Читать книгу À la vie, à la mort, или Убийство дикой розы - Марк Крам - Страница 2

11 февраля

Как тихи и покойны безлюдные улицы города зимними вечерами.

Дорогой мой друг, можешь ли ты представить себе картину изумительнее той, что открывается взору твоему лишь в незабвенные минуты тихого ночного совершенства, испытывая которое ты чувствуешь, как все меняется вокруг и внутри, и мир становится не тем, чем был прежде, словно зрение проясняется, и ты видишь чистым не замутненным взором. Окна мерцают в ночных сумерках огнями, над ними вздымается и устремляется за горизонт небесно-серый ледник. Щербатый лунный диск, утопая в кроваво-черном бархате величия, блестит вдали тусклым янтарем, осыпая золотисто-ледяными искрами спящий в могильной яме город… Поэзия лунного света поет над каждым, играет бликами на стекле, сплетаясь в благородный венок над тем кто его примет, словно собравшиеся все вместе добродетели, заботливо укрытые под покровом общей любви. Кто ищет ее и готов обрести во имя всех земных стражей, презирая чувственными нуждами, тот непременно обретет ее в себе самом.

Здесь я один, угрюмый силуэт, словно статуя в храме Гелиоса, сижу у подоконника и с беспокойством гляжу на эту красоту, сохраняя трепетное молчание. Не могу разделить с ней этой необъятной тайны мироздания, отчего это приводит меня в глубочайший ужас и отчаяние. Мне тоскливо сегодняшней ночью. Хочу быть с тобою рядом.

12 февраля

Сегодня ночью я не хотел засыпать. А когда уснул, то не хотел просыпаться, чтобы не видеть нового восхода дня, неизбежно сулившего мне новую муку в горестях и воспоминаниях о тебе.

Моя любовь к чистому образу растет с каждой ночью и это уже пугает, ибо кажется, что любовь эта приходит в дом как палач на закате солнца, чтобы снова мучить свою влюбленную жертву – пытать ее нещадно, выспрашивая тайную правду имени, не желая слышать предательства. Каждый день я с упоением жду того безжалостного палача, ведь вместе со страданиями, он погружает меня в лоно нескончаемой радости и блаженства, как будто даруя утешение моему отягощенному злом сердцу.

13 февраля

Я был в сумеречной стране, где облака такие огромные, громоздкие, пушистые и серые – они были всех форм и размеров и составляли собой часть единого целого. Они словно спустились ко мне с небес и объяли меня полностью, позволив утонуть в их безрадостно-пышном пространстве. В них не было ничего божественного, нет. Там все казалось бессмысленным, знаешь… кроме одного чувства. Я ощутил твое присутствие здесь, и эта связь, – несмотря на ее внешнюю форму – она питала меня изнутри пугающе-ярким теплым светом. Но я знал, что это не может продолжаться вечно.

Облака расступились, медленно расползлись от меня, как языки тумана. Больше не было ничего. Океан безразличия, холодный водоворот бренных мыслей. Они сталкивались друг с другом, перемешивались, наслаивались как дурно пахнущая гора трупов на толстое длинное копье. Этот ужас оказался реальнее, чем вся моя жизнь. Но вскоре и это должно было прекратиться, грозило оставить меня наедине с новым видением. Воспоминанием.

Мы гуляли по летней набережной, я рассказывал тебе о том, как важно правильно мыслить и созерцать. Мы спорили. Ты называла меня странным, но охотно слушала все, что я говорил. Затем мы остановились, облокотившись о каменный парапет, и молча наблюдали за спокойной рекой, сначала отражавшей отблески кровавого солнца, а после торжественно восходящую в эфире, как будто покрытую фосфором, сияющую голубоватым ореолом деву луну.

Я помню то мгновение, оно распустилось передо мной крыльями волнения. И также беспечно исчезло, как ребенок, бегущий через газон на задорно-веселый зов матери. Ускользнуло от меня каплей, оставляя еще более безоружным, опустошенным и в большем смятении, чем когда застало врасплох…

Ты готов безудержно вопить, как одичавший, покинутый один в лесу посреди бесконечной толпы деревьев. Вопить, как тот, кто стоит на краю скалы и, запрокинув голову к небу, взывает к нему, как обезумевший, в просьбе о спасении. Но внезапно за этим чувствуешь ветер в волосах и соленый запах моря, что он приносит. Широко открываешь глаза и видишь свет, пробивающийся сквозь серую толщу в небесах и постепенно растворяющийся в воздухе, гаснущий, затемненный тучами, которые пригнало с ветром. И снова темнота укрывает тебя прохладой. Мягкие брызги вод, от бьющихся о берег волн, касаются лица и нежно ранят его, оставляя следы которые не заживут. Ты будешь помнить об этом чувстве вечно, и вздыхать, вспоминая о нем.

Видишь перед глазами трагичный лик природы, которым стал свидетель и принимаешь в нем участие – он отражается в твоих зрачках так ясно, словно происходит это в тебе, но не где-то снаружи отдельно от твоего тела. Раскаты грома похожи на рычание недовольных разбуженных гигантов, а тихий всплеск пенящихся волн, словно ревнивые любовники, бросаются на камни. В этой стихийной гармонии ты хотел объяснить себе причину твоей болезни, твоей безмерной любви, которую ты испытываешь и сокрушаешься о том, что не можешь ей об этом сказать. Не можешь выразить словами – но сильнее всего гложет то, что ты не способен обнять ее, быть рядом и передать ей волшебство этой дикой музыки, что звучит в твоем юном сердце, чтобы и она заразилась им, и вы вместе танцевали в центре того бушующего хаоса, объятые горячим пламенем. Горели как маяки этим пьянящим и дурманящим чувства восторгом, расковывающим ваши несчастные души. Свободные от общественных догм. Плюющие на закон, которому они служат, и который вызывает в них столько раздражения и ненависти, пробуждает в них злобу и похоть, лишая естественности и человеческого лица.

14 февраля

Я прошу тебя вспомнить, как мы говорили всю ночь, и в этих искренних и удивительно-веселых беседах, казалось, неявно искали причину той радости, соединившей нас вместе. Этот неразрешимый вопрос, не имеющий смысла в ответе, ибо все разрушается под ним как спадает покров чудес и вдохновения под налетом земного болвана, но тот вопрос, который жаждет жить вечно в наших неустанно горящих тайной сердцах, как отзвук небесного благовеста, истинного совершенства. Так и должно быть. Это то, что случилось с нами при первой встрече. Мы обрели малахитовую шкатулку, в которой вместо пыльных монет лежало сокровище наших драгоценных душ.

15 февраля

Сегодня, проснувшись, я увидел в углу комнаты скорбную женскую фигуру. Она взирала на меня молча из темноты, словно с укором ждала объяснений. Секунды длились долго, а я не знал, что ответить и чувствовал стыд, и смущение, и трагедию вместе с нею. Как обвиненный в каком-то злодействе. Я не смел пошевелиться, не издать звука, ибо в ее присутствии, незримом взгляде угадывалось нечто непостижимое, потустороннее, призрачное и одновременно родное, неуловимо далекое и близкое в чем я не сомневался. Боялся, что фигура исчезнет, и нарушиться наша хрупкая связь. Останется только эта кровать, узкое пространство вокруг и за окном, к которому появилось сухое безразличие. И в это тошнотворное безразличие я буду насильно ввергнут, если исчезнет призрак. Из уст исторгнется крик обреченного, превратившегося в опустевший мещанский сосуд – без мысли, без движения. Большего не произойдет.

Скажи мне, пожалуйста, только ли это был всего лишь сон?

16 февраля

Ты говорила мне, что я научил тебя дышать и мир вокруг преобразился. За обыденным светом есть иной первозданный Свет – и он сияет гораздо ярче нашего земного, который как отброшенная на асфальте тень, выглядит вульгарным, жалким и смешным.

Он не изменчивый, но все-изменяющий. Дух этой вселенной, имеющий прямое отношение к красоте. Струящийся из вечности прозрачными потоками живительных цветных превращений: из линий звезд в рисунки на воде, из ясных капель на стекле в загадочные узоры кисти-ветки сирени, ветром рисующей желания по воздуху. Быть может, им и не суждено сбыться, но обаяния они не лишены, также как и надежды, и любви, которая дороже всего, ибо в ней одной заключено все, о чем только можно мечтать.

Ты пристрастилась к этому – выглядываешь в окно и ищешь силуэт в деревьях, кучке облаков, скользящих мимо, чужих окнах и жилых каменных стенах. Кажется, ты ищешь в них себя. Но с наступлением сумерек ночь оживает в движении и танце – особенном завораживающем танце, который приглашает идти, и если дать согласие, ночное солнце проведет до черты и долу снизойдет откровение небес. И еженощно повторяется этот обряд с новым движением. Каждую ночь ты забываешь себя в этом мистическом мерцании искр и темных вожделений, сознательно и интенсивно переживаемых сверхчувственными гранями души. Созерцая великолепие застывшего в неверной позе как будто ждущего назначенного часа, чтобы вскочить и броситься в полет. В обыденности мы не даем свободы, сковываем и жестоко принижаем, лишая себя права владеть, и считай, что жестоко убиваем на корню возможно самое дорогое и священное, что имеется в нашей исполненной страданий жизни. Ты поняла это и стала счастлива. А значит, был счастлив и я. Невероятно счастлив.

17 февраля

Как в холодно-меланхоличных строчках последнего дня лета Роберта Смита, создавалось впечатление сказочного сновидения. Погруженная во мрак спальня и луна, втиснутая в пределы оконной рамы, заглядывающая внутрь.

Ты стояла в центре спальни и любовалась луной. Молочно-белое гладкое тело с серебристым отливом – лунная дева. Богоподобное существо, я не мог постичь твоей красоты. Она была разрушительна, темна и опасна, захватывала и грозила завладеть мной полностью так, что я в испуге потеряюсь и мое «я» растворится в ее сияющих незримо-тонких безжалостных лучах.

Ты собиралась сбросить с себя одежду, но я в волнении остановил тебя, опасаясь, что разоблаченная, как великий и необъятный космос, открывшись мне, ты уничтожишь мою смертную сущность.

Легкой поступью, лукавой походкой ты приблизилась так, что душа замерла в груди, будто бы окаменела. Или камень дал трещины и должен был вот-вот расколоться на куски, освобождая из плена прекрасную птицу. По жилам текла раскаленная лава, на теле выступил пот, жар охватил все тело.

Тебя забавляло мое беспокойство, и ты осторожно положила руки на мои плечи, обвила ими шею.

«Ты – моя кровь, я – твоя кровь», – шептала мне на ухо.

Обнаженная магнолия, разве я способен устоять? Утрачивая разум от твоего совершенства.

Ты все-таки скинула платье…

18 февраля

Окровавленная волчья челюсть в углу моей комнаты говорила мне о рае, которому я посвятил труп своих стихов. Они гниют отвратно, но я посадил их рядом с цветами, которые благоухают, таким образом, пытаясь выдать их за красоту.

Переживая сильное чувство великой пустоты, в глазах отражалось все величие и обаяние неба. Тогда я сокрушенный размышлял сам с собой, пока мне не явилось чудо в виде твоего звездного образа. И будучи во тьме, одинокими ночами возвращаясь в реальность, словно морда, нашедшая асфальт, я видел грёзы удушливой дороги, что тянулась вдаль вереницей бесконечно хмурых дней, избитых вечеров, гиперборейских лунных суток, забирающих всю мою жизнь, всю мою энергию. Томление разорванного, кровавого и разочарованного, которому больше не нужно дышать. Дыхание гниющего колодца, которому больше не нужна вода.

23 февраля

У тебя появился «друг», как ты его называешь. Ты проводишь с ним столько времени. Говоришь, что это ничего не значит, но я же вижу вас вместе.

Ты пригласила меня к себе в гости, и там был он. Он глумился надо мной, тайно потешался, обнимая тебя прямо на моих глазах, я не мог этого терпеть. Я закричал, хотел наброситься на него, разодрать его вшивую морду, застрелить или застрелиться сам, но вместо всех этих бесплодных действий ушел.

Долго бродил по улицам, сплетенным из пасмурной хмурой октябрьски-февральской мороси, погруженный в себя, ослепленный горем и стыдом за то, что был не сдержан и слаб. Почему я решил об этом вспомнить? Это то, что разделило нас.

Прошел мимо набережной, мимо того парапета, где были мы вдвоем, и в тот особенный момент почувствовал желание сбросить с себя пальто и броситься вниз в темную бездну вод. Так сильно сдавила сердце печаль, сознание затемнили тучи из жестоких мыслей. Хотелось бежать, мчаться без остановки, но внутри я оставался недвижимым храмом. Я все-таки заставил себя вернуться домой.

24 февраля

Меня не покидала мысль об этом парне. Его ухмылка застряла у меня между извилинами громко вещаемого мозга. Хочется что-то сделать, покончить с этим раз и навсегда. Он подмигивает мне, мерзавец, грязно намекая на непотребства, кои может сотворить с тобой. Этот проклятый вандал учиняет беспорядок, крушит и ломает святыни, а я скован, могу лишь сокрушаться и молить небесные силы свыше даровать мне забвение.

26 февраля

Сегодня не было никаких чувств и метаний. Я был похож на разграбленный, оставленный жильцами дом – пустой и никому ненужный, особенно себе самому, ибо там больше нет ничего, чем можно было бы поживиться.

Сейчас, когда я пишу эти строки, понимаю, что она забрала магию с собой, когда ушла, и уже больше не дано никому постичь совершенства, не вдохнуть ее запаха и тем более не испить из того родника, в потоке котором, словно в любовно-молитвенном экстазе кружась, задыхался я, захлебывался от переполнявших переживаний. Теперь же все выглядит неестественно замерзшим, размытым и бессмысленным. Беспомощно окаменевшим вместе с чувствами моими, уставшими скулить. Кажется, этот сосуд навсегда был лишен света.

29 февраля

Ветер шумит за окном точно буйный зверь долгими годами скованный за решеткой и вот, наконец-то, освобожденный. Бьется в стекло, пляшет за окошком, исполняя свою яростную арию безумного духа. Также стихии во мне сражаются и рвут на части, борясь за право обладать этим мясом – то, что есть и чего можно поделить.

Плод зарождающегося вдохновения омертвел, его ростки безжалостно уничтожили сорняки отчаяния и серости. Демонические семена уныния и странной, пугающей тревоги проросли в груди и опутывают меня. Душат, душат и душат. Задыхается разум от недостатка идей и способов оформить их в правильную мысль. Все слишком хаотично, я не знаю, как написать, а время утекает.

3 марта

Я задохнулся бы, пережив остатки едких объятий прожитого дня и нырнув в сладкие недра грядущей очистительной ночи, так как сам по природе внутри полон зла и ненависти бесконечной. И адской жажды безвозмездно душить в себе свет, душить, чтобы назло природе своей самозабвенно отдаться ему, этой безжалостно-жестокой любви света и быть им пораженным, исчезнуть в нем – соединить две полярные силы и почувствовать их вместе внутри себя, словно в тебе устроили непомерно могущественную схватку два титана и разодрали на части птичьими клювами. Ты переполнился ими и стал никем. И ничем. Но одновременно всем во всем и это невозможно высказать словами.

Как адская сила трепещет перед небом и падает ниц, так я падаю перед ней, перед ее величием и очарованием, перед ее притягательной стихийной силой и красотой. И как огонь горящий в груди, словно подаренный мне Прометеем, эта жестокость и вражда не находит себе места. Она распыляет ее сильнее и сильнее. Хочется жечь, сжигать дотла и идти наперекор той силе, чтобы испытать еще большее, даже если это предвещает мне сгореть в собственном пожаре вожделения. Жить иначе для меня кажется теперь настоящим безумием и пустым безрадостным однообразием.

5 марта

Эти кровавые ковры всплывают в сознании. Они не оставляют меня в покое и мучают разум. Образ пятен от пролитого вина на подушке.

Мой внутренний голос шепчет мне, что этот лунный срок подходит к концу. Близится ночь – темная и всепоглощающая, какую я не видел и не испытывал. Твои глаза были такими. Когда я глядел в твои зрачки, то чувствовал себя в них ничтожно малой частью, словно обособленный от целого оторванный кусок ткани, который ищет способа вернуться в свою вселенную. В твою вселенную – она была несоизмерима большой, я пробудил ее в тебе, но не предполагал насколько могущественной может быть та сила, спрятанная глубоко в тебе. Забавно, но я видел в ней себя, как будто заново воскресшего, чтобы нести беспредельный свет всему. Ты подарила его мне. Мы словно обрели бессмертие не телесно, но путем духовного соприкосновения.

Что теперь смерть? Отживший пережиток страха. Но он не властен над нашими алмазными душами.

В ее объятиях мы блаженно упьемся счастьем и ляжем на дно своих страданий. На перинах смерти из листьев и примятой травы лицо окутает влажный воздух. Они пророчат кончину – бесславную и безраздельную. В одиночестве на жертвеннике природы. Там среди звезд и луны, когда все будут спать и видеть серые сны, мы уйдем в иное. Мы станем пылью, как вечно странствующие отшельники, будем сопровождать в походе играющий ветер. По высоким пышногрудым холмам и широким просторам, бесконечно захватывающим долинам. Это состояние будет подобно легкой прохладе в летний сезон.

Твои длинные блестящие черные кудри волос развеваются как в жизни и искрятся в лунной реке. Ты смеешься. А потом… начинаешь разлагаться прямо у меня на глазах. Как вспыхнувший на жарком солнце мотылек, сгорающий в лучах времени. Куски плоти опадают с лица, свисают с обнаживших мышцы щек. Не могу смотреть, но и отвернуться не в силах.

Нет, нет, это происходит не со мной.

6 марта

Она была чистой в своей красоте. Такой неземной. Теперь ты вспомнил, что сделал, чтобы запечатлеть эту красоту навсегда. Боже мой, зачем? Зачем ты это вспомнил?

Вспоминаешь мужское худое тело и топор, прокладывающий путь к сердцу, разрубающий грудную клетку пополам, из которой на пол выливались литры крови. Темная струя фонтаном брызгала в потолок и стены. Ты вытирал рукой лоб и опускал топор снова. Кости хрустели, как заводные музыкальные инструменты, жилы чавкали, сердце вибрировало тупым страхом, словно боялось остановиться. Две багровые склизкие губки, продолжая вздуваться как кузнечные меха, выпали из отверстий в поломанных ребрах. Желтый жир вперемешку с красными клубками кишок блестел в свете лампы, выныривая из дыры змеей. Все это скользило, вертелось, падало, шлепалось, трещало и ползло, словно живое единое создание, отделившееся от себя.

Ты убил его, но она не могла выдержать этого. Она погибла вместе с ним.

Проклятый! Почему ты это сделал? Демон! Почему? Почему не оставил ее? Почему не дал им уйти, когда она так просила оставить их? Почему ты был таким упертым и эгоистичным в своих желаниях?

Ладони кровоточат и дрожат. Они расплываются перед глазами, превращаясь в бесформенное пятно. Глаза застилают слезы. Ты падаешь на колени и не видишь перед собой ничего. Слезы с шипением капают на ладони, которые еще некоторое время назад были мокрые от его крови. Теперь приходит осознание, что больше ты не увидишься с ней. Больше не увидишь ее никогда. Не увидишь ее никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Кажется, это слово для тебя теперь обрело плоть. Научилось разговаривать. Оно звучит в твоих ушах, как звук молота, ударяющего по металлической железяке. Это больше чем слово. Крик Творца.

Чувства и эмоции как симфонический оркестр в минуты кульминации захлестывают все твое дрожащее тело, окруженное живыми частями некогда полноценной личности, ползущими по полу в поисках своего носителя. Что ищете вы, глупцы? Слепые твари! Он давно мертв! Оставьте его и двигайтесь дальше! Двигайтесь дальше сами. Оставьте его.

Осознание – и ты становишься живой обнаженной плотью. Горячие слезы с новой волной подступают, брызгают из глаз, и ты начинаешь рыдать, как чертов псих. Это уже не остановить. Сейчас ты растерян и словами не способен передать смятение сердца.

А ее сердце по-прежнему лежит у тебя в шкафу. Наверное, давно испортилось, ты боишься смотреть. Раньше ты ходил к нему, проверял, не бьется ли оно. Ждал ответ. Но всегда получал молчание.

9 марта

Из многочисленных мук и острых ощущений я нанизываю на замерзший сук свои оголенные окровавленные страдания, и из адской бездны рождается крик беспомощной радости. Отчаянный крик счастья, смех без надежды. Безжизненный катарсис поврежденной машины, вышедшей из строя, обретшей суть горя, познавшей бесплотный поток желаний. Вот оно освобождение. Я не думал, что оно будет таким ужасающим. Может быть, я ошибался.

11 марта

Я все еще не способен отличить, где реальность, а где сон, где люди, а где их только видимое присутствие. Где пасутся козы и свиньи.

Играет девятая симфония Людвига Вана. И люди кажутся теперь для меня временами года.

Они гниют и их слова разлагаются вместе с ними.

Они льдом покрываются.

Они тают и обнаруживают себя в собственных экскрементах.

Они сгорают в лучах Солнца и жалуются на свет.

Они плюют на весну и радуются хмурому лику осени. И плачут ей по уходящему лету. Тоскуют по безвременно утраченным годам.

А птицы продолжают петь арию по уходящему году – так плавно и нежно, пролетая мимо наших гнезд. Они летят бесшумно. В птичьем языке есть что-то от поэтов – их тоже ни черта не понять.

Что мне человеческий труп? – телесный сосуд, которому все чего-то не хватает. Оно как будто сковывает и лишает возможности быть. Это тело как темный склеп, сокровищница опустошенная, и я с ним до конца. Когда бы у души были орлиные крылья, чтобы взлететь к небесам и мчаться свободно устремленной ввысь туда где празднуют ночь наши предки. Смеяться как в последний раз, но так чтобы искренне и не думать о том, что это больше не повториться. Запомнить это навсегда. Чувствовать эту восторженную воскресшую дикость, которая питает всего меня и заставляет танцевать, говорить мне кто я есть и почему я тут.

Нет, я не животное, не солдат в строю у Одиссея, нет, я хочу быть кем-то еще. Хочу чувствовать дух и быть с ним единой мыслью.

Иди вперед, чувствуй ветер, поднимающий твои руки и ласкающий лицо, как любимая кошка. Чувствуй землю, что под тобой, как будто она заодно и приветствует твой путь. Ты видишь гораздо больше того, что видят другие, потому что они привыкли и не считают нужным открывать глаза. Это очевидно, само собою разумеющееся, то, что должно быть. Но это удивительно! И следует этому каждый раз восторгаться, дышать этим и продолжать смотреть с любовью, которая как зеркало позволяет отражаться и в других. Даже в своем собственном ничтожестве, упиваясь великим сокрытым и сокровенным, испытывать подъем сил и чувств, возвышенных и прекрасных, делающих тебя бессильным и могущественным…

В мире должна быть истина. Истина любовь. И я убил ее. Убил ее в своем сердце. Убил истину. Что остается после того? Сейчас во мне ад, и он будет бушевать, и расширяться и становиться все больше.

Прости меня дорогая, единственная, любимая, небесная магнолия, мой эгоизм был слишком ненасытен. Прости, любовь моя, ты не сумеешь меня простить, и я не смогу. Не надеюсь найти тебя, но ношу в себе право надеяться, что ты где-нибудь в самом лучшем месте из всех придуманных Создателем миров.

Искренне твой, рыцарь печального образа…