Читать книгу Почти нормальная семья - Mattias Edvardsson - Страница 4

Мы были самой обычной семьей, но потом все изменилось.

Много времени надо, чтобы выстроить и наладить жизнь, а зачеркнуть все можно в одно мгновение. Понадобится много лет, десятилетий, возможно, вся жизнь, чтобы стать тем, кто ты есть. Пути, которыми мы идем, обычно извилисты, и мне представляется, что так и задумано: вся наша жизнь строится на ошибках и мытарствах. Характер закаляется в испытаниях.

Куда труднее мне понять то, что случилось с нашей семьей этой осенью. Я знаю – все понять невозможно, и в этом есть большой смысл, но в событиях последних недель лично я никакого смысла разглядеть не могу. Не могу объяснить ни себе, ни кому-либо другому.

Вероятно, такое случается со всеми, но мне кажется, что я, как священник, в большей степени, чем другие, несу ответственность за свое мировоззрение. Вообще-то, у людей часто вызывает сомнения моя вера. Меня спрашивают, вправду ли я верю в Адама и Еву, в Непорочное зачатие, в то, что Иисус шел по воде и воскрешал мертвых.

В самом начале своей христианской жизни я нередко уходил в глубокую защиту и начинал оспаривать взгляды на мир, которых придерживался мой собеседник. Случалось, я утверждал, что наука – всего лишь одна из религий. И конечно же, не раз в душе моей пробуждались сомнения, пошатывалась моя убежденность. Однако теперь я тверд в своей вере. Я принял благословение Господне, и Господь обратил ко мне светлое лицо свое. Бог есть любовь. Бог – мое упование и надежда. Бог – мое прибежище и утешение.

Обычно я говорю, что я верующий, а не знающий. Когда начинаешь думать, будто что-то знаешь, легко совершить промах. Полагаю, что жизнь – это постоянное обучение.

Как и многие другие, я считаю себя человеком добрым. Это звучит, конечно, несколько самодовольно, чтобы не сказать высокомерно. Но я не то имел в виду. Я человек с огромным количеством недостатков, человек, совершивший массу ошибок и просчетов. Я прекрасно это осознаю и первым готов в этом расписаться. Просто я хотел сказать, что всегда имел благие намерения, руководствовался соображениями любви и заботы. Мне всегда хотелось поступать правильно.

Неделя, последовавшая после дня рождения Стеллы, мало чем отличалась от других. В субботу мы с Ульрикой поехали на велосипедах к друзьям в Гуннесбю. Воспользовавшись случаем, я задал осторожный вопрос по поводу ночных событий, но Ульрика заверила меня, что со Стеллой ничего страшного не случилось – проблемы с каким-то парнем, у девятнадцатилетних девушек такое бывает. Мне не стоит волноваться.

В воскресенье я беседовал по телефону с родителями. Когда речь зашла о Стелле, я сказал, что она теперь редко бывает дома, – в связи с чем мама напомнила мне, как сам я вел себя в подростковые годы. О таком легко забываешь.

В понедельник у меня были похороны в первой половине дня и крещение во второй. Удивительная у меня профессия, в которой жизнь и смерть обмениваются рукопожатиями на крылечке. Вечером Ульрика поехала на йогу, а Стелла заперлась в своей комнате.

В среду я повенчал пожилую пару в своем приходе; они познакомились, оплакивая утрату бывших спутников жизни. Эта история поразила меня до глубины души.

В четверг я слегка подвернул ногу, играя в хоккей с мячом. Мой старый приятель по гандбольной команде Андерс, ныне пожарный и отец четверых сыновей, в пылу атаки случайно наступил мне на ногу. Тем не менее я сумел завершить передачу.

В пятницу утром, когда ехал на велосипеде на работу, я ощущал усталость. После обеда хоронил мужчину, который дожил только до сорока двух лет. Рак, само собой. Никак не могу привыкнуть к тому, что умирают люди, которые моложе меня. Его дочь написала прощальное стихотворение, но не сумела его прочесть, поскольку ее душили слезы. Я не мог не думать о Стелле.

В пятницу вечером я чувствовал себя совершенно разбитым после долгой недели. Стоя у окна, наблюдал, как тает за горизонтом конец августа. Осень со всей серьезностью стояла на пороге. Последний дымок от гриля поднялся и растворился над крышами домов. С садовой мебели убрали мягкие подушки.

Наконец-то я мог снять с себя пасторский воротничок. Я провел рукой по вспотевшему затылку. Наклонившись к подоконнику, случайно задел семейную фотографию в рамочке, и та упала на пол.

По стеклу прошла трещина, но я все же поставил фотографию обратно. На снимке, сделанном лет десять назад, кожа у меня ровнее и свежее, а в глазах таится озорство. Помню, мы смеялись чему-то как раз перед тем, как фотограф нажал на кнопку. Ульрика широко улыбается, а перед нами стоит Стелла с розовыми щечками, двумя косичками и Минни-Маус на джемпере. Долго еще я стоял у окна и смотрел на семейное фото, а воспоминания теснились в груди.

Приняв душ, я приготовил свинину с чоризо в горшочке. Ульрика купила себе новые серьги, маленькие серебряные перышки, за ужином мы выпили на двоих бутылку южноафриканского вина, чтобы потом провести остаток вечера на диване за игрой в «Тривиал персьют», поедая соленые палочки.

– Ты знаешь, где Стелла? – спросил я, раздеваясь в спальне.

Ульрика уже забралась под одеяло.

– Она пошла к Амине. Не факт, что она придет ночевать.

Последнее было сказано мимоходом, хотя Ульрика прекрасно знает, чтó я думаю по поводу того, когда наша дочь не ночует дома.

Я взглянул на часы – они показывали четверть двенадцатого.

– Придет, когда придет, – сказала Ульрика.

Я уставился на нее. Порой мне кажется, что некоторые вещи она говорит лишь для того, чтобы меня спровоцировать.

– Отправлю ей эсэмэску, – ответил я.

И я написал Стелле, спрашивая ее, придет ли она ночевать домой. Само собой, ответа я не получил.

С тяжелым вздохом я улегся в постель. Ульрика тут же перекатилась на мою половину и стала гладить меня по бедру. Она целовала меня в шею, а я лежал и смотрел в потолок.

Знаю – мне не следовало волноваться. В молодости я никогда не был невротиком. Страх прокрался ко мне в душу, когда у меня появилась дочь, – и теперь он с каждым годом только растет.

Имея девятнадцатилетнюю дочь, нужно сделать выбор: либо сойти с ума от бесконечных страхов за нее, либо выбросить из головы все рискованные ситуации, которые она, похоже, обожает. Тут остается надеяться лишь на инстинкт самосохранения.

Вскоре Ульрика заснула у меня на плече. Ее дыхание касалось моей щеки, словно теплая волна. То и дело она вздрагивала – быстрые, напряженные движения, но сон тут же снова одолевал ее.

Я честно пытался заснуть, но голова моя была забита всякими мыслями. Усталость перешла в состояние маниакальной мозговой деятельности. Я думал о своих мечтах и планах, которые были у меня в разные периоды жизни, – многие уже изменились, но некоторые я все еще надеюсь осуществить. Потом я подумал о мечтах Стеллы – и с болью констатировал, что мне неизвестно, чего моя дочь хочет от жизни. Сама она упорно утверждает, что не знает. Никаких планов, никакой структуры. Она так не похожа на меня. Оканчивая гимназию[2], я уже имел в голове четкое представление, как сложится моя жизнь.

Я знаю, что не могу повлиять на Стеллу. Ей девятнадцать, она сама делает свой выбор. Как-то раз Ульрика сказала, что любовь – это когда размыкаешь ладони и отпускаешь в полет того, кого любишь, но мне часто кажется, что Стелла все еще сидит на краю гнезда и машет крыльями, не решаясь взлететь. Я представлял себе нечто иное.

Несмотря на усталость, я никак не мог заснуть. Перекатившись на бок, проверил мобильный. Там я обнаружил ответ от Стеллы.

Еду домой.

Часы показывали без пяти два, когда в двери повернулся ключ. Ульрика перекатилась на свою половину кровати и повернулась ко мне спиной. На первом этаже ходила Стелла, в туалете спускалась вода, быстрые шаги в постирочной, снова шум спускаемой воды. Это продолжалось целую вечность.

Наконец лестница заскрипела под ее шагами. Ульрика дернулась на подушке. Я склонился над ней и посмотрел на нее, но она, похоже, спала.

Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, раздражение из-за того, что Стелла заставила меня мучиться, с другой – облегчение, что она наконец-то вернулась домой.

Я поднялся с постели и отворил дверь спальни как раз в тот момент, когда Стелла проходила мимо в одном белье, а волосы были собраны в мокрый хвост на затылке. Когда она открыла дверь в свою комнату, ее спина казалась в полумраке светящейся чертой.

– Стелла! – окликнул я.

Не отвечая, она быстро проскользнула в комнату и заперла за собой дверь.

– Спокойной ночи, – донеслось из-за двери.

– Приятных снов, – прошептал я.

Моя доченька дома.