Читать книгу Драматический взгляд. Пьесы - Марк Рабинович - Страница 7

Улица перед входом в Кирию. По прежнему стоит Женщина. Появляется Голда Меир.

Женщина: Простите меня пожалуйста, я плохо вижу, но вы ведь идете туда, правда? Наверное вы все знаете?

Голда: Пожалуй я немного в курсе – мы их тесним на обоих фронтах. Наступление развивается успешно.

Женщина: Спасибо, конечно, но я не об этом. Мне бы знать, когда мой Эли сможет позвонить. Ведь с самого того дня, как началось, ни звонка, ни весточки – ничего. Как вы думаете, он вернется?

Голда: Вернется, обязательно вернется.

Женщина: Вы знаете, наши дети поступают так великодушно, не оставляя нам выбора. Только представьте себе, что нам пришлось бы решать, отправлять их на войну или нет. Я бы не пережила такой ужас. А мой Эли просто взял свой вещмешок, сказал "до свиданья, мама" и ушел. Ну а я осталась ждать. Ведь мы умеем ждать, верно?

Голда: Верно. Мы научились ждать

Женщина: Ну, идите, идите, не надо вам тратить время на глупую старуху.

Голда целует ее и уходит.

Женщина: А я здесь подожду.

Голда уходит

Действие продолжается в Кирие. Входят Голда и Стенографистка

Голда: Покурим? Говорят, я всегда прикуриваю одну от другой. Это наглая ложь и инсинуации, так бывает далеко не всегда. Но что с тобой происходит последнее время, дорогая? О тебе очень тепло отзываются наши министры. Ты говоришь им комплименты?

Стенографистка: Вовсе нет, я их ругаю.

Голда: Тоже нужное дело. Хотя и не всем нравится.

Стенографистка: Это смотря кто ругает. Я им не начальник, точнее, не начальница, не газетный репортер, не политический противник. От меня они согласны услышать такое, на что другим не позволят и намекнуть. К тому же, все это происходит без протокола.

Голда: Не хочешь поругать и меня тоже? И тоже без протокола.

Стенографистка: Вам это надо?

Голда: Ты же видела меня в первые часы войны. Не самое приятное зрелище, ты не представляешь как мне самой было противно от этой своей слабости, от липкого, мерзкого страха. Хорошо еще, что ты нас быстро построила в три ряда (Стенографистка смотрит недоуменно)… Ну, я имею в виду то как ты нас приструнила. Что же с нами тогда произошло? Это.. это… Не знаю… Как будто мир обрушился.

Стенографистка: Закончится война, уволюсь и пойду учиться на психотерапевта.

Голда: Больше ничего не скажешь?

Стенографистка: Вот вы сказали: "Мир обрушился"? Какой мир?

Голда: То-есть, что значит "какой"?

Стенографистка: Чей мир обрушился? Ваш внутренний мир?

Голда: (неуверенно) Наверное – он.

Стенографистка: А какой этот мир? Мир в котором министр обороны мудр и предусмотрителен? В котором начальник генштаба профессионален, а разведка докладывает точно? Оказывается, все не совсем так.

Голда: Совсем не так, я бы сказала.

Стенографистка: Как случилось так, что высший офицер докладывает не то что есть, а то что его боссу хотелось бы услышать? Как случилось, что министры не всегда заботятся о стране, но иногда, совсем иногда, о своем кресле. Как случилось, что подхалимы вытесняют профессионалов?

Голда: Прогнило что-то в Датском Королевстве.

Стенографистка: Прогнило и воняет. Но ведь так было всегда, верно? Политика – это то еще болото. Что же изменилось?

Голда: Просто дерьма стало больше, многовато его стало. Может больны не отдельные люди? Может быть больна система?

Стенографистка: Уважаемая госпожа Премьер! Да не разочаровались ли вы ненароком в социалистических идеалах?

Голда молчит.

Стенографистка: Так вот оно что! И что теперь?

Голда: Я же ничего не сказала.

Стенографистка: Ваше молчание достаточно красноречиво.

Голда: Не знаю, может быть, все зависит от народа? Одним подходит социализм, а другим – нет. И то, что работает в Швеции, оборачивается фарсом в Советском Союзе. Вот на Дальнем Востоке, посмотри, что капитализм, что социализм, а ковырни поглубже – увидишь один и тот-же феодальный уклад. И ведь живут и довольны. Может быть нам, евреям, тесно в прокрустовом ложе социализма. А теперь эта теснота обошлась стране в тысячи жизней.

Стенографистка: Вы чувствуете свою вину?

Голда: А ты как думаешь? Это жжет, это свербит, это невыносимая боль, которая разрывает тебя на части, как раковая опухоль.

Стенографистка: Не надо!

Голда: Надо! Надо все время об этом думать! Надо не спать и думать, думать, что ты сделала не так, не додумала, где ошиблась! Каким подлецом надо быть, чтобы не чувствовать эту боль. И Моше так чувствует и Дадо тоже. Но они мужчины и им легче.

Стенографистка: Не легче! Просто они лучше умеют скрывать свои чувства.

Голда: Может быть. Может быть.

Стенографистка: Что же произошло?

Голда: Не знаю. Может быть, власть развращает? Даже не развращает, а туманит разум. Ты уверена, что поступаешь так, как надо стране, народу…

Стенографистка: А поступаешь так, как надо тебе.

Голда: Молчи! Не смей!

Обе молчат

Голда: Хорошо Старику, тот нашел силы уйти вовремя. Но ведь я же хотела как лучше! Как лучше! Я отказалась от всего личного! Я забросила детей! Я забыла, что я мать, бабушка. Я отдала себя стране целиком, а теперь она больше не нуждается во мне. Теперь я всего лишь помеха, всего лишь старуха, пославшая детей не смерть!

Садится и сидит закрыв лицо руками.

Стенографистка: Не надо так терзать себя, не надо. Вы выстояли, справились!

Голда: Это они выстояли, наши дети!.

Стенографистка: Это мы все выстояли.

Голда: Только бы побыстрее все это закончилось. А потом…

Стенографистка: Вы уйдете?

Голда: Да… Я приму на себя все, что на меня навесят. Наверное справедливо навесят. И, поверь мне, я не буду сражаться за себя. Уйду. Уйду. Скорее бы закончилась война. Просто нету сил.

Врывается Абба.

Абба: Вы уже знаете? Слышали? Арик форсировал Суэц!