужчину может понять только мужчина. Тем более, одиннадцатилетнего мужчину.

На самом деле, в частную школу Дэримора Фрида попала случайно. Леди не должна работать – это железное, неоспоримое правило высшего общества. Если леди работает, значит, муж или отец не могут её обеспечить. А это ведь позор!

У Фриды был щедрый муж, да и богатый отчим, так что работы Фрида никогда не знала. Просто ещё в школе увлеклась переводами, сравнением языка фейри с древним человеческим. В высшем обществе она была единственной, кто знал язык фейри в совершенстве, так что ей было легко. Вдобавок, Фрида занялась лингвистикой и довольно быстро сделала себе имя в научном сообществе – несмотря на то, что женщин там отнюдь не приветствовали, у неё просто не было конкурентов: все учёные мужи основывали свои работы на гипотезах и результатах сравнений, тогда как Фрида могла получить «живой» материал. Она же, в конце концов, общалась с настоящими фейри, причём с самого детства. Конечно, переводить и делать сравнительный анализ ей было легко.

Язык фейри давно и прочно вошёл в моду. Он сильно повлиял и на развитие языка людей – когда-то фейри свободно ходили по человеческим землям, а не скрывались за «вуалью» своего мира. От них осталось много весьма интересных письменных источников, а уж хотя бы одну балладу на фейрийском должен был знать каждый аристократ. Щегольнуть этим знанием было очень престижно. Так что ничего удивительного не было в том, что лучшая школа для мальчиков в империи (девочек древним языкам специально никогда не учили) пригласила Фриду консультантом. Совсем ничего удивительно не находил директор школы и в том, что приглашённый консультант должен будет предоставить преподавателю планы уроков, конспекты и статьи, чтобы последний потом попугаем оттарабанил их перед учениками. И уж вовсе ничего удивительного не было в том, что школьный преподаватель совершенно в языке фейри не разбирался.

«Да вы издеваетесь!» – подумала Фрида, когда ей это объяснили. И за пятичасовым чаем в кабинете директора сказала «нет». Очень мягко, очень витиевато, как и полагается женщине. Дескать, весьма признательна, ваше приглашение – большая честь, никогда и мечтать о подобном не смела, но…

Директор удивился. Потом, узнав, что Фрида дорожит правом интеллектуальной собственности на свои статьи, удивился ещё больше. Зачем леди вообще какие-то статьи? Наука – удел мужчин, и если женщина захотела в свободное время сама изучить эти самые древние языки – что ж, это странно, но что только не бывает! Однако это не более чем увлечение, тогда как мужчины работают серьёзно и святой женский долг помочь мужчинам в этом, как жёны помогают, обустраивая быт и храня домашний очаг… Улыбаясь, Фрида выслушала его и объяснила, что считает присвоение своих статей и конспектов воровством. И что на следующее такое чаепитие придёт с адвокатом.

И пришла. Лорд Гелен, младший брат покойного супруга Фриды, за время работы в столице ко многому привык, поэтому просьбе невестки не удивился. А опешивший директор, поняв, что придётся разговаривать с мужчиной, быстро пошёл на попятный. Женщину-то, как он думал, переспорить легко: женщины – существа по природе своей слабые и мужчинам во всём уступают.

Собственно, это было не мнение одного лишь директора – он-то был человеком довольно передовым для своего времени. Так женщин в империи видело всё общество: будь красива, следи за хозяйством, танцуй на балах, а все действительно важные дела оставь мужчинам. Свободолюбивой, как все, в ком текла кровь фейри, Фриде ещё в детстве было сложно смириться с подобным отношением. Это была ещё одна причина, по которой она рвалась из-под крыла матушки и из столицы. В провинции нравы были попроще.

Директор с адвокатом в итоге договорились, что Фрида будет вести уроки, как любой школьный преподаватель – но в присутствии камеристки, конечно, чтобы приличия были соблюдены. И телесные наказания должен будет осуществлять директор лично: нельзя же юношам оголяться перед молодой женщиной! А в остальном Фрида вольна поступать, как ей заблагорассудится – оставаясь, конечно, в рамках утверждённой советом школы программой. И да, ни о какой оплате речь, конечно, идти не может. Работают мужчины, а леди только имеют увлечения. Ничего предосудительного, если Фрида вдруг увлечётся преподаванием, особенно для школы Дэримор. Лучший специалист в языке фейри достанется им бесплатно! Благотворительность, так сказать, дамы и господа. Леди ведь обожают заниматься благотворительностью.

Узнав об этом (Фрида в разговоре не участвовала, она в это время прилично пила чай в соседней комнате – пусть мужчины решают свои мужские дела сами, раз так заведено), Фрида с очаровательной улыбкой поинтересовалась, сколько платят в Дэриморе преподавателям. Директор похвалился: в его школе не брезгуют давать лекции даже знаменитые лорды-учёные из-за рубежа – гонорар им предлагают очень высокий. Фрида покивала, а потом спросила, почему же она должна работать бесплатно. Свободолюбивая полукровка умела не только переводить и сравнивать языки, но и немного считать. Осознав, сколько примерно сэкономит на ней директор, Фрида почувствовала себя обиженной. Когда-то она согласилась выйти замуж – потому что это прилично. Когда-то она вела себя как образцовая жена, потому что это тоже прилично. Но что будет неприличного в том, что её, женщину, будут воспринимать наравне с мужчинами? Хорошо, пусть она и лучшая, но не рассчитывает ни на какое отношение сверх (хотя по правде говоря, почему нет, если лучшая). Но наравне-то можно?

«Вы же леди!» – просипел изумлённый директор, и даже родственник-адвокат посмотрел на Фриду как на сумасшедшую.

«Прекрасно, – кивнула Фрида. – Я леди и вы поступаете со мной не как джентльмен. Вы меня обворовываете на… Сколько, вы сказали, у вас платят учителям?» Потом добавила, что или она получает за свои уроки плату, как мужчина, или пусть директор ищет другого знатока фейрийского. Мужского полу. Тогда все точно будут довольны.

Директор был бы рад, но никого лучше Фриды не было. Через неделю переговоров, которые ни к чему не приводили, он восхитился «железной хваткой» маркизы Вустермор (что отнюдь не было для леди комплиментом). И пригласил её подписать договор.

С тех пор прошло почти четыре года. Страсти в обществе, где Фриду всячески осуждали, чуть улеглись (хотя мать время от времени ещё слала Фриде гневные письма). Ученики же привыкли к учительнице и больше не отпускали шуточки о том, что из рук нянек и гувернанток они уже выросли. А после первого выпуска и их родители перестали настаивать на увольнении леди-преподавательницы.

Схема-рыба тем временем закончилась, вопросов у учеников, как обычно, не нашлось. Преподавать в Дэриморе вообще было легко: только одна проблема – подготовить учеников к выпускным экзаменам у самого императора. В остальное время действовал постулат «преподаватель всегда прав». Фрида могла бы дать список древних глаголов на зубрёжку – и это было бы нормально. А тех, кто не вызубрил, на следующей неделе отправить к директору для наказания. Учителя на уроке не принято было спрашивать, у соседа – не принято списывать. Иной раз Фрида задавалась вопросом: её ученики вообще живые? Живые, конечно, но чтобы расшевелить их требовалось много сил и смекалки. А уж объяснить детям, что она приветствует вопросы на своих уроках, а ошибки в процессе обучения – это нормально… У Фриды такое получалось редко. Она сама прошла похожую школу, когда за вздох не вовремя наказывали палкой по пальцам. Прошла, ненавидела и не хотела превращать свои занятие в её подобие.

Прошелестев юбками, Фрида прошла к креслу у окна. На узком подоконнике стояли песочные часы – Фрида перевернула их и предупредила:

– У вас ровно полчаса. Приступайте.

Мальчики дружно заскрипели перьями – за остаток урока им предстояло написать своё мнение по изученному отрывку батальной поэмы. Фрида постаралась выбрать именно её – во-первых, битв и героизма там в достатке, а мальчикам это должно нравиться; во-вторых, в ней было полно интересных глагольных форм. К тому же, тренировка письма на фейрийском ещё никому не вредила.

Фрида смотрела на класс: десять мальчиков за одноместными партами, все одинаковые до невозможности – и парты, и мальчики. Парты – дерево, Фрида чувствовала его даже сейчас: с юга, лес под Бэнтиромом. Мальчики – со всей империи, с одинаково постриженными «под горшок» волосами (цвет был, правда, разный – уже хоть что-то), в одинаковых беленьких рубашках, чёрных брюках, с шейными платками, тоже чёрными, и в синих приталенных пиджаках. Последние Фрида разрешала на своих уроках снимать – как дети вообще могли сидеть и учиться поздней весной в стольких слоях одежды, она не понимала. Впрочем, Фрида и сама себе напоминала луковицу: рубашка, нижняя плотная юбка, корсет (лёгкий, эластичный – Фрида ненавидела жёсткие и тугие), платье с длинными рукавами и глухим воротом под горло. Даже ей иногда хотелось использовать конспекты как веер.

В углу класса, у камина, сейчас закрытого решёткой, сидела в кресле Мэри и клевала носом над вышивкой. Ей было скучно, и Фрида искренне не завидовала камеристке. Язык фейри её нисколько не интересовал, вышивка тоже, но приходилось полдня сидеть вот так, зевать, смотреть в окно да делать пару стежков в час. И впрямь бедняга.

Фрида повернулась к окну – там было куда веселее, слуги готовили игрушечных лошадок, обязательный атрибут майских праздников. Окрашенная яркой жёлтой краской палка заканчивалась деревянной лошадиной головой с длинной, до земли гривой. Верхом на этих «конях» танцоры должны будут исполнить моррис, и тогда неделя Цветения будет объявлена начавшейся. После неё все дружно отправятся в храм.

А жаль, думала Фрида: именно из-за посещения храма сократили учебный день. Ученики рады, а Фрида, у которой в программе за две недели образовалась изрядная брешь, ломала голову, как же этих демонят подготовить к экзаменам. Упасть в грязь лицом не хотелось: директор, которому Фрида как кость в горле, мигом попытается от неё избавиться, а общество его, конечно, поддержит. Не дело юной леди преподавать, если только она не гувернантка. Впрочем, какая из гувернантки леди?

– Мистер Финник, прекратите, пожалуйста, подсказывать мистеру Следену, – не поворачиваясь (в отражении прекрасно видно весь класс) сказала Фрида.

Оба мальчика тут же втянули головы в плечи, а Фрида почувствовала, как дохнуло морозом, и обернулась. Взгляд упал на худенького подростка лет четырнадцати, в обносках школьной формы и с чёрными провалами вместо глаз. Он сидел на полу рядом с почти до синевы с бледным мистером Кайлом и поглаживал того по левой руке – нежно, просяще.

Вздохнув, Фрида поднялась, оправила юбки и прошла к столу Кайла. Осторожно заглянула в его записи, улыбнулась: «Всё хорошо, у вас прекрасно получается, пожалуйста, продолжайте». И, обогнув его стул, незаметно толкнула всё ещё сидящего на полу подростка. Тот совсем по-звериному зашипел в ответ, и тут же исчез. Фрида знала: скоро он снова появится, но теперь уже рядом с ней.

Том, местное привидение, был мстительным малым и особенно ненавидел учителей. Для мальчика, принявшего смерть от учительской розги (или чего-то посильнее), это, наверное, было нормальным. После смерти Том не отправился в лучший мир и не переродился – своим святым долгом он видел месть, желательно всей школе разом. Фрида сначала пыталась его успокоить, приносила гостинцы – человеческую еду, землю с кладбища, росу, – но Том продолжал шипеть и пакостить всем подряд. Из школы он, хвала богам, уйти не мог, а то в округу обязательно бы наведались люди Императора, а то и сам Серый. Где так чудят призраки, наверняка много людей с «даром», а их Серый забирал себе. Фрида не была бы здесь в безопасности.

Ледяное прикосновение к руке – Том оставался верен себе – и Фрида услышала: «Холодно, мне так холодно… Согрей меня!» Говорили, что несколько столетий назад директор запер мальчика в чулане – пока Том не перепишет все строчки до единой, без ошибок. Запер и забыл. Зима стояла морозная, так что когда о мальчике вспомнили, его уже давно не было в живых. Зато только его похоронили – и жестокий директор скончался от жесточайшей простуды. Он тоже всё мёрз, трясся в ознобе. Больше Том никого не убивал, только пугал. Фрида, предложив ему помощь – умереть по-настоящему – выслушала привычное шипение и ничего делать не стала. Она отлично знала, что без исключительной необходимости вмешиваться в мир духов не стоит. Себе дороже.

– Холодно… – шептал призрак и по своему обыкновению гладил её руку. Фрида запрокинула голову, подставляя шею, и тихо, одними губами шепнула:

– Согрейся.

Ледяные губы прильнули к горячей коже. И тут же исчезли. Призрак подался назад, зло зашипел. Фрида удивлённо оглянулась, но он уже исчез.

На часовой башне торжественно зазвонил колокол. Ученики засуетились, дописывая последнее предложение. Фрида стряхнула оцепенение – не выспалась… Проклятая малиновка, проклятый рогатый наглец!.. Сделал ей ребёнка так ещё и поспать не дал!

– Мэм, – Мэри как всегда собрала работы. Кто-то из спешащих вон из класса учеников наступил ей на верхнюю юбку, и край рюша посерел. Фрида никак не могла оторвать взгляд от этого пятна. – Вы хотите сменить платье перед службой? Я приказала привезти вам…

– Нет, не хочу, – Фрида снова зевнула. Спать, спать бы… А ещё ночью идти к отцу…

– Мэм, может быть, вы хотите вернуться и отдохнуть?

Фрида забрала у камеристки работы, разложила по стопкам и убрала в сумку.

– Нет. Идём. Опоздаем в храм.

Во дворе шестеро лучших учеников-старшеклассников уже плясали ритуальный моррис: в белых рубашках, зелёных штанах, с бубенцами на щиколотках и платками в руках они разыгрывали не то потешное сражение, не то парад. Фрида заметила, с каким интересом Мэри рассматривает их, а особенно одного – сына императорского казначея, белокурого Антуана. Заметила и отвернулась. Пусть – Мэри взрослая девушка и знает, что делает. И ей ли осуждать, уж чья бы корова мычала… Главное, чтобы экзамены в этом году красавчик Антуан сдал, а всё остальное Фриду не волнует. Хотя и впрямь, он очень ничего…

Перед глазами сам собой возник спящий среди трав нагой золотоволосый юноша, прекрасный, как бог. Таким он Фриде запомнился сильнее, ярче, чем с рогами и копытами, чего уж греха таить. И тут же мелькнула глупая мысль: «А может, ответить ему? Встретимся ещё раз, большей-то беды не будет». Фрида прогнала её. Красивый фейри, да, этот белокурый Антуан ему и в подмётки не годится. Но Фрида его совсем не знает. И если один раз согрешила, то это же не повод вести себя как падшая женщина!

Но даже в храме не представлять, как сверкают на солнце золотые кудри, как нежна и бела, точно сливки, кожа, как притягательны губы фейри-подменыша, у Фриды не получалось

Служба тянулась мучительно долго. Жрицы богини плодородия танцевали чрезвычайно спокойный, очень медленный ритуальный танец – с ветвями берёз, со свечами, с рогом изобилия… Фрида смотрела на них, на их ритуальные безразмерные платья-балахоны, и мечтала оказаться в лесу, среди настоящей жизни, а не этого театра. Но нельзя, не сейчас – вечером.

Мэри рядом тоже аккуратно позёвывала в кулачок, но одно дело скучать и совсем другое – птицей улететь с церемонии. После этого можно и не возвращаться. А именно птицей Фрида мечтала сейчас стать. Глупое желание свободы, которое люди в этой империи выкорчёвывали в своих отпрысках ещё с детства.

В маленьком храме было душно и темно. Воздух проникал только сквозь небольшое круглое отверстие в куполе. Сотня прихожан, которым приходилось стоять, танцующие жрицы, да ещё со свечами… К концу службы Фрида едва не падала в обморок. Игра света и тени на тонких колоннах, украшенных цветочными гирляндами, её уже не увлекала. Всё представлялся вчерашний деревенский подарок-намёк: «Ты ведьма» – гирлянда с «кукушкиным цветком». Встретиться, что ли, с Кейт, поговорить об этом? Дело-то нехитрое: старуха что ни день торчит на кладбище. Наверное, к переезду готовится…

Служба закончилась только на закате: жрицы управились со своим танцем, потом накормили всех ритуальным хлебом, символом плодородия. После Фрида, изо всех сил скрывая слабость, вместе с жёнами преподавателей раздала хлеб, уже обычный, нищим. Посмотрели ещё один моррис – в исполнении деревенских танцоров, не такой изящный и богатый, но куда живее, чем школьный. И только после него можно было, не привлекая лишнего внимания, отправляться домой, снова в маленький отпуск: во время майской недели Цветения школы по всей империи закрывались, а ученики разъезжались по домам. Имперцы очень любили начало мая, а плодородие в их сознании было сравнимо с богатством. Будешь работать во время Цветения, прогневаешь прекрасную Флору, она не простит – богатства лишишься. Люди в империи бывали очень суеверными, особенно если получали от этого выгоду.

Фрида приказала остановить карету на полпути к дому: она часто так делала, и к одиноким прогулкам леди слуги относились как к забавным странностям («Да наверняка к ухажёрам бегает!»). Фрида на эти слухи внимания не обращала – после скандала с зарплатой они были так, цветочками.

Вечер выдался необычайно тихий и яркий: на небе разгорался настоящий пожар. В лесу давно сгустились тени, и Фрида, подобрав юбки, шла практически на ощупь, больше полагаясь на звуки и запахи, чем на зрение. К тому же, тропа сама ложилась ей под ноги, пока не привела к озеру в самой чаще. Здесь находился ещё один вход на «ту сторону»: у озера не было дна, и рыба там иной раз ловилась забавная. Фрида могла иногда полакомиться собственноручно сваренной ухой или зажаренной на открытом огне рыбкой – если было настроение, или Лесной король задерживался. Здесь, в пещере неподалёку Фрида держала свою «ведьмину кухню»: запасы трав, утварь, кое-что из старой мебели. Было очень удобно: лес хранил её нетронутой, и никто не видел леди за непотребным занятием.

Свистнув, Фрида вытянула руку – и на плечо ей скакнула белочка. Шустро пробежала к другой руке, потом – к застёжкам-крючкам. Быстро-быстро расстегнула – и прыгнула обратно на дерево. Фрида скормила ей арахис.

Оставив помощницу хрумкать заморским орехом, Фрида вылезла из платья, как из панциря, стянула нижнюю юбку и корсет – у него крючки были спереди, что намного удобнее, если нужно снять самой. Потом, скинув нижнюю рубашку и распустив волосы, нагишом нырнула в бездонное озеро.

Перед глазами рябило, тенями проплывали мимо большие лобастые рыбы, несколько раз туда-сюда пронеслась даже щука. Водоросли цеплялись за ноги, вплетались в волосы. Не обращая на них внимания, Фрида плыла, пока чёрное, с крапинками белого пятно не приблизилось… И небо с землёй поменялись местами: чёрная клякса стала ночью, а белые крапинки – звёздами.

Здесь закат давно догорел. Над озером, из которого Фрида выплыла, летали любопытные разноцветные светлячки – они тут же окружили отфыркивающуюся Фриду. В небе висел огрызок месяца, где-то ухала сова, метались летучие мыши. В этом мире озеро было далеко от страны фейри, но уже на границе владений Лесного короля.

Он ждал Фриду. В тунике из дубовых листьев, в короне из ветвей рябины, высокий и тонкий, как любой фейри, но краше их в десятки раз, он изящно поднялся Фриде навстречу.

Не выходя из воды, Фрида поклонилась.

– Отец.

Он улыбнулся, поманил ближе. В камышах, среди кувшинок он смотрелся так же величественно, как и на троне.

– Эльфрида, моя ласточка, – сказал, протянув ей руку.

Он называл её так ещё в детстве, когда вместе с сумерками приходил в дом и укачивал, рассказывал сказки, приносил смешные подарки – танцующего жука-ползунка, поющую день напролёт канарейку, светящиеся цветы…

Фрида потёрлась щекой о его руку.

– Мне нужна твоя помощь, ласточка. – Его тёмные глаза смотрели серьёзно и очень напомнили Фриде вчерашнего оленя. – В вашей столице кто-то убивает вас. Наш договор с людьми нарушен.

– Договор? Отец, люди давно уже в вас не верят …

Он улыбнулся.

– Ты очень человек, моя ласточка. Пусть не верят: мы заключили договор и помним. И даже если люди забыли, мы должны исполнить то, что обещали. Мой народ клялся не трогать людей на вашей земле. Теперь клятва нарушена.

Фрида села на отмель: водоросли облепили её, как будто она надела платье.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Я могу только просить, – покачал головой король. – Найти того, кто это делает. Покажи, а после мы сами его накажем. В людской столице слишком много железа, наши заклинания бессильны, мы не можем следить… Эльфрида, это лишь просьба, ты не обязана её исполнять, у меня достаточно должников среди людей, только… Мне подумалось, тебе это будет легче. – Фейри неожиданно запнулся. – Но нет. Ты носишь ребёнка. Я не знал, Эльфрида. Если бы мне это было известно, я не позвал бы тебя.

Фрида улыбнулась.

– Я не сахарная кукла, отец. Ты прав, мне это несложно. Я постараюсь помочь.

Лесной король нахмурился, но на ладонь Фриде упал сплетённый из веточек браслет.

– Плоть от моей плоти, – прошелестел фейри, – с ним ты будешь в безопасности. А я перед тобой – в долгу.

Фрида улыбнулась. Иметь лесного короля в должниках стоило пары поездок в столицу. К тому же, ей не впервой.

– Отец, – она помедлила, – я хотела бы попросить тебя о маленькой услуге. Я не знаю, как… Как скрыться от отца… ребёнка. – «Ему только две недели! – кричал её разум. – Какой там может быть уже ребёнок!» – Этот фейри очень настойчив.

Смех Лесного короля был подобен шелесту листы под порывом ветра. А его губы холодны, как вечерний весенний воздух, когда он наклонился и поцеловал Фриду в лоб.

– Всё, дочь, теперь ты надёжно скрыта от него, – сказал фейри, выпрямляясь. – Я не буду спрашивать тебя, зачем.

– Это человеческое, отец, – кивнула Фрида. – Не спрашивай.

– Вы красиво танцевали, – заметил напоследок король. – Это была не просто страсть, моя ласточка. Это была правда.

Фрида только усмехнулась. У фейри трепетное отношение к правде – зато уж недоговаривать они мастера. Но крайне редко лгут, словно ложь обжигает им язык.

– Я буду ждать вестей. И, прошу тебя, Эльфрида, будь осторожна. Моя магия могущественна. – Лесной король посмотрел на браслет на тонком запястье Фриды. – Но не всесильна.

– Конечно, отец. – Улыбнувшись, Фрида снова нырнула.

А перед глазами так и стоял взгляд короля – мудрый, как будто он читал её будущее так ясно, как Фрида читала древние тексты.

А может, и читал – Фрида бы не удивилась.

В человеческом мире тоже стемнело. Так же над озером летали светлячки, но не разноцветные, как в мире фейри, а лишь бело-зелёные. Ветер качал камышовые заросли у берега. И пофыркивал, стоя у раскидистой ивы, белый конь. Фрида пригляделась и с изумлением узнала Быстрого, лучшего жеребца из её конюшен.

– Ну как водичка? – весело поинтересовалась сидящая на берегу Кейт. На ведьме было что-то вроде рыбацкой сети – Кейт была та ещё модница. – Может, и мне искупнуться?

Не обращая внимания на её слова, Фрида выпрямилась и, держась за гибкие ивовые ветви, вышла на берег. Ткнула пальцем в коня.

– Что он здесь делает?

– О-о-о! – засмеялась Кейт, обнажив белые-белые и ровные-ровные (хоть сейчас младенца кушай) зубы. – А это правильный вопрос. Глянь-ка сюды. – Она протянула Фриде конверт.

Фрида взяла его, пригляделась.

– Это письмо не мне.

– Угу. Служанке твоей. Ты читай-читай.

Фрида подняла на неё взгляд.

– Это не мне письмо.

– Ой, да шо ты такая правильная! – фыркнула Кейт. – Не боись, я ж уже всё прочла. Хошь, перескажу?

Поморщившись, Фрида достала письмо из конверта и вчиталась.

Писала мать и писала она камеристке Фриды – в ответ на её утрешнее письмо, в котором Мэри призналась (как поняла Фрида), что госпожа беременна, и все признаки налицо: цикл задержался, утренний чай с нужной травкой не в то горло пошёл. А вы же приказывали, мэм, следить за госпожой? Вот Мэри и бдит. О, как Мэри бдит! Госпожа недавно вернулась из очередного загула, наверняка с ведьмовского шабаша. И вот теперь беременная. Мэри за такие новости ведь причитается награда?

Да, писала мать Фриды, причитается; и сообщала, что перевела на счёт Мэри весьма кругленькую сумму: хватит на симпатичный маленький домик в деревне со своими слугами. Мать также выражала признательность, что Мэри уберегла её семью от ещё одного позора. И пророчила Мэри дальнейшее вознаграждение, если она будет так же предана.

Фрида аккуратно свернула письмо, положила обратно в конверт и подняла взгляд на Кейт. Та улыбалась.

– А я те говорила, шо служанка твоя – та ещё змеюка. Хошь, я её колдану?

– Я сама, – процедила Фрида, наклоняясь к своей одежде.

– Эк скоко у вас одёжек, – оценила Кейт, глядя на неё – И, главное, зачем?..

– Как это письмо попало к тебе? – оборвала её Фрида.

– У тебя симпатишный конь, – отозвалась ведьма, протягивая руку и гладя покорно склонившего голову Быстрого по носу. – И симпатишный лакей. Милок, подь сюды.

Фрида только вздохнула, когда из-за деревьев показался один из её лакеев с таким взглядом, как будто уже сомневался в собственной вменяемости. На самом деле, сомневаться он станет завтра, когда всё – и воспоминания, и фантазии – перепутаются у неё в голове.

– Ты ш не против, если я их позаимствую? – одной рукой обняв лакея, другой держась за гриву коня, спросила Кейт.

– Вернуть не забудь, – вздохнула Фрида, накинула нижнюю рубашку (всё-таки ночи были ещё прохладными, чтобы ходить голышом), а остальную одежду взяла в руки.

– Будь покойна, милая. Ты, кстати, в город нынче собираешься? В столицу, а? За этим ныряла? Вижу у тебя браслетик этого стервеца. Так вот, в Нижним городе ищи.

Спрашивать подробности было бы бесполезно, да и незачем, раньше Фрида и сама справлялась. Она кивнула отвернулась и пошла по тропинке – подсвечивая дорогу, её обогнали светлячки.

– Ну, прокати ш меня, милок! – сверкнув улыбкой, воскликнула Кейт и взлетела в седло Быстрого. Следом, как во сне, неловко влез лакей. – И-э-э-эх!

Деревья тоже расступались перед ведьмой – прямо-таки отскакивали. А та, гоня коня, потрясала сухонькой ручкой.

– Ужо я щас покатаюсь!

«И вряд ли кого удивишь, – думала Фрида. – Все давно уже к твоим выходкам привыкли».

Мэри снова сидела за любовным романом и снова в спальне Фриды, в её любимом кресле у камина.

– Ой, госпожа! – вскрикнула она, когда Фрида закрыла за собой дверь. – Я-я в-вас не заметила!

– Ну конечно, – хмыкнула Фрида. – Я же ведьма. Между прочим, тебе письмо. – И кинула Мэри конверт.

Та подхватила его, узнала почерк. Побледнела.

– Я-я-я…

– Завтра получишь расчёт.

Мэри содрогнулась и плавно осела на пол. Фриде подумалось, что это она в своих романах научилась подобному мелодраматизму.

– Госпожа, прошу вас! Я не смела отказать миледи, вы же знаете, какая она…

– Да, знаю. А ещё она тебе платила. – Фрида уселась в кресло и принялась смотреть на огонь. – Уходи.

– Госпожа, но вы же должны меня понять! У меня кроме вас никого нет!

– Попросись к моей матери, вы же так прекрасно спелись. Она тебя куда-нибудь пристроит.

– Госпожа…

– Вон. Завтра утром чтоб тебя в этом доме не было.

Мэри встала – так же плавно, как до этого садилась. И, скривившись, прошипела:

– Куда вы без меня денетесь!.. В этой дыре вам никого лучше меня не найти…

– Милая моя, – обернувшись, проронила Фрида. – Благодаря тебе я очень скоро перееду в столицу. Где таких, как ты – пруд пруди. И выйду замуж за очередного богатого сморчка. Потом, когда он умрёт, у меня будет ребёнок и огромное состояние. И я смогу выбрать себе любого супруга, хоть принца. А ты так и будешь прозябать в такой вот дыре со своими романами. А теперь пошла вон.

Мэри и правда направилась к двери. Но у порога обернулась.

– Да чтоб ты в бездне захлебнулась, ведьма!

– Аккуратно, милая, – еле сдерживаясь, предупредила Фрида. – Прокляну. И на всякий случай… Ты никому не расскажешь, что видела в этом доме. Не напишешь и не расскажешь больше никому. Просто поверь мне на слово, если не хочешь в самый ответственный момент заблеять, как коза.

Бывшая камеристка покраснела – от шеи до корней волос.

– Да ты… – она осеклась. А потом заблеяла.

– Я предупреждала, – махнула рукой Фрида. – Ты мешаешь мне. Убирайся.

И, когда за служанкой закрылась дверь, Фрида без сил рухнула на кровать. Очень хотелось заплакать. «Я сама во всём виновата, глупо сейчас себя жалеть», – повторяла и повторяла мысленно Фрида. Но всё равно себя было очень жалко.

– Я не хочу ничего менять! – простонала она в подушку. – Мне моя жизнь и так нравится!

Ей ответила тишина. Фрида повернулась на спину и, глядя в потолок, громко произнесла:

– Ну мы ещё посмотрим!.. Всё равно всё будет по-моему.

Как именно, она не знала, но… Нет, больше собой она управлять не позволит. Замуж мать её, конечно, выдаст, но, может, это и к лучшему? Замужем получится спокойно родить. А муж… С мужем всегда сладить можно. С первым же она сладила. Почему этот раз должен отличаться? Просто нужно немного потерпеть, а потом прогнуть этот мир под себя.

Вздохнув, Фрида старательно улыбнулась. Не хотелось, но она скривила губы.

Всё будет так, как она захочет, и никак иначе.

На душе немного полегчало, и, перевернувшись на бок, Фрида закрыла глаза. Усталость навалилась могильной плитой.

– Где ты? – звал её голос на грани сна и яви. Знакомый голос рогатого наглеца. – Где ты?! Как ты скрываешься от меня? Как ты смеешь?! Отзовись!

Улыбаясь, Фрида успела подумать: «Ты меня больше никогда не увидишь, мерзавец. А если увидишь – не узнаешь». Потом волшебный лес из сна забрал её, обнял, спрятал, а фейри всё бродил и бродил, всё звал и звал. Но дальше и дальше, и дальше…

Точно так же по деревне металась зачарованная малиновка с письмом в клюве. Металась и не могла найти адресата.