Читать книгу Улетел на рассвете - Май Ван Фай - Страница 10

Не вижу, только слышу

Каждый звук,

С деревьев доносящиеся трели:

Один воробышек, вспорхнув,

Присел на ветку,

Освободил местечко для другого.

И ради этой пары воробьёв

Я здесь.

А в этот миг и лилия раскрылась,

Как некий клад из антиквариата.

Портрет висит в дворцовом кабинете.

Вскипает самовар.

Матрёшка распахнулась.

И ароматом каравая печь благоухает.

Дорога – мысли —

Убегают вдаль.

Когда ж затихнут, —

Жду я, – воробьи,

Ведь только что промчал-пронёсся ветер

По русым по берёзовым холмам.

Ветер начисто подмёл

Всю гладкую поверхность земли:

У обочины – траву,

Вдоль дороги – корни деревьев.

А я ищу место для отдыха.

Выбираю книгу…

Но как привести себя в равновесие духа?

Вдруг вижу – куст ландыша передо мной.

И слышу – шепчет мне:

«Упрячься в тайне!

Отметь себя молчанием!

Приложи к губам палец – и тишина…»

И в налетевшем резком вихре ветра

Укутались теплом, туманом, светом

И мудрый кустик ландыша,

И я.

Ещё вчера малина зеленела.

Всю ночь я слышал музыку:

Копыта цокали, звенели бубенцы —

И ранним утром ягоды поспели.

Звук бубенцов крестьянских лошадей,

И молодые возницы в телегах,

Нагруженных и сеном, и зерном;

И прошловекий принц, гулявший ночью;

И конь, в рывке порвавший все поводья,

Всё мчится, мчится.

Грива растрепалась в ночи под ветром.

Снится ветер мне: он всё несёт,

Разносит эхом звуки,

И звуки заполняют всё собой.

Мой русский друг принёс мне горсть малины

Из сада своего, уже созревшей.

Смакую наслаждаясь, не спеша.

Мне кажется, что в ягодах звучанье

Всего оркестра, снившегося мне.

Всю поверхность воды потянул на себя

Вверх за парой взлетающих крыльев.

Но истинную глубину знает лишь душа озера.

Как долго томился он в неволе!

Бурлит поток воды вслед

За белоснежным опереньем,

За серыми поджатыми лапами.

Высоко летит лебедь:

Покрытый травой берег

В прищуренном глазу сжался.

И улетел на рассвете

Через другие озёра…

Лишь пар клубится днём и ночью.

Утреннее солнце и пар от воды

Укрыли влюблённую пару,

Целующуюся на берегу канала Грибоедова.

Я иду широким шагом

К Спасо-Преображенскому собору[8].

Душа переполнена верой

И счастьем влюблённых.

Ещё ярче золотятся купола,

Родней и ближе стала стая голубей и воробьёв.

Перед входом в храм все пары влюблённых

Обмениваются поцелуями.

Так, – я подумал, – они

Отпускают друг другу грехи

Согласно таинству покаяния[9].

Вдохновлённый ожиданием Воскресения,

Старик поднял вверх глаза

И, осенив себя крестом, спросил, верую ли я.

Подняв копыта, встав на дыбы,

Конь грудью двинулся на юношу,

Поймавшего его и под уздцы держащего.

Невский проспект.

В людском потоке, взирающем наверх,

Запечатлеваю в памяти

Образ вечерней России.

Белый след самолёта в небе

Смешивается с журавлиной стаей…

Я едва сдерживаю волнение,

Взирая на поединок юноши с конём:

Победит ли юноша

Иль конь порвёт удила?

Останавливаюсь на Аничковом мосту

И тоже хочу умчаться.

С вершин деревьев

Водопадом льётся поток жёлтых листьев.

Люди и голуби ищут приюта.

Ветер метёт-подметает дочиста

Каждый булыжник мостовой

Ещё со времён императора Петра.

Такая чистота здесь, у корней

Каждой травинки.

Малиновый звон срывается

С вершины колокольни

И опускается на лиственный ковёр

Вокруг памятника.

Распахивается окно дворца —

Императрица Екатерина

Высоко держит скипетр,

Улыбается, успокаивая подданных.

Она всегда властна и притягательна.

«Властна и притягательна», —

Невольно повторяю эту фразу вполголоса,

Переводя взгляд то на ряды берёз,

То на белые и зелёные хризантемы,

Склонившиеся к земле.

После выстрела пушки в двенадцать часов[12]

Открывается небо другое.

Голуби пролетают сквозь дым орудий,

Перемещается галька, меняя положение.

Вглядываемся, подняв глаза,

На призывный звук колокола.

Ждём, когда апостол Пётр сотворит чудо.

Запоздало-грустные цветы сирени,

Алые гроздья рябины на согнутых

Под тяжестью ветках.

Перед монетным двором —

Тюремные камеры.

Люди группами молча заходят внутрь.

На золотом троне неподвижно застыл

Император Пётр.

Ветер, кружась, поднимается

С Невы к вершинам башни,

Кронам дубов, макушкам берёз.

Я аккуратно кладу каждый поднятый листик

В неисчерпаемую сокровищницу земли.

Москва, 23 сентября 2014

Ворона, каркнув,

Взлетела на клён

И съёжилась, будто кто-то исподтишка

В неё выстрелил.

Каждая пуля разрывает в клочья пелену тумана

И вонзается в землю.

Тёплые имена друзей:

Коля, Рита, Маша, Вова, Ольга,

Оля, Лилия.

Необозримые поля дикого тростника!

И столько смертей!

Войны, терроризм, разборки…

Нет больше вражды.

Колышется тростник!

Парк в выходной день.

Молодые супруги, увлечённые беседой.

В колыбели сладко спит младенец,

Чмокая, словно сосёт сосок.

…У моста сгущается тьма…

…Почти касаясь крыльями воды, над речкой пролетают птицы…

…Алый свет зари освещает статую…

…Облетают одуванчики…

…В кронах елей дует и дует ветер…

С подножья холма к дворцовым дверям

Гаммами опускаются вниз звуки.

Вытянулись кроны деревьев.

Мелькают дорога и мысли…

Статуя растворяется в полыхающей заре, одуванчики прячутся в ветре. Промелькнули полы царской одежды, и конница пронеслась по мосту. Графы, красавицы в дубовых теремах, в императорских садах… ведут беседы в вагонах метро с современной молодёжью в коротких юбках и джинсовых штанах…

Я спешно перекрестился:

Простите мне мою рассеянность, —

Отвлёкся мыслями…

Поднял глаза на икону Богородицы!

Последний аккорд…

…Ветви елей… Река… Алеющая заря… Статуя… Мост… Одуванчики…

В тёплой комнате – аппетитный аромат,

Свежевыжатый сок, нож и вилка.

В вазе – полевая ромашка.

Я попросил Колю

Распахнуть окно:

Когда ешь, хочется рассматривать землю.

Слышно, как скользит ветер с высоты.

Дорога убегает в хвойный лес.

Бескрайние поля пшеницы и гречихи.

Ты предлагаешь различные начинки блинов:

Лососёвая икра, капуста?

Варенье и аппетитные грибы?

Я решил выбрать сметану…

Сад, залитый медовым солнцем,

Искрится жёлтыми гроздьями

Цветов утёсника.

Каждой каплей дыхание солнца неся,

Острый купол готический к небу стремится.

На брусчатке поступь Юрия Ильича

Эхом от храмовых стен отразится.

Дождь, как войско, по листьям ракиты идёт.

Вновь послышится в зарослях стрел злое пенье.

А Миранка-река снова вдруг обретёт

И повторит улыбок и слёз отраженье.

Святополк в своём склепе громом грянет шутя,

Призывая ожить стародавние страсти.

И поведают хладные капли дождя

Об истории княжеских древних династий.

И метнётся тень птицы над тёмной водой

И густой оживляющий бас колокольный.

Сквозь завесу дождя не угаснет тот бой,

Пока птица летит на тот берег раздольный.

Мне б средь волн, океанами вольными взбитых,

Оказаться с картофельной бабкой в руках

Или в нашем студенческом общежитии

В Белоруссии вдруг очутиться в мечтах!

Я бы каждый кусочек картофельной бабки

Смаковал, наблюдая, как там, за окном,

Птицы малые лезут за крошками в драку

И как ветер играет с опавшим листом.

Я бы рыбкам кусочки еды вожделенной

Разделил и раздал. И потом бы поплыл

К горизонту, чтоб встретить рассвет вдохновенно

И вдохнуть его в лёгкие что есть сил, —

В новый день, что пришёл бы с таким ароматом

Той картофельной бабки, что в юности той,

Где я в Минске на небо глядел страстным взглядом,

Был порывист, влюблён был и смел, как герой.

Под Минском прекрасным врата горячи.

Эпоху рыцарства вновь возрождая,

Под смех громогласный сверкают мечи,

Доспехи горячим дыханьем пылают.

Там рыцари высокомерно в седле

Все мечут и копья, и стрелы.

Щиты защищают. И сердце в огне.

И предков характер в них смелый!

И дух боевой в тех потешных боях,

Плечом у плеча встанет крепость.

И смерть не страшна в этих смелых ролях.

По-прежнему в Родине – ценность!

В гармонике громкой той – пламени рок.

Танцуют «Лявониху» люди,

«Юрочку» танцуют и «Крыжачок»,

И парами – птицы танцуют.

И каждый из нас – смелый рыцарь опять,

Желает служить милой Отчизне.

И я просыпаюсь, чтоб предкам отдать

Вьетнамскую Дельту совсем бескорыстно.

Запах тонкого чая окутает комнату,

Солнце утром откроет пошире окно.

И напьётся земля ароматами досыта,

Поделившись с морями по самое дно!

Мы с друзьями на чайной такой церемонии

Породнимся теплом поэтических строк

С тем поэтом из Азии, что для гармонии

Нам отправил посылку на Дальний Восток.

Вкус прекрасного чая уводит нас заново

По старинному Шёлковому пути.

У величия храмов вьетнамских узнаем мы,

Где рецепты узбекского плова в чести.

Пусть традиция вольно распространяется,

Как народная песня звенит на ветру,

Лошадиною гривой бамбуковых зарослей

Поле степью пусть станет для нас поутру.

Я накину «Белобог»-платок на платье,

Когда ветер пробирает до озноба.

Пусть друзей моих прекрасные объятья

Отогреют сквозь разлуку светом тёплым.

Мне платок напомнит цвет медвяной дыни,

И цветущую калину в белой пене,

И тюльпаны, что до лета середины

Отцветут. И юной цапли пенье.

«Белобог»-платок гнездом так связан,

Чтобы пух окутывал мне шею,

В лучезарном сне его я счастлив

И взлечу рассветным сильным змеем.

Отогреет душу мне заботой,

Будто в том платочке оренбургском

Все четыре времени у года

Зацветают фрукты тёплой дружбой.

Вызревший цвет винограда засветится синей,

Плавно стекающей в омут закатной слезой,

Каждою каплей вина в хрустале звоном дивным

Сердце моё отзовётся большою волной.

Я поднимаю бокал, осторожно вкушая,

Нежно губами я пробую это вино —

Так ветерок, что приходит из дальнего края,

Вьётся у стула из сакуры вновь моего.

Цвет винограда столь ярок, и так он надёжен,

Словно проверенный временем искренний друг,

Выросший вместе с тобой из росточков зелёных,

Синий и крепкий он, славен, могуч и упруг.

Спелые гроздья на ветках горят, точно свечи,

Город родной мой Хайфон[17] наблюдает закат.

Я вспоминаю улыбки и добрые встречи.

Время не властно над нами. Я этому рад.

Искры от пяток своих сеешь ты семенами

В лунном сиянье, как грома воинственный взор,

Тановар-танец всю землю смешает с волнами

И принесёт урожай с голубеющих облачных гор.

Ступни летящие непревзойдённого ветра достойны,

Диких коней, что в степи разбежались от царской камчи,

В ритме дутара, гиджака, танбура и дойры

Кровь моя в пляске простой барабаном стучит.

Из Бухары кто в Хиву отправляется, из Самарканда

Мимо уснувших в могилах правителей древних и книг,

Не рассказавших о том, что любовь бриллиантом

В этих песках до сих пор звёздно с неба горит.

Ты увлекаешь в горнило. Горячие печи

Мелют в муку меня, глиной сжигают в ночи.

Испепеляет твой танец таинственной встречей,

Ярким огнём переливно-волшебно расшитой парчи.