Читать книгу За полчаса до Конца Света - Марк Рабинович - Страница 3

Округ Тэйлор, Кентукки, март 1962

Фрэнк Кранц

Средний Запад – это вам не восточное побережье и уж точно – не Европа. Помнится, в Европе меня поразило то, что зима у них считается с декабря месяца. У нас же на Среднем Западе зима берет свое только в январе, а уже март-то самый что ни на есть настоящий зимний месяц. Поэтому март-месяц в наших местах мертвое время. В полях, засыпанных снегом, делать нечего и большинство из нас катается в гости к соседям или попивает бурбон в Кембеллсвилле. Я же тихо сижу дома и пью кофе, хотя тоже не дурак выпить один-другой бурбон. Вот только настроение не то. Если продышать дырочку в оконной наледи, то можно посматривать в окно, прихлебывая горячий напиток. За окном все бело и спокойно. Белы поля, выбелены снегом амбар и гараж, и даже изгородь поседела от инея. Наш проселок тоже завален снегом и до весны я его трогать не собираюсь. Белый – цвет покоя и умиротворения. Эта белизна успокаивает и можно не думать ни о чем. Иногда мне это удается, а иногда не очень. Тогда ко мне подходит бабуля, которая все на свете замечает и заставляет заниматься каким-нибудь совершенно ненужным делом. Вообще-то мне давно уже полагалось бы спиться, но Стэнли еще мал, да и Дафна бы не одобрила. Ну вот, опять… Я же обещал себе не думать. Просто смотри на снег…

От нашей фермы до города миль десять, но мы всегда говорим "двадцать" – так солиднее. Вначале надо проехать почти милю по проселку, потом по окружному шоссе. Во времена моего детства зимой все было завалено снегом и мы на всякий случай еще с осени запасались провизией на три месяца. Но после той войны округ закупил снегоочистительные машины из списанной армейской техники, и теперь по шоссе можно проехать уже на следующий день после снегопада. Мой же проселок я не чищу за ненадобностью. И вправду, зачем? Продукты мне привозят и оставляют там, где этот проселок упирается в окружное шоссе. Обычно это делает почтальон, которого просят в городской продуктовой лавке. Он оставляет их в деревянном сундучке, чтобы не сожрали голодные койоты, волки или медведь-шатун. Туда же он кладет и почту: газеты для меня и комиксы для Стэнли. Писем я не получаю. Телефона на ферме нет и почтальон забирает из почтового ящика список покупок: их он привезет мне через две недели. За продуктами я хожу на охотничьих лыжах, доставшихся мне еще от деда. Иногда я надеваю их и иду на пригорок, где размахивает голыми ветками одинокая сикамора. Я стою долго, пока одежду не покинет все тепло дома и я не начну замерзать. Там у меня получается не думать и так я и провожу зимние дни. Летом будет полегче, летом надо работать в поле. А пока что эта бесконечная зима все длится и длится…

Обычно, меня отрывает от таких бессмысленных рассуждений моя мать, которую мы со Стэнли зовем бабулей. Но сегодня это был соседский мальчишка, старший сын Нельсона и Ненси. Их ферма, это последнее что осталось от небольшого поселка, населенного в свое время исключительно черными. Потом поселок захирел, народ подался, кто в город, а кто и дальше на запад. Осталась лишь ферма Нельсона.

– Дядя Фрэнк – заорал парнишка – Там к тебе какие-то янки приехали. Они не могут проехать по проселку.

Вот только этого мне и не хватало. По мне, так если им надо, то могут и по снегу пройти, не так уж он и глубок. Но постойте, парнишка сказал "янки"? Значит это не налоговый инспектор. Я с удивлением почувствовал, что меня начинает разбирать любопытство. Ну что ж, проселок следовало расчистить хотя бы из вежливости. Я пошел в гараж и попытался завести трактор, надеясь в душе, что он не заведется после месяцев простоя. Как же, держи карман шире, ты же сам регулировал карбюратор. Трактор завелся с пол-оборота, как наша с Нельсоном "коробка" по тревоге в Арденнах. Бульдозерный отвал был уже укреплен и я с грохотом выехал из гаража под изумленными взглядами бабули и Стэнли, выскочивших на галерею. Трактор рычал, отваливая налево пласты снега и это знакомое рычание успокаивало меня, как рев танкового мотора перед боем. Вскоре показалось шоссе и светло-зеленый "Бьюик" на обочине. Интересно, кто бы это мог быть? Но через заиндевевшее стекло все равно ничего не было видно. Я помахал им рукавицей и повернул назад, отваливая снег с другой половины проселка. "Бьюик" медленно пополз за мной. Перед домом я покрутился еще немного, расчищая площадку, и наконец счел свою миссию выполненной и загнал трактор обратно в гараж. Когда я вернулся к дому, гости уже здоровались с бабулей и малышом. Наверное, сегодня воскресенье, подумал я, раз мой Стенли не в школе. Вообще-то, он не так мал и в свои двенадцать лет уже начинает проявлять замашки подростка: упрямство и самостоятельность. Или то, что он считает самостоятельностью… Во всяком случае, с "янки" он здоровался как взрослый. Но постойте, я же знаю одного из них! Мне улыбался немного постаревший, слегка обрюзгший, но все еще легко узнаваемый Изя Шойхет.

– Шалом Фрэнки! – сказал он на иврите – Как поживаешь? Как твоя кукуруза?

Интересно, как меняются времена, подумал я. Помнится, в прежние годы Изе плохо удавалось сдерживать эмоции. А вот сейчас у него было такое выражение лица, как будто он не видел меня со вчерашнего дня и пришел сообщить цены на рынке в Рамле. Иврита я не слышал с 50-го года и был уверен, что напрочь его забыл. А вот теперь выяснялось, что ничего я не забыл и я не знал, радоваться этому или огорчаться.

– Тут тебе не Россия – проворчал я, с удивлением слыша как из меня легко выскакивают полузабытые ивритские слова – У нас тут под снегом ничего не растет.

Бабуля и сын вытаращились на меня как краснокожие на "Мэйфлауэр". Впрочем, бабуля тут же поджала губы, догадавшись на каком языке мы говорим. Второй "янки" вежливо улыбался.

– Познакомьтесь с мистером Ричардом Пайпсом – Изя перешел на английский.

Бабуля опомнилась и началась светская беседа. У Изи неплохой английский, но за янки его мог принять только нельсоновский балбес. Мистер Пайпс же говорил почти чисто и мог бы, пожалуй, сойти и за янки, но и с ним что-то было явно нечисто. К бабуле он вежливо обращался – "мадам", стараясь вытягивать это слово на средне-западный манер. И у него почти получалось, но именно "почти". Впрочем, нашу бабулю ему обмануть не удалось, но воспитание взяло свое и поджатия губ я больше не наблюдал, хотя мамина речь звучала пожалуй несколько суховато. Но тут на огонек зашел Нельсон на своих снегоступах и она сразу оттаяла. Нельсона она привечала всегда, а после того, как он вытащил меня из горящего танка, она в нем просто души не чаяла.

Гости приехали, как и полагается в наших местах, со своими продуктами. То ли их проконсультировали по дороге, то ли Изя вспомнил сибирские, или какие там были у него в детстве, обычаи. Бабуля, как и полагается, попыталась отказаться, впрочем, не слишком настойчиво. Среди припасов были и окорок (ох, Изя, куда смотрит раввинат), бутылка мадеры (на которую уже плотоядно поглядывала бабуля) и разные другие разности. Не было там только ни комиксов, ни моделек самолетов и я понял, что Натан так ничего Изе и не рассказал. И без того мой израильский гость слишком уж подозрительно поглядывал на забившегося в угол Стэнли и явно прикидывал на кого еще, кроме меня, он похож. Я конечно был рад увидеть старого боевого товарища, но не могу сказать, что мне так уж интересовала причина его приезда, по крайней мере поначалу. Как и принято, мы первое время говорили о чем угодно, только не о том, что каждого из нас интересовало. Бабуля, совершенно растаяв, сделала нам по кружке грога, нелишнего в такую погоду и начались неторопливые рассказы, разумеется про ту войну. Изя поведал нам историю о своем бое под Нарвой, которую я уже слышал пару раз. Нельсон в ответ рассказал как мы с ним горели в Арденнах. Эту историю я слышал от него уже раз сто и поэтому прервал ее на середине. Впрочем, лицо Нельсона выглядело красочнее любой танкистской байки и Изя тщательно старался на него не смотреть. Пайпс же только едва незаметно посмеивался и я ехидно поинтересовался, что он делал в те годы. Оказалось, что он служил в авиации в какой-то Полтаве. Не знаю в какой это было стране, но они с Изей понимающе переглянулись и я, учитывая едва заметный акцент второго гостя, подумал о Польше. Мне тоже следовало что-нибудь рассказать и я поведал о том как Изя всегда задевал за что-нибудь в своем "Шермане", рвал одежду и поэтому всегда выглядел босяк-босяком.

– Поэтому ты и заменил меня на Гинзбурга? – проворчал он.

Ежи был записной враль и представился поначалу как ветеран Эль Аламейна. Только много позже он признался мне, что части Андерса не участвовали в том сражении и свой единственный бой он принял во Фландрии в составе 1-й Бронетанковой, когда его "Крусейдер" сразу же подожгли фаустники. Но он оказался танкистом милостью божьей, не чета Изе, поэтому я его простил. А Шойхет как был канониром, так канониром и остался, правда, судя по всему, неплохим.

Тут я мельком посмотрел на Стэнли и внутренне похолодел. Он слушал с огромным интересом, даже раскрыв от усердия рот и благоразумно не задавал вопросов, хотя ему явно очень хотелось. Похоже, он еще не понял, в какой стране воевали мы с мистером Шойхетом, но до этого было уже совсем недалеко. Я бросил беспомощно-панический взгляд на бабулю и она, поняв меня без слов, утащила внука из гостинной. Наверное – делать уроки, что в корне противоречило ее христианской морали, потому что сегодня было воскресенье. Бедная мама, мало ей того, что я не вожу Стэнли в церковь. Правда иногда она пытается делать это сама. Хорошо хоть что церковь далеко и пешком по снегу до нее не добраться. Посмотрев по сторонам, я понял, что наши с бабулей манипуляции не укрылись от Изи и, похоже, от мистера Пайпса тоже. Только один Нельсон вроде бы ничего не заметил.

Наконец разговор зашел о цели их приезда и тут мне начали открываться любопытные горизонты. Вначале Изя некоторое время мямлил нечто невразумительное про Атомную Эру, но было заметно, что он и сам толком не понимал с чем ее едят. Его миссия была так же туманна как и мое будущее и он это прекрасно понимал. Наконец, прозвучало имя Натана, но в подробности Изя не вдавался, лишь все время посматривал на Стэнли, который снова пробрался обратно в гостинную. Шойхету похоже было непонятно, какие именно надежды возлагал на него Натан. А вот мне все было ясно как божий день – Натан был в отчаянии и хватался за соломинку. Такой соломинкой и был Изя. Я неплохо знал Натана и уже видел его однажды в таком состоянии, когда… Но про это мне думать не следовало и я благополучно перестал думать, тем более, что Пайпс наконец заговорил. Оказалось, что он профессор философии из Гарварда. Вот чего нам не хватало в нашем округе, так это профессоров философии. Именно так я и выразился, поинтересовавшись, какого именно хрена его сюда занесло? Он хитро улыбнулся и спросил:

– А вы сами-то как думаете, мистер Кранц?

Теперь все, включая Нельсона и Стэнли, уставились на меня. Изя знал меня как облупленного, Нельсон тоже, да и профессор похоже был весьма непрост, поэтому изображать тупую деревенщину не имело смысла. Но и раскрываться перед ними я не торопился, тем более, что у Стэнли уже ушки были на макушке.

– Ищете, где бы построить бомбоубежище? – осторожно предположил я.

Нельсон расхохотался:

– Верно говоришь, Фрэнки, на нашу глушь у них бомб не хватит. Тут у нас ни баз ни заводов нет.

Я в этом не был так уж уверен. Под Ричмондом на базе Блю Грасс по слухам хранилось химическое оружие, да и в совсем недалеком Форт Ноксе творилось что-то уж совсем непонятное. А Нельсон все гнул свое:

– Есть у меня один лужок на продажу… Много я с вас не возьму, лишь только обдеру как липку. Ну как?

Но я-то видел, что ему вовсе не смешно. Пайпс это тоже заметил и сказал ласково:

– Спасибо, но это не для нас. Лучше подождите, пока денежные мешки побегут на запад. Вот только боюсь что тогда зеленые бумажки будут годны только на растопку.

– Что же тогда делать? – спросил Нельсон – Зарываться поглубже? Подружиться с кротами?

Было заметно, что сейчас он думал о своих детях. А вот Стэнли, широко раскрыв свои темные как ночь глаза, выжидающе смотрел на меня. Иисусе, как он похож на мать! Не бывает таких глаз в Кентукки, не бывает! Надо ему что-то сказать, успокоить… Но что?

– Я уверен, что решение есть – твердо сказал я, глядя на сына.

На самом деле никакой уверенности у меня не было. Да что там, я не имел ни малейшего представления ни о таком решении, ни о том с чем его едят. Но Стэнли это знать не следовало.

– Я тоже в этом не сомневаюсь – сказал Пайпс, украдкой посмотрев на мальчика – Но это уже дела секретные. А есть ли у вас, молодой мистер Кранц, необходимый допуск от Министерства Обороны?

Такого допуска у Стэнли не оказалось и я, бесконечно благодарный Пайпсу, отослал его спать наверх, проследив, чтобы дверь на чердак была плотно закрыта.

– Так есть ли решение? – требовательно спросил я, обращаясь к Пайпсу.

– Вот его-то мы как раз и ищем – ответил тот.

Вся его мягкая насмешливость куда-то исчезла, сейчас он был серьезен и напряжен.

– "Вы" – это кто?

– Мы, это независимая сила.

При этих словах я невольно вскинулся, потому что мне мало верилось в "независимость" какой-либо силы. Нас, провинциалов, обычно не воспринимают всерьез, а ведь мы-то и есть та самая "сторона", с которой лучше видно. Мне как раз было совершенно ясно, что любая "сила" недолго окажется бесхозной и ее "независимость" иллюзорна. Пайпс, очевидно, прочел мои мысли. Это было и нетрудно, я их не умею скрывать, наверное моя лицевая мускулатура для этого не приспособлена.

– Пожалуй, "сила" – это слишком громко сказано – усмехнулся он – Но зато мы независимы. Пока независимы. Хотя я и работаю на одно федеральное агентство, но его никто в Вашингтоне всерьез не воспринимает и, соответственно, я не ангажирован.

– То есть – не куплен! – неожиданно резко произнес Изя.

– Не куплен – согласился Пайпс.

– И я тоже – сказал Изя – Хотя и работаю на Натана и его службу о которой я не имею ни малейшего представления.

– А все остальные? – спросил Нельсон – Они что, все закуплены на корню? Интересно, как покупают аналитиков? В розницу или оптом? Наверно, оптом дешевле?

– Вы не поверите, но многие покупаются сами. Некоторые по глупости, а некоторые по жадности. Но и это глупость. Как они не понимают, что благословенные зеленые бумажки быстро потеряют свою привлекательность после пары-тройки термоядерных взрывов?

Тут уж Изя счел нужным вставить свои пять центов:

– Мы с Ричардом пытаемся понять кто есть кто в сегодняшнем раскладе.

– Зачем? – хором спросили мы с Нельсоном.

Это прозвучало забавно, но нам не было смешно. Действительно, зачем?

– А вот давайте-ка вместе подумаем, кто может желать ядерной войны?

Пайпс был сейчас удивительно похож на одного преподавателя из колледжа в Лексингтоне, где я проучился аж целых полтора года. На большее у моего папаши не хватило деньжат. Потом я попытался накопить на продолжение учебы, но тут началась та война…

– Ну, кто мне назовет хотя бы парочку причин чтобы всех нас поджарить в адском пламени?

Он не оставлял свой менторский тон и теперь уже напоминал проповедника из церкви в Кембеллсвилле. Но вопросы он задавал правильные.

– Власть? – предположил Нельсон

– Над чем и над кем? Над выжженной землей и над больными и покалеченными, которых надо кормить, поить и лечить? Надо быть параноидальным маньяком, чтобы стремиться к власти над полумертвым миром. К сожалению, встречаются и такие маньяки, да к тому же уже наделенные властью и жаждущие еще большей власти. Они настолько алчут этой власти, что готовы на все и их не заботят последствия. Некоторых из них не слишком страшит постапокалиптический мир. Разумеется, это будет не слишком приятный мир. Да что там, это будет совершенно отвратный мир. Зато они в нем будут альфа-самцами и поимеют все “стадо”. Поэтому рвущихся к власти любой ценой ни в коем случае не следует сбрасывать со счетов… Еще какие-нибудь идеи?

– Нажива? – неуверенно сказал Изя.

Я видел, что он и сам в это не верит. Наш профессор, к моему удивлению, его поддержал:

– Не исключено, разумеется – сказал он – Впрочем, это тоже вид власти. Тут, правда, есть и своя особенность. Дело в том, что при глобальных катастрофах деньги обесцениваются, а заводы разрушаются. О да, есть немало таких, что славно заработали на добыче оружейного урана, производстве ракет и изготовлении индивидуальных бомбоубежищ. Но меньше всего они заинтересованы в том, чтобы их уран взорвался, их ракеты взлетели, а их бункеры понадобились. Парадоксально, но факт. Эти люди наши союзники и они первые встанут между красной кнопкой и идиотом, пытающимся ее нажать.

– Уж не они ли спонсируют нашу поездку в Москву? – спросил Изя.

Тут я впервые услышал о безумном плане визита в СССР. Не могу сказать, что меня это сильно удивило, наверное потому что все мои мысли были сейчас о Стэнли. А еще – о Дафне… Обычно мне удавалось загонять их глубоко в подсознание, или как там это называется в глянцевых журналах, но сегодня у меня это плохо получалось…

– Они самые – Пайпс был спокоен, как пастор на похоронах – И они-то как раз и являются нашими самыми верными союзниками. Однако они же и создают опасность глобальной катастрофы. Подумайте сами… Когда по каждым кустом спрятана баллистическая ракета, то красных кнопок становится слишком много, чтобы уследить за всеми. Удивительное и противоречивое сочетание: враги и союзники, союзники и враги… Поэтому этих я тоже вписываю в перечень.

Он обвел нас усталыми глазами и усмехнулся:

– Но есть еще одна причина, которая может привести к смерти мира, причина, которую я бы назвал самой главной и, соответственно, самой опасной. Ну, кто мне ее подскажет?

Он смотрел на меня в упор, игнорируя Нельсона и Изю. Очень не хотелось озвучивать то, что я предпочитал хранить внутри себя, но пришлось сказать:

– Страх!

Вот и прозвучало это слово, завершившее короткий список угроз для человечества, для округа Тэйлор и для Стэнли. Власть, Нажива, Страх. Три всадника Апокалипсиса. Впрочем, их вроде бы было больше? Неважно, нам и трех хватит. Да что там, нам и одного достаточно. Наверное, я говорил вслух, потому что Пайпс задумчиво повторил:

– Всадники Апокалипсиса… Пожалуй, так и назовем наше маленькое исследование. Вот нам и предстоит определить, кто есть кто и какой из всадников мешает нам еще немного пожить.

– Просто, как хозяйственное мыло – пробормотал Изя.

Я не знаю, что такое хозяйственное мыло, но простой эта задача мне не показалась. К счастью этот разговор постепенно иссяк и мы еще немного поболтали о разных пустяках, чему способствовала вторая порция грога, во время поданная бабулей. Вот только мне не понравились те многозначительные взгляды, который она все время бросала на меня. Видно лицевое недержание эмоций у нас семейное. Я тут же постарался выбросить эти мысли из головы и мне это почти удалось. Единственное, что меня продолжало смущать, это то зачем им нужен был я. Действительно, зачем им было трястись на своем "Бьюике" по нашему не слишком хорошему шоссе? Неужели только для того, чтобы узнать мое мнение о радужных перспективах Атомной Эры? Или Изя просто хотел взглянуть на Стэнли о существовании которого он до сегодняшнего дня и не подозревал? И тут я сообразил задать вопрос о том, куда они потащатся после округа Тэйлор. Не обратно же в свой Нью-Йорк? Ладно, с фермером из Кентукки они худо-бедно разобрались. Куда же дальше вел их путь? Вот тут и прозвучало имя Роберта Хайнлайна, писателя-фантаста из Колорадо, но оно мне ничего не говорило, да и беллетристику я не читаю, хватит с меня и газет. Правда где-то на другом конце нашего штата было Хайнлайновское кладбище, но оно явно не имело отношения к писателю-фантасту.

Когда бабуля радушно предложила гостям переночевать в свободной комнате, меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны я был рад снова увидеть Изю, но меня свербило опасения, что он возьмет да и ляпнет что-нибудь лишнее при сыне, у которого и так были ушки на макушке. Как мне помнилось, Изя никогда болтуном не был, но береженого бог бережет как говорила монашка, одевая презерватив на свечку. Впрочем, не выбрасывать же их было на мороз по ночному времени. Я только со злорадством подумал о том, что гостевая у нас плохо отапливается и изнеженному теплом израильтянину в ней придется несладко. Но тут я вспомнил, что Изя родом из России, да еще откуда-то с севера, и мне стало стыдно.

Нельсон засобирался домой и я вызвался его подвезти, благо проселок был расчищен. Мой "Форд" предстояло еще расконсервировать после зимней спячки и Пайпс предложил мне воспользоваться его “Бьюиком”. Так мы с Нельсоном и сделали, а Изя увязался с нами. Я привязал нельсоновы лыжи к крыше и мы неспешно двинулись в путь. До нельсонова поселка, от которого остался только его дом, от нас немного – мили три по шоссе. Днем одно удовольствие дойти туда на лыжах, но ночью дело иное. У нас тут можно и стаю волков встретить, а зимней порой это не всегда безопасно. Поэтому я сдал старого танкиста и лыжи с рук на руки его Нэнси, которая за это чмокнула меня в щеку. Всю обратную дорогу я невольно давил на акселератор, потому что прекрасно понимал зачем Изя сел в машину. Наверное, я ехал недостаточно быстро, потому что он помялся, помялся и начал:

– Подскажи-ка, командир, что мне рассказать Натану?

– Скажи ему, что миссия продвигается успешно – проворчал я, делая вид что не понял намека.

– Не пудри мне мозги! – упрямо потребовал он.

– Ты это про что? – промямлил я только чтобы протянуть время.

Ну где же, вашу мать, поворот на этот гребаный проселок? Но Изя не отставал:

– Это я про натанова племянника…

Ему наконец удалось сложить два и два и получить результат. Я счел за лучшее промолчать.

– Он что, еще ничего не знает?

Изя разумеется говорил про Стэнли, но тут у меня сдали нервы и я, ударив по тормозам, засадил машину в придорожный сугроб. Ничего, у "Бьюиков" крепкие бамперы. Чего не скажешь о моих нервах.

– А что, что ему надо знать?! Что?! – орал я – Что есть страна, где убивают рожающих женщин? Где с двенадцати лет детей учат стрелять? Где постоянно идет война? Зачем ему это знать?! Зачем?!

Он молчал, давая мне время угомониться.

– Тебе все равно придется рано или поздно… – начал было он.

– Знаю! – я не дал ему договорить – Только я еще не готов. И ты тоже не должен…

– Клянусь – тихо сказал он.

Последняя фраза была сказана на иврите и пришлось признать, что на древнем языке это прозвучало категоричнее. Вот и все, теперь между нами все было сказано и, не знаю, как ему, а мне стало легче. Дома я поднялся на чердак и осторожно открыл скрипучую дверь. Стэнли спал, но спал беспокойно, ворочаясь. "Мама, мамочка" прошептал он не открывая глаза и у меня привычно сжалось сердце…

Проснувшись на следующий день утром я первым делом услышал разговор Изи с моим сыном в гостинной. Стэнли – жаворонок, в мать, и частенько встает раньше меня.

– Скажите, сэр – требовательным голосом спрашивал мой отпрыск – Вы давно знаете моего старика?

Ишь ты, "старика"! А ну послушаем, как мой друг будет отбрехиваться. Изю я знал хорошо и был уверен, что на его вчерашнее обещание вполне можно положиться.

– Какой я тебе "сэр", юный Кранц? – Изя явно тянул время – Зови меня лучше по имени.

– Хорошо, Айзек – Стэнли был непреклонен – Так вы его давно знаете?

– Порядочно – последовал уклончивый ответ – Хотя мы и много лет не виделись.

– Вы тоже были танкистом?

– Был, но недолго. Я все больше в артиллерии воевал.

– А после 50-го года вы с ним встречались?

Умеет же считать, паршивец. И подходцы у него тонкие, так что скоро Изю надо будет выручать. Но пока что Шойхет держится достойно.

– Нет, после 50-го мы не виделись.

Он явно решил, не иначе как по наивности, что все подводные камни уже позади и расслабился, а напрасно. Немедленно последовал "тачдаун":

– А когда вы последний раз видели мою маму?

Это было так ловко и изящно проделано, что я испугался за Изю и выскочил ему на помощь в одних трусах.

– Доброе утро! – заорал я, ловя благодарный взгляд Изи и разочарованный – сына…

После плотного кентуккийского завтрака с яйцами, жареной картошкой и кофе, мои гости собрались уезжать. Вот только собирались они как-то странно, неспешно и все время поглядывая на меня. Чего им надо? И что надо мне? Между нами явно оставалось что-то недосказанное. Проблему неожиданно решила бабуля, проворчав:

– Ладно, Фрэнки, не ломайся. Я тебе уже кое-что собрала.

Порой нелегко осознавать, что другие понимают тебя лучше, чем ты сам. И все же честнее будет это принять, чем противоречить самому себе из принципа. Но все же меня раздирали противоречия, от которых можно избавиться только крепким словцом. Ругаться на родном языке при матери мне не позволяет воспитание. Иврит же в этом отношении слабоват: видно некоторые высказывания Моисея, Давида и Соломона не дошли до наших дней. Поэтому я пробормотал про себя пару слов по-арабски и пошел собираться.