Читать книгу Амалия и Генералиссимус - Мастер Чэнь - Страница 2

«Что делать, если у вашего слуги малярия?»

Этот заголовок на первой полосе «Малай мейл» поверг меня в задумчивость. А ведь и правда – что делать? Отправить кого-то за хинином… стоп, не получается. Кого отправить? Придется ехать самой. По этому незнакомому городу с его странными изгибающимися улицами, с домами и домиками под громадными деревьями, обросшими бородами лиан… Ах, какой непонятный и тихий город…

Но «Малай мейл» не давала времени на размышления. Она, вместе с заголовком, ползла ко мне через стол, а подталкивала ее пухлая мужская рука с тускло поблескивающим обручальным кольцом.

Продвигаясь ко мне по поверхности стола, газета издавала глухой звук – в ней, сложенной пополам, было что-то тяжелое и металлическое.

Обольстительно улыбаясь, я протянула руку и прикоснулась кончиками пальцев к этой ползучей посылке.

– Браунинг или что-то в этом роде? – небрежно заметила я.

Инспектор Робинс аккуратно отдернул руку с обручальным кольцом, сверкнул на меня темными глазами и оживленно повернулся к третьему за нашим столиком:

– Юный Джереми, вы видели когда-нибудь даму, которая определяла бы марку оружия сквозь газету, как бы рентгеновским лучом? Ладно бы еще – на ощупь. И ведь все точно. Браунинг. В этой комнате, – он обвел взглядом столики, людей разного цвета кожи, барную стойку темного дерева, широкую лестницу, ведущую наверх, – вполне пригодное оружие. А вот если вам потребуется стрелять на улице вслед убегающему злоумышленнику – лучше не беспокоиться.

Я не собиралась стрелять на улице вслед убегающему злоумышленнику. Я вообще никогда в жизни не держала в руке револьвера (или это – пистолет?). Знала, что есть кольты, и они тяжелые. Смиты и вессоны – это для ковбоев. А маузеры – это вообще уже из серии артиллерии. Что там еще есть? Да, а дамам полагаются браунинги, они легко входят в сумочку. Сказала это название наугад. И вот вам результат.

Джереми, с потным и красным лицом, ничего не отвечал. Он вообще был не очень разговорчив, находясь в постоянном шоке от того, что с ним произошло в жизни, – прибыл неделю назад служить в такое место, где нечеловечески жарко, на свободе гуляют если не тигры, то дикие обезьяны. Джереми хватало лишь на то, чтобы не спорить со своим новым начальником, господином Робинсом. Да он был и непохож на человека, с которым надо спорить, – им следовало бы скорее восхищаться, как итальянским тенором (черные усики полоской, выразительные брови, весьма плотная фигура и сияющее благожелательностью лицо).

– Вам повезло на знакомство, Джереми. Повезло, собственно, нам обоим. В этом городе, например, трудно найти леди, чье платье было бы сделано из такого хорошего шелка и такой легкой и умной рукой. Не скажу вам, сколько оно стоит, но – хороший полицейский должен уметь определять это на глаз. Японский шелк, госпожа де Соза? А эти кремовые тона к вашим темным волосам – просто чудо. Очаровательная шляпка, кроме того, но еще более очаровательно лицо – такой изящной линии носа вы, Джереми, раньше наверняка не встречали. И какие пальцы! Но при этом вы сидите за одним столиком с леди, овеянной весьма специфической славой. Прошлое ее дело, о котором тут ходят нездоровые слухи, завершилось с итоговым счетом в шесть покойников.

– Семь, господин Робинс, – поправила его я, – но вы же не утверждаете, что это я их застрелила из браунинга? Помнится, все было наоборот – хотели избавиться от меня…

– И жестоко поплатились, – согласился инспектор. – А вот сейчас мои засекреченные коллеги из Сингапура решили, что в нашем городке стало очень скучно, узнали, что вы сюда зачем-то приезжаете, и просили меня передать вам вот это. Там еще небольшая коробочка патронов, так что от вас явно ожидают многого. Учтите, что я лично буду составлять протоколы по результатам применения вот этой штуки, так что вы бы поосторожнее там. Если вы будете в кружевных перчатках, то дактилоскопия окажется бессильной.

Я не просила у коллег из Сингапура никаких браунингов, с патронами или без. Я, вдобавок, исходя из своего прежнего опыта и полученных инструкций, собиралась как можно меньше общаться с коллегами из Сингапура. Инспектор Робинс мне в этом плане казался гораздо более подходящим человеком. С ним я чувствовала себя более защищенной, чем с браунингом в кармане.

Защищенной? Мне нужно было всего-то найти в этом городе человека, который решил спрятаться непонятно от кого. Это опасно или нет? Я перевела взгляд на тяжелый предмет в газете и подумала, что плохо знала, на что соглашалась. Потому что просто так люди не прячутся. И то, от чего вдруг скрылся человек из Нанкина, оставив в гостиничном номере чуть не все свои вещи, – оно может и мне тоже не понравиться.

Я начала аккуратно, не разворачивая газету, вытряхивать из нее пистолет себе в сумочку.

– А еще, Джереми, – сказала я (раз уж у нас сегодня день воспитания молодежи), – еще, если вы хотите здесь сделать славную полицейскую карьеру, то вам надо знать следующее. В вашем Лондоне человек с моим цветом кожи считался бы экзотической дочерью Средиземноморья. Я была бы там украшением многих вечеров. Здесь, в этой колонии, я отношусь к двум процентам населения, именуемым «евразийцами». Небольшая примесь малайской и сиамской крови к моей основной, португальской, – и вот уже интересный эффект… Если бы, например, господин Робинс возжелал жениться на мне (тут я ослепительно улыбнулась ему), то его карьера приняла бы сложный оборот. И когда он отправился бы домой в отпуск, то плыл бы на лайнере первым классом, за счет короны, а его жена и дети в этом случае могли бы рассчитывать только на второй класс.

– Мы с женой плыли вторым, – сказал Джереми – ага, у него есть голос, сдавленный, с каким-то йоркширским акцентом. Хорошо, что не лондонским кокни.

– Жениться на вас? Я всего лишь обычный городской полицейский, даже не из особого отделения, госпожа де Соза, и не мечтаю о таких высотах. Видите ли, Джереми, – подхватил Робинс, мстительно улыбаясь своему воспитаннику, – леди, сидящая здесь с нами вот так запросто, может между двумя коктейлями купить этот отель, даже не торгуясь. В придачу – всю эту улицу, с магазинами ковров, ювелирами, рынком, типографией. И от этого ее состояние ничуть не пострадает. Вот так все сложно в здешнем мире, дружок. Она богаче практически всех китайцев, чьи дворцы украшают Ампанг. Вы ведь из тех редких счастливцев, которые спаслись от несчастья, госпожа де Соза? Как вам это удалось?

– Помог астролог моего друга, – честно ответила я. – Он вдруг начал пророчить, что любое богатство под угрозой. И наговорил множество вещей насчет того, что деньги можно вкладывать туда, где есть элемент воздуха, и нельзя туда, где элемент земли. Ну, и так далее. Тут я задумалась и начала присматриваться к происходящему: что-то уже давно все было слишком хорошо, люди перестали считать деньги, которые просто росли на деревьях. И я начала телеграфировать в Нью-Йорк, чтобы продали все мои ценные бумаги, переводя капиталы в наличность, чтобы начать все с чистого листа. Вот тут как раз все и произошло. И оказалось, что я потеряла совсем немного. А вот то, что не все банки, где есть мои счета, разорились, – это уже просто удача. Хотя несчастье еще не окончено. В любом случае я приехала в ваш город, чтобы вложить деньги в нечто, очень похожее на тот самый элемент воздуха. Будут спрашивать – так и говорите, хорошо? А отель… Этот отель? Надо пойти и спросить у того китайца за стойкой, какой это элемент. Он даже не очень удивится. Нормальный вопрос.

Тут я начала осматриваться.

Купить «Колизеум»?

Отель был… пожалуй, шоколадным. Темным и очень хорошим деревом был отделан его фасад – и это была прекрасная отделка, с плавными линиями парижского ар-деко. То же дерево внутри, там, где бар, диваны и скамьи, перила лестницы, ограждение галереи над баром. Гладкое, отполированное, с любовью вырезанное дерево. А когда у этого входа загорались большие электрические шары, разгоняя тьму, то шоколадное дерево блестело гордо и маслянисто. В общем, нечто неожиданное для этой скромной улицы.

Но это был маленький, совсем маленький отель. Сонным полднем, когда он не сиял изнутри теплым золотым светом, за стеклом не мелькали фигуры людей, не звучала музыка из пахнущей сладким табачным дымом обеденной залы, вы могли бы просто проскочить мимо него. Потому что когда-то этот отель был китайским домом, типичным домом в два этажа, очень узким. Шириной в несколько шагов.

Точнее, двумя совершенно самостоятельными домами, стоявшими бок о бок. Два узких фасада, над ними второй этаж – два небольших греческих фронтона на два окна каждый.

Поэтому сегодня у отеля было два самостоятельных входа. Левый – когда вы входили в бар, где мы сейчас сидели втроем. Бар как таковой был и стойкой портье, со шкафом для ключей, все то же роскошное шоколадное дерево.

И отдельно – правый вход, прямо в обеденную залу с небольшой эстрадой для оркестра. Между этими двумя почти одинаковыми по площади залами был пробит от пола до потолка широкий квадрат, украшенный тяжелыми золотыми портьерами. В итоге получилось что-то очень странное, два зала рядом – не разберешь сразу, какое отношение они имеют друг к другу. Два заведения или одно.

Ну, а в глубину китайские дома бывают довольно большими, и поэтому наверху, на втором этаже, коридор с комнатами явно уходил вглубь, под девяносто градусов к улице, ярдов на тридцать – сорок.

Но там, наверху, я еще не была. А вот здесь, внизу, было просто уютно, у бара всегда была толпа, здесь пили, общались, веселились, заходили с улицы люди всех рас. И в комнатах жили все подряд, от колониальных британских чиновников из Сингапура до торговцев сомнительными коврами из Кашмира. Ну, а когда по зале справа начинала плыть музыка, ах, музыка, женский смех, постукивание каблуков, – то наверняка тут становилось просто прекрасно… По этой причине, собственно, я и выбрала «Колизеум» для своих целей: отель в нескольких шагах от зеленого пространства поля для парадов, окруженного мавританскими аркадами административных зданий, то есть от самого центра. Место встреч британских плантаторов, чиновников, китайских коммерсантов, тамильских адвокатов или докторов. А когда из расположенного бок о бок синема – тоже «Колизеум», да еще и принадлежавшего тому же хозяину, – выходила толпа, то тут становилось и совсем шумно.

– В любом случае, господин Робинс, – оживленно склонилась я к нему (ему нравится мой профиль и тонкие пальцы, как это мило!), – я не куплю вашу штаб-квартиру, даже если бы она продавалась. Можете считать меня совсем своей. Амалия де Соза, потертая полицейская собака. Или – тертая? Это португальский, который всегда сидит в моей голове…

– Никогда не видел полицейских собак в шелковых чулках, – вдруг совершенно отчетливо выговорил Джереми. Браво, браво – у него хорошее зрение!

– Третьего коктейля не будет, – изрек господин Робинс приговор своему напарнику. – Эти добавки змеиного вина – они производят замечательное действие.

Джереми напряженно замолчал.

– Лучше всего управляется со змеиными добавками бармен в Селангор-клубе, конечно – он даже чересчур щедр с ними, – продолжал Робинс. – Что с вами, Джереми, – вам не нравится этот пряный оттенок, который дает вино из хайнаньской кобры?

– Мне больше нравится бамбуковая змея из Циндао, – заметила я. – Кстати, очень стимулирующе действует на мужчин… Вы же прошлись тут по китайским аптекам, Джереми, и видели эти темные бутыли со змеей внутри? Все предельно просто, берется почти чистый спирт с разными лечебными травами, в нем топится живая змея, обязательно ядовитая. Лекарство от многих болезней.

– Не беспокойтесь, госпожа де Соза, – сказал мне Робинс шепотом, но подозрительно громким. – Если что, то мы пересядем – а бой все здесь, на полу, вытрет. Итак, пока он приходит в себя, хочу вам сказать, что не верю в агентов-одиночек. Сейчас я напишу вам свой телефон в офисе. На коктейли я прихожу обычно сюда. Ужинаю – сейчас напишу пару-тройку мест. А вот это телефон моего скромного бунгало, – тут голос господина Робинса продемонстрировал тень сомнения. – Ну, и вообще, я буду за вами на всякий случай присматривать. Что нетрудно – о перемещениях леди в таком, как у вас, платье и в таком автомобиле обычно знает весь город. Он ведь невелик – Ява-стрит, Центральный рынок, Петалин-стрит с переулками… тут у нас все быстро.

– А если так, – сказала я, – как мог у вас пропасть без следа человек? Я боюсь, что мне придется не раз обращаться к вам за советом. Я слишком хорошо знаю свой город, чтобы не понимать, что значит быть местным.

– У нас вообще не пропадают люди, – пожал плечами господин Робинс. – Хотя… какой расы этот ваш исчезнувший?

– Китаец, – сообщила я, постаравшись обойтись без подробностей.

Господин Робинс посмотрел на меня с задумчивостью.

– А это другое дело – я-то думал, что мы говорим об англичанине. Китаец – посложнее. Если бы это был местный китаец, я бы сказал, что он всплывет скоро в каком-нибудь водоеме с шестьюдесятью колотыми ранами. Но мне вспоминается что-то совсем недавнее, и если вам нужен вот этот китаец… Которого уже кое-кто искал…

– Теперь попробую его поискать я, и у меня просьба – не говорите пока тем, кто это уже делал, может быть, у меня лучше получится…

– А зачем они тогда передали вам вот этот предмет дамского туалета из вороненой стали? В общем, я тут не зря провел уже почти два десятилетия и действительно поостерегусь рассказывать всем обо всем. Но китайский мир в этих краях своеобразен, весьма своеобразен… Джереми, – повернулся к нему Робинс, и глаза его снова загорелись ехидным огнем. – Ну-ка послушайте – если вы хотите стать достойным полицейским в Малайе, конечно. Потому что здесь преступления не всегда те, что в Лондоне. Вы уже видели автомеханический бизнес Бок Чуа Чена на вот этой улице, в нескольких домах отсюда?

Потное и чуть побледневшее после разговоров о змеях лицо Джереми приобрело мученическое выражение. От него хотели слишком многого. Бок? Чуа Чен? Это какая-то подозрительная еда, типа собачатины или змеятины, или местный танец?

– Понятно… если накопите на собственное авто – рекомендую. Бок процветает даже в нынешние трудные времена. Отличные подержанные машины тоже есть. Но когда-то он был очень бедным китайским мальчишкой, который был влюблен в девушку из богатой семьи. Папа ее жил на Ампанге – а это здесь предел мечтаний – и имел другие виды на брак любимой дочери. Что-то династическое, что ли. Та сопротивлялась, а потом… умерла от чего-то, бедняжка. Боюсь, что это было самоубийство. Мальчик Бок отнюдь не Ромео, он кончать с собой не стал, но не забыл и не простил. И вот он стал богатеньким молодым китайцем – тогда еще нынешнее несчастье не началось и даже не казалось возможным – и что же он сделал? Он купил участок земли на том же Ампанге, прямо напротив бунгало папы своей мертвой невесты. И выстроил там небольшой дворец. С тяжелыми колоннами, фронтоном, террасой. Лазурный Берег, и только… В два высоких этажа. Повторяю – прямо напротив дома своего обидчика, без всякого отступа влево или вправо и на три ярда выше его. И вселился туда. То есть перекрыл своему соседу напротив все линии фэншуя, которые там имелись. Что тому оставалось? Уехать из дома – потерять лицо. Продолжать жить – с наглухо заблокированными линиями силы и линиями жизни? И ведь понятно, что дом теперь не продать. В общем, деловые партнеры начали обходить его стороной. Потому что все знали: оставалось гордому отцу, к сожалению, только одно – дождаться конца. Он еще жив, но с постели уже не встает. А у Бока покупают авто с особым уважением. Будете ехать в свое бунгало, Джереми, заверните на Ампанг, это вам минуты три лишних. Дом Бока, на мой взгляд, самое замечательное строение во всем городе. Орудие медленного зверского убийства, о котором все вокруг знают, но ничего не могут сделать. Единственного в истории убийства с помощью не пули или яда, а фэншуя. И это, в отличие от змеиного коктейля, чистая правда, – назидательно добавил Робинс.

Глаза Джереми были попросту стеклянными.

– Фэншуй – это китайская геомантия, соответствие архитектуры и внутреннего устройства жилья силовым линиям земли, воды и вообще гармонии природы, – помогла ему я. – Поставишь дом или просто кровать не по фэншую – и нанесешь ущерб здоровью. А то и… Если ты китаец, конечно.

Но благодарности я не дождалась. Джереми, кажется, был готов к полному отключению перетруженного мозга.

А господин Робинс тем временем щелкнул пальцами бою, и тот понес к нашему столику нечто напоминающее орудийный снаряд со слегка помятыми и запотевшими боками – сифон для содовой. Робинс нажал тяжелой рукой на рычаг, и в стакан хлынула струя воды, вспениваясь там крупными пузырями.

– Госпожа де Соза, хотя меня никто об этом не просил, но если в городе нет никаких массовых волнений, то я всегда могу пожертвовать ради вас парой-тройкой констеблей. Не отказывайтесь.

– И не буду, господин Робинс. Но пока рано об этом говорить, а потом, у меня будет тут некоторая защита. Моя, так сказать, частная армия. И я говорю об этом потому… потому что, если не ошибаюсь, эта армия уже здесь…

За стеклами нашей залы, там, на душной и полной дразнящих запахов жаре улицы, происходило некое движение. Тележку торговца очищенными и плавающими в тающем льду зеленоватыми ломтиками манго с руганью отодвигали от входа в «Колизеум». Ее место, изрыгая газолиновые испарения, занял похожий на калошу «форд» с потертой крышей искусственной кожи. К «форду» бежали два боя отеля – подавать руки грациозно выходящей из него даме в летящем белом платье и шляпе с перьями. Она кивнула им и сказала пару слов.

Из «форда» начали выгружать тяжелое железное сооружение на колесах и раскладывать его. В получившуюся в итоге инвалидную коляску начали с глубоким уважением перегружать из авто джентльмена с седоватой бородкой – прочие черты его лица были не видны под обтянутым парусиной пробковым шлемом-тупи, отбрасывавшим резкую черную тень. Бой начал теребить защелку, чтобы распахнуть обе двери в отель и вкатить коляску внутрь.

– Какой кошмарный в этом году апрель, – всем сразу и никому конкретно сказала дама, с отчетливым американским акцентом. – Даже камень тает. Надеюсь, вентиляторы там, наверху, справляются со своей задачей?

Легко касаясь плеча катящегося вперед инвалида, она приблизилась к стойке – бара и одновременно отеля.

– Магдалена Ван Хален, – представилась она низким голосом. – И майор Энтони Дж. Херберт-младший. Две комнаты рядом.

Через минуту джентльмены, наслаждавшиеся вечерним коктейлем, затихли, американский акцент и вообще черты американского национального характера перестали быть предметом начавшегося оживленного и ехидного разговора. Возможно, они не успели даже обсудить неопределенный, весьма неопределенный возраст Магдалены Ван Хален. Потому что груду чемоданов, которую переносили из «форда» два боя, торжественно увенчали два специфических очертаний кожаных предмета с застежками – футляры, чтобы быть точным, – внутри которых могло быть только одно.

Два сияющих золотой медью саксофона. Ну, или один саксофон и один кларнет.

– О-го-о-о! – прошел счастливый вздох по зале. Жизнь обещала измениться к лучшему.

– Два сифона наверх, горячую воду… – слышался у стойки приглушенный голос дамы, с этим неподражаемым американским «р».

Два боя подкатили инвалидное кресло к первой ступеньке лестницы, дружно взяли майора Энтони Дж. Хопкинса-младшего на руки и понесли его вверх. Появился третий бой, он с грохотом начал втаскивать вслед тяжелое кресло.

Магдалена Ван Хален, постукивая каблуками, последовала за креслом. В баре стало еще тише – все смотрели на покачивавшиеся белые очертания ее фигуры, и не всей фигуры, а только нижней ее части.

За ней последовали, конечно, чемоданы, но это зрелище никого не заинтересовало.

– Вот это – ваша частная армия? – оторопело откинул свое немаленькое тело на спинку стула господин Робинс.

– Угу, – промурлыкала я в ответ. – И мне, пожалуй, пора построить ее и обратиться с ободряющим словом. Так, а за напитки я могу заплатить наличными, и только?

– В следующий раз, – решил Робинс. – Потому что я, вместо наличных, подписываю сегодня чит. Кажется, у меня, в отличие от большинства плантаторов, есть право подписи чита во всем городе, ну, кроме Петалин-стрит и окрестностей. Но там и баров-то настоящих нет, хотя прекрасные рестораны. А знаете что, Джереми, давайте проверим – насколько затуманен ваш мозг змеиными стенгами или змеиными джин-пахитами, что вы там пили… Вы тут уже неделю, а предстоит вам проработать годиков двадцать. А раз так, очень полезно уметь свободно произносить всякие сложные местные слова. Итак, друг мой, – повторите нам, как называется вот это все?

Робинс обвел мощной рукой в льняном рукаве бар, гудящий голосами, потолок с вентиляторами, а заодно и улицу, загорающуюся первыми огоньками над магазинчиками и прилавками.

– Все, все вместе… С этими двумя сливающимися вместе реками, вокзалом – нашей гордостью, падангом по эту сторону рек и китайскими кварталами по ту… И не повторяйте имени этого медвежонка из страны каторжников. Хотя оно и очень похоже. Итак – сразу, с одной попытки. Ну?

– Ко… Куала-Лумпур, – выговорил отчетливо будущий гений сыска. – Куала-Лумпур. Селангор, Эф-эм-эс – Федерированные Малайские Штаты.

Робинс, счастливый, откинулся на спинку стула.

Обольстив обоих прощальной улыбкой, я пошла наверх по лестнице. При этом дав себе слово на следующий же день изучить вопрос – можно ли пройти в гостиничный коридор как-то по-иному, сзади, минуя забитый народом бар.

Сумочка с пистолетом непривычной тяжестью задевала бок. Газета, сообщавшая, что делать, если у вашего слуги малярия, осталась на столе на память двум полицейским.

Какой хороший сегодня день – никого не убили на моих глазах, подумала я. Впрочем, еще впереди был вечер.