Читать книгу Амалия и Генералиссимус - Мастер Чэнь - Страница 6

Стоя на теплой траве лужайки перед домом, я смотрела в желтые глаза кота, кот смотрел в глаза мне, друг другу мы не нравились.

В принципе, передо мной было очень странное животное – ничего подобного я никогда не видела. Это, с одной стороны, был именно кот, свободно передвигающийся по газонам и зарослям вокруг моего дома – то есть дома Ричарда. Ну пусть не очень приятный кот – на традиционно высоких лапах и с коротким хвостом, с головой, постоянно наклоненной набок, и с каким-то недоброжелательным прищуром. С другой же стороны – ни у одного кота я не видела такой странной шкуры, шоколадной с прозеленью. Было ощущение, что шкура была им завоевана в бою с какой-то обезьяной. Или же…

Что мы получаем, если какая-то кошка без ума влюбилась в обезьяну? Мы получаем… евразийского кота, вот это странное создание. Которого не пускают в клубы «только для обезьян», но и в кошачьих клубах на него смотрят косо. Так, как он смотрит на меня сейчас.

Кис-кис, сказала я ему. Кот отнесся ко мне с еще большей подозрительностью и приближаться не стал.

(А-Нин, как зовут этого кота? Кот имя нет, мем, он соседнее бунгало, где живет полицейский. Он сюда потому, что повар рыбные обрезки.)

Я перевела взгляд на то, что располагалось за забором, вдоль которого росло несколько зеленых деревьев папайи. Там и правда среди зелени виднелось бунгало – то есть очень скромное одноэтажное сооружение, правда, не под аттаповой, а все же под черепичной крышей. Одна большая, на несколько комнат, веранда, приподнятая на кирпичных столбах над землей. Участок несколько заросший, но от этого живописный. Таких бунгало в городе было несколько десятков, и для полицейского с его жалованьем – в самый раз. В Англии простой инспектор о таком жилье и не мечтает, не говоря о двух-трех слугах, которые сейчас, кажется, готовы работать просто за остатки еды и жилье сзади кухни.

А что это за женщина с блондинистыми волосами в окне этого самого бунгало? Так ведь это же Дебора, она же Дебби. Уже в малайском саронге, обмотанном вокруг талии. Говорит с кем-то лежащим на кровати (почему лежит и не встает?), с мужчиной, виднеется только краешек бритой головы и кончик большого носа. А, это, наверное, тот самый плантатор с малярией.

Джереми – мой сосед? Что ж, жить рядом с полицейским – хорошая, наверное, примета. Особенно после того, как он явно потеплел ко мне после истории с дурианом. Это… безопаснее.

Безопасность?

Я посмотрела на дом Ричарда. На крепость он похож не был. Чистенький одноэтажный – хотя с высокой крышей – домик с белыми стенами и черными толстыми балками, украшающими эти стены под косыми углами. Кажется, этот стиль называется «тюдорианским», и нечто подобное я видела в городках Англии, когда приобретала свой акцент и многое другое в Кембридже. А здесь, в сердце Малайи… хотя чем Тюдоры хуже индийских махарадж, чей архитектурный стиль британцы так же любовно перенесли сюда, к изумлению местных жителей?

Мне уже нравилось в этом доме, мне хотелось провести здесь целый день, ничего особого не делая. Бродя по большой круглой гостиной с высоким потолком, куда выходили все прочие комнаты, включая мою спальню. Гуляя по лужайке, которую от довольно слабого металлического забора отделяют те самые пять пальм, давшие этому особнячку его гордое имя. На лужайке хорошо, особенно в тени под старым манговым деревом – у корней его валяются не убранные главным боем, Онгом, круглые зеленые бомбочки плодов, расклеванные птицами, – сквозь дырки в кожуре проглядывает яично-желтая плоть.

Купить себе еще один дом, в этом странном городе, приезжая сюда просто так?

А почему нет?

А зачем?

Господин Эшенден, зачем вы меня опять втягиваете в странную историю, почему вы считаете, что я не пожалею об этом? И где вы вообще? Пишете очередную пьесу в домике на юге Франции? Или вытаскиваете империю из очередной позорной истории где-нибудь неподалеку, в Рангуне или Гонконге?

Я снова осмотрела участок и забор, совсем слабый, особенно сзади – там, где располагается длинный одноэтажный сарай с гаражом, кухней и комнатами для слуг.

Чего я опасаюсь? Ведь если я пока ничего не знаю о деле, за которое взялась, то, значит, никто ничего не знает и про меня. Если закрываешь глаза, то опасности не видишь – а значит, ее нет.

А что есть?

Пока только несколько интересных фактов.

В город приехало множество людей, которые незнакомы – или не очень нравятся – инспектору Робинсу. В том числе людей сомнительных занятий или просто откровенных бандитов.

Тот же инспектор Робинс вскользь заметил, что у его «секретных собратьев» что-то готовится, и еще – что какой-то их агент не вышел на связь.

Одновременно глава специального подразделения – или единственный в городе его европейский представитель – откровенно спился и будет заменен на днях, замена его уже здесь, занята тем самым делом, что у них «готовится».

И в то же самое время в городе пропадает агент секретных служб нового Китая.

Который приехал сюда – официально – к кому? Получается, что к тому же самому англичанину с красным лицом? Или к тем его сменщикам, которые тут что-то затевают? Пока неясно.

Неясно также, почему он сбежал от тех людей, к которым ехал, и одновременно от некоего китайца, который, по описаниям, последовал за ним из того же Китая. То есть – и от тех, и от других. Потому что знал, что искать они его будут совместно? Значит, эта операция подразумевала участие в ней того самого китайца, пишущего стихи? Или есть другие варианты разгадки?

Но все-таки зачем его сюда прислали? Чем мог быть для британской полиции ценен и полезен здесь китаец, который не говорит ни на одном языке из тех, что здесь пригодны, – а только на французском? Зачем нужно было присылать его сюда шпионскому ведомству главы нового китайского правительства?

Наконец, связаны ли все эти факты вместе, и как?

И еще… что-то вчера сказал Тони. Что-то важное… а я упустила это. И вспоминать поздно.

Я сделала вывод, что начинать собственно поиски китайца мне рано, пока Тони не подружится окончательно со своим краснолицым другом. Потому что для меня нет другого пути, чтобы узнать, что знают англичане. Значит, у меня было время не спеша выполнять свой план – и начинать это делать мне предстояло сегодня, хуже того, через час.

В доме, с удовольствием ступая по гладкому темному дереву пола, я переоделась в свою боевую одежду из брезента, с карманами и всем прочим. И Мануэл, который почетно помещался так же, как и я, в доме (а не в сарае для слуг), в комнатке справа от входа, вывел мне к порогу блиставшего чистотой черного монстра.

Он обожал его.

Может быть, Мануэлу просто нравилось каждое утро мыть и полировать что-то такое, пахнущее газолином и маслом.

Кстати, а не поехать ли мне чуть побыстрее и попробовать пару тех штук, которые показал мне Лим – человек Бока?

У меня все усиливалось странное чувство, что это мне только кажется, что расследование я еще не начинала и что еще есть сколько угодно времени. На самом же деле события несутся на немалой скорости, и только я одна этого пока не вижу.

Это были очень старые ковры, неприлично потертые, ими были обиты все стены вокруг. На полу тоже лежало что-то мягкое – типа войлока. И по этому войлоку змеились провода, в палец толщиной, в матерчатой оплетке. В центре комнаты (вообще-то чердака обычного китайского дома на Хай-стрит) стоял стол, над которым нависала вешалка для одежды. Поперек вешалки была примотана веревками толстая бамбуковая удочка, один конец которой склонялся к столу. Вдоль удочки вились опять же провода, и вели они к странному предмету – размером с кулак, в проволочной сетке, который чуть не касался стола. И еще провода, повсюду, некоторые вели к каким-то тумблерам из черного бакелита. И весьма странные ящики вдоль стены. На некоторых из них были стеклышки, за стеклышками замерли стрелки.

И все это было моим.

– Ковры я купил очень дешево, госпожа де Соза, – нервно сказал Джулиус Данкер, еще совсем подросток с типично португальским носом, стоявший у стены и следивший за моим лицом. – Просто на вес.

– А зачем они вообще нужны?

– Чтобы гасить звук, – с восторгом объяснил он. – Иначе, если упадет карандаш, то это будет слышно даже в Малакке. Голоса должны звучать мягко.

– А что, нас могут услышать и там? – удивилась я.

– Ну, вообще-то это все-таки средние волны, – непонятно объяснил он.

И что мне теперь следовало делать в ожидании Магды? Придирчиво рассматривать эти странные предметы со стрелками и интересоваться, не слишком ли дорого он за них заплатил? А сколько это – недорого?

Я присела за стол, губы мои оказались в непосредственной близости от этой толстой штуки в сетке. А, теперь понятно. Сюда говорят.

Если хочешь кем-то быть и добиться успеха – значит, надо быть кем-то еще, сформулировала я первый закон Амалии. Второго и третьего закона пока не было. Смысл тут вот в чем: инспектор Робинс – вне всяких сомнений отличный полицейский, но у него или его коллег ничего не получилось с поисками моего китайца, и именно потому, что они полицейские и работали знакомыми методами. Такое бывает, хотя и редко. И тогда вытащили из унылого уединения меня – потому что я не работаю в полиции, то есть я – кто-то еще.

Развивая этот принцип дальше: чтобы со мной говорили тут люди, мне надо быть не полицейской собакой в шелковых чулках, а опять же кем-то еще.

Когда я оказалась в странной роли человека, ищущего секреты давно забытых тайных китайских обществ в Джорджтауне полтора с лишним года назад, я выяснила, что лучше всего быть репортером или автором очерков для газеты «Стрейтс Эхо». Потому что такой человек может задавать любые вопросы, и никого это не удивляет.

А здесь… зачем приехала через половину страны в город Куала-Лумпур некая Амалия де Соза? Потому что ведет тайное расследование? Очень плохой ответ. Хороший – это что мисс де Соза кто-то совсем другой, она начинает здесь странное предприятие, из тех, что до сего дня считались дорогостоящей забавой свихнувшихся любителей. Хотя вообще-то мое приобретение – это тоже почти газета, только странная. И владелец ее вызывает острое любопытство, причем как раз такое, какое мне нужно. Это в итоге – человек, который может задавать кому угодно любые вопросы про город и его обитателей, и никого это не удивит.

– Еще целых пятнадцать минут, – раздался над моим ухом низкий голос Магды.

– Боже ты мой, ты подкралась как кошка на мягких лапах!

– Ковры, – сияя улыбкой, объяснил Данкер. – И еще здесь надо закрывать дверь. Я это как раз и сделал. Чтобы в микрофон не проходили звуки улицы.

– Но мы же через полчаса задохнемся! – удивилась я.

– Конечно, – радостно согласился Данкер, энергично покивав португальским профилем. – Но иначе нельзя.

Магда начала разворачивать, шурша бумагой, принесенные пластинки, потом они с моим собратом-евразийцем начали щелкать тумблерами и вести очень технический разговор. И откуда она все это знает? Или только делает умный вид? Я поднялась со стула.

– О, пожалуйста, пожалуйста, – запротестовала Магда. – Посиди со мной, пока я буду говорить.

– То есть как – целый час?

– Ну, пойми, моя дорогая, – девушке же нужен какой-то собеседник. Я не могу играть на саксофоне в пустоте, мне нужно видеть лица тех, для кого я играю. Хоть в первый раз посиди. Поговори со мной. Иначе я растеряюсь.

Собственно, почему и нет? Владелец должен разбираться в том, как работает его дело, до мелочей.

«Три минуты», – показал Данкер на пальцах и закрыл за нами дверь – тут у меня началась паника. А если я захочу выбежать отсюда на асфальт, к торговцам фруктовыми дольками во льду или мороженым? А ведь уже нельзя.