Читать книгу Непреднамеренное отцовство - Маша Малиновская - Страница 8

8

Оглавление

– Мам, я писать хочу, – шепчет Ромка мне, потирая сонные глазки.

– Нам нужна остановка, – говорю громче, чтобы Нажинский на переднем сидении услышал. – Роме нужно в туалет.

– Мы на скоростной трассе, – отвечает, не отвлекаясь от дороги. – И уже дважды останавливались.

– И что теперь, ему описаться?

– Ну памперс бы надела.

– Ему четыре, какой памперс?

– Уже четыре с половиной, мам, – тихо поправляет меня Рома.

– Да, зайчик, – киваю ему и сжимаю руку. А потом снова обращаюсь к Нажинскому, рискнув назвать его просто по имени: – Нам нужна остановка, Ярослав. Он ребёнок, и терпеть не может. Да и вредно терпеть.

В отражении зеркала вижу, как он поджимает губы, но всё же сбавляет скорость и съезжает на обочину в промежутке между ограждениями.

Я выбираюсь из салона и помогаю вылезти Роме. Нажинский тоже выходит, разминается, смотрит на часы на руке в нетерпеливом ожидании, пока мы там сделаем все дела.

– Мам, дашь печенье? – Ромка прячет зябнущие руки в рукава. – Есть теперь хочется.

– Не сорите в машине, – говорит мужчина, а я подкатываю глаза, отвернувшись.

Помогаю Ромке забраться в салон, и пока он мостится в кресле, прикрываю двери оборачиваюсь к Нажинскому.

– Зачем вам вообще ребёнок? – говорю сердито. – К чему всё это? Дети мусорят, шумят, у них есть масса своих потребностей. А вы занятой человек, которому всё это мешает, в тягость. Тогда ради чего? Мы ведь не трогали вас, я ничего не просила и не предъявляла. Та ночь… вышла случайно, и я никаких претензий к вам не имела и не собиралась иметь.

Последние два дня, как Нажинский появился в нашем городе, я задавалась этим вопросом. Что ему надо от нас? Зачем ему Рома? Но, кажется, он и сейчас мне не собирается давать ответ.

– Садись в машину, София, мы и так уже потеряли много времени, – отрезает он после пары секунд молчаливого созерцания меня, и сам садится снова за руль.

Ну а мне ничего не остаётся, как тоже забраться в салон.

Я даю Ромке сушку и прошу есть аккуратно. Мощусь поудобнее рядом с детским креслом, наблюдая через лобовое, как впереди бежит лентой дорога среди заснеженных обочин. Редкие жёлтые фонари тускло подсвечивают мягко и бесшумно падающие лапастые хлопья снега.

Меня начинает клонить в сон. Эмоционально тяжёлые два дня и прошлая ночь почти без сна дают о себе знать. Ехать долго, в интернете пишут, что около пятнадцати часов, и мне, честно говоря, немного тревожно. Дорога длинная, однообразная, и уснуть за рулём может любой, даже такой робот, как Нажинский. И проехали мы только около четырёх.

Но всё же меня утаскивает в дремоту. Сном это назвать сложно, я вроде бы и слышу какие-то звуки, сознание фиксирует движения или вздохи Ромы во сне, но до конца я как бы не присутствую.

Просыпаюсь я от того, что Ромка начинает вертеться в кресле, а потом просыпается тоже.

– Мы ещё не приехали, мам? – спрашивает сонно.

– Нет малыш, ещё в пути.

– Я пить хочу.

– Минуту.

Я достаю из рюкзака бутылку с водой и даю ему. И только тогда обращаю внимание, что за окном уже почти светло, хотя и очень пасмурно. И мы едем через город. Я узнаю Москву. Конечно, за те два года, что я здесь прожила, я не успела побывать во всех уголках города. Это, наверное, и за десять лет не успеть. Но я узнаю её дух. Её особую ауру, которая отличает столицу от других городов.

– Долго ещё ехать? – спрашиваю у Нажинского.

– Меньше часа, – отвечает он.

Через отражение в зеркале вижу, что он по прежнему собран и внимателен, но чуть покрасневшие глаза выдают усталость.

Я даю Ромке сушку, он грызёт её почти весь этот час молча, глазея в окно.

Уже в семь утра мы подъезжаем к большому жилкомплексу. Доехали раньше, чем я думала. Наверное, Нажинский гнал безбожно. Хорошо, что я уснула и мне не пришлось трястись от страха. Я боюсь скорости.

Мы подъезжаем к шлагбауму, и через несколько секунд он поднимается, пропуская машину внутрь двора.

Утро тёмное, пасмурное, снежное, но это не мешает впечатлиться от благоустройства и красоты вокруг. Стеклянные двери в подъездах, неоном подсвеченные крыши высоко под небом где-то. Сколько тут этаже? Двадцать? Тридцать?

Дом стоит буквой «Г», а во дворе разбиты аллеи с лавочками и беседками, детские и спортивные площадки.

– Ого! – Ромка теряет дар речи, прилипнув к окну машины и глядя на дом. – Прямо в небо, мама!

– Да, малыш, очень высоко.

Но совсем неудивительно, что Нажинский живёт в таком месте. «ГеоГорИнвест» – одна из крупнейших игроков на рынке страны в сфере поиска месторождений полезных ископаемых. Очень прибыльный бизнес.

Когда я стажировалась в его холдинге, то мне говорили, что каких-то пятнадцать лет назад небольшая фирма из Донецка дышала на ладан. Нажинский-старший взял большой кредит и приобрёл некачественную технику. Пошли крупные убытки. Дело уже двигалось к банкротству, и отец Нажинского этого не пережил. Слёг с инфарктом и спустя месяц умер в больнице.

Никто не мог даже предположить, что его двадцатипятилетний сын станет председателем правления, проведёт очень разумный ребрендинг, выведет фирму в Россию и за пять лет поднимет до холдинга, успешно конкурирующего с крупнейшими игроками в сфере на рынке страны.

Нажинский съезжает в подземную парковку. Останавливается и выходит из машины. Я тоже вываливаюсь. Разминаю затёкшие шею и ноги, потом отстёгиваю и вытаскиваю Ромку, пока Нажинский достаёт из багажника наши чемоданы.

Странно всё это. Я не знаю, о чём с ним говорить, поэтому разговариваю только с ребёнком. А тот в свою очередь безотрывно следит за каждым движением отца.

– Ты тут живёшь? – спрашивает у него.

– Да. Но это парковка, а живу я в квартире.

– А машина тут живёт? – Рома с восторгом осматривает БМВ и осторожно касается его пальцем.

– Да.

– А ей тут не холодно? Тут довольно холодно, – поёживается.

– Нет.

Неужели нельзя сказать ребёнку что-то кроме «да» или «нет»? Спросить, например, как ему было в дороге? Устал ли он или, может, голоден.

Это ведь так просто – проявить хоть какую-то заинтересованность к маленькому мальчику, который с таким благоговением смотрит на тебя и с придыханием называет папой.

Но от Нажинского веет холодом сильнее, чем от бетонных стен этой парковки. Она хоть отапливается, а вот у Нажинского холод внутренний и морозит всех вокруг.

Я беру Ромку крепче за руку, и мы идём к лифту за мужчиной. В кабине, пока поднимаемся, сын неотрывно рассматривает Нажинского.

Мы останавливаемся на двадцать втором этаже. Мне даже представить страшно, как это высоко. Наверное, я не скоро решусь выглянуть в окно.

Лифт открывается, и мы выходим. Даже сначала непонятно, это ещё подъезд или уже квартира. Настолько всё вылизано до блеска. Светло-серый мрамор на полу и на стенах, зеркала, дизайнерские светильники и кожаные диванчики. Необычная игра света на стеклянной мозаике на стене возле лифта. И пространства на ещё одну квартиру точно.

Я сразу чувствую себя не в своей тарелке в своём пуховике за семь тысяч и второгодних сапогах.

Это место не для нас с Ромой. Особенно после этого «не сорите в машине» становится понятно, что стерильный, идеальный порядок у Нажинского не только в вопросах работы, но и в жизни.

В чём я и убеждаюсь, когда он открывает дверь своей огромной двухэтажной квартиры.

Непреднамеренное отцовство

Подняться наверх