Читать книгу Епитимья - Матвей Дмитриевич Балашов - Страница 2

Открыв глаза, Эмма увидела перед собой лысый затылок мужа. Снова он отвернулся от неё во сне и перетянул всё одеяло на себя. Снова они, несмотря на физическую близость, оказались невероятно далеко друг от друга. Эмма ещё помнила времена, когда они спали, держась за руки или в обнимку. Неудобно, жарко – да, но всё же вместе, не то что сейчас.

Тонкое одеяло время от времени вздымалось, вторя мерному дыханию мужчины, и словно дразнило её: на этой кровати она была лишней.

Чёрный экран на стене тоже проснулся и показал время: 7:26. Красные светодиодные цифры никогда не подводили – без них вставать по утрам было бы совсем тоскливо. Эмма повернулась на спину и закрыла глаза, но сон покинул её насовсем – ей оставалось только разглядывать белый потолок и в очередной раз завидовать способности мужа спать при любых обстоятельствах.

Эмма переборола желание поваляться ещё минутку и резко, чтобы отрезать себе путь назад, поднялась с кровати. В вертикальном положении оказалось не так уж плохо. Она потянулась и накинула любимый шерстяной халат: с утра её всегда пробирал холод.

В комнате царила притягательная леность.

Их молчаливый кот спрыгнул с кровати вслед за ней и тихо мяукнул, прислонившись мягким затылком к её ногам. Эмма попыталась шикнуть на него как можно строже, но получилось всё равно слишком нежно. Ругать своего ребёнка ей было не под силу.

– Знаешь же, глупый, что стены тонкие, – прошептала она. – Услышит ещё кто, спокойной жизни потом нам не видать, – кот в этот момент смотрел ей прямо в глаза, словно понимал каждое слово. – Ну-ну, – зачем-то добавила хозяйка после паузы и покачала пальцем.

Она наклонилась, чтобы погладить кота в знак примирения, и почувствовала, как тот одобрительно завибрировал. Эмма уже успела привыкнуть к нему и не могла представить свою жизнь без серой пушистой тени, постоянно ходившей за ней по пятам.

Она нашла его две недели назад, когда возвращалась вечером с работы: кот сидел прямо на пороге их дома и будто дожидался её. Эмма видела таких только на картинках из прошлого. Тогда её посетило странное чувство, что это был знак свыше: не могло это существо появиться тут просто так. Она боялась и в то же время хотела сделать это – взять его домой. Вид безобидного животного заставил её сердце вырываться из грудной клетки. Внутри неё происходила борьба, недолгая, но мучительная, и что-то большое, словно таявший ледник, рушилось где-то в глубине её сознания. На секунду она задержала дыхание и услышала, как пульсировали виски.

Когда Эмма неспешно подошла к коту и дрожащими пальцами прикоснулась к его воздушной шерсти, зверь только закрыл глаза от удовольствия. Ничего приятнее она в своей жизни не испытывала. После этого женщина недолго колебалась: оставить на улице этот бархатный серый комок она просто не могла. Со стороны эта сцена должна была выглядеть комично, но улица в такое время была пуста, как всегда, и смеяться было некому.

Как только Эмма открыла входную дверь, кот вошёл внутрь, словно давно здесь жил, и сразу направился на кухню, показывая всем своим видом, что пришло время его кормить. Тогда он впервые отведал рыбную консерву и после этого ещё долго облизывался с выражением полного удовлетворения на морде, не догадываясь, что ничего другого в его рационе в ближайшее время не предвидится.

В тот вечер Эмма с Томом долго спорили, разумно ли оставлять животное себе. Она никогда до этого не видела мужа таким возбуждённым: он с пеной у рта пытался доказать ей, что кота обязательно нужно выгнать, хотя не мог назвать ни одной достойной причины почему. «Нельзя, нельзя, ни в коем случае нельзя. Еды хватит только на нас двоих!» – кричал Том, размахивая руками, хотя эти несчастные рыбные консервы всё равно никто не ел. Эмма держала кота на руках и плакала: у неё попросту не осталось сил сопротивляться.

В итоге её сожитель – в тот день назвать этого человека мужем у неё язык бы не повернулся – сдался, но смириться с присутствием третьего жильца в доме так и не смог.

Том пробубнил что-то неразборчивое во сне и отогнал это воспоминание. Эмма взяла с тумбочки свой парик – русое каре до плеч – и пару минут просто перебирала его в руках: никогда ей не нравились этот цвет и материал, но большого выбора у неё не было. Ходить лысыми было позволено только мужчинам.

Зеркала в комнате не было, и Эмма по привычке подошла к окну. Тяжёлые шторы автоматически распахнулись перед ней, и яркий солнечный свет заполнил комнату. Том недовольно прокряхтел на неведомом языке и спрятался под одеялом, а она улыбнулась своему отражению в стекле и кое-как нацепила парик. Поправлять свои мёртвые волосы она не собиралась.

Безлюдная улица продолжала хранить молчание.

Эмма посмотрела на необыкновенно голубое сентябрьское небо без единого облачка, а потом перевела взгляд на дом через дорогу, в окне которого было видно фигуру в таком же, как у неё, халате. Это была Ребекка – женщина примерно одного с Эммой возраста, с которой та каждый день виделась на работе, но никогда не обменивалась и словом. Её имя Эмма случайно услышала совсем недавно, а до этого Ребекки как будто и не существовало.

Соседка жила одна и всегда улыбалась: каждое утро она стояла перед окном с чашкой кофе и была так счастлива, как будто ей разрешили работать по воскресеньям. Конечно, о таком рабочие могли только мечтать.

Что-то в этой женщине смущало и временами даже пугало Эмму. Что-то с ней точно было не так, но сейчас сослуживицы только улыбались друг другу, как ни в чём не бывало. Их утренние гляделки уже стали традицией.

Начинался понедельник, и Эмма не могла дождаться выхода на работу. Она бы пошла туда прямо сейчас, но автобус всегда приходил строго по расписанию и нарушать привычный ход вещей Эмма не собиралась. Воскресенье, предназначенное для «бытовых коммуникаций», она провела в кресле с книгой в руках и котом на коленях и с радостью заменила бы это бесполезное времяпрепровождение на ещё один полноценный рабочий день. Только во время работы она чувствовала себя по-настоящему нужной.

Эмме было тридцать шесть лет, и двадцать из них она проработала, сменив уже несколько сотен рабочих зон. Она почти не помнила своё детство, только изредка видела бессвязные отрывки из прошлого во снах. Яркий искусственный свет, серые стены, группы детей – всё это ей ни о чём не говорило и нисколько её не волновало. Её миссией была работа, а не размышления о том, что уже никогда не вернуть.

Она приоткрыла форточку, и по-летнему тёплое утро проникло внутрь, из-за чего в халате стало жарко. Эмма скинула его на пол, оставшись в одном нижнем белье, и потянулась. Надо было дать этому дню ещё один шанс.

Робот-пылесос принял упавший халат за знак свыше и недовольно загудел по комнате. Дом постепенно оживал, но Том упорно продолжал делать вид, что всё ещё спал, спрятав голову под подушку. Только чудом за всю свою жизнь он ни разу не проспал.

Эмма успела сделать утреннюю гимнастику и принять душ, прежде чем Том зашевелился. Целую минуту он силился преодолеть притяжение кровати, а потом машинально поднялся и пошёл в ванную, не сказав ни слова. Даже кот к тому моменту понял, что с утра с хозяином номер два лучше не контактировать, но Эмму безучастие мужа всё равно задело.

В ванной зашумела вода, и дом проснулся окончательно. От былой праздности не осталось и следа. Продрогнув после душа, Эмма снова надела халат и пошла на кухню в сопровождении кота, оставив верного робота в гордом одиночестве.

Стоило Эмме переступить порог, как кулер начал наполнять стакан водой. Приборы в их доме свою работу всегда выполняли безукоризненно. Она сделала маленький глоток и поморщилась: вода была ледяной и имела металлический привкус. Такое случалось пару раз в месяц из-за автоматической замены фильтра, но Эмма решила, что весь мир сегодня объединился против неё. Настроение было в конец испорчено. Свой второй шанс этот день потратил впустую.

Она тяжело вздохнула и включила кофемашину, которая тотчас же принялась за работу. В это время на сковородке затрещало растительное масло, и тарелка с яйцами начала движение к плите.

– Угу, опять забыла поменять меню на неделю, – такое уже случалось раньше, но сейчас Эмма восприняла это особенно злобно. – Конечно, мой любимый омлет, – она привыкла говорить с окружавшими её предметами: лучших слушателей она пока не встречала.

Кот, две недели безропотно поедавший одни и те же рыбные консервы, в этот момент посмотрел на неё осуждающе.

Том вышел из ванной, когда на столе всё уже было готово. Он не был похож на самого себя пятнадцать минут назад – сейчас он стоял посреди кухни с улыбкой на лице и выглядел свежим и помолодевшим. Утренний душ оказывал на него волшебный эффект. Мужчина с удовольствием выпил воду, которую Эмма оставила на столе, а потом поцеловал жену в щёку с таким видом, как будто отдавал долг, отчего её губы на секунду искривились. К счастью, никто, кроме кота, этого не заметил.

За завтраком они опять говорили о работе, и Эмме казалось, что эта пытка никогда не закончится. В частности, поэтому она и не любила первые приёмы пищи. Лучше бы просто сидели молча.

Когда тарелка Тома опустела, Эмма только начала ковыряться вилкой в своей, безуспешно пытаясь найти там что-либо, кроме яиц. Муж посмотрел на неё с надеждой, и она, не колеблясь, отдала ему свой омлет.

Теперь ей придется ждать до обеденного перерыва, но даже порция холодного супа, которую им обычно выдавали, казалась лучшим вариантом, чем ненавистный омлет. Если бы только она составила меню сама…

Когда и вторая тарелка опустела, экран на стене показал 7:54, и Том в спешке поднялся из-за стола: единственный мужской автобус уходил на пятнадцать минут раньше женского и пропустить его означало не попасть на работу совсем. Эмма всегда удивлялась умению мужа так быстро одеваться, вот и сейчас, не успела она заполнить посудомоечную машину, как он уже стоял в дверях полностью одетый. В жёлтом комбинезоне, такой же жёлтой куртке и жёлтом противогазе, поднятом на лоб.

Том стоял перед открытой дверью и смотрел на жену, ожидая чего-то. Драгоценное время утекало в никуда, но он всё не двигался с места и ждал, как верный пёс. Эмма, наконец, догадалась подойти и поцеловать его в гладко выбритую щеку, после чего ей захотелось умыться. Довольный Том поцеловал её в ответ и побежал к автобусу, а она только молча захлопнула за ним дверь, даже не помахав на прощание. Что-то внутри неё треснуло.

Эмма оставила кота на кухне доедать консерву и пошла в гардеробную, чтобы заранее одеться в рабочее. Она натянула свою жёлтую униформу, которая отличалась от мужской только размером, и посмотрела в зеркало. Каждый день она видела себя в этой форме и всё равно каждый раз с завидной внимательностью разглядывала все мельчайшие детали одежды. Этот мягкий жёлтый оттенок, казалось, хранил какую-то тайну, сути которой Эмма никак не могла познать.

Она прикоснулась к противогазу, и тот в очередной раз сдвинул уродливый парик на затылок. Эмма выругалась. Ей впервые не хотелось выходить из дома.

Все пятнадцать минут, которые оставались у неё в запасе, она провела в узком коридоре, стоя у зеркала, и всё всматривалась в своё отражение, как будто то вот-вот должно было выпрыгнуть из-за стекла и сказать ей что-то очень важное.

Эмма не понимала, что было не так, но что-то определённо было не так. Форма будто выцвела, жёлтый из яркого стал болезненно бледным. Или ей только казалось?

Маленький экран загорелся у неё за спиной и показал 8:14, вытащив Эмму из мира фантазий. Старые переживания резко вернулись: опоздание было страшнее смерти. Эмма спохватилась и выбежала из дома, так и не поправив парик. Дверь она на ходу закрыла на два оборота, хотя смысла это не имело – все соседи всё равно уезжали на работу вместе с ней, и район оставался во власти ветра.

Эмма появилась на улице с закрытыми глазами: боялась открыть их и не увидеть автобус и потому оттягивала этот момент до последнего. Она готова была даже бежать за автобусом, лишь бы попасть на работу, но тот почему-то всё ещё стоял перед её домом, когда она, наконец, решилась открыть глаза, почему-то дожидался её дольше положенного. Эмма вздохнула с облегчением: успела. Какая-то рабочая наклонилась и поправляла ботинки прямо в дверях, не давая тем закрыться. Конечно, это была Ребекка. Кто ещё это мог быть? Благодаря ей Эмма успела запрыгнуть в автобус перед самым его отъездом. На долю секунды ей показалось, что соседка устроила эту сценку специально, чтобы автобус не уехал без неё, но это, конечно, было лишь плодом её воображения.

Пока Эмма шла к своему месту в автобусе, её пульс постепенно приходил в норму, а дыхание становилось размереннее с каждым шагом. Сослуживицы приветливо улыбались ей, и Эмма наконец вспомнила, что была не одна в этом мире. Новый рабочий день – новый повод для радости. Про Ребекку она забыла почти сразу.

В автобусе играла классическая музыка, что-то лёгкое, солнечное и радостное. Эти звуки были призваны настроить рабочих на нужный лад, укоренить в их головах первичные ассоциации. Работа и радость, работа и счастье, работа и свет.

Эмма мило общалась с соседкой, пока автобус проезжал аккуратные домики с такими же аккуратными клумбами, принимая на борт новых пассажирок. Через полчаса в районе не осталось ни души – все отправились служить «на благо человечества». Музыка перестала. Электробус ехал тихо, и были слышны только голоса работниц.

Вскоре асфальтовая дорога сменилась грунтовой: большая часть их пути пролегала через сосновый бор. Молодые деревья покачивались на ветру, и сквозь их длинные стройные ряды лес просматривался на многие километры вглубь.

Разговоры здесь всегда прекращались. Женщины с благоговением, а порой и с открытыми ртами смотрели на лес, будто на их глазах возводилось восьмое чудо света. Эмма не была исключением: она сидела, уставившись через плечо соседки на тонкие стволы сосен и забыв обо всём ненужном и мелочном. Никто из них не смог бы сказать наверняка, что именно они там рассматривали, но этот вопрос работниц и не волновал.

Тишина была настолько глубокой, что можно было услышать бьющиеся в такт сердца.

Через сорок минут деревья начали редеть, а ещё через минуту перестал хрустеть под колёсами гравий: автобус въезжал в рабочую зону №359, где уже вовсю трудились люди в жёлтых комбинезонах. Человеческий муравейник копошился.

Мужчины и женщины примерно одного возраста ходили с тележками и укладывали в них грузы, в которых не было недостатка: повсюду на земле лежало нечто бесформенное и бесцветное. Рабочие, не задавая лишних вопросов, раскладывали это нечто по тележкам и катили к грузовикам, которые каждые пятнадцать минут уезжали куда-то, заполненные до краёв, чтобы потом вернуться назад уже с пустым кузовом. И так тринадцать часов в сутки, шесть дней в неделю, вот уже двадцать лет.

Только что прибывшие с довольным видом натягивали противогазы и выбирали себе тележки: наконец-то долгожданная служба.

Работа закипела в полную мощь, но, несмотря на изнуряющий труд и знойное солнце, люди не переставали счастливо улыбаться. Женщины иногда поднимали грузы парами, весело подмигивая проходящим мимо мужчинам, а те всегда делали всё поодиночке, показывая тем самым свою силу. Глупость, конечно, но винить их за это было сложно. Так уж устроен мир.

Эмма никогда не задумывалась о том, что именно представляли из себя эти грузы, хотя ей приходилось убирать их почти каждый день. И никто не задумывался. Эти предметы, если их можно было так назвать, были похожи на размытые образы из снов, которые человек силится вспомнить, но те, когда кажется, что разгадка уже совсем близка, безвозвратно утекают. Люди видели только расплывчатые очертания, как будто смотрели на мир из-под воды или через целлофановый пакет.

Рабочие зоны, заполненные грузами, мало чем отличались одна от другой: огороженные красно-белой лентой, они всегда располагались в опустошённых местах с покосившимися домами и огромными, вытянутыми по горизонтали и вертикали зданиями, которые тоже были заполнены грузами. Поток беспилотных грузовиков не прекращался ни на минуту, и никто, в общем-то, не знал, куда уезжали эти грузовики. Да никто и не пытался узнать. Главное – качественно выполнять работу.

За оградительной лентой в десяти метрах друг от друга стояли, как фонарные столбы, бессменные наблюдатели – люди в полностью чёрных костюмах и масках без отверстий для глаз, из-за которых их лиц никто никогда не видел. Их маски, казалось, так плотно прилегали к коже, что через них невозможно было ни видеть что-либо, ни даже дышать, но наблюдатели загадочным образом делали и то, и другое без каких-либо проблем. Если бы кто-то из рабочих и осмелился спросить у них об этом, ответа всё равно не дождался бы: говорливостью эти люди не отличались.

С наблюдателями вообще никто никогда не контактировал, и их роль в этом процессе оставалась покрытой тайной. Зачем они были нужны, если ни один рабочий в здравом уме не отказался бы от своей службы и не оторвался бы от дела ни на минуту?

Один из наблюдателей раздавал рабочим еду – каждый раз один и тот же едва тёплый суп во время обеденного перерыва – но делал это молча. Этим какое-либо взаимодействие между двумя социальными группами и ограничивалось, однако ни у кого из рабочих не возникало ненужных вопросов, хотя вопросов без ответов было не счесть. Из-за маски даже нельзя было определить, менялись ли их кормильцы или это всё время был один и тот же человек. И человек ли?

Эмма катила тележку к очередному скоплению грузов недалеко от оградительной ленты, когда с ней поравнялась и начала идти совсем рядом Ребекка. Соседка даже вышагивала с ней нога в ногу. Эмма ускорилась, но соседка не отставала ни на шаг, как будто нарочно. Чёрт бы с ней, кодекс этого не запрещал.

В шаге от цели женщины остановились и встретились глазами. На секунду между ними повисла неловкая тишина, а потом сослуживицы одновременно схватились за ближайший груз. Каждая хотела взять именно его, словно от этого зависела вся их дальнейшая судьба. Бесшумная схватка продолжалась недолго: Ребекка наконец уступила и, как ни в чём не бывало, принялась за другой груз.

Эмма даже вздрогнула от неожиданности, когда соседка вдруг заговорила:

– Хороший день, не правда ли? – промычала она через противогаз, и, не дождавшись ответа, продолжила, – Хороший день, чтобы как следует потрудиться. Потрудиться на благо человечества.

После этих слов она небрежно закинула груз в тележку и заспешила к другой рабочей, длинная искусственная коса которой торчала из-под капюшона. Эмма только тогда обратила внимание, что парик Ребекки выглядел невероятно естественно. Надо было выбрать такой же, пока была возможность.

И зачем только нужно было устраивать это представление? Грузов всегда хватало на всех.

Зато Эмме стало понятно, почему они с Ребеккой раньше не разговаривали. До чего странной была эта женщина. Правда, сказать это вслух Эмма не могла, потому что «каждый рабочий – винтик в большом механизме, а каждый винтик идентичен другому». Другими словами, рабочие не могли говорить о сослуживцах плохо, тем самым возвышая себя над ними. По крайней мере, для себя Эмма трактовала эту заповедь кодекса так.

Она не знала, какое наказание могло ждать её после этого. Насколько Эмма помнила, никто никогда не нарушал правил, прописанных в кодексе, и поэтому предположить, что сделали бы с человеком, который осмелился бы переступить черту, было сложно. Больше всего Эмма боялась за кота, которого из-за этого могли найти. Хозяйка не хотела даже представлять, что именно случилось бы с её питомцем в таком случае, но догадывалась, что это точно было бы что-то неприятное. В кодексе ничего не было сказано про животных, но Эмму не покидало чувство, что то, что она сделала, было против правил, а тот факт, что больше ни у кого из рабочих не было питомцев, только подтверждал её догадки.

Выбросив из головы мысли о Ребекке и коте, Эмма снова улыбнулась и принялась складывать стоивший ей стольких усилий груз в тележку. Он оказался совсем лёгким, и погрузить его не составило никакого труда. Ради такого пустяка они с Ребеккой потратили столько драгоценного времени? Закончив с этим, Эмма собралась было развернуться и направиться к грузовику, но вдруг заметила на земле, на том самом месте, где только что лежал груз, небольшой пожелтевший лист бумаги.

На первый взгляд могло показаться, что он был абсолютно пустым, но ведь у любого листа есть две стороны. И Эмма была уверена, что на обратной стороне этого точно должно было скрываться что-то важное. Любопытство, странное и незнакомое чувство, захватило её с головой.

Забыть и уйти. Забыть и уйти. Забыть и уйти?

Эмма наклонилась и сделала вид, что завязывает шнурки, незаметно пряча находку в ботинок. Рассмотреть листок здесь не представлялось ей возможным, хотя никто и не обратил бы на это внимание: у всех были дела поважнее.

Весь остаток дня Эмма работала, как будто ничего особенного и не произошло, вместе с коллегами заполняя грузовики нескончаемыми грузами. Ей даже не нужно было прикладывать особых усилий, чтобы не выдать свою тайну. Как только кусок бумаги оказался в ботинке, руки машинально схватили тележку, ноги понесли Эмму к грузовику, а губы свернулись в улыбку.

«Улыбайся, рабочий», – гласила надпись на обложке трудового кодекса, который каждый рабочий обязан был знать наизусть. И рабочие улыбались. Шли по улицам, обходя горы грузов, катили тележки и улыбались, потому что у них было всё, о чём только можно было мечтать: стабильная работа, дом, семья. А что ещё нужно для счастья?

За обедом Эмма даже не заметила, как проглотила свою порцию супа, но голод после этого только усилился: последствия пропущенного завтрака оказались серьёзнее, чем она могла предположить. Эмма наблюдала за тем, как не спеша ели другие рабочие, и могла только позавидовать им. Одна маленькая оплошность испортила ей весь день.

В её голове вдруг родилась безумная идея подойти за добавкой. Она не слышала, чтобы кто-то хоть раз делал что-то подобное, но не видела в этом ничего плохого: в кодексе об этом не говорилось ни слова. Не убьют же её за это, в конце концов. Возле бадьи с остатками супа Эмма остановилась и посмотрела на наблюдателя, туда, где у него должно было находиться лицо. Начать разговор, не видя глаз этого человека, было невероятно тяжело.

Вопреки её ожиданиям, он не стал церемониться и молча налил ей дополнительную порцию супа ещё до того, как она успела попросить об этом. Наверное, за маской всё-таки скрывался человек или ему попросту не было дела до того, кому и сколько порций супа наливать. Эмма была довольна, хотя сердце у неё билось, как сумасшедшее. Во второй раз за двадцать лет она сделала что-то не по заведённому алгоритму, и ощущения были непередаваемые.

Эту тарелку она растянула на весь обеденный перерыв, смакуя каждую ложку. Никогда этот суп не казался ей таким вкусным.

Остаток дня Эмма проработала ещё усерднее, чем обычно. Ей хотелось показать, что она была благодарна за вторую порцию, что эта энергия не будет потрачена впустую, хотя тому наблюдателю, конечно, было плевать: он всё равно вылил бы остатки супа в помойную яму.

В тот день начало темнеть по-осеннему рано – смена подходила к концу, но никто не радовался по этому поводу: рабочие всё так же усердно возили тележки туда-сюда, не тратя времени на пустые разговоры о том, какой хороший сегодня день.

Последний грузовик отправился в свой последний на сегодня маршрут, и к выстроившимся в ряд рабочим подъехал первый женский автобус. Это был автобус Эммы.

– Нам бы ещё работать и работать, – сказал кто-то, и все мысленно с ним согласились, но спорить с кодексом никто не собирался: спать меньше восьми часов в сутки рабочим запрещалось.

Работницы медленно заполнили автобус, и тот отправился в родной район №313. Разговоров во время вечерних маршрутов слышно не было: никто не любил путь домой.

Эмма смотрела в окно, на краски, которые разлил по небу закат, и не сразу поняла, что рядом с ней сидела Ребекка. Опять она.

– Хороший вечер, не правда ли? – соседка улыбалась во весь рот.

– Да, вечер прекрасный, – Эмма не переставала смотреть на силуэты деревьев в свете заходящего солнца и надеялась, что без зрительного контакта разговор не завяжется.

– А правда, что у Вас есть кот? – в голосе Ребекки не слышалось угрозы, но Эмма всё равно вздрогнула. – Я видела его у Вас в окне вчера, когда он запрыгнул на подоконник. Вы тогда ещё спали, наверное.

Эмма молчала. Она вспомнила, что в воскресенье её разбудил яркий свет. Шторы распахнулись, почувствовав движение кота, и она не успела убрать его с подоконника вовремя. Хотя тогда она решила, что успела.

Если Ребекка и правда видела кота своими глазами, зачем задавала этот вопрос? Чего она хотела добиться? Эмма решала, соврать ей или сказать правду, и чем дольше она думала, тем страшнее последствия рисовала её фантазия. Каждый вариант был сродни самоубийству. С другой стороны, Ребекка не могла желать Эмме зла. Ни один рабочий не мог желать другому зла, так было сказано в кодексе. «Рабочий рабочему друг».

Услышав ложь, Ребекка завтра же рассказала бы об этом наблюдателям, а те точно не позволили бы Эмме оставить себе кота, единственное живое существо, которое ждало её дома после работы. Этот аргумент перебил все остальные: сказать правду показалось Эмме самым разумным решением.

– Да, только никому не говорите, молю Вас, – произнесла она тихо, но не услышала ответа.

Эмма терпеливо ждала почти минуту, а потом не выдержала и повернула голову: Ребекка уже сидела через проход от неё и болтала о чём-то с другой женщиной. Соседка словно переместилась на другую планету, хотя их и разделяли от силы полтора метра.

Весёлый смех, доносившийся оттуда, убедил Эмму в том, что ни о каких страшных тайнах своих коллег женщины не шептались. Через минуту она уже снова смотрела в окно, за которым виднелась только тьма. Приятная и совсем не страшная.

Наконец темнота леса сменилась ярким светом сотни фонарей, и автобус начал терять пассажирок. По двое или по трое, работницы выпрыгивали из автобуса, не переставая улыбаться. Никто не говорил слов прощаний: им всё равно предстояло увидеться завтра.

Эмма с Ребеккой вышли из автобуса одними из последних, и Эмма сразу заспешила домой, не оборачиваясь, чтобы случайно не встретиться с соседкой глазами. Ей хватило двух странных разговоров на сегодня.

Уже на пороге своего дома Эмма услышала покашливание, явно адресованное ей. Ребекка точно решила добить её сегодня. Может, стоило сделать вид, что она не услышала? Может, это был обычный кашель, а не приглашение к разговору?

Эмма развернулась и чуть не подпрыгнула от неожиданности: Ребекка стояла всего в шаге от неё с пугающе сосредоточенным лицом. Соседка не была похожа на ту легкомысленную веселушку с рабочей зоны, которую Эмма видела днём. Сейчас она чуть сузила глаза и плотно сжала губы, выпрямив спину настолько, насколько это было возможно. В её взгляде читались усталость и страх, которые Эмма раньше там не видела.

– Сделай это на кухне, – почти в то же мгновение лицо Ребекки расплылось в глупой улыбке и она направилась к своему дому в прогулочном темпе.

– Сделать что? – хотела крикнуть Эмма вдогонку, но слова растворились на кончике её языка, и ей оставалось только молча наблюдать за удаляющейся фигурой в жёлтой куртке. Когда Ребекка захлопнула дверь своего дома, Эмма осталась наедине с тишиной. Какое-то время она не могла сдвинуться с места.

Несмотря на тепло, она продрогла.

Эмма зашла в дом и закрыла дверь изнутри, несколько раз для уверенности дёрнув за ручку. Во всех комнатах сразу загорелся свет, и кот, тоже подчинявшийся какому-то алгоритму, начал тереться о её ноги, но Эмме было не до него. Она слегка подтолкнула его ногой, но тот ещё долго не сдавался и пытался наладить контакт. Никогда он не видел хозяйку в таком состоянии, и только на пятый раз оставил её в покое, показывая всем своим видом недовольство.

Эмма сняла противогаз и парик и вздохнула с облегчением: такие мелочи порой приносят больше радости, чем все сокровища мира.

Она зашла на кухню и села за стол. Вода уже кипела в кастрюле, к которой на подносе подбирались макароны. Так любимые Томом макароны, от одного вида которых её затошнило.

Эмма огляделась и спросила себя, что именно она могла сделать на кухне. Эта комната ничем не отличалась от остальных. Такая же маленькая и аккуратно убранная. Эмма поочерёдно открыла каждый шкаф, выдвинула каждый ящик, даже залезла под стол – ничего.

И почему она так серьёзно отнеслась к словам Ребекки? Глупость какая-то. Ведь ещё днем Эмма убедилась в её чудаковатости. Может, соседка устроила очередное глупое представление? А эти глаза? То выражение на лице Ребекки до сих пор выворачивало Эмму наизнанку. От обилия мыслей у неё заболела голова.

Эмма глубоко вдохнула и прислонилась к стене. Приступ тревоги постепенно проходил, но вопросы по-прежнему оставались без ответов. И найти их самостоятельно не представлялось возможным. Надо было отвлечься, забыть прошедший день, как страшный сон, позволить болоту бытовой рутины утянуть себя на дно – другого выхода она не видела.

Её взгляд упал на линолеум, который покрывали следы от её ботинок. Эмма только тогда осознала, что сидела полностью одетая всё это время, и неестественно быстро вскочила на ноги. Нельзя было показываться перед мужем в таком виде: врать она не умела, а посвящать его в безумные подробности уходящего дня в её планы не входило. Эмма отчётливо помнила, как Том воспринял появление кота.

Выйдя из кухни и даже не посмотрев в зеркало, Эмма в два прыжка оказалась у обувного шкафа и стянула первый ботинок, из которого с тихим шелестом выпорхнул листок бумаги, про который она к тому моменту успела напрочь забыть. На поверхность океана из тайн всплыла ещё одна.

Эмма подняла изрядно помятый кусок бумаги с пола, посмотрела на него пару секунд, а потом, вместо того чтобы развернуть его и разгадать хотя бы одну тайну, ещё больше его смяла. Ей вдруг вспомнились последние слова соседки. «Сделай это на кухне». А что, если Ребекка, чёрт бы её побрал, имела в виду именно это? Её нездоровый интерес к жизни Эммы делал такое объяснение как минимум логичным. С другой стороны, всё это могло оказаться лишь глупой шуткой. Хотя за Эммой ещё не явились наблюдатели и никто в автобусе не смотрел на неё косо… Голова заболела ещё сильнее.

Она стояла в одном ботинке со скомканным листком в руках, когда её озарило: на кухне не было окон. Может, Ребекка была не такой безумной, как могло показаться на первый взгляд. На кухне не было окон…

Внезапно раздался скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа, и Эмма чуть не выронила листок из рук, успев спрятать его под одежду в самый последний момент. Снять жёлтую униформу ей так и не удалось.

Войдя в дом с привычной улыбкой на лице, Том первым делом обнял жену. От него воняло потом и искусственной кожей, бумага больно впивалась ей в кожу, но Эмма выдержала это испытание. Когда Том, наконец, отпустил её, она улыбнулась как можно естественней и сказала:

– Ужин остывает, пойдём.

Том, не отличавшийся особой проницательностью, ничего подозрительного в её поведении не заметил. Не изменяя привычкам, он скинул куртку прямо на пол и пошёл прямиком в ванную. Когда за дверью зашумела вода, Эмма выдохнула с облегчением: пронесло. Она повесила куртку мужа в гардероб и только после этого догадалась снять второй ботинок. Её мало волновало, как глупо она выглядела всё это время.

За ужином супруги, по традиции, рассказывали друг другу о событиях прошедшего рабочего дня. Эмма говорила обо всём подряд: о погоде, об автобусе, об обеденном супе – но только не о Ребекке. Её имя Эмма даже не упомянула: этот разговор она решила отложить на неопределённый срок.

Из-за головной боли Эмма едва притронулась к макаронам с беконом: большая часть её порции перешла Тому, который воспринял это как должное. Хроническое отсутствие аппетита у жены его почему-то не волновало.

Про кота горе-хозяйка вспомнила только после того, как загрузила посудомоечную машину: весь вечер зверь прятался от неё под кроватью, но, получив долгожданную рыбную консерву, мгновенно забыл все старые обиды. Да и долго обижаться в его положении было невыгодно.

Как только Том закрыл за собой дверь в ванную, Эмма на цыпочках прокралась в спальню, как будто собиралась что-то украсть у самой себя, и спрятала загадочный листок, занимавший все её мысли, между страниц книги: её пугало и притягивало то, что ожидало её на обратной стороне, но с этим она решила не спешить. Этот день был и без того переполнен впечатлениями.

Книгу, в которой по воле судьбы оказался листок, Эмма нашла полгода назад во время одной из зачисток. Она решила, что это был фантастический роман: там постоянно говорилось о правах человека – и взахлёб читала его каждое воскресенье, а Том не осилил даже первую главу: слишком уж далёкими от реальности были описанные там события.

Иногда Эмме казалось, что у них с Томом вообще не было общих интересов. И виновато в этом было простое невезение: восемнадцать лет назад случай сыграл с ними злую шутку. Тогда молодых людей просто поставили перед фактом, что они отныне были мужем и женой. Ни свадебной церемонии, ни колец, ни заветного поцелуя их не ждало, но Эмма всё равно была на седьмом небе от счастья, верила, что судьба не могла распорядиться неправильно, надеялась, что они будут жить душа в душу… Хотя первые лет десять так оно, в общем-то, и было.

Эмма лежала при ярком свете и терпеливо дожидалась Тома: только когда они вдвоём оказывались в постели, лампы могли выключиться. Она думала о событиях восемнадцатилетней давности и пыталась понять, что же пошло не так, в какой момент между ними разверзлась пропасть. Не должна ли любовь жить вечно, как в книгах? А если должна, то была ли, собственно, любовь?

Когда Том подошёл к кровати, Эмма повернулась на бок спиной к нему и на его поцелуй ответила однозначно: «Не сегодня».

Том после этого тоже лёг к ней спиной без лишних пререканий, как будто ожидал именно такой реакции. Он слишком спокойно относился к её отказам, но Эмму это уже не волновало.

Когда свет погас, она ясно поняла, что совсем не любила этого человека.

Эмма ещё долго лежала с открытыми глазами и думала. Думала о чём угодно, но не о работе, и это изменение ей нравилось. Она слышала только тихое дыхание мужа и сопение кота и гадала о содержимом обратной стороны своей находки. Она порывалась раскрыть тайну прямо сейчас – для этого нужно было только пойти на кухню, но смутное предчувствие останавливало её. В ванной тоже не было окон, но Ребекка сказала именно про кухню, и Эмме хотелось верить, что это было неспроста.