Читать книгу Дом мечтателей - Мария Сурьянинова - Страница 9

– Вы можете назвать свое имя? – спросил приятный мужской голос.

Девушка, потупив взгляд, пробормотала:

– Каминская Марина Александровна.

– Вы понимаете, где находитесь?

Вместо ответа она медленно огляделась по сторонам. Яркий свет не давал в подробностях рассмотреть пространство, но память подсказывала, что она уже бывала здесь.

– Кажется. Да, кажется, понимаю.

– Не волнуйтесь. Все нормально. Марина, я здесь, чтобы помочь вам. Нам предстоит проделать большую совместную работу, пока вы полностью не исцелитесь.

– А это больно?

– Нет, вам больше не будет больно. Обещаю.

В затуманенных глазах девушки еще виднелся недавний ужас. Но этот ужас больше не имеет над ней власти, не сковывает безысходностью, не душит отчаяньем, и не пронизывает тело нестерпимой болью. Все закончилось. Огромная катастрофа в масштабах одного человека вдруг сузилась до просвета иголочного ушка и стала едва заметным отблеском в ее серых, еще живых глазах.

– Марина, вы должны быть максимально откровенны со мной, не пытайтесь ничего утаить и скрыть, это бессмысленно и только затянет ваше исцеление. Вы понимаете меня?

– Да, хорошо, я постараюсь.

– То, что с вами сейчас происходит, это нормальная реакция. Страх, чувство оторванности, полная потеря контроля и ощущение бесконечного полета в неизвестность…

– Да, откуда вы…

– Откуда я знаю, что вы чувствуете? Это моя работа. Поверьте, вам скоро станет легче. А теперь приступим. Я попрошу вас рассказать о себе все, что вы помните, начиная с самого детства.

Марина опустила голову, и ее взгляд упал в раскрытые ладони, лежавшие на коленях. С полминуты она сидела неподвижно, затем зрачки маятником забегали из стороны в сторону. Она быстро перелистывала свою жизнь, словно книгу, в попытке отыскать нужную строчку. На лбу ее синей неровной линией выступила вена, чуть заметно дернулось плечо, а тело, отстраняясь от собственных воспоминаний, подалось назад. Она неслышно произнесла одну фразу. Затем повторила ее еще и еще раз, как будто убеждая саму себя в правдивости того, что шепчут ее губы. С длинным выдохом руки спали с колен и безжизненно повисли вдоль тела. Марина медленно подняла голову. Ясный и холодный взгляд, пронизывающий пустоту, подтверждал то, что она полностью осознавала происходящего.

– Я родилась в небольшом городке, – заговорила она ровным неторопливым голосом, – два парка, три завода, одна обувная фабрика. Наш дом находился в конце улице. Деревянный двухэтажный дом с восемью маленькими квартирами. За ним больше ничего не было, только овраг и поле. В овраге часто собирались мальчишки. Они жгли палки, разный мусор, иногда лягушек. Их там было много. Особенно летом.

Мая мама работала на заводе в клеевом цехе. Она еще девчонкой во время войны устроилась туда. От нее всегда пахло клеем: одежда, волосы, порою даже еда, которую она готовила. Отца я помню плохо. Знаю только, что когда мне было три, его сократили с завода. С тех пор он запил. Четыре года просидел у матери на шее. Временами бил ее, чтобы денег на выпивку дала. Она кричала, но денег не давала. А он перевернет всю комнату вверх дном, найдет деньги и бежит к соседу за самогоном.

– Вас трогал?

– Нет. Меня никогда не трогал, даже один раз горсть конфет принес и елку. Я тогда так мечтала о ней. Единственный раз за все мое детство у нас дома на Новый год стояла елка. Большая, под самый потолок. Пока мама была на работе, я вырезала из бумаги снежинки, а папа помог их повесить. Когда мама вернулась, то отчего-то заплакала. Я думала, она от счастья плачет, что елка у нас такая красивая получилась. Подошла к ней и говорю: «Мама, мамочка, не плачь. У нас теперь всегда будет елка. Хочешь, я еще снежинок сделаю?» А она только закрыла лицо руками, заохала и говорит: «А есть мы что будем? Тоже елку?» – и еще сильнее заплакала. Этой же зимой папа и пропал. Три месяца его искали, не могли найти, пока в апреле снег не растаял. В овраге мальчишки и нашли. Прямо в трехстах метрах от дома замерз.

Еще у меня есть брат Павлуша. Он на шесть лет старше. Рыжий, весь в отца. Мама каждое воскресенье пекла пирог с коровьей печенкой и всегда самый большой кусок отдавала ему. Когда Павлуше исполнилось семнадцать, он первый раз не пришел домой ночевать. Мать всю ночь тогда не спала, ждала его, а когда он утром явился, да еще и пьяный, она напекла ему оладий. Молча. Он поел и спать улегся, а она так и пошла на работу, не поспав. Потом Павлуша часто стал приходить под утро. Я видела, как мать не спит, ждет его. Однажды я решила, что если приду домой за полночь, то она на радостях даст мне самый большой кусок пирога. Дождалась субботы и пошла к подружке. Сидела у нее, пока семья их спать не засобиралась. Мать Ленки проводила меня до ворот и ушла. А мне домой идти рано еще, время только десять. На улице темень страшная. Один-единственный фонарь горит, и то в самом начале улице. Стою, смотрю на него и думаю: «А если идти все время прямо, интересно, сколько фонарей можно встретить? Ведь на каждой улице есть хотя бы один такой, и так по всей планете. И как только люди умудряются заблудиться? Иди себе на огонек, главное, считать не забывай. И тогда, если тебя вдруг спросят, откуда ты, сможешь ответить: „Всего семь фонарей назад мой дом“».

От неподвижного стояния я начала замерзать. Пришлось выйти из-за дерева, за которым все это время пряталась на случай, если мать или Павлуша идти будут. Свет в окне нашей квартиры уже не горел. Я начертила носком ботинка кусок пирога на пыльной земле и побрела к фонарю. На самом деле наша улица длинная, и так тихо на ней не было еще никогда. Я оглянулась посмотреть, нет ли кого сзади, показалось, что кто-то шаркнул сапогом, но вокруг не было ни души. Мне стало так грустно. Я знала, что люди есть, они совсем рядом, в этих домах, спят в своих теплых кроватях и видят самые разные сны.

Вдруг я увидела тусклое пятно света. Оно исходило из окна маленького домика, в нескольких метрах от меня. Я подошла и заглянула в него. За окном две женщины: одна молодая, другая постарше, – купали в корытце младенца. Он был весь сморщенный, его крохотные ручки и ножки почти просвечивались на свету лампы, а они с такой любовью смотрели на него. Мне показалось, что я еще никогда не видела более счастливых лиц, чем у этих женщин. «Надо же, – подумала я, – ребенок только родился, еще даже ни разу не помыл полы в коридоре, не сходил на рынок за молоком и не получил ни одной пятерки по математике, а его уже так любят». Но в следующий момент все мои мысли исчезли. Чья-то большая рука взяла меня за плечо. Я так сильно напугалась, что не сразу повернула голову. А когда все-таки развернулась, то увидела крепкого бородатого мужчину. «Не лучшее время для прогулок в одиночку, юная леди», – сказал он мне. Я заорала как безумная и со всех ног понеслась домой, за секунду поднялась по лестнице на второй этаж и с ужасом захлопнула за собой дверь. Сердце бешено стучало. Я немного отдышалась, сняла верхнюю одежду и улеглась на кровать. Мама спала, я поняла это по ее дыханию. Утром я все же спросила:

– Мама, я тебя не разбудила, когда вернулась?

– Нет. Я думала, ты осталась у Ленки ночевать, – ответила она.

– Я ведь не говорила, что останусь.

– Ну, не говорила… и что? Время-то уже позднее, пора спать ложиться, а тебя нет, что мне думать?

В то воскресное утро к своему маленькому куску пирога я так и не притронулась. Да и вообще поняла, какой же гадкий вкус у этой печенки.

В детстве у меня было мало подруг, но с Ленкой мы с первого класса дружили. Она плохо училась в школе, еле на тройки вытягивала, но подругой была хорошей. Я часто помогала ей с уроками, а она за это давала мне книги из библиотеки своего отца. У Ленки было трое братьев. Старший, Николай, поступил в военное училище, когда нам было еще лет по шесть. С тех пор Николай редко приезжал к родителям, всего где-то раз в год. Но каждый раз, когда это случалось, его мама накрывала шикарный стол, она доставала все свои припасы, накопленные за это время, покупала шматок копченого сала у дяди Ашота, делала заливное из рыбы и все красиво выставляла на белоснежную скатерть, которая досталась ей еще от ее матери. Я очень хорошо помню ту атмосферу, которая царила в квартире Гороховых в день приезда Николая. Мне казалось, что так и должен пахнуть настоящий праздник. За стол меня, конечно, никто не приглашал. Я кружилась вместе с Ленкой на кухне, помогала ей чистить картошку и резать лук. Мне нравилось наблюдать за всей этой суетой и чувствовать себя ее маленькой частью. Пару раз мама Лены угощала меня своим фирменным заливным. Надо сказать, что на вид оно было куда лучше, чем на вкус. Но больше всего в этом празднике мне нравился сам Николай. Высокий, хорошо сложенный юноша в военной форме, ему даже приходилось пригибаться, чтобы войти в комнату. У Николая был низкий голос. Я все время представляла, как он своим басом отдает приказы, мне казалось, именно таким голосом в армии и должны отдаваться приказы.

Николай выглядел сдержанно и, к моему сожалению, мало говорил. Он производил впечатление человека умного и образованного, который всегда о чем-то размышляет. «Настоящий мужчина, – думала я, – из таких и выходят герои».

Средний брат Лены – Ромка, на четыре года младше Николая. Обычный уличный сорванец. Ему часто доставалось от отца за то, что он приходил домой то с порванной штаниной, то с разбитой губой. Ромке нравилось заявлять всем, что он искатель приключений и настоящий первооткрыватель. «Можете мне не верить, но я открою еще десять новых Америк», – кричал он на всю округу так, чтобы слышали его родители. Мальчишка страшно не хотел идти в военное училище. Все постоянно удивлялись, как у одних родителей могли получиться такие разные дети. Но стоило его маме только глянуть на него своим строгим взглядом и пригрозить, что она лишит его ужина, Ромка тут же открывал нотный стан и разучивал новые этюды на своем стареньком саксофоне. Дед Ромки по материнской линии был знатным саксофонистом. После его смерти инструмент берегли как драгоценную семейную реликвию и не разрешали никому даже пальцем к нему прикасаться. Длилось это ровно до тех пор, пока мама Лены не поняла, что ее средний сын имеет в своем маленьком теле много необузданной энергии, и если эту энергию срочно не направить в правильное русло, она может стать разрушительной, как для его окружения, так и для самого мальчика.

Самый младший сын Гороховых был совсем еще ребенок. Его часто вручали Ленке, чтобы та смотрела за ним, пока мать готовила или занималась хозяйством. Ленка не особенно внимательно следила за братом. Во время прогулок он мог легко вывалиться из коляски или взять в рот засохшие кусочки собачьего помета.

Все свободное от учебы и домашних дел время я проводила в их большой семье. Дом Гороховых стоял неподалеку, метров на двести выше нашего… – сказав это, Марина замолчала и ненадолго задумалась.

– С вами все в порядке?

– Да-да, сейчас продолжу. Знаете, я вдруг поняла, что все детство провела в одном сплошном ожидании.

– Чего же вы ждали?

– Когда наконец вырасту и смогу изменить свою жизнь. Мне было очень больно смотреть на мать, которая убивалась на работе, чтобы прокормить нас с братом. Павлуша… ведь он совсем ей не помогал, только грубил постоянно. У него были странные друзья, и я никогда не знала, чем он занимается. Я хотела скорее начать работать. Я была уверена, что у меня получится все изменить, а значит, маме больше не придется сутками гробить здоровье на производстве.

– Ваше желание вполне естественно. Мы еще обязательно вернемся к этому вопросу, а сейчас я хочу знать, что было с вами дальше.

– После окончания школы я планировала поступить в медицинский колледж на лаборанта. Колледж находился в областном центре, в восьмидесяти километрах от нашего города. Меня всегда привлекали колбочки, баночки, химические реакции…

На школьный выпускной мама сшила мне новое платье. Красивое… чуть выше колен, синего, как небо, цвета, с большим бархатным бантом на талии. Помню, что ей стоило каких-то неимоверных усилий достать небольшой кусок ткани. День нашего выпускного совпал с приездом в город Николая. К тому моменту я не видела его уже пару лет. Мы с Ленкой решили зайти вечером к ней домой, совсем ненадолго, чтобы поздороваться и снова отправиться на танцы. Я помню наши возбужденные красные лица, с какими мы заскочили тогда в гостиную Гороховых. Их семья уже собралась за большим столом. Во главе сидел отец. По правую руку от него – жена, рядом с ней – подросший Ваня. По левую сторону от отца сидел сам Николай. И на противоположной стороне стола – Роман. Все потребовали скорее показать наши аттестаты. «Молодец, Марина, так держать, – отчеканив каждое слово, сказал своим фирменным басом Коля. В этот момент я почувствовала легкую слабость в коленях. Поблагодарив его, я не знала, куда отвести взгляд. Мама Лены предложила нам присесть за стол и выпить за такое радостное событие. На минуту в комнате все засуетились: маленький Ваня побежал за стулом, Роман наливал в стаканы самодельное вино, мать поспешно накладывала в тарелки свежие салаты. «Ну что, девочки, со вступлением во взрослую жизнь», – сказал глава семейства, и мы стукнулись бокалами. Вино показалось мне полной кислятиной, я сделала пару глотков и больше пить не стала. Роман попросил меня передать салат, потом спросил, куда я решила поступать. Я рассказала о своих планах на медицинский колледж. «Ну что ж, достойно», – сказал он. Сам Рома к тому времени уже заканчивал учиться на антрополога. Каким-то чудом ему удалось избежать участи военного. И правильно, что не пошел по стопам брата, не всем же по форме ходить. Но овладеть виртуозной игрой на саксофоне он все-таки смог и теперь всюду таскал его за собой. Это был уже новый инструмент, купленный им на собственные сбережения. А дедушкин саксофон вернулся на свое почетное место.

Я чувствовала, что Коля смотрел на меня, пока мы сидели за столом, но сама не решалась повернуть голову в его сторону. Мне показалась, что его плечи немного осунулись, как и уголки губ. Что-то сердито-печальное мелькало в его глазах. Но для меня он по-прежнему оставался красивым героем в идеально посаженном военном мундире. Позже на кухне Ленка мне шепнула, что у него не все гладко на службе, но что именно, она не знает. Она только услышала, как он обещал отцу, что во чтобы то ни стало исправит положение и такого больше не повторится.

Как только мы собрались уходить, Роман предложил проводить нас. Всю дорогу он рассказывал смешные истории из своей студенческой жизни и о том, что после окончания института планирует уехать на три года в Африку.

– Марина, хочешь, я привезу тебе из Африки череп древнего человека? – неожиданно спросил он меня уже перед входом в школьный двор.

– Хочу, – ответила я.

И мы попрощались.

Ночь быстро пролетела. Я никогда прежде столько не танцевала. Под утро ноги жутко устали и гудели. Когда праздник закончился, ребята стали расходиться по домам. Я ждала Ленку, но она все никак не могла наговориться с парнем из параллельного класса.

И тут Ленка попросила ее не ждать. Я сняла туфли и пошла босиком домой. У меня из головы не выходили слова Романа об Африке и то, с какой страстью он об этом говорил.

Звезд на небе почти не осталось. Я шла медленно, глубоко вдыхая прохладу утреннего воздуха. Мне вдруг сделалась так хорошо! Голова стала ясная, и я почувствовала себя птицей, способной полететь куда угодно. Впервые я ощутила такую легкость. Вот она – настоящая свобода. Она была внутри меня, она пульсировала в моих жилах. Я закрыла глаза и стала кружиться под фонарем. И чем больше я кружила, тем больше у меня вырастали крылья. «О, мир, как ты прекрасен», – вертелось у меня в голове. Я чувствовала каждый миг, каждое движение своего тела, вдох и выдох, я была по-настоящему живой.

Вдруг послышался какой-то неразборчивый голос. Я остановилась, голова немного закружилась, туфли выпали из рук. На улице было еще достаточно темно.

– Кто здесь? – спросила я.

В ответ – непонятное бормотание.

Мне стало страшно. Я подняла туфли и быстрыми шагами направилась вниз по улице. Но голос делался все громче и громче. И вот уже у ворот Гороховых я увидела человека. Он сидел прямо на земле, облокотившись на деревянный забор. Одной рукой человек подпирал голову, а второй что-то жестикулировал в воздухе. Я узнала его.

– Коля, что ты здесь делаешь? Тебе плохо?

Он медленно поднял голову и сказал:

– О, Мариночка, как я рад тебя видеть! Ты так прекрасно выглядишь.

Он был пьян. Говорил медленно и пытался казаться веселым.

– Почему ты здесь сидишь, ты же испачкаешься? – Я почувствовала себя неловко из-за того, что застала его в таком виде.

– О нет, ничего страшного. Не стоит за меня переживать, – ответил он.

Я все же предложила свою помощь и, не дожидаясь ответа, нагнулась, взяла его под локоть и попыталась помочь подняться. Он встал, держась одной рукой за забор, другой – за меня. Его пошатывало из стороны в сторону.

– Марина, зачем ты меня поднимаешь? Мне было очень даже неплохо там, внизу.

– Я видела, но тебе лучше зайти в дом и лечь на кровать.

– Почему все вокруг так уверены, что знают, что для меня лучше, а что нет?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Коля, пошли, я лучше помогу тебе зайти.

– Не надо мне помогать. – Он резко одернул руку и тяжело вздохнул. – Мне не нужна ничья помощь, тем более твоя.

Его рубашка была помята и испачкана. Он вытер рукавом рот и, глядя на меня, сказал:

– Прости.

– Тебе не за что просить у меня прощения, – ответила я.

– Слушай, Марина, давай я провожу тебя до дома… А почему ты вообще гуляешь в такое время одна?

– У нас же выпускной вечер сегодня.

– А, понятно. Ну, тогда тем более я должен тебя проводить.

– Нет. Спасибо, не надо. Ты лучше в дом заходи, а я пойду. Ты же знаешь, мне недалеко.

– Нет, я не могу оставить тебя одну. Пошли.

– Но ты же почти не стоишь на ногах.

– Кто? Я? Да я сейчас готов марафон пробежать. Ты мне не веришь? – Он выпрямился и немного встряхнул головой, чтобы прийти в чувства.

– Я верю тебе.

– Тогда пошли.

Мы шли медленно. Николая еще немного пошатывало. Он тяжело дышал и искоса посматривал в мою сторону.

– Вот и мой дом, – сказала я, остановившись в нескольких метрах у подъезда.

– Да. Действительно. А может, ты хочешь еще немного прогуляться? – спросил он. – Мне так спокойно с тобой. Глядишь, и рассвет встретим.

Я растерялась и не знала, что ответить. Мы никогда с Николаем не общались наедине. Я подумала: «Должно быть, у него что-то случилось, раз он так напился. Может, не стоит оставлять сейчас его одного». Я согласилась прогуляться еще. Мы пошли в сторону оврага. Уже начало светать. Вдалеке послышались первые петухи.

– А ты когда-нибудь думала, Марина, что мы будем идти с тобой вот так вдвоем встречать новый день?

– Нет, не думала.

– Вот и я не думал, что из-за одной маленькой ошибки человеку могут перечеркнуть всю его жизнь. Столько лет упорного труда и стараний! – Он отвернул голову и плюнул.

– Не нужно отчаиваться, все в этой жизни поправимо.

– Да? И откуда ты такая умная взялась? Может, ты мне и расскажешь, как это сделать? – он сказал это с явным раздражением в голосе, и я немного отстранилась от него. – Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Если ты, конечно, сама не захочешь.

После этих слов я сказала, что мне пора домой, и развернулась в обратную сторону. Затем сильный удар свалил меня с ног. Николай швырнул меня в овраг, как котенка. Я упала и ударилась головой. Все произошло очень быстро. Я даже не успела закричать. Он мигом спустился вниз и зажал мне рукой рот.

Его дыхание, запах травы и пота – вот то, что я запомнила последним.

Он оставил меня там. Решил, что я уже мертва. Из последних сил я повернулась на спину. Уже совсем рассвело. На прозрачном голубом небе не было ни облачка. Боль сковала меня, я не могла сказать ни слова. Но в какой-то момент все прошло. Я снова почувствовала себя легко и свободно. Я умерла с открытыми глазами.