Читать книгу Ошибка «2012». Мизер вчерную - Мария Семёнова - Страница 9

В трюме было душно, зловонно, страшно и к тому же темно, как в могиле. Снаружи, за обшивкой бортов, злилась Великая Солёная Вода. Да так, что Большая Лодка белых трещала и ходила ходуном от гулких ударов. Казалось, ещё чуть-чуть, и она приплывет в царство мёртвых. Люди в трюме корчились от морской болезни, почти желая, чтобы это уже наконец произошло. То и дело принимались надрывно кричать дети, при каждом движении звякали тяжёлые заржавленные цепи. Пронзительно пахло бедой, запущенным в неволе телом, извергнутой желчью и нагретым железом оков. Даже крысы, казалось, не могли этого выдержать – куда-то попрятались, не скреблись, не бегали по вытянутым ногам…

«Видно, проголодался нынче могучий Гбингбо, требует обильную жертву… – равнодушно подумала Мамба, потёрлась зудевшими лопатками о доски и со вздохом переменила позицию. – Вот бы подарить ему белых обезьян. Всех разом. А потом кое-кого из чёрных…»

Она сидела, как и все, на жёстких влажных досках, прислонясь спиной к обшивке борта. Морская болезнь не брала её – пленная жрица слушала голос духа, раздававшийся в голове. Этот голос помогал выбросить из сознания качку и смрад, благодаря ему душа Мамбы пребывала большей частью как бы вне тела, где-то далеко-далеко.

«Ты будешь моей правой рукой, моей карающей палицей, стрелою моего лука и ядом на её острие, – гулко повторял неведомый голос, и каждое слово эхом отзывалось в душе. – Забудь своё прежнее имя, отныне ты – Чёрная Мамба! Безжалостная Мамба, Смертоносная Чёрная Мамба, подгоняющая своим жалом белое стадо! Ждёт тебя дальняя дорога…»

Заворожённая и почти убаюканная им, жрица едва повернула голову, когда в трюме раздался дрожащий мужской голос:

– Люди, Нбонго ушёл к пращурам! Он не отозвался, и я ощупал его… Люди, крысы объели ему уши и нос! Люди, тут смерть!..

Воздух в трюме сразу как будто сгустился, напитываясь животным ужасом и обречённостью. Корабль накренился, оседая подвесом воды, со стонами пошёл вверх, и в борт тяжело громыхнула очередная волна. Быть может, они все последуют за Нбонго прямо сейчас. А может, Большая Лодка всё-таки пересечёт океан. И что ждёт там, за Великой Солёной Водой?.. Чего доброго, они ещё позавидуют Нбонго, который умер в этом трюме, не издав ни единого звука. Которому крысы объели губы, уши и нос…

Мамба услышала, как в трюмных потёмках звякнула цепь, скрипнули доски и раздался хлёсткий звук удара ладонью. И послышался совсем другой голос, низкий, уверенный, твёрдый:

– Спрячь язык за зубами, пока я их тебе вовсе не выбил! Не пугай женщин и ребятишек! Ты хвост шакала или воин?

Ударенный не решился ответить. Корабль снова нырнул, точно собираясь уйти в пучины Великой Воды, волна прокатилась над головами и с журчанием покинула палубу, сопровождаемая руганью белых.

«Ишь какой голос, словно рокот тамтама… – чуть приоткрыла глаза Мамба. – И выговор не наш. Это не абомеец и не йоруб, не иначе как с той стороны болот. Сразу чувствуется, воин. А впрочем, какая разница, нам с ним не „топор обтирать“[55]».

Усталость навалилась на неё, мысли замедлили бег, и она заснула – под вселенский гром океана, под бесконечную качку, дыша непригодным для дыхания воздухом. Для той, кому духами предначертано сделаться ядом на карающем острие, не существует ни страха, ни неизвестности, ни неодолимых препон. Она подождёт…

Проснулась Мамба от солнечного луча. Свежий воздух вливался в трюм сквозь распахнутые настежь люки. Стоило ей поднять ресницы, и тут же защёлкали длинные бичи, зазвенели цепи, послышались грубые голоса – это матросы, возглавляемые боцманом, стали выводить пленников наверх, на открытую палубу.

Здесь, конечно, тоже качало, но в остальном было под стать счастливому сну. Бездонное синее небо, свежий ветер, уносивший за горизонт последние клочья облаков… Потом был липкий рис из огромных закопчённых котлов, пахнущая сырым деревом вода… и всё это под присмотром бородатых, недобро глядящих моряков, вооружённых большими ружьями, длинными бичами и железными «брусьями правосудия».

Бедного Нбонго, в самом деле до неузнаваемости обглоданного крысами, и ещё несколько пленников, не выдержавших шторма, выволокли на палубу, сняли с них цепи – и боцман с двоими подручными выбросил тела за борт.

Там во множестве кружили акулы, успевшие привыкнуть к человеческой плоти.

«Значит, вот она какая, Великая Вода. – Мамба, глубоко вздохнув, прислонилась к фальшборту и стала смотреть на высокую зыбь, катившуюся из-за горизонта. – Воистину могуч ты, дух Земли Сакпата, ибо удерживаешь её, не расплескав…»

Солнце осыпало алмазами бирюзовые горбы волн. Там и сям, словно паруса смерти, воду резали плавники акул. Дармового угощения хватало не на всех, вокруг сброшенных тел то и дело завязывалась борьба.

«И ты воистину могуч, ползучий Дан, ибо кусаешь себя за хвост и обвиваешь своим телом Землю, чтобы она не развалилась…» Мамба посмотрела на далёкий горизонт, прищурилась, ослеплённая отражением солнца, и вдруг услышала, как поблизости затянули песню.

Это была грозная Песня смерти, но в первый миг Мамба обратила внимание совсем на другое.

Она сразу узнала голос. Тот, давешний, из трюма.

И обернулась, охваченная внезапным волнением.

Обладатель голоса оказался именно таким, как успело ей нарисовать воображение. Громадный, широкоплечий, могучий, как носорог, он высоко вздёргивал колени, становясь неуловимо похожим то на охотящегося леопарда, то на разгневанного льва, делал зверские гримасы и грозил воображаемым копьём предводителю белых людей, сидевшему на корме.

Зловеще бренчала цепь, сверкали ненавистью глаза, песня казалась ассегаем, нацеленным в сердце врага… А тот знай себе улыбался, спокойно попыхивал трубкой и этак ободряюще кивал, разве только не аплодируя, – давай, мол, давай.

Это был капитан брига Гастон Леру, опытный моряк, снискавший, впрочем, репутацию отъявленного негодяя. Он начинал свою карьеру как самый обычный контрабандист, затем ходил капитаном на капере[56] и вот теперь, окончательно уверившись, что деньги не пахнут, занимался торговлей «чёрным деревом».

Кое-кому в этом деле удавалось разбогатеть с одного рейса, но Леру предпочитал действовать медленно, но верно, и для него это плавание было уже пятнадцатым. Если всё пойдёт хорошо, оно станет последним. Пусть чернокожий поёт и сверкает глазами – Леру уже прикидывал, сколько можно будет за него выручить. Чтобы накопленного в самом деле хватило и на домик с яблоневым садом в родной Нормандии, и на удачную женитьбу, и на лавку, где они с женой станут продавать сидр… На всю эту пресную, как галета, но такую спокойную оседлую жизнь…

Правда, вначале нужно было ещё доплыть до островов Вест-Индии. Продать там часть «живого шоколада», заполнить трюмы сахаром и патокой и только потом лечь на курс к берегам Америки. А до тех пор – ни на миг не забывать об английских крейсерах, чёрт бы их трижды драл!

Пока всё шло лучше некуда. Шторм миновал, патрули не появлялись, а черномазый был хорош, ох хорош… И он, и вон та голая баба, словно выточенная из чёрного дерева… И плевать Гастону Леру на очень скверную славу, повсюду сопутствовавшую ему в Котдаржане[57], – больше, Бог даст, он туда не вернётся.

Да, хитёр, умён, расчётлив был Гастон Леру, он всё делал основательно, вдумчиво – и никогда не пытался откусить больше, чем мог прожевать. Не в пример другим капитанам, которые набивали негров в твиндек[58] как сельдей в бочку, отчего половина дохла по пути, – Леру, видит Бог, черномазых особо не прессовал, сносно кормил и даже выпускал размять ноги. Зато и продавал свой груз вдвое дороже, чем те, кто довозил едва живые скелеты…

Негр тем временем завершил Песню и, бросив в сторону Леру последний презрительный взгляд, с гордым видом застыл около борта. Прочие невольники, боясь гнева белых, держались от возмутителя спокойствия подальше.

Одна только Мамба смотрела на него во все глаза.

«Это мужчина, это воин, – пело её сердце, а взгляд никак не мог покинуть мощные плечи, крепкие ноги, мускулистые ягодицы. – Такой небось не оставит без пищи своих детей, не отдаст свою женщину на поругание врагам…»

Она с изумлением чувствовала, как просыпалась в её чреслах древняя как мир истома. Вот уж не думала она, жрица, что встретит свою судьбу на этом корабле скорби. Она, хранившая девственность, посвящённая духам, привыкшая презирать грубых мужчин. Отчего же теперь она изнемогает от желания прижаться к этой груди, широкой и надёжной, точно ствол баобаба, погладить упругие пружинки волос, испытать в поцелуе эти изобильные губы?..

– Хорошо поёшь, воин, – по праву чёрной жрицы подошла к нему Мамба. – Только белые люди глухи. Они способны понять лишь копьё да отравленную стрелу.

«Станешь ты ядом на её острие…»

Она успела смекнуть, что великан принадлежал к племени Людей Устья, главных хозяев на Большой реке. Они владели причалами, лодками, добротными хижинами на берегу. Они и проводники, и посредники, и блюстители законов. Без их благоволения белым людям невозможно взять на свои лодки ни одного раба.

– О женщина, обладающая Силой, – присмотрелся к её татуировкам танцор, сглотнул и благоговейно потупился. – О разговаривающая с духами!..

У него самого тоже полно было говорящих знаков на теле. Великий охотник, первейший воин, главный палач помощника вождя. Вот только жён и законных детей пока не было. Наверное, всех захваченных коров отдавал вождю, а тот не очень-то спешил вознаградить его доблесть разрешением на женитьбу.

– Сейчас, воин, я разговариваю не с духами, а с тобой. – Мамба улыбнулась впервые со дня ворожбы во дворце Льва. – Я хочу знать твоё имя. Не бойся, я не причиню тебе зла. Язык Да Зоджи и череп Да Лангана в том порукой.

О, как же хотелось ей узнать объятия этих рук, изведать тяжесть мускулистого тела… О змей Дан, куда подевалось бесстрастие посвящённой в истину, холодное, как хрустальный родник?

– Люди зовут меня Мбилонгмо, о женщина, обладающая Силой. Меня зовут Мбилонгмо, – ответил великан и гордо расправил плечи. – Я вождь и сын вождя из рода Большой Пантеры. Все в нашем роду…

Ему не дал договорить свист бичей, послышались грубые выкрики – время палубной прогулки закончилось. Пора было снова спускаться в трюм, туда, где крысы, теснота, вонь, качка, обречённость, дурные мысли и смерть.

– Садись со мной рядом, Мбилонгмо, места хватит, – заглянула Мамба воину в глаза и положила руку на литое плечо. – Дальняя дорога тяжела в одиночку, но весела и легка с верным попутчиком… Ты ведь будешь, Мбилонгмо, мне верным другом в пути?

Она горела словно в огне, её так и била крупная дрожь.

– О да, женщина, обладающая Силой, я буду рядом, указывай дорогу. – Негр, не отстраняясь, кивнул, и их приняли вонючие потёмки тесного трюма.

Вновь монотонно заплескала в борт вода, заскрипели, жалуясь, бимсы. Мамба опустила голову на плечо спутнику, а тот вполголоса рассказывал ей свою горестную историю.

В то время в Западной Африке вообще творилось мало весёлого. Ничего не подозревающего Мбилонгмо белый предводитель зазвал на свою лодку, опоил сладкой огненной водой – и, вопреки всем законам, не купив на торгу и не взяв в битве, надел на него ошейник раба. И теперь везёт через Большую Солёную Воду, чтобы выменять у других белых на много-много коров…

Мамба только хотела ему рассказать, что уже почти нащупала след сути проклятого белого и вот-вот пустит по нему дух розовой гадюки из гиблых болот, – когда по палубе затопали бегущие ноги, по доскам забренчало железо, бухнуло, перемещаясь, что-то очень тяжёлое… и крышки люков неожиданно пошли вверх. Водопадом пролился солнечный свет, раздались повелительные голоса. Только на сей раз какие-то торопливые, лающие, злые.

– О женщина, обладающая Силой, нас снова зовут размять ноги, – удивился Мбилонгмо. – Не иначе, проклятый предводитель устрашился тебя и решил дать нам должное обращение…

– Тихо, воин, тихо, придержи язык! – резко осадила его Мамба и быстро накрыла ладонью те самые губы, которые так хотела испытать в поцелуе. – Сядь, замри, умерь дыхание. Стань голодной пантерой в засаде…

Отточенное восприятие жрицы уже уловило тревожное напряжение мироздания, она поняла: сейчас наверх нельзя, это смерть. Да не та, которой они ждали вчера от бури и волн, не та, которая тихо отдала крысам бедного Нбонго. Там, наверху, что-то случилось. Что-то такое, что готово разом скомкать пряжу их жизней и поднести к ней горящий фитиль…

– Как скажешь, о женщина, обладающая Силой, – мгновенно подчинился Мбилонгмо, вжался широченной спиной в дерево борта и почти перестал дышать. – Как скажешь. Я – голодная пантера среди кустов чикотомбо…

Им было невдомёк, что виной всему был белый парус, возникший на горизонте с полчаса назад, – о чём и проорал из «вороньего гнезда» глазастый юнга.

«Это ещё кого чёрт несёт?» – вытаскивая подзорную трубу, помрачнел Гастон Леру. Пальцы почему-то сразу вспотели и взялись противно дрожать. Глянув сквозь линзы, капитан выругался, жутко засопел, сощурился, посмотрел снова… И почувствовал в животе липкие щупальца страха.

Чёрт принёс с севера трёхмачтовый английский крейсер. Стремительный, быстроходный, с изящными обводами и множеством пушек. От такого не уйдёшь. Сядет на хвост, перекроет ветер, и всё. Прощай, яблоневый садик, прощай, удачная женитьба! Кабы не кончилось дело крепкой верёвкой, перекинутой через нок реи, и чайками, которые со вкусом выклюют кое-кому глаза.

– Чёрт, дьявол, преисподняя!.. – Изворотливый ум капитана Леру уже прикидывал варианты: «Сколько черномазых в трюме? Было три сотни, пара дюжин сдохла, нет, не годится, всех акулы не сожрут. Кто-нибудь ещё будет барахтаться, когда подойдут англичане. Нет, врёшь, так просто мы не дадимся…» – Эй, Шарпантье! – оглянулся он на старпома. – Чёрных на цепь! Запасной якорь приготовить!

– Слушаюсь, капитан. – Старпом Шарпантье отлично понимал: в случае чего им с Леру предстояло болтаться на одной рее. – Эй, боцман!

Вот тогда-то Мамба с Мбилонгмо и услышали над собой крики и беготню. Матросы волокли большой якорь, обводили длинной цепью всё судно с внешней стороны борта… а когда на палубе появились ничего не понимающие чернокожие, каждого пленника понадобилось привязать к ней за ручные кандалы. Сколько возни!.. А на горизонте между тем появился ещё один парус, ещё, ещё… Где же было в такой-то суматохе припомнить по отдельности каждую чёрную рожу и проверить, на месте ли?

– В трюме пусто. – Боцман лично удостоверился, что там действительно больше не было ни единой чёрной скотины, и сделал знак матросам: – Закрывай люки! Так твою, и ещё этак, и не так, как надо! А ну, шевелитесь живее, шкуру спущу!..

Мурашки по спинам бегали у всех, и команда излит свой страх на «чёрное дерево». Мало того что эти обезьяны превратились в ненужный и опасный балласт, так они ещё вопили, кричали, сопротивлялись, передавали из рук в руки детей… Мигом засвистели плети, заработали приклады, пошли в дело железные «брусья правосудия» – кое-кого из чёрных привязали к цепи уже бездыханными. И вот Леру взмахнул рукой, матросы встрепенулись, загрохотало железо, и многопудовый якорь потянул за собой на дно цепь с грузом человеческих тел. Взметнулись к бездонному небу отчаянные голоса, океан милосердно накатил прозрачную волну… и всё стихло.

Вот это и называется – концы в воду.

Сажень за саженью, вниз, вниз, в сумрак пучины, на далёкое тёмное дно…

– Ну, слава Богу. – Гастон Леру перекрестился, переложил трубку в другой угол рта и подмигнул Шарпантье. – Ничего, mon ami, ничего, мы потеряли в деньгах, зато сохраним головы, а значит, всё остальное приложится… А вам, чёртовы англичане… – и он сделал неприличный жест в сторону приближающегося патруля, – вам смолёный фал с узлами куда не надо. Вам и вашей королеве.

Англичан он ненавидел так, как только мог их ненавидеть француз и капитан работоргового судна. Чёртовы ублюдки успели за счёт «чёрного дерева» понастроить заводов и отлить на них пушки для целой армады первоклассных кораблей, а теперь взялись играть в добродетель и гоняться по морям за теми, кто хочет для себя такую же выгоду.

Ах, бочки с сидром в заросшем паутиной подвале, ах, круглолицая вдовушка из родной деревни в Нормандии, которую он уже после этого плавания повёл бы под венец…

Англичане тем временем сократили дистанцию, и с ближайшего крейсера рявкнула пушка – коротко, уверенно, по-бульдожьи. Дескать, не послушаешь – спустим не штаны, шкуру спустим.

– Паруса долой! – сквозь зубы приказал Леру, и матросы бросились по вантам.

Ближайший крейсер тоже лёг в дрейф. Он покачивался на расстоянии пушечного выстрела, лагом к работорговцу, демонстрируя сквозь открытые порты всю свою гибельную мощь, и с него уже спускали шлюпки с досмотровой командой.

Стискивая за спиной кулаки, смотрел капитан Леру, как на борт его брига поднимались рослые английские моряки, возглавляемые плотным щеголеватым лейтенантом. Хорошо обутые, в ладной форме, досыта кормленные солониной… А всё равно дохлого тунца жабры вы получите, а не Гастона Леру! Леру хорошо знал законы и поэтому улыбался в лицо английскому лейтенанту – улыбался демонстративно и нагло. Англичанин тоже знал законы и тоже улыбался, правда достаточно криво. Он был тёртый калач, давно ходил на крейсерах и прекрасно знал, что будет дальше. Приближаясь, они отчётливо слышали многоголосый крик, заставивший креститься матросов. При обыске будут найдены цепи, плети, колодки, котлы с остатками пищи и свежая, безошибочно узнаваемая вонь в трюме… а вот негров обнаружить не удастся. Потому что бедолаг уже доедают глубинные твари. И нагло ухмыляющийся лягушатник еще предложит ему, лейтенанту Её Величества, выпить по бокалу в капитанской каюте…

– Зря стараетесь, лейтенант. На корабле всё чисто, – ещё шире улыбнулся Леру. – Кстати, у меня припасена бутылочка очень неплохого вина…

– Сперва к делу, капитан, – хмуро отозвался лейтенант и оглянулся на своих. – Мичман, приступайте.

Судьбе было угодно, чтобы в этот самый миг из-под палубы раздалась песня на неведомом языке. Громкая, раскатистая, полная победного торжества. Это женщина, обладающая Силой, сняла руку с холки затаившейся пантеры, и та взвилась в прыжке.

– Эт-то ещё что такое? – сдвинул рыжие брови лейтенант, непроизвольно тронул шпагу и резко отдал команду: – Вперёд! Трюм к осмотру!

Тут оказалось, что хвалёных английских моряков хвалили не зря. Они мигом ринулись к люкам, понимая, что Господь, похоже, услыхал их молитву о душах чёрных бедняг и не для всех она оказалась заупокойной. Скоро снизу послышались радостные возгласы, а ещё через минуту на свет Божий явилось двое чернокожих – мужчина и женщина. Оба грязные, исхудавшие, со следами жестоких побоев, в ошейниках и кандалах. Никаких сомнений – рабы.

Люди порой странно реагируют на запредельные обстоятельства, и Леру первым долгом накинулся на боцмана:

– Ты как службу несёшь, болван? Где были твои грёбаные глаза? Запорю!..

А с лица его между тем отливала последняя краска.

– Капитан, чтоб мне забеременеть от морского дьявола и родить против колючек… – Боцман тоже побелел, как свёрнутая парусина над головами. – Клянусь чулками распутницы Магдалины, в трюме было пусто. Одни крысы. Чтоб мне грот-мачту в клюз…

Он так уже никогда и не узнает, что Мамба просто отвела ему глаза. Долго ли умеючи-то! Он и увидел пустой угол там, где вжимались в доски два человеческих существа.

– Значит, капитан, бутылочка неплохого вина? – холодно, одними губами, улыбнулся лейтенант, шагнул к Леру и крепко, по-боксёрски, ударил его в лицо. – Вы негодяй и лжец, и место ваше – на рее.

Неграм перевода не потребовалось. Мамба расхохоталась, сверкая жемчужными зубами, а Мбилонгмо высоко подпрыгнул и пустился в пляс, громыхая цепями. Это была не просто ритуальная пляска. Он затягивал у себя на шее незримую петлю и с хрипом высовывал язык, указывая пальцем на капитана Леру.

В оскорбительной пантомиме сквозил такой прозрачный намёк на скорое и неотвратимое будущее, что Леру не выдержал. Быстрым движением он выхватил испанский нож и с рёвом кинулся на кривляющегося негра. Всё равно издыхать, но хотя бы эту обезьяну он с собой заберёт…

Однако Мбилонгмо был и вправду великий воин. Руку с навахой встретила натянутая кандальная цепь. Миг – и подправленное движение заставило согнуться локоть. Ещё миг – и Леру с изумлением увидел знакомую рукоять, торчавшую из его собственных потрохов.

Он ещё не успел почувствовать боли, когда его ноги оторвались от палубы, перед глазами пронеслись бортовые доски, в уши хлынула горькая морская соль…

Дрогнули и повернули на свежую кровь треугольные плавники, похожие на паруса смерти…

– Ну вот и ладно, поделом негодяю, – невозмутимо кивнул лейтенант и повернулся к мичману. – Негров расковать и на крейсер к врачу. Первого помощника и боцмана…

В воде страшно закричал Леру, забил руками, потом завизжал… и утих. Красное облако истаяло в прозрачных волнах…

Дней через десять Мамбу и Мбилонгмо передали на борт судна, державшего курс на Ямайку. По прибытии туда их ждала обычная судьба невольников, спасённых с захваченного работоргового судна. Им вернули свободу и отправили работать, даже платили немного денег. А ещё их крестили. И нарекли, особо не мудрствуя, Абрамом и Сарой…