Читать книгу Пирог с черёмухой - Мария Шелухина - Страница 4

Дача у деды необыкновенная. Как и он сам, она отгорожена ото всех густыми, а иногда ещё и колючими зарослями. Но стоит войти и закрыть за собой калитку, как оказываешься в настоящем сказочном саду. Чего здесь только нет! Виноград и клубника, малина и ежевика, вишня и слива, крыжовник и смородина, в ещё – волшебная яблоня, на ветках которой растут яблоки разных сортов – красные, белые, жёлтые, в полосочку и в крапинку. И мои самые любимые, которые, когда созревают, становятся такими прозрачными, что даже косточки видны. Много лет деда, как хирург, пришивал – прививал на общий безымянный ствол редкие породистые ветки.

Кроме фруктов и ягод, у деды вырастают такие огромные мясистые помидоры, что тёмной ночью ими можно отстреливаться от хулиганов. Перцы, кабачки и баклажаны у него похожи на боеголовки. А огурцы в мелких и крупных мурашках отчего-то сладкие на вкус.

А ещё у деды есть пчёлы. Четыре улья на шести сотках.

Ему хватает. И мёда, и забот.

Домик на даче маленький. Да он и не домик вовсе, а обычный зелёный вагончик с низкой крышей и двумя квадратными окошками. Каждый раз, сидя в нём, я представляю себя Элли из «Волшебника изумрудного города» и всё жду урагана, который подхватит меня и отнесёт в волшебную страну. Только ураган никак не случается, и я остаюсь.

В домике есть узкая кровать, столик, два стула, мутное пятнистое зеркало, центрифуга для мёда, пара грязноватых чашек, вилки и ложки в банке на столе. По стенам на гвоздях развешаны древние лохмотья. В них деда переодевается, когда качает мёд и ими же, когда становится холодно, укрывает ульи.

На подоконниках в домике лежат шарики воска, мыло, и спичечные коробки. Ими деда ловит залетевших в дом пчёл. Аккуратно, чтобы не повредить, он накрывает пчелу коробочкой и задвигает коробок. Пчела возмущенно жужжит, коробок зудит в руках, и от этого немного страшно и щекотно. Потом деда отпустит её поближе к улью, чтобы с испугу пчела не кинулась на меня. Сам он укусов не боится – даже в улей залезает без рукавиц, а потом невозмутимо вынимает занозы-жала. Деда говорит, что пчела не умеет жалить несколько раз, как оса – только один. А ужалив, умирает. Поэтому он и не защищается от укусов. Деда говорит, что так – честно. А ещё – полезно.

Наверное, из-за пчелиных укусов он у меня такой здоровый и сильный.

Я тоже пчёл не боюсь, мне они даже нравятся – пушистые такие, деловые. И жалили меня всего однажды.

Мы тогда качали мёд, и пчёлы, ясное дело, были злые как…как обычные пчёлы, у которых крадут мёд. Но всё шло хорошо. Я закончила работать дымарём, деда закрыл ульи и понёс в домик рамки с сотами, а я отстала и, легкомысленно сняв с головы защитную шляпу с сеткой, отвлекалась на поедание крыжовника. И вдруг какая-то особенно впечатлительная пчела вынырнула из ниоткуда и бросилась на меня. По её разъяренному жужжанию я сразу поняла, что она собирается через меня отомстить всему вороватому человечеству. Только от переизбытка чувств мохнатое возмездие промахнулось и запуталось у меня в волосах. Я стояла, боясь пошевелиться, и лишь кричала на всю округу – мне казалось, что пчела жужжит внутри моей головы! На крик прибежал деда, хотел спасти нас обеих, но не успел. У пчелы сдали нервы, и она от всей души ужалила меня за ухом. Было не очень больно, но я всё равно продолжала голосить.

– Ну что ты орёшь, как… – шикнул на меня деда, и только тогда я наконец заткнулась.

Когда мы качаем мёд, деда бывает особенно нервным и требует, чтобы всё делалось быстро и, главное, тихо. Мы с ним – как настоящие медовые воры – рецидивисты: все в чёрном, в масках и в клубах дыма для маскировки. Не знаю, чего именно он так опасается, но на все мои расспросы только отмахивается, хмурится и упорно молчит.

Поэтому я давно усвоила, что мёд – дело секретное.

Потом, пока я сдавленно всхлипывала, деда легко вынул жало, помазал укус солёной водой, хмыкнул и пошёл крутить центрифугу с сотами.

А ночью моё раненое ухо стало невыносимо зудеть, и я самозабвенно чесала его до утра, а когда встала, бабушка чуть не упала в обморок, потому что вместо уха у меня на голове красовался огромный розовый вареник. Дед тихо посмеивался в сторону, а бабушка разразилась долгой гневной тирадой о том, что люди, увидев меня, могут решить, будто жестокая бабка таскает несчастного ребенка за уши. Одним словом, моё безразмерное ухо бабушку позорило, во всех смыслах отбрасывая тень на её репутацию уважаемого и заслуженного педагога. Но не заплетаться, чтобы волосами прикрыть срамоту, она мне всё равно не разрешила, и я пошла гулять с хвостом на макушке и локатором на пол головы. Несколько дней ребята звали меня «Большой Ух» и то и дело просили спеть песню про весёлых медуз. А потом ухо сдулось, и петь стало не обязательно.

Пока деда делал дела, я слонялась по участку, проверяя, что и как завязалось, что уже зреет, а что ещё и не думает начинать. Я ходила по узким дорожкам, рассматривала, узнавала, радовалась, кивала, гладила ветки и листья, словно детские макушки. Деда и арбузы посадил, и дыни. И они уже завязались – лежат себе, греют гладкие бочка на солнце. И смородины будет много, и крыжовника, и вишни, и слив. И малины. Её я люблю больше всего.

Я не боюсь заходить в малинник, хотя, как раз там и стоят ульи. Я знаю, как себя вести – деда мне рассказывал о пчелином этикете.

Деда сидит под высоким малиновым кустом, курит и наблюдает, как пчёлы суетятся возле летка – работают, стараются. Я молча сажусь на корточки рядом с ним и слушаю, как гудит улей, как урчит за забором машина, как соседка гремит ведром, набирая воду. Я слушаю дачные звуки и вдыхаю запахи: смесь дыма от дедовой сигареты, разогретой земли и прополиса.

Солнце уже начинает краснеть, и значит, скоро нам нужно будет идти назад. А я не знаю, хочется мне назад или нет. Мне совсем не хочется нарушать тишину и это наше малиновое уединение, но я до сих пор не видела ни Динарку, ни Нурика, ни всех остальных моих друзей. Только Кольку мельком вчера вечером на балконе. Он хотел что-то сказать, наверное, как всегда, какую-нибудь смешную глупость, но тут Ведьма стала открывать дверь, и мы поспешили убраться по квартирам.

– Выйдешь завтра? – крикнул он на прощание.

Я кивнула, и мне вдруг захотелось, чтобы «завтра» наступило прямо сейчас.

Колька старше меня, но часто бывает настоящим дураком.

Хотя, вообще-то, он хороший и смешной. Без его выдумок и шуток нам не было бы так весело, как бывало все прошлые лета.

Я успела немного рассмотреть Кольку. Он очень вырос за этот год и стал таким огромным, что это даже пугало…

Если бы не Ведьма, мы могли бы поболтать. Мы бы стояли в темноте на своих балконах, а внизу бы трещали сверчки. Колька бы шутил, а я бы смеялась его шуткам, но так чтобы ни мама, ни бабушка не услышали. Я представляла нас с Колькой, и от этого в животе что-то щекотало и сжималось, а потом растекалось горячо и сильно.

Мама быстро уснула, а я ещё долго лежала в постели, и мне невыносимо хотелось снова выглянуть на балкон – посмотреть, вдруг и Колька тоже вернулся. Но Ведьма всё не уходила, всё бубнила что-то в темноту, а значит, появляться на балконе мне было никак нельзя.

Я старалась уснуть, чтобы скорее наступило завтра, но никак не могла успокоиться. Снова и снова перебирала в голове впечатления первого дня, все его обещания и надежды, страхи и огорчения. Пока хорошего было точно больше.

Я прислушивалась к ночным звукам бабушкиной квартиры, и меня переполняло предвкушение чего-то особенного – такого, что изменит весь мир вокруг.

На кухне из крана капала вода, разбиваясь о железную раковину, что-то урчало в трубах, в коридоре похрапывал холодильник, а бабушка и деда вторили ему из своей комнаты. Тикали часы, редкие машины сонно шуршали колесами по асфальту. И во всём этом было что-то неуловимо важное и новое, и оно не давало уснуть.

Было душно и жарко, сквозь простыню ужасно кололось шерстяное покрывало, которым бабушка всегда застилала свой драгоценный диван. Я вертелась, тревожа мамин сон, но открыть балкон не решалась, потому что Ведьма всё бубнила и бубнила своё, и я боялась впускать её слова к нам.

– Да угомонишься ты наконец?! – вдруг раздраженно прошептала мама. – Спи уже, шило!

– Хорошо, хорошо, – ответила я, перевернула подушку прохладной стороной вверх и легла на одеяло, чтобы бабушкин плед до меня не добрался. Я закрыла глаза, но сквозь веки видела, как Ведьмины слова кружатся возле наших окон, похожие на множество серых мотыльков. Им до меня не добраться.

Только не сегодня.