Читать книгу Та, которой нет - Маша Ловыгина - Страница 10

Бархатов не умел плакать. Нет, когда-то давно, когда он был ребёнком, то, наверное, мог, но Бархатов почти не помнил того времени. Обрывочные скудные воспоминания канули в Лету вместе со старой «хрущёвкой» и «невразумительными» родителями. Единственное, что осталось у него – это фамилия. Остальное он просто вычеркнул из своей жизни, подвёл однажды черту и никогда не сожалел об этом. О чём там было жалеть? О полунищенском существовании, вечно пьяном отце-журналюге, не вылезающем из командировок и дружеских посиделок с такими же алкоголиками-интеллигентами? Матери, которая, замолчав однажды, цедила по паре слов в день, купаясь в своей вечной депрессии и совсем не заботясь о доме? Спасибо, не наплодили кучу себе подобных, обошлись одним Кириллом.

В какой момент он решил уйти от них? Тогда ли, когда увидел мать за бутылкой рядом с отцом. Или тогда, когда во время пьяной свары кто-то из них толкнул его, отчего он так сильно ударился головой, что потерял сознание, а ему даже врача не вызвали. Или потом, позже, Бархатов уже не помнил.

Как же долго он добивался того, что сейчас грело его душу – нет, не богатства и власти – отсутствия воспоминаний. Раньше хотелось стереть их тряпкой, вытравить какой-нибудь химией, ядом – в начале пути он так и делал, но, видимо, то, что он считал отравой, на самом деле явилось пищей для его памяти. Следовало идти другим путём и, слава Богу, он нашёл этот путь, который и привёл его к сегодняшним победам.

Ничто и никто не мог заставить его свернуть. Словно танк, Бархатов ворвался в недоступный для него ранее мир – мир роскоши и больших денег. Это стоило ему огромного труда и напряжения, новых знаний и болезненных ошибок. Но главным было то, что с самого начала он знал одну единственную вещь – он, Кирилл Бархатов, достоин всех благ этого бездушного мира. И сам он является его зеркальным отражением – холодное, глянцевое и острое лезвие, с размаху отрезающее нужный кусок, перерубающее вены и жилы, связывавшие его когда-то с прошлым.

…Сидя на дубовом паркете, видя себя в огромное, во всю стену, зеркало, Бархатов не узнавал собственное отражение. Будто поверхность вдруг резко помутнела, покрылась грязными разводами и точками раздавленных мух. Бархатову даже показалось, что по полу резво пробежал крупный рыжий таракан, которых было вдосталь в родительском доме.

Кирилл стащил с ноги ботинок, бросил в сторону таракана, задев стеклянный вазон с цветами. Этот букет он принёс Стасе два дня назад. Он постоянно дарил ей цветы… И вот сейчас они стоят здесь, в прихожей, словно похоронный венок…

По спине Бархатова пробежала струйка холодного пота. Он вытер лицо и удивился скопившейся на щеках влаге, ведь глаза его были абсолютно сухими. Дёрнул головой, вновь взглянул в зеркало. На него смотрел высокий крупный брюнет с лёгким загаром и волевым подбородком. Галстук сбился в сторону, белоснежная рубашка казалась грязной и неопрятной, одна нога, лишившись ботинка, выглядела комично, но Бархатову было не до смеха.

«Брюнет в одном ботинке», – сказала бы Стася.

Сказала бы Стася… сказала бы Стася…

Кирилл с трудом перенёс своё тело на четвереньки. Его опять замутило, повело. Следовало взять себя в руки, но они отказывались его слушать – дрожали, мучительно ныли, так некстати вдруг вспомнив мягкость волос Стаси и тепло её тела. Непостижимо – его мозг, кажется, замер, не в силах принять утрату, а тело помнило, саднило каждой клеточкой, само требовало этот наркотик, которым для него стала эта девушка…

– Девочка моя… – прошептал Бархатов и опять удивился собственному голосу. Да что это с ним?!

Через силу Бархатов поднялся, шаркая подошёл к зеркалу – ни пылинки. Никаких тараканов и раздавленный мух. Взгляд выцепил бутон каллы на уровне его бедра. Длинный стебель с нежной верхушкой.

«Белое каре, как у меня!» – сказала Стася, когда принимала букет.

Стебель у цветка такой же гибкий и сильный, как её тело.

Тот, кто назначил каллы символом смерти, оказался прав. Но Стася любила их… А он потворствовал ее желаниям. Как мог…

Бархатов поморщился и, ощерившись, словно загнанный волк, вытащил цветы из вазона, смял их, задыхаясь от ванильного запаха, открыл входную дверь и выбросил на узорчатую плитку холла.

Стало немного легче. Кирилл рванул в ванную комнату, включил воду в душевой кабине, разделся и встал под ледяные струи. Зашипев, всё же добавил горячей воды. Стоя под искусственным ливнем, закрыл глаза.

…Тонкие руки нежно обхватили его за плечи, медленно стали опускаться вниз, очерчивая контуры тела…

– Какой большой мальчик… Что я должна сделать, Кирилл Андреевич? – За лёгкой хрипотцой он слышит насмешливые нотки в голосе Стаси. – Кирилл Андреевич?..

Бархатов вздрогнул.

– Кирилл Андреевич? Это я! У вас всё в порядке?

– Да! – Бархатов выключил воду и вытер полотенцем лицо и волосы. Теперь в зеркале отобразилось его тело – подтянутое, рифлёное, отполированное спортом, частыми массажами и маслами. Он всегда гордился своей формой. Что ж, надо отдать должное предкам по отцовской линии. В молодости даже его папашка выглядел прилично, а он всякому спорту предпочитал один – литробол.

Опять эти глупые аналогии и воспоминания. Пора заканчивать с этим, пока сам себе не опротивел.

– Олег, – Бархатов, запахнув халат, вошёл в гостиную.

Матушкин дождался окончания работы кофемашины и, аккуратно прихватив чашку, поставил её перед Бархатовым. Рука его дрожала. Он и сам видел это, поэтому старательно отводил глаза под пристальным взглядом начальника и сел чуть в стороне, на краешек дивана.

Не прикоснувшись к кофе, Бархатов выжидающе молчал.

Матушкин кашлянул:

– Я сейчас оттуда, – он махнул рукой в сторону прихожей. – Там всё закончили. С машиной, я имею в виду.

Бархатов нахмурил тёмные густые брови.

Матушкин вытер бледное лицо и развёл руками:

– Кирилл Андреевич, вот получается пока так – не нашли…

Бархатов наклонился вперёд, сверля зама глазами.

– Вы же понимаете, они, то есть водолазы, спустились. В машине её не было. Стёкла разбились во время удара. Удар сильный – передок покорёжило. Она, наверное, пыталась выбраться, но… Говорят, под лёд утащило, а потом дальше могло унести. Погодные условия не позволяют дно исследовать, сами понимаете… Но вот ботиночек нашли…

– Ботиночек?

– Ну да, ботиночек в машине остался. Такой, с меховой опушкой… Вам лучше знать, – Матушкин бросил быстрый взгляд на Бархатова, а затем снова опустил глаза.

Кирилл наконец взял чашку и одним глотком осушил её.

– Я договорился, чтобы вам звонили. Ближе к полудню, да? – Олег сверился со своими часами. – Я подумал, что вы захотите отдохнуть.

Бархатов кивнул. Да, ему нужно было хотя бы просто полежать, собраться с мыслями, привыкнуть к тому, что ситуация изменилась, смириться с тем, что Стаси больше… Он вздохнул и тут же почувствовал резкую боль в виске. Прижав ладонь к голове, слегка помассировал.

– Что? Плохо? – Матушкин вскочил с дивана. – Воды?

– Сдурел?! – рявкнул Кирилл. – Промёрз немного. Ну и нервы, сам понимаешь.

Матушкин не понимал – это было видно по его растерянной физиономии. Действительно, откуда у Бархатова нервы?

– Мне скандала только не хватало, – медленно проговорил Кирилл. – Представляю, как это будет выглядеть… – он вдруг неожиданно и зло рассмеялся.

Матушкин на мгновение оцепенел, а затем тихонько захихикал в ответ, присоединившись к этому холодному металлическому смеху и желая как можно скорее убраться из квартиры Бархатова.

Но Бархатов не дал ему этой возможности. Он велел Олегу ждать, переоделся и наскоро выпил ещё один эспрессо, давясь и не чувствуя вкуса. Матушкин сам был за рулём, и Кирилла этот факт неприятно кольнул – он не любил непрофессионалов. Но собственному водителю звонить не стал. Пусть отдохнёт. Даже если он понял, что с шефом творится неладное, он никогда ничем не выдаст этого. Смерть Стаси и его не оставила равнодушной – Кирилл видел, как тот покрылся мертвенной бледностью в момент известия. Ему пришлось ехать за город, чтобы привезти Бархатова. А ведь они со Стасей планировали провести там несколько дней и остаться на праздники. Но он сам все испортил, поэтому она ушла…

Матушкин и Бархатов молча приехали в офис, разошлись по кабинетам, даже не взглянув друг на друга. Бизнес ничего не хотел знать про выходные и праздники, он выдавливал все ненужные эмоции. Для него не существовало жизни и смерти. А Бархатов уже и сам не понимал, жив он или мертв…