Читать книгу Дневник некурящего человека в никотиновой ломке - Мария Волощук Махоша - Страница 8

К вечеру совсем сдала. И без того нелёгкая роль студента-вечерника сегодня мне совсем не по силам, придётся прогулять рисование в институте. Раскисла, живот разболелся, ноги отекли, так что в сапоги не лезут – никогда подобного не было, обновка в ощущениях. Раз такое дело, дай, думаю, почту рабочую разберу. Открываю письмо и с удивлением наблюдаю, как буквы расползаются по белому полю, словно муравьишки. Что за напасть? Кто повредил почтовую программу? Второе письмо – снова муравейник. Тот самый случай, когда буквы все знакомы, а в слова их сложить не могу – не воспринимает мозг информацию. Туплю. Пытаюсь заставить себя сосредоточиться, и сразу свет становится таким ярким, будто хочет мне глаза выжечь. Ладно, сдаюсь – игра в выживание продолжается, и юный натуралист отправляется домой.

Взяла в охапку планшет с красками, упала в такси, вжалась в сиденье – места себе найти не могу. Мучаю спинку кресла, двигаюсь вперёд-назад – нет мне места, неудобно. Ноги как колоды, всё тело гудит, а в груди словно чёрная дыра – тяжёлая пустота. Вот так они, наверное, и устроены, эти черные дыры – больно, темно и пусто в них. И картинка в лобовом стекле неправильная, как в тоннеле: прямо если смотреть, всё яркое, чёткое, а на периферии расплывается, блики фонарей размазаны – скорость вижу. Хоть доставай из планшета краски и рисуй, так необычно пространство сейчас натянуто – нарочно не придумаешь. Лучше не буду смотреть, как на аттракционе – несёшься с закрытыми глазами, и не страшно тебе. В такси мне острые ощущения не нужны, мне домой нужно. Закрываю глаза и погружаюсь в себя. Так немножко легче.

Вспоминаю прошедший день. Какие же откровения! Представить себе не могла, что будет так! Заядлым курильщикам, которые бросают курить, хорошо бы больничный лист давать на недельку, отлежаться. Хотя нет, на людях легче, а то начну себя жалеть, бедненькую, в одиночестве, ещё хуже будет, а в делах офисных, которых не счесть, всё забудусь. Только бы читать снова научиться.

Ненавижу ключи, которые нужно искать в сумке. Ненавижу домофон, на котором нужно набирать цифры. Ненавижу соседей, которые, как назло, не идут никуда, и дверь подъезда мне не открывают. Надо выбирать из ненавистного. Выбрала цифры домофона.

– Кто там?

– Полудохлая некурящая женщина, мать ваша!

– Ну, заходи, коль не шутишь.

* * *

Ввалилась домой, как пьяный мужик в пятницу, споткнулась о порог, побурчала ругательства себе под нос. Дети суетились, болтали, делили что-то. В моей голове их перебранка зазвучала колоколами – рыкнула не по делу так, что стены дрогнули, даже разбираться не стала в сути. Замолчали, и тут в голове утихло и стало совестно. Извинилась, пожаловалась: плохо. Силуэт в зеркале подтвердил – плохо-преплохо. Пожалели, притихли, спрятались в свои гаджеты и больше в тот день носу не показывали. Видимо, отражение и впрямь было таким, что от него хотелось спрятаться.

Ползала по квартире, как карга: болят суставы, пальцы странно скрючивает, как у Бабы-яги. Так вот вы какие, руки-крюки! Даже телефон удержать не могу, роняю его, раздражаюсь. А вот ложку и вилку очень хорошо могу удержать – как влитые в руке сидят! Тошнота такая интересная – обычно, когда тошнит, есть не хочется, и мне сейчас тоже не хочется, пока не начинаю, а когда начинаю, то не остановить, ем и ем, как троглодит3

Холодильник этому очень поспособствовал – во-первых, в нем холодно, и стоять перед открытой дверцей оказалось сегодня не в меру приятно. Во-вторых, в понедельник он ещё ломится от продуктов, это к пятнице в нём мышь повесится, а пока есть из чего выбирать, но я не выбирала особо – натащила на стол всего, что приглянулось, и съела. Налопалась так, что дышать трудно, от пуза, которого пока нет.

Говорила мне мама в детстве: «Когда в голове непорядок, поешь, дочь, на желудок и оттянет». Не тот случай – теперь в желудке гнёт, и на душе от этого не полегчало, я «на минусе», а еще и боль – ломает, крутит суставы, как спать теперь? Но кто-то добрый по поводу сна за меня уже позаботился. С сытостью вместе слабость подкралась такая, что коленки подкосились, и упала в кровать. Не уснула, забылась, чтобы ночью снова вставать и бродить, обливаясь холодным потом, и падать через несколько минут без сил. Свинцовая тяжесть, ощущение, что вешу я полтонны, не меньше, тревожусь, отключаясь, как бы диван под таким весом не провалился.

Быть во сне получается ещё хуже, чем наяву. Там курилка, такая, как раньше в аэропортах наших была, – аквариум стеклянный, без вентиляции, где топор висит. В ней и курить не нужно – пару раз вдохнуть, и довольно, и вкуса, и никотина хватит на неделю вперёд. Но всё равно достаёшь сигарету и прикуриваешь её упрямо, потому что нужен ещё и свой собственный дым, чтобы в самые лёгкие, концентрированно, а не чей-то там, непонятно какой, чужой, разряженный.

Глаза режет, прикрываю их. Кто-то справа от меня шевелится, не вижу в дыму, кто это. Большой. Руку протягиваю – шерсть, жёсткая, маслянистая. Страшно и стыдно от того, что снова закурила, ведь не должна была, и от того, что кому-то чужому в шерсть забралась, тоже стыдно. Отдёргиваю руку, краснею, надеюсь, что в дыму меня никто не увидит, а тот, кто справа, мне говорит:

– Ты забудь, как не было. Тебе очень долго лететь теперь. Выйдешь отсюда, и всё закончится.

– Я не лечу, я остаюсь, – возражаю я.

– Здесь те, кто не летит, не бывают. Это же граница, чтобы сюда попасть, надо откуда-то уйти, а куда-то ещё не прийти. Здесь точно не останешься. Здесь не место, чтобы быть, здесь место, чтобы побыть.

В стекло с силой ударяется кто-то снаружи, так что лавка дощатая подо мной дрожит и стёкла дребезжат. Силуэт чего-то огромного, тёмного, как тряпка, размазывает налёт никотина на стёклах бурыми разводами. Я пугаюсь, вцепляюсь крепко в своего соседа, прячусь за него.

– Не бойся. Они там, а ты здесь. Будешь правильно себя вести, не утащат тебя обратно, – ворчит он и прячет меня за своей спиной. Тот, кто за стеклом, не заметив меня, уходит, оставив на стекле жёлтые следы своих лап.

– Правильно – это как? Научи меня! – умоляю я.

– Прячься – так правильно.

– А ты зачем здесь? Куда летишь?

– Какой глупый вопрос – я здесь всегда.

– А как же? Ты сказал, что здесь не место, чтобы быть, а сам? – удивляюсь я.

– Я не ты, я – другое дело, я даже не прячусь. Мне, думаешь, радостно с вами здесь нянчиться век напролёт?

– Так уйди, весь же пропитался, воняешь уже, волосы пропахли. Иди подыши, помойся, – говорю куда-то в сторону, не различая силуэта.

– Я тебя не буду слушать. У меня не волосы, у меня – шерсть. Вещи нужно называть своими именами. И ты сама глупая и слабая, не можешь ничего, а меня зачем зовёшь? – голоса нет, и его нет, только я знаю, что он это говорит.

– А ты меня зачем гонишь? Ты же меня только что хвалил, говорил, что всё закончится! – злюсь я, толкаю его, проваливаюсь в пустоту, в дым, не в силах его коснуться.

– Вот ещё, буду я тебя хвалить! Оставайся или уходи, мне всё равно. Я здесь есть всегда, а ты только побыть. Мне на тебя наплевать.

– Мне больно, плохо, мне лететь долго, а такие, как ты, меня не любят. Никто меня не любит. – Я рыдаю во сне, просыпаюсь в очередной раз и сразу нюхаю свои руки, уж не ходила ли я курить в беспамятстве, как сомнамбула? Нет, это был только сон, дурной сон – руки чисты, как и совесть. Рыдаю наяву, мокрая как мышь. Только бы с ума не сойти…

* * *

На часах почти полдень. Проспала всё, что можно и нельзя. Когда-то давно у меня был грипп с высоченной температурой, тогда так просыпалась, не понимая ни дня, ни ночи, ни верха, ни низа. Сейчас даже хуже. Телефон не услышала, на звонки не ответила, встречи сорвала, нужно срочно звонить в офис. Телефон выскальзывает из рук, летит на пол, больно, сводит пальцы. Пальцы, слушайтесь, пожалуйста! Да что же это такое, за что такое наказание, не должно быть ломки при отказе от никотина, и я ещё упрямо в это верю!

Складываюсь в половину йоговской позы прямо на кровати. Тело поёт как натянутая тетива, не хочет гнуться, расслабиться, сопротивляется, словно его всё свело, от головы до пяток. В ушах шумит, выдыхаю, пытаюсь прорваться сквозь этот шум и подумать хоть немножко.

Что со мной происходит?

Почему это со мной происходит?

Для чего это нужно?

Что с этим делать?

Ответы:

Меня явно ломает.

Потому что у меня стаж курильщика тридцать два года. В последние двенадцать лет не было ни дня без сигареты. Мой организм сильно зависим от никотина.

Нужно это мне самой. Очень нужно, потому что если я это сейчас пройду, меня переломает, я поставлю себе виртуальный памятник в своём внутреннем мире, который будет напоминать мне об ужасе этих дней. Значит, я больше не закурю никогда, ведь пройти через это и вернуться потом на жёлтую сторону будет полным идиотизмом.

Главное сейчас – не сдаваться, вставать и идти вперёд. Я – некурящий человек. Вариант с возвратом к курению не рассматривается. Где там мой утренний рок-н-ролл?

Подползаю к компьютеру, ищу про ломку – оказывается, бывает она у заядлых курильщиков, не одна я такая счастливая. Включаю музыку и поднимаю себя, как марионетку. Музыка не звучит, скрипит в моем больном мозгу, делаю тише, очень тихо, я же знаю всё наизусть, пусть внутри меня играет, по памяти. Только ритма немножко…

Прыгать невыносимо сложно, это не прыжки – жалкие отрывы от пола на пару миллиметров существа весом в полтонны. Ватное тело, ватные руки и ноги, но вата эта живая, болит, чтоб её. Гантели в пальцах не удержала, они потяжелее телефона будут. Сегодня не судьба, останутся лежать без движения, ждать моего возвращения в себя. Но двигаюсь, двигаюсь и понемногу оживаю. Это как с улыбкой в зеркале – говорят, что если тебе печально, нужно улыбаться себе в зеркале, мозг подумает, что тебе хорошо, и сделает тебе хорошо. Так и с движением – я двигаюсь, и тело моё думает, что я живая и здоровая, и впускает в мою мясную составляющую немножко жизни.

Наверное, вот так я буду чувствовать себя в глубокой старости, перед самой смертью, обмякну, без сил совсем. Хорошо бы тогда тоже станцевать, напрыгаться, а потом лечь и умереть с удовольствием. Пробую читать почту – буквы сложились в слова, а слова чёрным по белому говорят: нужно собираться и ехать в офис, меня люди ждут, я им нужна.

Великая сила у этого «я им нужна». Убеждаюсь и в болезни, и в ломке, и в хандре – можно тестом расползтись по дивану и пролежни себе належать. Вроде как всё ломит, крутит, болит, но стоит ребёнку маленькому в детской захныкать или в офисе нужна моя помощь – быстродействующий эликсир. Напяливаю костюм супергероя, и вперед!

Мимо холодильника не пройти. Добыла там палочки сельдерея, нарезала примерно в размер сигареты. Буду грызть раз в час, заменю себе волшебное прикосновение губами с сигаретки на «сельдерейку».

По дороге снова спотыкаюсь об обычные места курения, но сегодня они меня не останавливают, а раздражают. Ненавижу всю свою курящую жизнь, все жёлтые привычки эти и тех, кто выдумал сигареты эти. То, что со мной сейчас происходит, называется принуждение. Меня с неистовой силой пытаются склонить обратно на жёлтую сторону, мучают, на верёвке волокут, пытаясь сломать, вынуждая использовать всю волю, до капельки, чтоб её не осталось, и тогда я сдамся. Нет, со мной так не пройдёт, меня принуждение только раззадоривает бороться. Где это видано, чтобы я и сдавалась? Потерплю. Дальше будет лучше!