Читать книгу Твои маленькие трагедии - Матвей Снежный - Страница 2

Корнелия смотрит с отвращением на зарешеченное окно в огромной палате, где четырнадцать кроватей стоят впритык друг к другу. Железные решетки у изголовья, железные решетки на окнах, что не открываются полностью – в такое пекло невозможно даже проветрить помещение. Приходится слушать, как на кровати слева старушка в казенной пижаме кричит, что видела у Корни еду и требует поделиться. Девушка справа повернута спиной и смотрит куда-то в пустоту. Все койки заняты, кроме первой, что стоит к дверям ближе – говорят, что ровно сутки назад на ней умерла женщина и пролежала так несколько часов, пока санитары не соизволили что-либо сделать.

Родители говорили, что повезут Корнелию на просмотр нового помещения для филиала кондитерской. Девушка должна была что-то заподозрить, когда машина покинула окрестности Гротхена. Она должна была что-то заподозрить, пока ее вели между однотипных кирпичных зданий за высокой решеткой – но когда до нее дошло, что происходит, было уже слишком поздно плакать или кричать. Деревянная дверь захлопнулась, Арин прошептала короткое «Прости», а санитарки заставили Корни раздеться. Осмотрели ее так унизительно, что теперь еще несколько дней она не сможет нормально сидеть. У нее отобрали телефон, электронную книгу, документы и остатки наличности – все это будет лежать до тех пор, пока Корнелию не выпишут. Когда это произойдет – неизвестно.

Это все напоминало тюрьму больше, чем обычную больницу: закрытое отделение, можно выйти в крошечный коридорчик между палатами, который расширяется в середине – место, предназначенное для приема пищи, оснащенное двумя грубыми столами и рядом прибитых стульев. Можно выйти в убогий туалет без перегородок, где не было ни намека на уединение. Душевая открывалась только вечером – пациентки записывались, в какой последовательности идут мыться, без записи Корни не имела права даже принять душ. Единственной радостью оставался балкончик, на котором сидели курящие – гулять по территории запрещено: не те диагнозы, не то отделение.

Корнелия вздыхает. Полупрозрачный человек садится рядом, смотрит на нее и улыбается. Ему-то здесь весело – он может проходить сквозь стены и знать, где что происходит.

– Это наблюдательная. Или наблюдательская. Я не знаю, как правильно, – говорит он. – Они держат тут до месяца, чтобы понять, куда тебя дальше переводить.

– Замечательно, – цедит Корни и сворачивается на казенной кровати.

Спасибо, что постельное белье относительно чистое и пахнет хлоркой, а не чьими-то испражнениями.

– Они поведут тебя на первый осмотр скоро. Поговорят. Захотят знать, что с тобой не так. Может, даже таблеток дадут. Только выплюнуть не получится – следят.

– Помолчи, – фыркает Корни.

Возможно, что слишком громко – соседка справа ворочается и смотрит на нее. Мулатка. Скорее всего, метис – у нее каштаново-рыжие волосы, светло-зеленые глаза и довольно милые черты лица. Девушка улыбается.

– За что тебя?

– Я вижу тех, кого нет, – отвечает Корнелия.

– Я тоже! – улыбается соседка. – Меня зовут Беатрис.

– Корнелия, – выдыхает Флоренс. Соседка кажется нормальной. Относительно того, где они находятся.

– А ну тихо! – влетает озлобленная санитарка, и Корни съеживается.

Ей не хочется здесь находиться. Ей здесь не нравится. Ей не нравится ни зеленая краска, которой выкрашены стены, ни потертый деревянный пол.

Она не понимает, почему родители так с ней поступили. Неужели после той несчастной аварии они только и хотели, что навредить ей или куда-то спрятать? Она же никому не мешала. Она ничего не сделала.

Она не хотела садиться за руль в тот день, потому что ей было слишком паршиво, чтобы следить за дорогой. Она ненавидела Викторию, которую должна была возить по салонам и слушать ее едкие комментарии ко всему, и как назло – дочка Уордсона была слишком активна в тот вечер и Корни не заметила, что впереди несется какая-то дешевая легковушка. Она помнит глухой удар, темноту – и свет ламп, что разъедал взгляд, стоило открыть глаза. Виктория отделалась легким испугом. Корнелия – пережила клиническую смерть. А потом она начала видеть тех, кто уже мертв – и никто не верил, что это возможно. Даже собственная семья.

– Флоренс, за мной! – скомандовала тучная санитарка, нависнув над Корни. – Живо, тебе что, особое приглашение нужно? Пошла!

Девушка послушно поднялась и поплелась следом, разглядывая однотипные белые двери, за которыми находились кабинеты. Возле одного санитарка остановилась – внутри уже сидели какие-то люди.

Корни не захотелось заходить, но грубый толчок в плечо заставил пройти внутрь.

За столом сидела женщина лет пятидесяти – и справа от нее молодой мужчина с папкой в руках. Его лицо отчего-то казалось смутно знакомым, но Флоренс не могла вспомнить, где же его видела.

– Корнелия Флоренс, родилась тридцатого октября двухтысячного года. На что жалуемся? – начала женщина.

– Я? Ни на что, – пробормотала Корни, присев на краешек стула, стоящего ближе к двери. Безумно хотелось сбежать, но двери закрыты наглухо, да и документы отняли, не соврешь, что их кто-то украл.

– А вот семья так не считает. Визуальные галлюцинации, черепно-мозговая в анамнезе… Как выглядят те, кого Вы видите? – обратился к ней мужчина.

– Обычно они полупрозрачные и что-то говорят.

Корнелия не хотела отвечать на все вопросы. Каждое слово застревало комом в горле. Что им нужно? Доказать, что она больна? Но с ней было все в порядке. До того, как ей пришлось работать на Викторию – после окончания школы выяснилось, что поступить бесплатно она не может из-за недостатка баллов по результатам экзаменов, а платное обучение стоило так дорого, что родители не могли себе этого позволить. Корни до сих пор помнит, с каким мерзким чувством ей пришлось идти к Виктории, слушать ее комментарии (будто бы школьных лет недостаточно) и просить высокое жалование. Дочке Уордсонов было смешно – она могла продолжать сбрасывать негатив на неугодную девчонку, а вот Корни каждый раз садилась за руль и напоминала себе, что это ради того, чтобы стать дизайнером.

– Это агрессивные комментарии или уничижительные? – уточнила женщина.

– Нет! Они просто описывают то, что вокруг… Или говорят очевидные вещи, вроде того, какая сейчас погода, – зевнула Корнелия и села поудобнее.

– Вы давно их видите и слышите?

– Все началось после аварии. Я открыла глаза – и один сидел на кровати. Полупрозрачный.

– Хмм, – молодой врач перебирал какие-то бумаги и постоянно что-то записывал. Корнелия посмотрела на него – и едва не забыла, где находится.

Слишком красивый, чтобы быть реальным. Зеленые глаза, спрятанные за тонкой оправой очков. Светлые растрепанные волосы. Дорогая дизайнерская рубашка с золотыми запонками из последней коллекции, что прилагались в подарок при покупке костюма…

И тут Корни осенило. Черт, да это же Уильям Тейлор! Сними с него очки, сделай на несколько лет моложе, надень черную футболку – и вот оно, лицо с билбордов. Сын знаменитого дизайнера, у которого Корнелия могла бы проходить практику, если бы не звонок Виктории. Боже, теперь девчонка еще и знает, где ее личный водитель. В какой больнице.

Голова резко закружилась. Сознание отказывалось принимать происходящее.

Весь мир рушился по кусочкам.

Фоном звучали какие-то вопросы, которые Корнелия не могла разобрать – мысли звучали слишком громко. Теперь она потеряла все. Теперь у нее нет ни единого шанса на нормальную жизнь – и за это спасибо родителям, что сюда ее привезли. С отметкой о лечении ее не возьмут на нормальную работу. С помощью Виктории вряд ли хотя бы одна дверь в Гротхене откроется для Корнелия. Теперь даже последние друзья останутся в прошлом, Люк не посмотрит в ее сторону, никто не протянет ладонь… Потому что теперь нет Корнелия Флоренс. Есть «та чокнутая», «девочка из психбольницы» и «таких нужно изолировать от общества».

Перед глазами резко потемнело, дыхание сбилось. Корни слышала, что кто-то кричит, но она не знала, что это ее собственный голос. Резкая боль в плече едва не вернула реальность, но так же затянулась дымкой, как и все остальное.

– Уносите ее в палату, – последнее, что ей удалось разобрать.

***

– Не хочешь браться за нее, да? – усмехнулась мадам Стоун, захлопнув папку с документами. – Считаю, что это одна из форм шизофрении.

– По одним галлюцинациям судить глупо, – фыркнул Уильям, поднимаясь со стула. – Может, травма или посттравматический. Или вообще биполярное расстройство. Ее что-то триггернуло, но я не знаю, что. Видела ее? Какое-то воспоминание или осознание…

– Пока на транквилизаторах поспит, дальше – посмотрим.

– Хочешь ее два месяца тут держать? – усмехнулся Уильям. – Если я ее возьму, то переводом в мое отделение, сейчас забирать не буду. Своих пациентов хватает, еще твоих осматривать.

– Мне она тоже не очень-то нужна. Ты видел, что у меня только одна свободная койка? Поговори с комиссией, у тебя-то пусто почти.

– Сначала проведите исследования и пришлите мне результаты. Я вообще не обязан в этом участвовать, – поморщился Уильям.

Стоун была права – в первом отделении действительно пациентов находилось не очень много – человек десять от силы при вместимости в пятьдесят. Тейлор никого не задерживал, если видел, что лечение успешно или бессмысленно, да еще и порядки постоянно требовал изменить. Мистер Дюваль, главврач клиники, относился к Уильяму с какой-то отеческой привязанностью и часто шел на уступки, вроде разрешения оставлять при пациентах их вещи и технику, гулять по территории и не запирать палаты на ночь. Это раздражало почти всех врачей, кроме Джека Ричардсона, что работал психиатром в паре с Тейлором.

– Не хочешь – не бери, но я жду тебя на следующий осмотр. Может, все-таки передумаешь.

– Ладно, – процедил Уильям, покидая кабинет.

Витиеватые коридоры клиники напоминали о том, что здание давно требует ремонта, но в бюджете не выделяли достаточно средств для этого. Уильям пришел сюда три года назад – он был выпускником, его не брали в приличные клиники и единственное место, в которое согласились взять новичка – государственная разваливающаяся клиника с двумя корпусами на территории. Мистер Дюваль, который когда-то преподавал общую психологию, едва не визжал от счастья, когда понял, что смог заполучить в работники одного из лучших выпускников. Первое время Тейлор работал в четвертом отделении, под руководством Аннет Крон, но когда освободилось место в первом – Уилл получил перевод к Ричардсону. Смуглый мужчина казался очень строгим и серьезным, пока не выяснилось, что он выступает в ночных клубах как диджей, обожает красные кепки и в целом излучает столько позитива, что Уильям бы засомневался в его здоровье, если бы не знал, что это лишь акцентуация.

Тейлор старался не брать настолько юных пациенток, как Флоренс. Он понимал, что они могут слишком быстро привязаться к нему – и влюбиться исключительно из-за терапии, не более того. Они не могли увидеть в нем личность, как и сотни поклонниц, от которых он устал еще во времена работы в модельном бизнесе. Из-за этого в личной жизни и не складывалось ничего – за смазливой внешностью Уильяма скрывалась любовь к классической музыке, видеоиграм, трудам знаменитых психологов и сложный характер.

Чтобы его не узнавали, он начал носить очки, но и это не выручало. К счастью, с последней съемки прошло больше семи лет, поэтому все реже и реже кто-то мог понять, что перед ними мальчик с билбордов и обложек. Отец в свое время был против того, чтобы Уильям шел на психфак, но Эмили успела его уговорить, до того, как пропала без вести.

Эти воспоминания редко напоминали о себе – прежде чем идти работать с пациентами каждый психолог или психотерапевт должен пройти не менее ста часов личной терапии.

– Смотри, не пересчитай носом косяки! – усмехнулся Джек, заметив товарища еще в конце коридора.

– Что у нас сейчас по пациентам? – Уильям моментально вернулся в реальность из своих мыслей.

– Что, Стоун опять кого-то навязывает?

– Как ты угадал? – улыбнулся Тейлор. – Привезли к ней девчонку, мелкая еще совсем, из жалоб – галлюцинации и все.

– И ты, как верный рыцарь, прискакал ее спасать! Угадал?

– Нет! Я думаю, стоит ли вообще браться. Девочка кажется адекватной, пока не срабатывает триггер – во время беседы она что-то вспомнила, свернулась в комочек и закричала. Я предположил посттравматический, Стоун сходу шизофрению ставит.

– Ой, да дай ей волю – она всех будет галоперидолом1 и электросудорожной2 лечить! – рассмеялся Ричардсон. – Пациентку уже обследовали?

– Нет, она полчаса назад поступила. Родители заполнили документы и уехали, она, видимо, в ужасе от происходящего.

– Я бы тоже не радовался, если бы меня у Стоун закрыли! Честно, мне она в кошмарах снится! – Джек вздрогнул, демонстрируя ужас, который навевала коллега. – Мы с ней еще в прошлом году поругались на конференции, где она утверждала, что при лечении депрессий нельзя использовать антидепрессанты третьего поколения, видите ли не изучено. А то, что побочных действий меньше – так это не важно!

– Так что у нас с пациентами? – нетерпеливо перебил Уильям.

– Ну пойдем посмотрим, я же не ношу все бумаги с собой, – фыркнул Джек, покидая здание.

Первый корпус стоял на значительном расстоянии от второго, хотя их разделяла всего одна тропинка, окруженная мелкими кустарниками. Кто-то заботливо высадил хвойные деревья вокруг больницы, чтобы создать ощущение леса и покоя. Будто бы не за стенами белых кирпичных зданий ежедневно раздавались крики персонала и пациентов. Огромный забор, скрывающий территорию от посторонних, давно казался привычным.

Уильям молча прошел за Джеком в свой корпус и вздохнул спокойно. Голубые стены, которые он же и красил в прошлом году, встретили привычным молчанием. В это время у пациентов был тихий час – но они могли разговаривать, если не шумели. Молодая медсестра на посту улыбнулась Уильяму и сухо кивнула Джек, приветствуя.

– Сегодня у нас все спокойно. В женском крыле никого нового, в мужском – азиат, который называет себя Ханом. Пожилой, но очень милый!

– Спасибо, Рози. Подай-ка нам список пациенток в женском крыле, – Тейлор оперся о стену и протянул руку. Девушка молча вложила в нее листок.

«Сабрина Кросс, 29 лет, пр. диагноз – пограничное расстройство личности.

Джулия Велл, 25 лет, пр. диагноз – эндогенная депрессия.

Кия Ли, 30 лет, пр. диагноз – психопатия.

Аврора Бонн, 30 лет, пр. диагноз – аффективное расстройство неуточненное».

– Вау, да у нас курорт для интроверта! – рассмеялся Джек, заглядывая за плечо Уильяма.

– Ладно, посмотрим, что дадут тесты и анализы. Тогда и решим.

– Я была бы рада новенькой! – проворковала Рози. – Из местных пациенток только Джулия со мной разговаривает! Она очень милая, но часто грустная или молчит.

– Рози! Мы не можем дружить с пациентами! – фыркнул Тейлор, наклоняясь к медсестре.

– Вы – злюка! Бессердечная злюка! – девушка показательно отвернулась, но проследила, что листок со списком пациенток возвращен в нужную папку.

«Шел бы я лучше школьным психологом», – подумал Уильям прежде, чем закрылся в кабинете. Он не разделял восторги Джек и Рози.