Читать книгу Непридуманные истории Мавридики и её друзей - Мавридика де Монбазон - Страница 10

– Гена, Гена, а ты, что, домой не собираешься?

– Софья Максимовна! А вы что здесь делаете?

– Геннадий, я не буду повторять два раза. Девушка, а вы кто?

Вы в курсе, что Геннадий женатый мужчина? Не знаю уж, что он вам сказал, но он муж и зять, на минуточку! Гена! Домой!!!

– Софья Максимовна, подите вон! Вы задались целью сломать напрочь мою жизнь?

Вы двенадцать лет меня пилили, не давали спокойно жить, и вот сейчас, когда я наконец-то освободился от вашего, так сказать, ига, вы опять.

Вы, что, следите за мной? Софья Максимовна!!!

– Ишь ты, освободился он, ты не освободился, ты идёшь к пропасти, Геннадий! Семимильными шагами!

– Да вы!.. Да как вы смеете?

– Ой, глядите-ка, раб божий Геннадий. Тьфу на тебя!

– Да не божий, Софья Максимовна, совсем не божий, а ваш! Ваш раб-то, что вам нужно от меня? Вот что? Лена, постой, Лена, ну погоди, Софья Максимовна просто шла мимо, и она… шутит. Шутница она, ха-ха-ха. Она моя… тётя, погоди, Лена. Ну выслушай меня!

– И ничё я не тётя, я тёща Геннадия! И вообще, Гена, надень шапку!

– Лена, Леночка, я прошу тебя, тётя шутит! Софья Максимовна, отстаньте, ну что такое, а?

– Ушла, да, Ген? Ушла… Не любит, значит. Любила бы – не ушла.

– Уйдите, я прошу вас, уйдите, просто уйдите. Вы моё проклятие, карающий меч! Вот что?.. Что я вам сделал?

– Да ничего, Ген, что кричать-то?

– А чего вы ко мне прицепились, а? Это не я, это ваша дочка подала на развод, да-да! Я ни разу, ни разу не посмотрел в сторону другой женщины! А вы, вернее, ваша, с позволения сказать, дочь, она!.. Она!.. Эх…

Руки у Геннадия тряслись, как и нижняя губа. Было такое ощущение, что он сейчас вот-вот разревётся.

– Ген… Гена…

– Отстаньте.

– Геннадий, пошли домой.

– Да что вы ко мне пристали!

Гена бросил на стол деньги и вышел из кафе.

Была ранняя осень, промозглая погода навевала тоску. Мелкий моросящий дождик вызывал ненужные воспоминания.

Вот он, Геннадий, бежит в институт в такую же погоду, кутаясь в пальтишко с короткими рукавами.

Он живёт у тётки, точнее, они живут с тёткой, старой девой, проработавшей всю жизнь секретаршей и заработавшей мизерную пенсию.

На проводах на пенсию ей подарили бюст Ленина и тридцать рублей в красочном конверте, а ещё позволили забрать старую пишущую машинку, на которой она работала столько лет и которую всё равно хотели списать.

Списать так же, как и её, Вилену Ивановну.

Она растила Геночку одна после гибели своей сестры-двойняшки – та от несчастной любви к Геночкиному папе выпила уксуса, бедняжка.

Жили Гена с тёткой бедно, но счастливо. Она читала ему на ночь вместо сказок переписку Ленина с Луначарским, а по праздникам «Капитал».

Он за это рос тихим и воспитанным ребёнком, без троек закончил школу и без труда поступил в институт.

Гена никогда ни с кем не встречался, он не знал, о чём говорить с девушками, они казались ему существами с другой планеты.

В институте сдружился Гена только с товарищем Гайдук.

Е. Гайдук, так значился товарищ во всех списках и представлялся всем товарищем Е. Гайдуком. Ходил он в мешковатых штанах, каких-то невообразимых толстовках, кедах.

Имел голову кудрявую и никогда не причёсанную. Говорил странным писклявым голосом и при встрече крепко жал руку.

И только на каком-то междусобойчике, куда Гена попал совершенно случайно, по настоянию же товарища Е. Гайдука, узнал Гена страшную для себя правду.

Узнал совершенно изуверским способом.

Товарищ Е. Гайдук, выпив подряд два стакана портвейна – на спор, между прочим, – вмиг окосел и начал признаваться Гене в своих чувствах.

Все кругом смеялись, Гена тоже, опробовав жжёной жидкости, немного окосел. Он никак не мог понять, чего хочет от него товарищ Е. Гайдук?

А когда товарищ, хлебанув прямо из горла, полез целоваться к Геннадию, тот от страха двинул кулаком между глаз Гайдуку, да так, что тот сел на пол и заревел.

Потом в доказательство, что он по праву претендует на Гену, поднял товарищ Гайдук толстовку и показал, извините, молочные железы, самые настоящие, мадамские.

Те, кто был не слишком пьян, вмиг протрезвели.

– Гайдук, – орали они, – ты, что, девка?

На что Гайдук, пьяно рыдая, сказал – или вернее сказала, что, конечно, и звать её Елизавета Гайдук. Лизка она!

Ни до, ни потом, какое-то время спустя, не видел Геннадий женских интимных частей тела, да ещё в такой близости. Бежал он с того междусобойчика на заплетающихся ногах, с шапкой в руках. По дороге ему было плохо, его рвало и поднялась температура.

Гена даже проболел три дня.

С товарищем Е. Гайдуком они объяснились: Гена честно сказал, что интимные подробности тела товарища его не интересуют, и вообще, он весь в учёбе.

Гена хотел стать великим учёным. До тех самых пор, пока не увидел ЕЁ.

Они были первокурсницы – весёлые, красивые, как стайка разноцветных колибри, в своих плащиках, с зонтиками. А он, Гена, бежал в дырявых ботинках и в пальто с короткими рукавами, из которого выглядывали мослы больших рабочих рук.

Чтобы как-то прокормиться им с тёткой, Гена разгружал вагоны: с мукой, с углём, с консервой, рыбой – да с чем придётся, по вечерам…

Она окликнула его, и весь мир пропал, только она стоит и смеётся.

Так Геннадий познал любовь.

Он читал Ей стихи, и собственного сочинения тоже. Она им восхищалась и хлопала большими ресницами, а он не замечал, что была Она непроходима глупа, как пробка.

Зато замечала это товарищ Е. Гайдук и высмеивала при каждом удобном случае. Но Ей было плевать, ведь Она не понимала тонкого и злого юмора товарища Е. Гайдук.

Она познакомила Гену с мамой, своей мамой.

– Мамочка, знакомься, это Зелёный!

– Здравствуйте, товарищ Зелёный, – Софья Максимовна крепко сжала руку Геннадия.

– Ха-ха-ха, мамочка, ха-ха-ха.

– Лёля! Что здесь смешного?

– А то мамочка, то!!! Ха-ха-ха, его Геннадий зовут! Геннадий!

– Геннадий? А Зелёный что, фамилия? Лёля! Ведь это неприлично!

– Мамочка, это я так Геночку зову, Зелёный, ну он же Гееена…

– И что?

– Крокодил! Мамочка! Зелёный крокодил! Гена – крокодил! Ну мамочка, ну как ты не поймёшь! Я же не буду звать Генночку крокодилом, ха-ха-ха.

– Лёля! Ты, простите, молодой человек, дура!

– Ну мамочка!

Так же Гена познакомил свою Лёлю с тётей. Тётя была более снисходительна к девушке. Она спросила только, не тяжело ли Лёле учиться в институте и как она туда поступила?

– Не тяжело, – сказал девушка, – там такие все миленькие, а ещё мне Зелёненький помогает, что дяденька удивляется, как я такие задачечки могу решать. А это не я, ахахахаха, это Зелёненький.

– Какой дяденька, детка?

– Мамин брат. Он же этим, как его, редектором там работает, он самый главный редектор.

– Ректор?

– А, да, редектор.

Вечером Гена с горящими глазами ждал, что скажет тётка про его милую Лёлю.

– Тётушка, правда Лёля прелесть?

– Прелесть, прелесть. Геночка, она же как пробка, она тупая, Гена! Может лучше Е. Гайдук?

– Никогда! – обиженно вскинулся Гена, – ни за что!!!

Мама же Лёлина, Софья Максимовна, вцепилась в Гену мёртвой хваткой. О лучшей партии для своей Лёли она и не мечтала.

Вскоре молодые женились и начали жить с тёщей.

Она командовала ими, будто они были оба её маленькими детьми.

Вскоре тёти не стало, тёща не дала продавать квартиру, а, отмыв и очистив её, пустила туда квартирантов. Деньги от аренды складывала на счёт.

– Пригодятся, – говорила она.

Тёща решала, когда им ездить в отпуск, что им надевать и какие трусы покупать.

Так прошло двенадцать лет.

Гена работал в хорошем месте, он выправился, стал довольно-таки интересным мужчиной, но всё так же с обожанием смотрел на свою Лёлю. Тёща требовала внуков, но Лёля категорически не хотела обременять себя ничем и никем. Лёля так и осталась колибри.

А три месяца назад наглым и деловым тоном их Лёля, их глупышка, вдруг заявила, что она уезжает к морю…

– К какому морю? – генеральским голосом спросила тёща.

– К Чёрному, мама! Что за вопросы?

– Отпуск через месяц!

– А я не в отпуск, дорогие мои, я выхожу замуж!

– Лёля! Опомнись, ты двенадцать лет как замужем!

– Я развожусь с Геночкой, мамочка! И выхожу замуж за Бричкина! Он талантливый художник, он любит меня.

– Лёля! Ты дура!!!

– Нет, мама! Я не дура! Бричкин – талант! Ранимая душа, он пропадёт без меня!

– Лёля! Это какой Бричкин? Который рисует глаз на жопе и ногу, торчащую из головы?

– Мама! Не позорься, если ты не понимаешь в современном искусстве…

И Лёля, пожелав всем удачи, умчалась со своим Бричкиным, рисующим странные картины, жить к морю.

А Гена остался с тёщей вдвоём, в его квартире пока жили квартиранты.

Гена в очередной раз попытался устроить свою судьбу, но тёща опять появилась и всё испортила.

– Геннадий! Геннадий, не молчи! Геннадий, ты простынешь, не ходи по лужам. Надень шапку, я тебе говорю. Гена! Надень шапку!

– А я буду! Буду ходить по лужам! И шапку сниму! Вот! Вот! Вот!

Мимо проходящие люди обходили стороной странную парочку: в луже прыгал хорошо одетый мужчина и кричал о том, что он назло будет прыгать и ходить без шапки.

А на тротуаре стояла маленькая, сухонькая старушка и уговаривала его выйти, а то он промочит ноги, а у него слабое горло…

Опустошённый, прокричавшийся Геннадий покорно пошёл домой.

Утром он не смог встать, была сильная температура и болело горло.

Тёща отпаивала и лечила своего бывшего зятя.

А через две недели у тёщи, Софьи Максимовны, был юбилей – семьдесят лет.

Лёля заказала переговоры, они пошли оба. Она быстро поздравила мать и попросила дать трубку Геннадию.

У него она без стеснения попросила денег, сказала, что у них нечего есть. Геннадию стало жаль пожилую женщину.

– София Максимовна, а пойдемте в ресторан…

– В ресторан?

Гена ожидал, что тёща начнёт отчитывать его за разбазаривание средств, но она вдруг по-озорному улыбнулась и согласилась.

Геннадий сидел с тещей не в самом дорогом, конечно, но в довольно-таки приличном ресторане.

Заказали бутылочку винца и устроили себе, а вернее тёще, праздник.

Душевно посидели.

Официанты на кухне даже умилялись и рассказывали, какой хороший мужчина и как ухаживает за мамой.

Жизнь пошла своим чередом.

Примерно через месяц тёща попросила Гену отвезти на дачу внучку своей приятельницы.

Так Гена познакомился с Полиной. Хорошая, милая, воспитанная девушка.

Гена бреется в ванной и напевает.

– Гена.

– Да, Софья Максимовна?

– А почему бы тебе не пригласить Полину в кино?

– Но я, ммм… да…

– Ну что ты замычал? Геннадий!

Вечером, после фильма, Геннадий, проводив Полину, долго стоял и смотрел в небо.

– Геннадий, – позвала тёща с балкона, – иди домой, простынешь…

Они жили в соседних домах с Полиной.

Они пили чай на кухне. Сухонькая старушка и мужчина в самом расцвете сил.

– Она мне не дочь.

– Ну зачем вы так, Софья Максимовна.

Женщина покачала головой.

– Выслушай. Оля мне не дочь. Она внебрачный ребёнок моего супруга, Вениамина Егоровича.

Мне она досталась уже семилетней, Вени уже не было. У нас не было детей, мы жили друг для друга, а потом он заболел и…

Она дочка одной его аспирантки, я помню этот адюльтер, но я не знала, что у него могли быть последствия.

Веня помогал девочке и её бабушке, да-да, мать бросила малышку сначала на подружку, потом ещё куда-то. В общем, её воспитывала бабушка, потом уже она досталась мне.

Лёля не настолько глупа, как кажется. Она хитрая, ей так удобно. Мне кажется, она никогда и никого не любила по-настоящему.

– Но вас, мне кажется…

– Тебе кажется, мальчик. Я всегда хотела иметь детей, сына! Умного, красивого, похожего на моего Веню. Но у нас не получилось.

Когда я увидела тебя, я поняла, вот мальчик, вот сын, которого у меня не было!

Прости меня, Гена, прости старую, глупую, эгоистичную тётку.

– Да что вы такое говорите? Софья Максимовна! Да за мной так тётя родная не ухаживала, а маму я не помню. Я вам спасибо должен сказать. А Лёлю… я ведь её любил, по-настоящему.

– Я знаю, мальчик, знаю. Отпусти её, она как яркая бабочка, маленькая птичка…

Полина хорошая девушка, присмотрись к ней. Хочется внуков, – сказала она покрасневшему Геннадию.

* * *

– Веня, Венечка. Ты куда? Иди сюда, иди, мальчик… Бабушка слишком стара, чтобы бегать за тобой, ну или хотя бы не так быстро убегай, – кричала сухонькая бодрая старушка вслед мальчику лет двух, который бежал навстречу мужчине и женщине, видимо, родителям малыша…

– Мама! Вы слишком многое позволяете этому сорванцу, – подкидывая и ловя хохочущего мальчика, сказал мужчина, – ну куда вот так бежать?

– Геннадий! Ты слишком рано списываешь меня со счетов, правда, Полиночка? – подмигнула старушка улыбающейся молодой женщине. – Я, между прочим, сегодня иду на танцы! В парке будет работать эстрада, и Вячеслав Георгиевич меня пригласил, а я согласилась!

* * *

– Мама, вы посидите с Веней? Полина хочет сходить на выставку модного художника, вся столица о нём только и говорит.

– Конечно, в чем вопрос.

Вечером, забирая малыша, Гена был немного рассеян и задумчив.

На второй день он увидел бывшую тёщу выйдя с работы. Они пошли, не спеша, по аллее.

– Это он? Тот художник? Глаз на попе и нога из головы?

Геннадий кивнул головой.

– А она?

– Он зовёт её музой. Мне кажется, она счастлива… во всяком случае улыбалась и весело болтала…

– Да? Ну хорошо, рада за неё… Геночка, к нотариусу надо сходить, завещание оформить, и не сопротивляйся! И вообще, не ходи по лужам и надень шапку! Надень шапку, Гена!

– Но на улице лето…

– Тогда расстегни куртку, а то вспотеешь…