Читать книгу Божья коровка на яркой траве (сборник) - Маруся Светлова - Страница 2

Она точно знала, что скоро умрет. Сейчас в этом не было уже никакого сомнения. Потому что приехала Лена – любимая ее внучка, выращенная ею, пока дочь с мужем мотались по командировкам. Теперь Леночка приезжала нечасто, только на дни рождения родителей, да ее – любимой своей бабушки. И никогда – просто так.

И то, что она появилась у ее постели неожиданно, словно проявилась в ее нереальной реальности, – говорило само за себя. Она приехала прощаться. Она знала, что пришла пора. Наверное, дочь, Ирина, позвонила и сказала:

– Выезжай, если хочешь застать бабушку живой… Остались считанные дни…

И в то мгновение, когда Лена появилась у ее постели, она, Вера, все поняла. И даже обрадовалась этому. Теперь она точно знала: это произойдет скоро, очень скоро…

– Ты как, бабуль? – спросила Леночка, и слезы выступили на ее глазах, и так уже заплаканных, как ни старалась она скрыть это под слоем косметики, явно наложенной наспех.

– Как видишь, – попыталась улыбнуться Вера, видя, как по Лениным щекам потекли слезы.

Она прикрыла глаза, позволив той плакать открыто. Но сама внутри себя была тиха и спокойна, словно знание, что скоро, очень скоро жизнь ее завершится, сделало ее спокойной, собранной и находящейся вне – над всем, что происходило здесь и сейчас.

– Бабуль, бабуль!.. – почти испуганно проговорила Леночка, и она открыла глаза.

– Я здесь, еще здесь, – сказала она, и протянула свою слабую ладонь к внучке, желая взять ее за руку, и та с готовностью протянула свою – улыбка невольно возникла на лице Веры. Ей была хорошо знакома эта рука – сколько раз водила она внучку за руку, сколько раз Леночка доверчиво вкладывала свою ладошку в ее раскрытую руку, и такое это было теплое, родное прикосновение. И понимала – это одно из последних их прикосновений. Чувствуя, как подступают слезы, опять закрыла глаза.

А когда открыла их, увидела встревоженное лицо внучки.

«Боится, что вот так закрою – и уже не открою глаз», – подумала Вера и сказала:

– Не бойся, не сейчас… Скоро уже я уйду, ты сама знаешь. Но не сейчас…

Она говорила тихо, медленно, чувствуя свою слабость.

Лена молчала, но уже не плакала, словно признание это сняло с нее напряжение и необходимость делать вид, что она не знает о ее скором уходе.

– Все будет хорошо, Леночка… Все уходят – и я уйду. Пришло мое время, – просто сказала она.

– Никогда не думала, что это случится… Что я вот так буду сидеть рядом с тобой, – Лена осеклась, смутилась и замолчала.

– Думала, – тихо сказала Вера внучке. – Конечно же думала – все об этом думают. Все знают, что их родители, бабушки, дедушки уходят раньше. Вот и наше расставание уже близко, – мягко сказала она и усмехнулась.

И мгновенно ей стало легко, совсем легко, словно спало напряжение всех последних месяцев этой болезни, бесконечных мучительных процедур, смены больничных палат. И она, казалось ей, даже почувствовала себя лучше, словно силы, почти покинувшие ее, появились вновь.

– Думала, бабуль, – неожиданно произнесла Лена, с нежностью глядя на изменившееся, бледное лицо бабушки. – И, знаешь, когда я думала раньше об этом – что все мы уходим, – мне всегда было интересно – с чем люди уходят… Ну вот о чем думает человек на смертном одре…

Она осеклась, и Вера мягко сжала ее руку – мол, продолжай.

– Это такое таинство… Что думают, о чем вспоминают люди перед уходом?.. – осторожно продолжила Лена.

Вера улыбнулась – не могла не улыбнуться. Ей была знакома Ленина пытливость, когда-то давно она сама говорила внучке:

– Если тебе что-то интересно – спрашивай, не бойся, задавай вопросы. Ты жизнь узнаешь, тебе нужно спрашивать, получать ответы.

Долгие годы между ними была открытость – в проявлении чувств, в обсуждении ее детских, подростковых, юношеских секретов. И Лена всегда доверяла ей, своей бабушке: задавала свои «жизненные» вопросы, на которые Вера давала честные ответы. Видно, пришло время не на «жизненные», а на «смертные» вопросы отвечать.

– Ты хочешь спросить, с чем я ухожу? – спросила она.

– Ну, я не знаю, могу ли я… Надо ли мне об этом спрашивать… – смутилась внучка.

– Ты уже спросила, детка, – снова улыбнулась Вера. – Конечно, это очень интересно – знать, что происходит у этой черты… – Она замолчала, потом продолжила, все так же тихо, медленно: – Знаешь, я в болезни своей беспокойной и думать-то сильно не могла. Несколько последних месяцев – сама знаешь – были постоянной борьбой за жизнь, борьбой с болезнью. Тут думать некогда было, не до того…

Вера замолчала, прикрыла глаза, словно устала, но легко сжала Ленину руку, чтобы та не волновалась – она еще не уходит.

– А сейчас, – открыла она глаза, – видно, пришло время самой понять, с чем я ухожу…

– Я думала, люди, уходя, подводят итог своей жизни, вспоминают, что сделано, вспоминают какие-то важные события, – сказала Лена.

– Нет, они не подводят итог, не перечисляют свои достижения или неудачи… Так, по крайней мере, со мной происходит, – усмехнулась Вера. – Понимаешь, именно на границе со смертью вспоминаешь жизнь, жизнь во всех ее проявлениях, концентрацию жизни, проявленную жизнь… Не успех, не вещи, не заработанные деньги тут подсчитываются. Живая жизнь – вот самое главное, что вспоминается, когда жизнь вот-вот закончится…

Вера замолчала. Трудно было говорить – мало сил оставалось в ней для жизни. Но вскоре продолжила тихо:

– Здесь уже не работают подсчеты, звания, приобретения. Все это неважно – важной становится сама жизнь, и только жизнь. Только это учитывается, это ценится и вспоминается… Вот с чем люди уходят из жизни – с ощущением жизни… Вот что я тут, лежа на больничной койке, перед скорым своим уходом поняла.

– И ты вспоминаешь моменты жизни? Яркие моменты жизни? – тихо спросила Лена.

Вера не ответила, потом произнесла задумчиво:

– Понимаешь, здесь важно вспомнить самое ценное, самое главное в жизни, самое важное, самое яркое – что человек пережил. Это самое дорогое, что хочется взять с собой, с чем хочется уйти, переступить этот порог – в нежизнь…

– Думаю, – тихо сказала внучка, – у тебя в жизни было столько всего, что есть что вспомнить, что взять с собой.

– Нет, – просто сказала Вера. – Не так. В жизни моей действительно много чего было. Только жизни во всем этом было мало. Были страдания, преодоления, трудности, усталость, обиды. Были и радости, и праздники. Но не это вспоминается, не с этим хочется уйти.

– А с чем? – растерялась Лена.

– С ощущением жизни – настоящей, с настоящим, истинным моментом жизни, в котором жизнь была в чистом виде, проявленная, сильная…

– Но ведь у тебя это было? Были такие моменты истинной жизни – с чем ты уйдешь? – уже смело, с надеждой в голосе сказала Лена.

– Да, были… Был один момент. Всего один момент…

– Всего один момент?! – удивленно переспросила Лена.

– Да, единственный раз я это пережила. Но это – главное, что было в моей жизни… С этим я и уйду. И с этим не страшно уходить…

…Это случилось неожиданно, когда муж, выйдя из машины, пошел к калитке, чтобы войти во двор их дома и открыть ворота гаража. Она, сидевшая в машине, просто смотрела ему вслед. И ничего не предвещало того, что случилось мгновение спустя. Она просто сидела и смотрела – на деревья перед их домом, когда-то давно посаженные ими, – высокие рябины и стройные, пушистые ели, – на траву с разноцветными нежными летними цветами, знакомыми ей с детства. Потом перевела взгляд вверх, в небеса, где высоко плыли облака, а под ними пролетали птицы…

Вдруг, словно чувства ее обострились, ощутила она одновременно запахи трав и шум листвы, звуки, которыми было наполнено пространство, – от шума проезжающих машин, до пения птиц и мягкого гула, которым, казалось, гудела вся планета.

Она словно погрузилась в глубины запахов цветов и хвои, бензина и разогретого асфальта, в яркие краски поля и синевы небес.

Она словно прозрела или вознеслась над этим миром. Увидела с высоты пространства городов, полей, морей, потоки рек и потоки людей. И все это она видела словно бы одновременно. Словно она сама стала этим моментом, словно в ней слились эти запахи, звуки, цвета, образы. И она в одно мгновение стала всем – и листом дерева, и его кроной, и корнями, и летящей птицей, и небом. Словно в мгновение почувствовала она все и вся. Весь мир, вся Вселенная осознанно увиделась ею, была прочувствована и протекла через нее – сконцентрировано и явно. И эти ощущения, мгновенно перетекающие сквозь нее, словно слились в один поток реки, и река эта текла через нее, во всем многообразии – многоцветье образов, чувств.

Это было так мощно и сильно, так ново и ярко, что она, замерев, с растерянным и счастливым лицом, пропускала через себя эту реку. И так нестерпимо прекрасно было все то, что в одно мгновение осозналось ею, что Вера заплакала от переполняющих ее чувств, словно ее наполнили, залили ими и они вытекали из нее слезами.

Это было самое яркое, сильное, необыкновенное, что испытала она в своей жизни. Момент, который вобрал в себя всю жизнь…

Лена молчала, словно услышанное лишило ее дара речи.

– А где я была? – спросила она после долгой паузы, и Вера улыбнулась как прежде, до болезни – открыто, ярко, – так тронул ее этот вопрос. Так маленькая Леночка спрашивала в детстве. С этим вопросом влезала во все взрослые разговоры, понимая, что говорят о том, в чем она не участвовала, при чем не присутствовала.

– Ты тоже там была, – улыбнулась Вера. – Ты тоже там была – там был весь мир, сконцентрированный так туго, что в одно это мгновение вместилась вся моя жизнь и жизнь всего мира, всей планеты. Там было все. Там были все…

Вера замолчала, подбирая слова, чтобы объяснить то, что так сложно было выразить словами.

– Понимаешь, это было такое удивительное проживание момента… Я словно открылась жизни, и она вошла в меня вся, во всем своем масштабе и величии. Это было такое принятие всего, что меня окружало, что происходило, о чем я даже не думала, чего не осознавала… И все это в одно мгновение осозналось, пережилось мною так сильно, как ничто и никогда в моей жизни…

Лена внимательно слушала, наклонившись к ней, и пытливо смотрела ей в лицо.

– Понимаешь, это было так, словно я жила мимо всего этого и вот – увидела все сразу, в одно мгновение. Как будто вся моя жизнь до этого момента была кусочками, клочками чего-то целого, не испытанного. Как будто жизнь моя шла где-то в стороне и была отголосками настоящей, сильной, истинной жизни…

Она помолчала, словно вспоминала это проживание, и добавила:

– Как будто я сама была разделена на сотни, миллионы осколков – и вот в одно мгновение собралась в целое, соединив в себе все: и вкусы, и запахи, и цвета – все, в чем была разложена на части…

– А потом? – спросила Лена. – Что было потом?

– Потом… Все, что соединилось, пересеклось во мне, обрушилось на меня – ушло, растеклось обратно – в листья дерева, в его корни, в птиц, в мир, в звуки и запахи этого мира… Сквозь меня прошел поток жизни – и все просто закончилось… Это длилось мгновения, не больше минуты: муж за это время открыл калитку, вошел во двор, открыл ворота, вернулся к машине. Он сел за руль – и увидел меня в слезах. Я плакала, переполненная жизнью, – словно самой жизнью плакала… Плакала от благодати этой, от благодарности, что я это пережила, что я – есть, что живу, что вокруг меня – жизнь…

Вера замолчала, потом, словно собравшись с силами, продолжила:

– Знаешь, я думала, что жизнь – это то, что происходит со мной, в моей семье, на работе. Я думала, жизнь – это то, как я живу, как живут другие люди, что это дела, заботы, какие-то переживания… Но жизнь – она гораздо больше, чем дорога домой или на работу, домашние хлопоты, покупка нового телевизора или засолка огурцов на зиму… Жизнь – это не действие, Лена, я это точно поняла… Жизнь – это не результат: купить машину или стать начальником… Жизнь – это процесс, это чувства, впечатления, ощущения, эмоции. И запах травы – это жизнь, и удивление первому снегу – жизнь, и просто тихий теплый вечер – жизнь. Это наслаждение процессом, это смакование происходящего, это именно проживание того, в чем ты находишься…

Вера замолчала. Потом, глядя на внучку с мягкой улыбкой, сказала:

– Я все это точно поняла… Почувствовала! – поправила она себя. – Мне дано это было почувствовать… Жизнь надо чувствовать…

Она опять помолчала и тихо, еле слышно, продолжила:

– После случившегося я и начала жить… Начала чувствовать жизнь во всем: в том, как красиво варится варенье, как густеет клубничный сироп и как мелодично поют ним пчелы… Я стала проживать каждый рассвет как необыкновенной красоты действо. Я стала смотреть в небеса, чтобы видеть плывущие в них живые облака… Я стала чувствовать жизнь, словно мне открылся вкус к жизни …

Лена молчала, словно завороженная, потом, вернувшись в свое привычное – всегда активное – состояние, сказала:

– Я тоже так хочу. Хочу такое пережить, чтобы было с чем уходить из жизни… Хочу так жить, чтобы жизнь чувствовать…

– Переживешь, – уверенно сказала Вера. – Ты, главное, помни, что самое важное в жизни – чувства, ощущения, проживания момента… Это и есть сама жизнь. Вещи, статусы, карьера – это только способы, средства жить… Сама жизнь – глобальнее, шире и – глубже. Жизнь всегда вокруг тебя – и в глубине тебя… Я – непонятно говорю? – спросила Вера, поймав глубоко задумчивый взгляд Лены.

– Знаешь, бабуль, я не хочу сейчас это понимать… – тихо сказала внучка. – Наверное, умом этого не поймешь, – усмехнулась она. – Я просто сердцем чувствую, о чем ты говоришь… И чувствую, что ты говоришь…

Вера сжала ладонь Лены, сжала, как казалось ей, крепко. На самом деле таким слабым было ее пожатие, что Лена скорее угадала, чем почувствовала его. И в ответ нежно сжала бабушкину слабую ладонь.

А Вера, словно вдруг погружаясь в мгновенный, неожиданно окутавший ее сон, прикрыв глаза, почувствовала головокружение – странное, легкое, мягкое. Словно в каком-то нежном водовороте стало вращаться ее тело и легкость и слабость вдруг покрыли его, проникли в него. И почувствовала, угадала: это – уходит она…

И, мгновенно волнуясь, словно должна была она еще успеть что-то сделать, что-то сказать, что-то увидеть, приоткрыла глаза, из которых уже утекала, уходила жизнь. И в последний ее взгляд на жизнь, которую она покидала, вошел, вобрался поток света от больничных окон с развевающимся краем шторы, гул подъезжающего автомобиля, голоса людей, идущих по больничной аллее, запах лекарств и гречневой каши, готовящейся на ужин, звук играющего где-то радио, яркий лоскут Лениного платья, в котором уже было не разобрать рисунка, и светлые волосы любимой ее девочки, и ладошка ее, доверчиво покоящаяся в Вериной руке, и глаза ее удивленные, в которых застыл вопрос – и уже был ответ, что она, бабушка ее, уходит сейчас, в этот момент.

Вера словно обняла все это на прощание и вобрала в себя этот мир, этот последний момент жизни, который она успела прожить – ярко, сильно, как момент истины, – в свое сердце. И глубоко вдохнула его.

И в последнем своем вдохе – ушла.

Ушла в иную жизнь, с ощущением этой жизни внутри – самого ценного, что у нее было.

Ушла с ощущением этой жизни – и Леночкиной ладошки в руке.

Лена, все еще не забирая пальцев своей из руки умершей бабушки, вдруг, в одно мгновение этого осознания, испытала яркий, мощный поток чувств, в котором была рука эта, слабая, еще почти живая, теплая, и бабуля любимая, со слабым ее телом, накрытым простыней с больничным штампом, и свет из окна – яркий, сильный, – и развевающиеся шторы, словно там, снаружи, была жизнь, била жизнь и проявлялась в звуках, в запахах, в цветах и красках. И все это – невидимое Лене – словно стало видимым, проявленным. И деревья на больничной аллее, и люди, идущие мимо них и сидящие на скамейках, и высота небес, и громады облаков в них, и масштаб города и городов – вдруг соединились в единый, огромный красочный момент, момент жизни, существующей, продолжающейся несмотря ни на что, торжествующей красками и звуками, живой, яркой жизни, сконцентрированной в едином этом мгновении – как праздник ее, как доказательство, что она была, есть и будет, сколько бы ни уходили люди, унося с собой ее отголоски…

…Она шла по больничной аллее, мимо деревьев, мимо сидящих на скамейках людей. В душе было тихо и светло.

– Я это пережила, бабуль, – сказала она вслух и посмотрела вверх, в небеса. – Есть с чем уходить, – продолжила она с мягкой улыбкой, – но я еще поживу…

И с силой в голосе, с жизнью в голосе – произнесла:

– Я буду жить так, чтобы в моей жизни было много таких моментов истины…

И пошла – в жизнь, зная, зачем она туда идет.