Читать книгу Проколы Дундука Вилсона - Марк Твен - Страница 7

Близнецы радуются приземлению Доусона

Тренировка – это все. Персик когда-то был горьким миндалем; Цветная капуста – это не что иное, как капуста с высшим образованием. – Календарь Дундука Вилсона. Замечание доктора Болдуина о выскочках: «Мы не хотим есть поганки, которые думают, что это трюфели».

– Календарь Дундука Вилсона.

Миссис Йорк Дрисколл два года наслаждалась блаженством с этим призом -Томом, – блаженством, которое, правда, временами было немного неспокойным, но всё же блаженством. Потом она умерла, и её муж и его бездетная сестра, миссис Пратт, продолжили нвчлаждаться такой жизнью на старом месте. Тома баловали, всячески ему потакали – или почти баловали. Так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось девятнадцать, после чего его отправили в Йельский университет. Он учился в превосходных «условиях», но в остальном не был там заметным и ничем не отличился.

Он ошивался в Йеле два года, а затем бросил безуспешную борьбу с наукой и лекциями.

Когда он вернулся домой, его манеры значительно улучшились; он утратил свою угрюмость и резкость и теперь был скорее приятно мягок и обходителен. Он украдкой иронизировал, а иногда и открыто, и имел обыкновение мягко задевать людей за живое, но делал это с добродушным видом, что создавал вокруг себя атмосферу, Э благодаря которойсмог уберечь себя от неприятностей.

Он был таким же ленивым, как и всегда, и не проявлял особого желания найти себе занятие. Люди утверждали, что он предпочел бы, чтобы его дядя поддерживал его до тех пор, пока место дяди не освободится. Он привёз с собой пару новых привычек, одну из которых – употребление спиртных напитков – он не особенно скрывал. Да, он не скрывал эту свою слабость, но скрывал другую – азартные игры. Не стоило играть в азартные игры там, где об этом мог услышать его дядя; это он прекрасно это знал, но ничего не мог поделать с собой.

Восточный лоск Тома популярности вреди молодёжи не заслужил.

Они, возможно, и стерпели бы его заносчивость, если бы Том остановился на этом, но он носил перчатки, а это а это было оскорбление, и этого они стерпеть не могли. Они не хотели видеть вокруг себя таких манер, так что в основном Том скоро был лишён общества и остался один. Он привёз с собой домой костюм такого изысканного фасона и покроя и такой жеманной моды – восточной, городской, цветастой – что это повергло всех городских модников в уныние и было расценено как особенно бессмысленное и наглое оскорбление. По мнению всех том открыто плевался в лицо бомонда и общества. Он наслаждался этим возбуждающим драйвом и весь день прогуливался по городу безмятежный и счастливый, но в тот же вечер молодые люди наняли портного, и, когда на следующее утро Том отправился на свой парадный выход, он увидел, что старый, изуродованный негр-звонарь плетётся следом за ним, наряженный в яркий ситцевый костюм, подчеркивающий своими клоунскими расцветками его наряд, и изо всех сил имитирующий его причудливые восточные манеры. Том сдался и после этого оделся по местной моде. Но скучный провинциальный городок стал ему надоедать, так как он раньше дружил с более оживленными регионами, и с каждым днем это прозябание на одном месте, в провинции становилось всё более и более утомительным. Он начал совершать небольшие поездки в Сент-Луис, чтобы освежиться. Там он нашел подходящую компанию и развлечения по своему вкусу, а также большую свободу, в некоторых отношениях, чем у него была дома. Таким образом, в течение следующих двух лет его визиты в город становились всё более частыми, а пребывание там – все более продолжительным. Он зашёл слишком далеко. В глубине души он рисковал, что могло однажды привести его к неприятностям – на самом деле, так оно и было. Судья Дрисколл плюнул на скамью подсудимых, и отошёл от всякой деловой деятельности в 1850 году и вот уже три года пребывал в приятном бездействии. Он был президентом Общества свободомыслящих, а Дундук Вилсон – другим членом.

Для старого крючкотовора еженедельные обсуждения в обществе стали теперь главным интересом в жизни. Дундук Вилсон все еще трудился в безвестности у самого подножия служебной лестницы, можно сказать – копался в грязи, находясь под гнетом того неудачного бенефиса – замечания о собаке, которое он обронил двадцать три года назад. Судья Дрисколл был его другом и утверждал, что у того ум выше среднего, но это было расценено не более чем, как одна из прихотей судьи, и это не повлияло на общественное мнение. Вернее, это была одна из причин, по которой это не удалось, но была и другая, более веская. Если бы судья ограничился голословным утверждением, это имело бы большой эффект; но он совершил ошибку, попытавшись доказать свою позицию. В течение нескольких лет Вилсон для собственного развлечения в частном порядке работал над причудливым альманахом – календарём, к каждой дате которого была приложена небольшая доля якобы философской мысли, обычно в иронической форме; и судья счел, что эти колкости и фантазии Вилсона были аккуратно оформлены и симпатичны; поэтому он продолжил однажды я собрал их несколько раз и зачитал кому-нибудь из знатных горожан. Но ирония была не для этих людей; их ментальное зрение не было сосредоточено на ней. Иронию они не понимали, и думали, что если кто-то иронизирует над чем-то, кто ему может помешать иронизировать и над ними, столпами провинциального мира?

Они отнеслись к этим шутливым мелочам с полной серьёзностью и без колебаний решили, что если когда – либо и были какие – то сомнения в том, что Дэйв Вилсон – Дундуки дундук, – а их не было, – то это откровение развеяло эти сомнения раз и навсегда. Так уж устроен этот мир: враг может отчасти погубить человека, но для этого ещё нужен добродушный и неблагоразумный друг, чтобы довести дело до конца. После этого судья как никогда проникся нежностью к Вилсону и ещё больше уверился в том, что его календарь заслуживает внимания. Судья Дрисколл мог быть свободомыслящим и при этом занимать свое место в обществе, потому что он был наиболее влиятельной личностью в обществе и, следовательно, мог отважиться идти своим собственным путем и следовать своим собственным представлениям о нормальности. Другому члену его любимой организации была предоставлена такая же свобода, потому что в глазах общественности он был пустым местом, и никто не придавал значения тому, что он думал или делал. Его любили, ему были рады все вокруг, но он просто ничего не значил. Вдова Купер, которую все ласково называли «тетя Пэтси», жила в уютном и миловидном коттедже со своей девятнадцатилетней дочерью Ровеной, романтичной, любезной и очень хорошенькой, но в остальном ничем не примечательной. У Ровены была пара младших братьев – тоже ничего особенного. У вдовы была большая свободная комната, которую она сдавала жильцу с питанием, когда удавалось его найти, но, к её сожалению, эта комната пустовала уже год. Ее дохода хватало только на содержание семьи, а деньги на жилье ей нужны были для незначительной роскоши. Но теперь, наконец, жарким июньским днем, она почувствовала себя счастливой; её утомительное ожидание закончилось; на её объявление, над которым она трудилась целый год, был получен ответ; и не от соискателя из деревни, о, нет! – это письмо было из далекого далекого мира на Севере: оно было из Сент-Луиса. Она сидела на крыльце, глядя невидящими глазами на сверкающие просторы могучей Миссисипи, и думала о том, как ей повезло. На самом деле, это была особая удача, потому что у неё было два жильца вместо одного. Она прочитала письмо семье, и Ровена, танцуя, убежала, чтобы проследить за уборкой и проветриванием комнаты рабыней Нэнси, а мальчики помчались по городу, чтобы разнести великую новость, потому что это было дело, представляющее общественный интерес, ведь публика будет удивлена, ведь вы не будьте довольны, если вас не проинформируют. Вскоре Ровена вернулась, вся сияя от радостного возбуждения, и попросила перечитать письмо. Оно было оформлено так:

«Уважаемая Мадам!

Мы с братом случайно увидели ваше объявление и просим разрешения снять комнату, которую вы предлагаете. Нам двадцать четыре года, и мы близнецы. Мы итальянцы по происхождению, но долгое время прожили в разных странах Европы и несколько лет в Соединенных Штатах. Нас зовут Луиджи и Анджело Капелло. Вам нужен только один гость, но, дорогая мадам, если вы позволите нам заплатить за двоих, мы не будем вас стеснять. Мы приедем в четверг!»

– Итальянцы! Как романтично! Только подумай, ма, в этом городе никогда не было итальянцев, и все будут умирать от желания их увидеть, и они все наши! Только подумай!

– Да, я думаю, они произведут настоящий фурор.

– О, конечно, произведут! Весь город встанет на уши! Они тут всё перевернут с ног на голову! Только подумай – они были в Европе и везде! В этом городе никогда раньше не было путешественников. А здесь, кроме лесопилки, и посмотреть нечего! Ма, я не удивлюсь, если они видели живых королей!

– Ну, по внешнему виду не скажешь, но они и без того поднимут шумиху! Иностранцы! Тут такое поднимется!

– Да, конечно! Луиджи – Анджело! Это чудесные имена, такие величественные и иностранные, не то что Джонс, Робинсон и другие. Тьфу, какая гадость эти дохлые Джоны и Робинсоны!

– Они приедут в четверг, а сегодня только вторник! Ждать так долго, что просто невыносимо! Вон идёт судья Дрисколл. Он уже слышал об этом. Пойду открою дверь!