Читать книгу Сиротки. Отцеубийцы - Мария Вой - Страница 6

С каждым днем к крепости стягивалось все больше людей. Вслед за отребьем, нищими, бродячими артистами и бывшими разбойниками стали приезжать мелкие дворяне. Морра не знала их историй, не знала их лично – сама она вращалась в куда более высоких кругах. Но Кирш, которого так и оставили надзирать за баронессой, временами отпускал замечания, из которых складывалась общая картина.

Редриха подвела не верность людей Хроусту и Хойе и даже не смерть Свортека. Налоги, которые он так и не снизил после войны, несмотря на все обещания, толкали людей под флаг с рогатым жуком ничуть не хуже речей о братстве. Сколько бы напыщенные гетманы Хроуста ни писали своих дурацких писем, вовсе не они приводили людей в этот лагерь, теперь уже более внушительный, чем Тавор.

Морра все пыталась выведать, что там с новым королем. То, что Хроуст воспользуется Рейнаром, было ясно как день – но вот воодушевит ли такая кандидатура народ? Кирш легко раскололся, со вкусом описывая, как Рейнар каялся в своих грехах:

– Надо признать, он хотя бы честен, – хохотал он, раскинувшись на простынях, разгоряченный и еще более шумный, чем обычно. – Обожаю этот момент! Слушай, слушай: самоубийца, еретик, торчок, изменник, убийца генерала, любитель черных ходов, бесплодный…

От слов его стало неожиданно мерзко, мерзее, чем то, как она добыла у него эти сведения. К удивлению Морры, даже после ее истерики в ратуше Хроуст оставил ее при себе. Сейчас, когда гетман был занят, собирая силы, они больше не ужинали вместе, хотя он все еще регулярно осведомлялся у нее, что ему сулят звезды. В его отсутствие Морру под свое крыло взял Кирш, и ей не составило никакого труда подобраться к нему так близко, как только может подобраться прекрасная и умная дева к похотливому солдафону, пусть даже он гетман, советник и прочая, и прочая.

– Вы говорили с ним?

– Он отказывается говорить с кем-либо. Утверждает, что его верность Редриху вечна, бла-бла-бла. И что о замысле Свортека он все равно ничего не знает.

– Что же делать, если Митровицы не объединятся с нами?

– С нами? – Рыжие брови подскочили. – Ты-то, кошечка, уже определилась со своей стороной?

– Давно определилась. Моя сторона – сверху, – отозвалась Морра, забираясь на его живот. Кирш облизнулся, вытянул руку, пытаясь поймать ее груди, но Морра шлепнула его по длинным кривым пальцам. – Ну, скажи: кто будет у нас новый король? Одноглазый, узкоглазый или безрукий?

– Сироткам не нужен король. Это было решено, когда тебя еще на свете не было. Короли вырождаются, и твой Рейнар – прямое тому подтверждение. Мы сражаемся за вольное братс…

– Да-да-да, – нетерпеливо перебила Морра и, подавшись корпусом вперед, надавила Киршу на шею. Тот восторженно захрипел и умолк: то был один из немногих способов его заткнуть. – Почему бы тогда не убить Рейнара, раз он бесполезен? Не из жалости же? Зачем Хроуст его держит?

Хватка на горле Кирша ослабла.

– Ну, видать, у Свортека были на него свои планы, раз он передал ему Дар Щита, или как он там называется? Но мерзавец молчит. Наверное, надеется, что про него забудут. А что, кошечка…

Кирш наконец добрался до ее груди, и она не стала его останавливать. Голос гетмана мало-помалу превращался в маловразумительное воркование:

– Ты хотела бы сама отомстить ему за то, что так и не стала герцогиней Митровиц? Почему тебя это так волнует?

– Потому что вы ничего не умеете, – едва слышно прошептала Морра, но Кирш ее уже не слышал.

Добыча информации была долгой, унизительной, но с каждым днем Морре открывалось все больше. Тут и там по всей Бракадии вспыхивали восстания – совсем как тридцать три года назад, когда ее самой, как верно подметил рыжий, еще на свете не было. Но все же баронесса помнила свое детство до того, как бабка Бликса забрала ее (тогда еще Тлапку) в Верхозим, захолустье в горной долине, где жила от силы сотня человек. Она помнила, как по дороге над сожженными деревнями и поместьями дворян поднимались черные столбы дыма, как приходили к Бликсе за исцелением люди, искалеченные в боях. Помнила королевство в постоянном движении: перемещающиеся армии, преследователи и преследуемые, мучители с обеих сторон и те, кто лишился всего. Помнила всех, хоть даже ее красноречия не хватило бы, чтобы описать холодную пустоту в глазах…

Со дня штурма Морра не встречалась ни с Латерфольтом, ни с Шаркой, ни тем более с Фубаром. Кирш таскал ее с собой везде, как собачонку, и она ловила на себе и на нем завистливые взгляды остальных, кому такого роскошного трофея не досталось. Кирш хвастался своей властью: наверняка весь Козий Град уже знал с его слов каждую пядь ее тела, но ее это не заботило. Пусть себе бахвалится днем – главное, что ночью его болтливость, потливость и тупые шуточки окупались с лихвой.

Так она узнала, что Шарка замкнулась в себе и проводит все время с Таррой, который учит ее читать, писать, носить доспех и обращаться с оружием. Морра даже ощутила прилив гордости, который немедленно принялась в себе давить. «Ну, не все же ноги раздвигать», – думала она, словно сама не занималась ровно тем же, и снова коготь злости впивался в нее, как липкие пальцы Кирша.

Еще она узнала – над этим пришлось немало поработать, – что Хроуст послал гонцов не только во все города Бракадии, но также в Аллурию и Волайну. Эти новости оставили Морру в растерянности и раздосадовали самого Кирша.

– Аллурия и Волайна? – глупо переспросила она. – Наши давние враги?

Рябое лицо Кирша сморщилось, как засохшее яблоко.

– Все… изменилось.

– Да неужели? Ты, кажется, забыл, что я провела у трона столько же лет, сколько ты под копытом у Хроуста! Ничего не изменилось. Вы… Мы можем слишком дорого за это заплатить.

– Тоже мне, советница нашлась. – Кирш, мрачнее тучи, подскочил с подушек и принялся нервно наливать себе пиво. Неизвестно, что задевало его больше: слова Морры или собственные мысли.

– Ты же гетман Хроуста! Почему ты ничего не сказал?

– Я говорил. Но Хроуст считает, что людей, которые присоединяются к нему, все еще слишком мало. А пока недонаследник играет в молчанку и Митровицы все еще на стороне Редриха, это – единственный выход. И вообще, какого хера мы это обсуждаем? Ты что, возомнила, что, раз я тебя трахаю, можешь давать мне советы? Забыла, как после битвы, где ты даже не участвовала, тебя вывернуло наизнанку?

– Как грубо, Кирш! – Морра напустила на себя обиженный вид, продолжая судорожно соображать. – Я думала, я для тебя значу больше, чем простая шлюха. Ты даже не представляешь себе, сколько людей при дворе руку бы отдали на отсечение за половину того, что я сделала для тебя!

– Болтай, болтай, – неуверенно отозвался он.

Морра думала, что уже привыкла к ощущению полного поражения. Оно не проходило с тех пор, когда проклятый хинн поднялся из-под светящейся руки Шарки как новенький. С тех пор, как сама Шарка, которую она каким-то немыслимым способом вернула из забытья, не бросила ей ни единого взгляда, а Рейнар попался в лапы Хроуста, хотя должен был отправиться на тот свет. Но сейчас провал обрел иной масштаб: уже не ее маленькая жизнь, а судьба целого королевства, ее королевства, с ее владениями и местом, которое она так долго себе добывала, висела на волоске.

Кирш, по-прежнему притихший, допил пиво, задул свечи и улегся рядом с ней. Неужели этот болван – удивительно, каких тупиц держит при себе Хроуст! – осознал, что теперь может легко лишиться языка? И что это значит для самой Морры? Кому ее отдадут теперь – мрачному Петличу, из которого уж точно и слова не вытянуть?

Она подобралась поближе и уткнулась подбородком в плечо, покрытое шрамами, оставленными давным-давно плетью на рудниках.

– Кирш, – мягко прошептала она. – Послушай… Я не хочу давать советов, но у меня есть идея. Просто выслушай…

– Посиди остынь, баронесса!

– Да пошел ты на хер! Какие мы нежные! Неудивительно, что вы понятия не имеете, что делать дальше, если ранить вас может и баба!

Кирш захлопнул решетку со всей силы, так, что остальные решетки в темнице зазвенели, и Морра с размаху упала на нары. Тяжелый топот затих, скрипнули замки, и воцарилась тишина.

В темницах, которые в первые дни после штурма были переполнены защитниками крепости, теперь было посвободнее, а в том крыле, куда определили ее, и вовсе пусто. Здесь располагалось всего четыре темницы. Пусть они были перекрыты не дверями, а толстыми решетками, чтобы надзирать за пленными было проще, и сам вход в крыло запирался на пять замков на железных дверях, все же эти камеры предназначались высокородным пленникам. Чистые простыни и даже подушка на нарах выглядели комично, словно нелепое извинение. Ведро для отправления нужды было отделено деревянной перегородкой, а над ним висел пучок душистых трав. Немыслимая щедрость!

Морра обернулась, пытаясь рассмотреть пленника в камере напротив. Хотя в темнице царила прохлада, она ощутила, как на лице выступила нервная испарина. Затхлый воздух, пахнущий мочой и плесенью, вдруг обзавелся новой нотой: ноздрей Морры коснулся пряный дым. Сердце забилось в висках, пока она осторожно подбиралась к решетке, словно боясь, что спугнет пленника и тот просочится сквозь стены.

Рейнар сидел на нарах, прислонившись спиной к стене. В зубах его была зажата трубка, из которой и выходил тонкими струйками дым мадеммы. Рейнар не смотрел на Морру: он растирал по предплечью мазь, ту же, которой белобрысая сучка Латерфольта лечила раны Морры от стрел.

Как завороженная, Морра наблюдала, как пальцы втирают мазь в рубцы – и старые, побелевшие, и новые, относительно свежие, – как Рейнар морщится, словно ему противно прикасаться к собственной руке. До чего же он постарел. Там, в Хасгуте, они старались не пересекаться, если того не требовали придворные обязанности. Встречаясь в коридорах, молча расходились в разные стороны. Морра стремилась как можно меньше находиться в обществе Рейнара – не потому, что боялась (под крылом Свортека она не боялась никого), но потому, что не хотела видеть, как мед его глаз превращается в тусклую ржавчину и как поникают с годами некогда гордые плечи.

– Тебя-то за что?

Она не сразу поняла, что обращаются к ней: голос Рейнара был тих, как шуршание ткани по камню.

– Назвала Латерфольта пиздоглазым, – ответила она как бы нехотя.

Рейнар хмыкнул.

– Говорят, все никак не отойдет после твоего удара, – продолжила Морра.

«Просто продолжай говорить, пока голос не окрепнет».

– Злобный стал, страшный… Уже не горланит, как дурак.

– Пусть скажет спасибо. Если бы я хотел, он бы так и подох там, на плацу.

– Ты слишком добр.

Рейнар не ответил. Раны наконец были обработаны, руки свободны. Он глубоко затянулся и исчез в клубах дыма.

– Я думала, у тебя, как у важного пленника, камера получше.

– Обычно да. Но сегодня внезапно решили сменить мне постель и вытравить клопов, вот и посадили пока здесь. Такая забота!

– Откуда у тебя мадемма?

«Разговори его, пока он в настроении! Как удачно, что у него есть любимая дурь – уж не Кирш ли постарался?»

– Все хотят дружить с королем. Я попросил, и они принесли. Может, еще чего сделают. Как думаешь, велеть доставить сюда моего оруженосца?

Шутит… Хороший знак! Но это была не шутка: уже в следующей фразе в голосе Рейнара дрогнула тревога. Никто бы не заметил этой единственной высокой ноты, но Морра расслышала бы ее и сквозь залпы ружей.

– Интересно, как он там, в этом проклятом Хасгуте, куда я его притащил? Жив ли?

– Я думаю, жив и здоров, – осторожно ответила она. – Он умнее, чем кажется, и все так же хранит ваш маленький секрет.

– Если бы я только мог как-то сообщить ему, чтобы он убирался подальше от Хасгута… Это единственное, что меня заботит.

– Думаю, ему помогут догадаться, что пора бежать.

Отлично, теперь нужно думать, как подобраться к Фубару и заставить его свалить из проклятого Козьего Града! Но если это заставит Рейнара стряхнуть оцепенение, то нужно попробовать.

Рейнар снова замолчал. Пока он не курил, наслаждаясь волнами блаженства, Морра рассмотрела его получше, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы не дать разговору угаснуть. На шее герцога болтался крошечный мешочек на шнурке. Вот та деталь, какой она никогда не видела!

– Что у тебя на шее? – спросила Морра как можно дружелюбнее, но это оказалось ошибкой. Рейнар, который уже намеревался развалиться на нарах, тут же подобрался, сжал мешочек в кулаке и рявкнул:

– Что тебе надо?

– Ничего. Меня просто посадили сюда. Что тут еще делать, если не…

– Сиротки, конечно, идиоты, но не такие, чтобы случайно посадить тебя и меня в одну клетку! Решили подслушать, о чем мы будем трепаться, а? Кто тут, Кирш? Может быть, сам Хроуст?

– Рейнар, я ничего не…

– Неужели ты впервые в жизни определилась, за кого ты? Если это так и теперь ты прислуживаешь одноглазому, то я даже не удивлен! За эту пару месяцев случилось столько дерьма, что я уже устал удивляться.

– Я не…

– Можем поболтать, если тебе скучно. О погоде, например. Но если ты вправду решила встать на сторону Хроуста, то прошу, завали свое хлебало!

Когда в последний раз Рейнар так разговаривал с ней? Ту пару раз, что ему удалось прорваться к ней, пока Свортека не было рядом… При мысли о Свортеке Морра почувствовала, как тело против воли оттаскивает ее от решеток и сжимается, напрягается до последней мышцы, как в тот день в ратуше. Все это время – в постели Кирша, в одиночестве без него, в их комнате – она гнала от себя эти мысли, зная, что они могут с ней сотворить.

Но сейчас Свортек затмил Рейнара, который снова улегся на своих нарах, пуская в потолок аккуратные кольца дыма. Костистое лицо преследовало ее в тенях и неровностях камней, куда бы она ни посмотрела. Нужно отвлечься! Может, все это время она пыталась не разговорить Рейнара, но заткнуть чертового Свортека в своей голове?

– Рейн, – позвала она. Тот не отозвался. – Я никогда бы не подумала, что Редрих решится сделать это с Мархедором и бог знает с кем еще.

«Прекрасно, ты убежала от большой боли к чуть меньшей, но тоже пронзительной…»

Рейнар молчал.

– Не так Свортек желал разделить Дар между нами… Дело даже не в том, что это потребовало бы его собственной смерти. Но я ведь видела Мархедора и то, что с ним стало. Свортек бы не хотел этого…

«Да что ты вообще знаешь о том, чего он хотел? Отлично, вот они, слезы, уже душат! Разве ради этого ты с таким трудом завоевывала доверие Кирша, как последняя шлюха, хуже Шарки?» Но как бы Морра ни ругала себя, а слова лились и капали слезы, сквозь которые она успела заметить, как Рейнар опустился на пол у решетки.

– Теперь я вообще не понимаю, что он хотел! Мне казалось, что хотя бы к нам в Гильдии он не будет так жесток…

– Морра, почему ты плакала тогда?

– Из-за Мархедора.

– Нет. Не только.

– Все-то ты знаешь!

Злость всколыхнулась в Морре, и она кинулась к решетке, как если бы могла дотянуться до него, пнуть, избавить от этого его умения – даже сейчас! – чувствовать, когда она врет. Но Рейнар не сдвинулся с места, или слезы и дым не позволили ей этого увидеть.

Морра вздохнула. Злость отошла так же резко, как нахлынула, и вновь уступила скорби.

– Он врал. Все эти годы твердил, будто он последний кьенгар. Моя бабка, Бликса, – ты ведь помнишь? Она была целительницей. Не просто знахаркой какой-то, Рейн. Она исцеляла любые раны. Я думала, что тот синий огонь под ее руками мне почудился, что я просто выдумала его, когда была маленькой. Но Бликса исчезла, когда мне было десять, просто испарилась. Я всегда знала, что она не просто бросила меня, а, скорее всего, ее убили как ведьму. Но я даже представить себе не могла, кто именно ее убил и зачем…

Рейнар спрятал лицо в ладонях.

– Когда Шарка исцелила хинна, я все поняла. Свортек похитил у Бликсы Дар, который предназначался мне. Свортек, которому я… Он отнял единственного моего родного человека, единственного, кого я любила!

До Морры вдруг дошло, что и кому она говорит, и она прикусила язык. Но Рейнар пропустил все мимо ушей – или не придал значения? Откуда ей было знать, как изменились он и его сердце за эти годы?

– В той битве, где погибли Римрил и Лотто, – внезапно заговорил Рейнар, – мы привезли Свортека на грифонах в осажденную крепость Отарак. Он был тяжело ранен и не мог биться. Мы откинули аллурийцев. Он зашел в крепость. И вышел оттуда сильнее, чем когда-либо, а затем…

– Я знаю, – перебила Морра, – я помню. Думаю, все эти годы он держал бабку при себе. А в тот день ему нужен был Дар, и он…

– Не продолжай.

– А ты еще спрашиваешь, на стороне ли я Хроуста! Разве тут можно быть на чьей-то стороне? Разве им не плевать на нас всех? Даже Свортеку?

Слова закончились. Все, что она хотела выведать для Кирша – согласится ли Рейнар принять корону, призовет ли Митровицы на войну, откуда у него Дар Щита, – теперь потеряло всякий смысл. Пленники молчали, каждый прижавшись к своей решетке: она – в слезах, он – в дыму.

– И все же у него был план для нас, – произнес Рейнар, – хотя я понятия не имею какой. Я уже говорил и клялся, что не знаю, откуда у меня Дар и как Свортек мне его передал. Но я уверен, что он не просто так дал Латерфольту Нить, а мне Щит. Если бы я только знал…

«Довольно! Хоть что-то ты можешь сделать, и сейчас – тот самый момент!»

Морра подняла голову и мутным взглядом уставилась на него:

– Рейн, помнишь… тот день в Митровицах, когда мы с тобой… в том лесу… когда я просила тебя кричать, как грифон, и Такеш к нам прилетел и…

Он усмехнулся, но усмешка придала ему несчастный, жалкий вид.

– Ты серьезно? После всего сказанного ты решила поиздеваться?

– Нет-нет-нет! – Морра спешила и задыхалась. – Помнишь, что я тебе рассказывала до этого? Про Свортека и память… – Она не могла говорить открыто, но Рейнар не дурак, далеко не дурак, он должен догадаться! – Помнишь ведь?

Медленно, целую вечность, Рейнар хмурился, пока до него сквозь дым мадеммы доходил ее замысел. Давай же, давай!

– Помню, – наконец пробормотал он. – Ты хочешь сделать это так?

– Да, я могла бы…

– Хватит!

Резкий окрик заставил их вздрогнуть. Решетка дальней камеры распахнулась, и оттуда вылетел Латерфольт. Рейнар отполз в угол – как раз за мгновение до того, как хинн полоснул по прутьям кинжалом, вызвав скрежет, от которого зубы сводило. Морра успела поймать разочарование на лице герцога, хотя и ее саму появление Латерфольта ошарашило: об этом они с Киршем не договаривались.

– Рейн! Я не знала, что он здесь, клянусь!

– О чем вы договаривались? Что за «тот день в Митровицах»?

– Не твое дело! Просто счастливое воспоминание.

– Будь ты проклята, Морра! Ты обещала, что уговоришь его, а на деле снова плетешь свои интриги! – рычал Латерфольт, грубо выволакивая Морру из камеры. – Который раз мы решаем тебе довериться и который раз ты предаешь наше доверие! Но этот случай был последним!

Он обернулся напоследок, встретившись взглядом с Рейнаром, который тем временем набивал трубку.

– Вы созданы друг для друга, – презрительно процедил Латерфольт. – Сладкая парочка предателей! Ты заслужил все, что она с тобой сделала. А ты заслуживаешь то, что имеешь сейчас!

– А ты заслуживаешь только трахать наивных девчонок! – заорала Морра, но Латерфольт встряхнул ее, явно едва сдерживаясь, чтобы не ударить. Егермейстер словно вырос и перестал походить на бородатого мальчишку. Сейчас Латерфольт стал настоящим свирепым хинном, какие наводнили Бракадию три века назад, предавая все на своем пути огню и мечу.

– Все, к чему ты прикасаешься, превращается в мусор, как Рейнар.

Он вывел ее из темницы и передал Киршу, который провел ее в комнату, не проронив ни слова.

Ни Волайна на западе, ни Аллурия на востоке так и не дали ответа. Тарра рассказывал об этом Шарке, показывая ей на карте эти страны. Волайна, скрытая за горами страна строгих законов, почитания Единого Бога и военного ремесла, выступавшая под оранжевым флагом с двухглавым львом, и Аллурия – морская держава за Галласом и Узким Проливом, над которой развевался синий стяг с белоснежным единорогом, – делили с Бракадией один язык, общий горный хребет Янвервольт и культуру. Вот только в разные времена они успели побывать как добрыми союзниками Бракадии, так и ее заклятыми врагами. Последняя война с Аллурией закончилась победой Бракадии благодаря Свортеку, который убил обоих аллурийских кьенгаров. У Волайны кьенгаров и вовсе не было вот уже несколько десятилетий. Это значило, что сейчас Бракадия, пусть и обессиленная внутренней войной, имела перед ними преимущество – Шарку.

О том, что Хроуст попросил помощи у тех, кто совсем недавно был готов стереть Бракадию в пыль, Тарра сообщил неохотно. В отсутствие Латерфольта, который наконец взял себя в руки и теперь собирал из хиннов новую кавалерию, именно он взял на себя роль учителя Шарки и немало этим наслаждался. Истории были его страстью, как Дар – страстью Морры. Но именно эту историю – запутанную и мрачную, от которой голова шла кругом, – он рассказал лишь тогда, когда Шарка спросила сама, услышав разговоры гетманов.

Что касается Морры, Шарка нередко видела ее на пирах, куда Морра таскалась за Киршем. Но обе девушки не решались даже приблизиться друг к другу: Сиротки следили за каждым их шагом. Во взгляде Морры Шарке временами чудилась мольба. Шарка бы сейчас не отказалась от такого союзника, зная, что ни Латерфольт, ни Хроуст не согласятся привести ее к герцогу, а мысль поговорить с ним так и не покинула ее.

Напряжение тем временем повисло над Козьим Градом. Сиротки, застрявшие в ожидании решения своего предводителя, маялись и ссорились, а сам Хроуст мрачнел и гневался, раздраженный молчанием Рейнара, Аллурии и Волайны. Первая стычка возникла между Латерфольтом и Киршем, когда Хроуст уехал проследить, как строятся вагенбурги – укрепленные повозки с ружьями, его движущиеся крепости и главное оружие на поле. В тот вечер Кирш, в котором давно уже зрело недовольство, подошел к Латерфольту после ужина и начал что-то шептать ему на ухо. Шарка и Тарра искоса посматривали на Старших детей Хроуста; Шарка заметила, как Морра за своим одиноким дальним столиком вытянула длинную шею, пытаясь уловить хотя бы слово.

– Я же сказал, нет! – рявкнул Латерфольт, привлекая всеобщее внимание.

– Ты сам знаешь, что это единственный способ, Латерф, – наступал Кирш. – Если он поймет, что за план был у Свортека…

Договорить он не успел: Латерфольт схватил Кирша за грудки и прижал к стене. Все произошло слишком быстро. Кирш совсем не ожидал от егермейстера такой злости и не успел оказать ему сопротивления, повиснув как тряпка.

– Он только того и добивается, чтобы мы играли по его правилам! – громко, чтобы все слышали, говорил Латерфольт. – Он и его сучка, которая высосала тебе мозги через хер. Очнись, Кирш! Мы не пойдем на поводу у человека, который повинен в смерти стольких наших братьев!

– Это ты очнись! – собрался Кирш, безуспешно пытаясь отцепить от плаща цепкие руки. – Какой бы мудак он ни был, сам гетман готов на это пойти ради нашей победы! А ты…

– Вот и говори с гетманом! Ха-ха, что, поубавилось спеси?

– Дело не в этом. А в том, что ты ведешь себя так, словно кьенгар принадлежит тебе одному и только ты можешь за нее решать!

Взгляды всех обратились к Шарке, затем вновь к Латерфольту. Но тот не обернулся, продолжая взглядом сверлить Кирша. Молчание длилось целую вечность, так что Кирш даже позволил себе выпрямить ноги.

– Это не просто кьенгар, мать твою, – четкий голос Латерфольта наконец рассек испуганное молчание. – Ее зовут Шарка, и она моя невеста!

Потрясенные шепотки прошелестели по залу. Сердце Шарки бешено забилось, в лицо хлынула кровь.

– Поэтому, – сказал Латерфольт, отпуская Кирша, – я буду решать, с кем и как ей говорить!

Он прошел к Шарке и протянул ей руку:

– Пойдем, – поторопил он ее, онемевшую и растерянную, – я не хочу, чтобы ты слушала эти бредни.

Впервые за три недели он коснулся ее, посмотрел на нее прямо – и все после слов, о которых Шарка, уже не надеявшаяся на его расположение, даже не мечтала. Латерфольт вывел ее из зала, который разразился голосами и криками, едва двери захлопнулись за их спинами. Они вышли в коридор, ведущий к ее покоям, и там, не доходя до двери, Латерфольт схватил ее, прижал к своей груди и зарылся носом в ее волосы, как любил делать и раньше. Но теперь он делал это с силой, даже с яростью, уже не спрашивая разрешения.

– Я не позволю им снова ставить тебя под угрозу! – услышала Шарка его бормотание. – Я никому тебя больше не отдам!

– Вилем…

– Латерф! Вилем давно мертв, и я не хочу больше слышать это имя!

– Латерф, но мы могли бы поговорить с Рейнаром все вместе, чтобы он точно не причинил мне вреда. – Шарка попыталась отстраниться, выскользнуть из удушающих объятий. Латерфольт поддался, но лишь затем, чтобы прямо посмотреть в ее лицо.

– При чем здесь проклятый Рейнар?! – закричал он на весь коридор.

– Ты просто не хочешь его слушать, ведь так? – сказала она, удивляясь самой себе. Еще месяц назад одна мысль о том, чтобы говорить так с Латерфольтом, привела бы ее в ужас. Но теперь она говорила, пусть сердце ее и билось все тяжелее. – Ты так ненавидишь его, что даже не хочешь попробовать узнать, зачем Свортек отдал ему Дар…

– Шарка! Нет! Это не о нем, это о тебе и обо мне, о нас! Милая…

Долгий поцелуй перекрыл все возражения, на которые она с таким трудом подбирала слова. Латерфольт пинком распахнул дверь и уложил Шарку на кровать.

Теперь он брал ее с собой всюду, а спать приходил в покои, которые изначально были определены для них двоих. Новость о том, что Латерфольт намерен жениться на Шарке, облетела крепость за считаные часы, и теперь их всюду сопровождали поздравления, шутки и пожелания. Хроуст, вернувшийся в Козий Град на следующий день, поздравил их без всякого удивления. Он заверил, что, как только Редрих падет, их свадьба станет первым и самым пышным пиром свободной Бракадии, на который Сиротки не пожалеют никаких средств.

Дэйн, узнав новости, едва не сошел с ума от радости. Растеряв всю свою гордую стать, он принялся прыгать вокруг Шарки и Латерфольта, как щенок. Шутка ли: теперь он не только один из Сыновей Яна Хроуста, но и шурин самого Принца Сироток!

Сама же Шарка праздновать и радоваться не спешила. Кажется, даже с титулом Хранительницы Дара ей было легче свыкнуться, чем с мыслью о том, что герой мятежной Бракадии предложил ей – пусть и неуклюже – руку и сердце. Ей, безродной бывшей шлюхе, далеко не самой красивой, совсем не умной… Она все ждала, когда Латерфольт в своей мальчишеской манере начнет оправдываться, объясняя, что это все шутка, что он не то имел в виду. Но нет, он гордо принимал поздравления и благословения, настаивал, чтобы она всегда была у него на виду, а по ночам старался отогнать ее сомнения своим немалым мастерством искусного любовника. Шарка, впрочем, не могла избавиться от ощущения, что даже в минуты близости глаза Латерфольта смотрят сквозь нее.

Но Рейнар, Волайна и Аллурия все так же молчали, а у Хроуста заканчивалось терпение. Затягивалось и бездействие Сироток, хоть те денно и нощно наращивали силы, строя баллисты, катапульты, вагенбурги и осадные сооружения. Хроуст нервно хромал по крепости, следя, как исполняют его приказы, и все чаще его голос срывался на крик.

Видя гетмана в бессилии и раздражении, Шарка заражалась его досадой и обнаруживала, что и сама злится на Латерфольта. Ее бесило его упрямство и то, что он уже которую ночь остается в ее покоях, что сон его бдителен и чуток.

«Ведешь себя так, словно кьенгар принадлежит тебе одному…»

Однажды Хроуст распорядился, чтобы Латерфольт помогал Сироткам с вагенбургами до самого утра, пока смертоносные бронированные телеги с ружьями не будут готовы к бою. Строители, изнуренные ежедневным трудом, не справлялись с нагрузкой, и Хроуст призвал все свободные руки. Не осмелившись перечить, Латерфольт оставил Шарку с Таррой. Целую вечность он мялся в дверях, кусал губы, но наконец умчался к Хроусту, пригрозив Тарре страшными карами, если тот недосмотрит за невестой.

Спустя несколько минут в покои вошел Кирш с двумя кружками пива и поставил их на стол перед Таррой:

– Не скучай, дружище. Я-то знаю, каково целый день с женщиной сидеть… Не в обиду, пани Латерфольт!

– Кирш, ну ты и жопа, конечно, – проворчал Тарра, но пиво принял и с удовольствием приложился к кружке.

– Я свои вагенбурги уже отработал, пока Латерф нежился в кроватке, – отрезал Кирш. – Пусть теперь тоже помозолит ручки! Может, это его отрезвит. Хотя видит Бог, с тех пор как Латерф добровольно вляпался туда, от чего мужики держатся подальше, он стал чуточку больше собой. Пусть и не шутит до сих пор, но это и хорошо. Моя головушка хоть отдохнет от его бесконечных…

Голова Тарры, с громким стуком упавшая на столешницу, прервала треп. Шарка бросилась к егерю, но Кирш, приложив палец к губам, сам аккуратно уложил Тарру на лавку.

– Ты отравил его, – прошептала Шарка.

Рот Тарры раскрылся, выпуская громкий храп.

– Все с ним в порядке. Пусть поспит. Пойдем.

– Куда?

– А как ты думаешь?

Шарка недоуменно уставилась на Кирша. Долговязый советник Хроуста, который прежде относился к ней не теплее, чем к оружию, был последним, от кого она ожидала подобной выходки. Кирш снова поманил ее за собой, но Шарка медлила, пытаясь понять, не уловка ли это. А если да, то чем она рискует? Может, это Латерфольт проверяет ее верность?

– Рейнар согласился поговорить, – нетерпеливо зашептал Кирш, поняв, что без объяснений она не двинется с места, – но только с тобой. Пошли, у нас мало времени!

– А гетман знает?

– Просто сделай, что нужно, пока его долбаное величество в настроении!

Шарка поднялась и отправилась вслед за Киршем на слабых ногах, словно само тело сопротивлялось этой идее.

– А что, если он нападет на меня? – спросила она по пути. – Я ведь ничего не смогу с ним сделать.

– Морра говорит, он поклялся, что не тронет тебя.

Кирш явно беспокоился о том, что сделают с ним самим, если с Шаркой что-то случится, но все же упрямо тащил ее за собой.

– Морра!

Наконец те отчаянные гримасы, которые Морра строила ей при любом удобном случае, обрели смысл.

– Так вот кто тебя подговорил!

– Нет.

Они уже добрались до левого крыла замка и коридора, оканчивающегося массивной железной дверью. Здесь не было ни единого стража, хотя за этими запорами находился самый ценный пленник Козьего Града. Очевидно, Кирш подготовился к своей выходке как следует. Потный и бледный, он обернулся к Шарке, тяжело дыша:

– Я готов отдать жизнь за Яна Хроуста. Но я ни за что не пойду в бой бок о бок с аллурийцами, которые отняли у меня все! А раз Хроуст и Латерфольт меня не слышат, я сделаю все сам.

Он принялся отпирать замки, с трудом попадая ключами в замочные скважины, так сильно его била дрожь. Наконец с дверью было покончено. Звякнула сталь: Кирш обнажил меч.

– Я буду смотреть в скважину. Если этот хрыч тронет тебя хоть пальцем, я отрублю его лживую башку, и плевать, что на это скажет гетман!

– Ты же его советник и Сын Хроуста, – сопротивлялась Шарка.

Она не могла понять, почему так медлит. Сама ведь этого хотела! Почему же теперь больше всего на свете ей мечталось убежать как можно дальше?

– Я в первую очередь бракадиец, а уже потом Сиротка. Иди же!

«Иди», – подтвердил Голос. Шарка не слышала его так отчетливо очень давно, наверное, с самого Тавора. Тогда Свортек, точнее, то, что от него в ней осталось, торопил ее так же, как поторапливал сейчас. Она замерла, надеясь получить хотя бы еще одно крошечное подтверждение, но теперь уже Кирш вместо Свортека подтолкнул ее вперед.

Шарка вошла в комнату. Дверь за ее спиной закрылась.

Рейнар стоял перед ней, словно все это время ждал, как пес хозяина. Быстро пробежавшись взглядом по комнате, Шарка пыталась оценить, что можно использовать как оружие. Одних рук герцога, пусть и искалеченных, было достаточно, чтобы свернуть ей шею, как цыпленку. При мысли о том, что впервые за эти месяцы она стоит перед человеком, против которого бессильна даже Свора, захотелось броситься обратно к двери.

Герцог подался вперед и примиряюще поднял пустые ладони:

– Я тебя не трону. Обещаю.

– Ты уже пытался меня убить!

– Я держу свои обещания.

«Останься», – пригвоздил Голос Шарку к месту. Казалось, всю ее волю подавило это единственное слово.

Рейнар сделал шаг назад, по-прежнему держа руки у нее на виду.

– Давай уже закончим с этим, – устало сказал он. – Что нужно делать?

– Мне сказали, ты хочешь поговорить.

– Мне нечего сказать. Я хочу, чтобы ты проникла в воспоминания Свортека.

Шарка нахмурилась. О том, как она случайно подсмотрела воспоминания Латерфольта, она не рассказывала ни единой душе.

– Дар Мысли, Памяти или как там его, – продолжал Рейнар. – Морра рассказывала, что Свортек умел это делать. Значит, и ты умеешь. Ты ведь уже видела его сны?

Он был прав. Но оба раза она находилась рядом с Моррой или Латерфольтом, которые, в отличие от герцога, не пытались ее убить.

– Если хочешь, можешь связать меня простыней, – хмыкнул Рейнар, поняв, отчего она мешкает. – Или возьми вон тот канделябр. Думаю, тебе хватит сил расколоть мне череп, если что. Я не буду сопротивляться.

Он опустился на пол. Шарка ощутила, как ее колени подкашиваются, и села рядом.

«Хорошо, Свортек, раз тебе так нужно…»

Она протянула руку и взялась за предплечье Рейнара. Тот дернулся, но руки не отнял, и ее пальцы сомкнулись на его локте. Даже сквозь ткань рубашки она чувствовала грубые рубцы. А еще ощущала, что этот крепкий воин, грифоний всадник, истинный наследник трона – он тоже мелко дрожит.

А потом пришли воспоминания, обрушившись на нее мощной волной.