Читать книгу Обнаженные души - Мария Тумова - Страница 8

По маленькому ресторанчику сквозь заволакивающую табачную дымку разливался тусклый свет. Здесь были и французы, и немцы, которые в вишинской Франции уже не считались врагами.

За пианино сидела Ева Ле Фонтен. Наигрывая слегка меланхоличную мелодию, она, прикрыв глаза, пела приглушенным, глубинным, хоть и не очень сильным голосом. В этих звуках, в этих нотах было что-то, что заставляло заслушаться, брало за душу. Впрочем, в этом месте и в этой обстановке мало кто интересовался музыкой. Посетителей скорее занимали разговоры и выпивка. И только один человек у барной стойки, не отрываясь, слушал ее пение. Это был Венсан Кара.

– Ваши документы, – строго потребовал подошедший полицейский.

Отставив бокал в сторону, Венсан посмотрел на него с любопытством:

– А что? Есть какие-то сведения о моей неблагонадежности?

Тот молчал, ожидая, когда Венсан предъявит свои бумаги. Музыка стихла, но этого никто не заметил. И Ева впервые после его последнего визита увидела Венсана.

Кара вздохнул и спокойно протянул документы офицеру.

– Вы служили в армии, – сухо прокомментировал факт полицейский. – Воевали?

– Да, если стояние у линии Мажино можно назвать войной, – Венсан усмехнулся.

Но тот лишь окинул его суровым взглядом.

– На французской стороне?

– Я француз, – коротко ответил он.

Ева напреженно следила за их суровыми лицами.

– Вы были судимы. За что?

Очередная ухмылка пробежала по лицу Венсана, скользнув в его пристальном взгляде:

– Антисемитизм.

Офицер вдруг разразился смехом, и Венсан последовал его примеру. Напряженная обстановка мгновенно разрядилась. Полицейский вернул бумаги. А Ева неотрывно, будто пригвожденная к месту, продолжала смотреть на Венсана, не в силах поверить в то, что услышала.

* * *

Давно пробил час ночи, и в помещении медленно гасили электрические лампады. Табачная дымка рассеивалась, разговоры стихали. Посетители покидали ресторанчик, растворяясь в темноте ночных улиц.

Венсан не уходил. Он ждал до последнего, а Ева старалась делать вид, что не замечала его. На самом деле она думала, что он уйдет, но спустя полчаса стало ясно, что ожидание тщетно. Наконец, взяв сумочку, она направилась к выходу.

– Как меняется обстановка, – отчетливо и довольно громко произнес он ей вслед.

Она сжала губы, уловив насмешку в его словах, и даже не обернулась.

– Ева, постой, – он постарался остановить ее, но она отмахнулась и выскользнула на улицу.

Он с досадой последовал за ней.

– Да постой же ты!

Темень и тишина спящего города, ни единого шороха, только стук ее каблуков и торопливые шаги Венсана, мужчины, которого, как ей сейчас казалось, она толком никогда не знала… Ева запаниковала и ускорила шаг.

Догнав, Венсан резко схватил ее за руку и развернул к себе. Она гордо подняла голову и посмотрела ему в глаза, словно никакого страха не было.

– Ты ничего не хочешь спросить у меня?

– Разве что случайно ли ты здесь оказался. Хотя… боюсь, неслучайно.

– И все? И ты совсем не хочешь знать, что все это значит?

– Совсем не хочу. Венсан, оставь меня в покое. Зачем ты меня преследуешь?

– Я тебя не преследую. Я хочу предложить тебе свою помощь.

– А ты уверен, что она мне нужна? – спросила она с насмешкой. – Хочешь предложить содержать меня? Спасибо, не нуждаемся.

Она попыталась развернуться, но он сжал ее локоть, раздосадованно воскликнув:

– Ева!

Она остановилась, вздохнув.

– Думаешь, меня правда судили?

– Раньше я бы не поверила, а теперь уже ничему не удивляюсь.

– Ева, это блеф, но весьма полезный в наши непростые дни. Я могу и тебе сделать новые документы.

– Не понимаю, зачем мне это.

– Придет время, когда сведения о том, что твой муж погиб на войне с немцами, погубят тебя…

* * *

Ксавье бежал. Вся его жизнь превратилась в отчаянный бег. Можно было решить, что он бежал от немцев, неумолимо приближаясь к границе оккупированной Франции. Но это было не так.

Он не чувствовал страха перед фашистами, только ненависть к ним. И не от них он бежал. Он бежал от прошлого, дальше и дальше. От уголка счастья, ставшего приютом боли и потерь. Бежал от себя, от собственных чувств, слабостей, оставляя позади собственное безоблачное и чудовищное детство.

Он больше не плакал. Он становился жестким и твердым. В его сердце не было прощения и не было страха. Только где-то в самой глубине души он боялся одного – вновь очутиться в Лилле, где все напоминало о трагедии, боялся сломаться под гнетом воспоминаний, потому что знал, что второй раз не сможет это пережить.

* * *

Ксавье медленно шел один по полупустынной улице, не замечая ничего вокруг. Дорога довела его до Дижона, но он толком не знал, куда направлялся и где его конечная цель. Скорее всего, он инстинктивно стремился к границе двух Франций: свободной и подчиненной. Сейчас, когда еще можно было в общем хаосе легко перемещаться по стране, он пытался затеряться в угрюмой многоликой толпе, сохраняя среди чужих людей свое одиночество.

Кто-то окликнул его, но он не сразу остановился, словно не с первого раза понял, что обращались именно к нему. Подошел немецкий офицер.

– Твои документы, мальчик, – сказал тот без тени мягкости в голосе.

Взгляд Ксавье затуманился, словно пелена была призвана скрыть блеснувшую во взгляде ненависть.

– У меня их нет.

– Тебе придется пройти со мной.

– Я никуда не пойду, – упрямо заявил он.

Офицер не ожидал такой безапелляционной реакции.

– Ты знаешь, что за сопротивление властям тебя ждет наказание?

– Я никуда с вами не пойду, – упрямо и жестко повторил Ксавье.

Офицер протянул руку, намереваясь схватить мальчишку за плечо, но тот резко увернулся и побежал. Немец сделал несколько быстрых шагов в его сторону и достал из кобуры пистолет.

* * *

Война закончилась; солдаты сложили оружие. Побежденные, проигравшие… Люди теперь учились приспосабливаться к новым условиям. Те, кто мог, те, кто хотел…

Сесар все еще прихрамывал на одну ногу и справедливо опасался, что это может показаться подозрительным. У него не было ложных документов, не было работы и почти не осталось денег. Он уходил с оккупированной Франции. Но для него война не закончилась, и он клятвенно обещал себе вернуться во что бы то ни стало. Но чуть позже. И не один.

Испанец повернул за угол и замер. Подросток, еще совсем мальчишка, убегал от стоявшего на перекрестке немца, который целился ему в спину. Бежал бездумно, не заботясь о том, что шансов у него не было. Сесар кинулся в сторону офицера и успел вовремя. Как только он толкнул немца, раздался выстрел. Ксавье резко остановился и обернулся.

Мужчины схватились, повалившись на землю, борясь за оружие, которое одному из них сулило силу, а другому – смерть. Они боролись отчаянно, яростно, до тех пор, пока не прозвучал еще один оглушительный выстрел, скорее случайный, чем намеренный. После все затихло. Немец ослаб и упал, тяжело ударившись о камень. Сесар медленно высвободил пистолет и поднялся. Лужа крови расползалась из-под тела убитого офицера.

Сесар бегло глянул в сторону мальчика. Ксавье застыл, будто загипнотизированный этой сценой, взгляд его был спокойным и жестким, без тени ужаса и шока. Недетский взгляд на детском лице.

– Тебе не страшно? – спросил Сесар, пытаясь вывести мальчика из этого состояния, предполагая, что, может, не понял его реакции, может, ошибся.

– Нет, – качнул головой Ксавье.