Читать книгу Облачно. Но не более - Майк Лебедев - Страница 3

Едешь себе однажды неспешно так сквозь унылый осенний пейзаж, настраиваешься на грядущие холода и спячку… Вдруг – чу! – рекламный плакат, призывающий вложить накопления под изрядный процент. Причем особо выгодные условия предприятие сулит тем, чей официальный трудовой стаж составляет двадцать и более условных временных единиц. И в доказательство искренности намерений принимающей стороны – портрет улыбающегося мужчины, несколько отягощенного, прямо скажем, грузом прожитых лет. Скользишь взглядом – да нет, не похоже… Ну, и у тебя есть уже почти заявленный срок, эти самые двадцать без какого-то полугодия. Да не, не… не похож. Да, не мальчик, само собой, но не до такой же степени. Смотришься же на себя в зеркало когда бреешься. Ну нет, правда же! Облачно, но не более. А тут – какой-то прямо израненный ветеран труда. Отсутствует ассоциативный ряд и, научно выражаясь, самоидентификация, и, стало быть, бодрый рекламный призыв бьет мимо цели. Нету жизненной правды, одним словом. Да и размещать, откровенно говоря, особо нечего. Разве что бесценный опыт, но тут еще надо хорошенько поразмыслить, нужен ли он тебе обратно с довеском…

И вдруг, как молнией пронзает насквозь – двадцать лет! Двадцать!

Трудовую книжку тебе открыли ровно двадцать лет назад, причем, видимо, шутки ради, первого апреля, хотя какие уж тут шутки. Нет, смешно, конечно, что согласно документу рабочий стаж на первом месте службы составил ровно 19 (девятнадцать) дней, с формулировкой «по собственному желанию». Но и только лишь. Тем более, что на самом деле это было не так.

Подрастающему поколению нынче, конечно, уже не объяснить всех тонкостей и нюансов тех суровых и прекрасных дней. Это сейчас – трудовой кодекс, пенсионный фонд, социальный пакет и строго «белая» зарплата на карточку одного из устойчивых, системообразующих банков с господдержкой. А чуть что – сразу судебное преследование, ювенальная юстиция, всяческие «омбудсмены» по защите разнообразных прав человека, майдан, евроинтеграция и таможенный союз. А тогда… а тогда и слов-то таких не было! Устроился на работу – уже хорошо, работай, трудись, показывай себя с наилучшей стороны. Деньги платят – так и вообще прекрасно. Гарантированный оклад плюс процент от сделки, да еще и выплачиваемые на руки в конверте более-менее регулярно – парень, да тебя вообще, считай, живым на небо взяли. Крепко держи там бога, неважно какого, за бороду двумя руками и гляди, как не свалиться обратно с облака. И так далее. А уж заводить речь о том, чтоб не просто оформить человека согласно Кодексу законов о Труде, а еще и с нуля выписать ему отчетный заглавный документ – это было очень и очень непросто. Почти невозможно. Ну, кто помнит это – тот поймет.

Нет, бывали, конечно, и счастливые исключения. Помнится, одна шапочно знакомая девушка изрядно жаловалась на свою горькую судьбу. Злодейка и в самом деле оказалась к ней неблагосклонна: сперва-то все шло хорошо, и богатый внутренний мир девушки и практически идеально отрисованный четвертый номер позволили ей соискать вакансию в местном филиале прославленной транснациональной корпорации – но затем ее место было отдано некоей еще более, видимо, достойной кандидатуре. «Нет, вы представляете! – жаловалась девушка хорошо поставленным голосом с едва уловимыми нотками итонского акцента, – Представляете? Оказывается, они практически при мне живой уже искали человека на мою позицию! Улыбались при этом мне прямо в глаза, а в это самое время теми же самыми руками за моей спиной…» При этом вдумчивые глаза ее неподдельно увлажнялись, но хорошая тушь знаменитой марки с честью выдерживала удар. Слушатели сочувственно кивали головами: ситуация была знакома им не понаслышке. «Вот он, звериный оскал капитализма! – с чувством продолжала ныне безработная, – Нет, конечно, со мной поступили по закону, и шесть месячных окладов за разрыв контракта выплатили без звука, но осадок-то все равно остался… некрасиво это как-то…»

Не знаю, как других слушателей – но на этих пронзительных словах автора сразил самый настоящий культурологический шок. Вмиг закачалось над его головой звездное небо, и ощутимо пошатнулся нравственный закон внутри него. Шесть окладов! Не один, не два – шесть! Тут всякий раз надеешься, что если будут выгонять, то хотя бы сделают это в начале месяца, а не в конце, потому как по всем понятиям претендовать ты можешь только на тот крошечный кусочек жалованья, что проходит через бухгалтерию. Шесть месячных получек! Тут наоборот, сам три месяца не можешь уйти, покамест не покроешь взваленную на тебя нечистыми на руку коллегами напраслину и недостачу… шесть!

Ну да, а что. Русские писатели, чего уж скрывать, тоже любят деньги. А чужие – в особенности. Говорят – мол, не бывает любви на расстоянии… ерунда. Бывает, да еще какая! И в долгой разлуке она только крепнет. Да, в какой-то мере даже хорошо, что грянул тогда очистительный кризис девяносто восьмого года, вмиг уравняв в правах и трудящихся на благо родины, и льющих финансовые потоки на мельницу стран из блока вероятных противников. Да-а… а ведь тогда до заветный Мечты, до зарплаты в штуку баксов оставался лишь финишный рывок, какая-то сотка. И вот уже, вот он, заветный штукарь, этот безоговорочный пропуск в лучший из миров, попасть в который еще труднее, чем верблюду пролезть сквозь игольное ушко! Но тут – раз тебе и два, шах и мат, и доллар по двадцать пять вместо шести, и снова откат на стартовые триста. Но здесь мы отвлеклись и забежали слишком далеко вперед.

Путевку в рабочую жизнь мне выписали в Доме призрения при обществе бескорыстной помощи бездомным, сирым и убогим. Широкой прогрессивной общественности данная богадельня более известна как рекламное агентство «Символ» знаменитого издательского дома «Негоциант». Как видим, понятие «социальной ответственности бизнеса» и тогда не было пустым звуком для чувствующих свой долг перед Родиной. В благодарность за это в предпоследний день службы я чуть не спалил успевший за полгода стать родным «Символ» до основания. Ну, не нарочно, конечно, и не по злобе. Слушайте обо всем по порядку.

Да, половина года. Даже больше, без нескольких дней семь месяцев. В те дни, когда тебе оформляют трудовую книжку – это весьма значительный срок. Кем я впервые переступил порог особнячка на Большой Ордынке промозглым сентябрьским вечером? По сути – в общем-то, никем, скромным стажером без особых перспектив на прорыв, взятым на скудное довольствие скорее всего из обычной человеческой жалости, как говорят в футболе – «Ну а вдруг заиграет? Едва ли, конечно, если здраво смотреть на вещи… но все же?» А покидал его, выходя в сияющий апрель – уже гордо дыша полной грудью и ощущая прибывающую с каждым часом силушку. Матерый профи, молодой лев ни дать ни взять, готовый взяться за любую предложенную задачу по профилю и нет… смешно даже и вспоминать сейчас.

Внимательный, вдумчивый читатель, само собой, насторожится и спросит: «А что ж покидал-то тогда? Бросал, так сказать, родной клуб, где помнят тебя с мокрых пеленок и где из тебя, отсекая лишнее и дополняя нужным, вылепили подобие человека? Неужто уже тогда цвета для молодежи окончательно заслонило сияние золотого тельца, ай-яй-яй… Или тоже – за титулами погнался?..»

Ну, нет. Не так. Так получилось…

«Дети двадцать первого века»

– Пап, а можно я с пацанами пойду на большое футбольное поле поиграю?

– Мить, а тебя возьмут? Ты же самый младший, девять лет – а большое поле это тебе все-таки не дыр-дыр во дворе, там уже стратегия и тактика…

– Возьмут! (шепотом) В прошлый раз взяли же…

– Ну иди, конечно… Но старайся там! Покажи, как говорится, все то лучшее!

Через полчаса сам спустился вниз, дошел, проконтролировал. А ведь и правда – взяли! И даже не на ворота поставили, а бегает где-то, суетится, и даже вроде на кого-то заорал, молодец, сынок, ну ты бы все-таки чутка посдержаннее, с поправкой на ветер… И, переполняемый отцовской гордостью, отлучился в бакалейный отдел.

Спустя еще полчаса заглянул снова. Задорная игра к этому моменту, правда, уже сменилась другим, тоже весьма интересным занятием, в котором и самому не раз и не два приходилось принимать участие: разбор спорного эпизода, пыль столбом, ненормативная лексика и явная готовность перейти к аргументации уровня «стенка на стенку»! Подошел, аккуратно выдернул своего, поставил пред собой, отряхнул… для фулл-контакта, сынок, ты, пожалуй, тут точно маловат.

– Мить, что ж не играете-то? Чего орете?

– Да ты понимаешь, пап… – вытер пот со лба, потер разбитую коленку, – Все было хорошо, играли, мы вели, я гол забил! Но тут пришел один говнистый мальчик и начал…

– Какой мальчик?

– Ну, такой мальчик, начал на всех орать, что неправильно, что его подковали, что пенальти должен был быть, что поделились не так… Ну и вот…

– Понятно. А закончилось чем?

– А закончилось тем, что подошел Карен и дал ему пи… Ой! Пап, то есть я хотел сказать дал ему по! Дал ему по жо… Ой, пап, ну то есть не так, а….

Вздохнул.

– Сынок, да я понял, что ты хотел сказать. Продолжай.

– Но игра так и не возобновилась…

– Понятно. Ты с Кареном дружи, он парень правильный. С подобными мальчиками только так и надо, потому что один такой может запросто испортить игру двадцати другим. Это, кстати, малыш, не только в футболе, но и в жизни…

– Пап, в смысле?

– Ну так. В прямом смысле. Потом поймешь!

И подмигнул.

Ну в общем, имел место тот самый случай, когда один нехороший мальчик сумел испортить жизнь большому количеству хороших, да и девочек тоже… А может, если подойти с философских позиций – и наоборот, дал стартовый толчок и команду на взлет. Ну и достаточно.

Процесс полюбовного расставания уже проходил пресловутую «точку невозврата», когда ко мне подошла старшая коллега Лариса Борисовна и отвела в закуток для интимно-деловой беседы.

– Ты бы сходил в бухгалтерию. Ты же заявление об уходе не писал еще?

– Не писал.

– Вот и хорошо. Тем более сходи, как напишешь. Пусть тебя на наше новое место оформят переводом.

– Каким еще «переводом»? – недоуменно спросил я, будучи в тот момент крайне неискушенным в тонкостях делопроизводства в части вопросов найма сотрудников и выдачи им «вольной».

– Таким переводом, – терпеливо пояснила свою мысль Лариса Борисовна, – Как будто ты не сам увольняешься, по собственному желанию, а тебя как ценнейший кадр по служебной необходимости переводят с одного места на другое.

– А какой в этом смысл?

– А смысл такой, что трудовой стаж в этом случае не прерывается. Смотри, мы тут официально с конца сентября, а сейчас уже апрель. Полгода с лишним!

– Лар, разница какая мне, прерывается он, не прерывается?

– Такая! Когда на пенсию будешь выходить, тогда узнаешь, какая разница? Ты о пенсии вообще думаешь или нет?!

Я совершенно искренне расхохотался. Практически до слез. Ну какая к чертовой матери пенсия, ну о чем вы. Я тогда еще о личном полете в космос думал, и он, кстати, представлялся мне делом гораздо более реальным, нежели какая-то там «пенсия»! Нет, а что такого, разрешите узнать? Вот, скажем, знаменитый выпускник нашего Физико-технического института Юрий Михайлович Батурин (между прочим, и моего же факультета!), вот взял же человек – да и полетел в космос. Хотя с позиции советника первого Президента России вылетали порой и по совсем иным баллистическим траекториям… Вот что значит – была у человека Мечта! Физтех сказал – физтех сделал, так я доложу. Вот, вот о чем надо думать, а не о каких-то там стаже и пенсии.

– Нет, Лар, – честно сознался я, – О пенсии я не думаю.

– Напрасно, – сообщила Лариса Борисовна с высоты своих целых тридцати лет, – Оглянуться не успеешь, а она хлоп – и уже рядом. Уж поверь.

– Лара Борисовна, возможно, ты и права. И ты, допустим, единственная женщина на этой земле, которой я еще готов поверить. Но согласись, что когда мы с тобой доживем до пенсии – все еще сто тысяч раз поменяется, и все эти стажи и непрерывности будут никому не нужны. Вот же и Президент страны клятвенно пообещал: «Возврата к прошлому не будет!» Было такое дело? Было. И потом, ты знаешь: я вот, несмотря ни на что, твердо уверен, что к двадцати пяти годам заработаю уже миллион… ну ладно, пусть не к двадцати пяти, но хотя бы к тридцатнику – а потом брошу все к чертовой матери и займусь каким-нибудь по-настоящему интересным и полезным делом. Творчеством, например…

(Да? А вроде только что говорил – в космос хотел полететь? А на самом-то деле, мечтал, как и все, приземленно и буднично – о «миллиончике»… Ну ладно, хоть про «творчество» вспомнил. Уже хоть что-то – прим. авт.)

– Поменяется… – с сомнением покачала своей точеной головкой Лариса Борисовна, – Только так поменяется, что спохватишься потом, вспомнишь меня – да поздно будет.

Строго говоря, и в этом житейская правда была на ее стороне. Приведем характерный, поучительный пример. Перейдем от первого Гаранта Конституции к третьему, известному также как Дмитрий Анатольевич Медведев. Спору нет, хороший парень, молодой, энергичный, продвинутый и поклонник вокально-инструментального ансамбля Deep Purple, что в любом случае его весьма положительно характеризует, хотя лично я в битве титанов хард-рока отдаю безоговорочное предпочтение коллективу Led Zeppelin. Но что, помимо должным образом прогретого места и большого человеческого спасибо, осталось от прекрасных лет его правления?

Ровным счетом – НИ-ЧЕ-ГО. Зимнее время ко всеобщему удовлетворению – вернули обратно, нулевое промилле к радости любителей в меру накатить перед поездкой – отменили, и что же в сухом остатке? Декоративное переименование милиции в полицию, окончательно поставивший набекрень так называемый «российский футбол» переход на систему «осень-весна», да еще запрет на продажу спиртосодержащих напитков после определенного вечернего часа в зависимости от региона, хотя данная мера начала свое победное шествие по стране еще до официальной инаугурации. Вот, собственно, и все.

Кстати, о запрете.

Подлетаешь тогда к кассе, удерживая на весу и стремительно отсчитывая мелочь свободной рукой – и вдруг слышишь:

– Молодой человек! С этим можете даже не подходить, у меня – уже одиннадцать!

Замираешь, как подстреленная влет птица. Да неужто? Неужели? Такой удар… Но потом – смотришь внимательно, анализируешь… нет, нет – не все еще пропало! Времени не много – но оно есть!

– Но позвольте! Как это – одиннадцать? Без трех минут еще!

– А у меня по кассе – уже ровно!

И голосом таким печальным:

– Хозяюшка, ну как же «ровно», когда вот еще ровно без трех минут, ладно, без двух-тридцать, но все равно. У меня часы, между прочим – атомные, с лазерным напылением, по курантам Спасской башни Кремля откалиброванные, мне их читатель подарил, им цены нет… у них погрешность – наносекунды за столетие…

– А у меня – одиннадцать! Ты где раньше был, не мог пять минут назад подойти, только сейчас что ль вскипело?

Вздыхаешь, голову повинно опускаешь.

– Ну где был… У меня работа, семья, дети… двое… там и был.

– Тем более – дети!

– Ну я уже как-то настроился…

– У меня – уже двенадцатый час.

– Не, ну так не бывает же, чтоб тут – еще одиннадцатый, а там – уже двенадцатый…

И, вздыхая еще горше и ощущая себя совсем уж неловко.

– Зовите старшую… Только, пожалуйста, побыстрее, а то и в самом деле карета моя превратится в тыкву.

И вдруг, сменив гнев на милость:

– Люб, у тебя там сколько? Двадцать два пятьдесят восемь? Ну ладно, иди вон к соседней кассе…

Вот так. То есть, мы как-то дожили до тех светлых дней, когда предсказание Общей теории относительности великого Эйнштейна касаемо того, что Время в разных системах отсчета течет неравномерно – начинает уже получать экспериментальное подтверждение прямо у нас на глазах. Так, глядишь, и управляемая термоядерная реакция уже не за горами, и контакт с внеземными цивилизациями, и прочие удовольствия. Но вместе с тем сохраняется и что-то незыблемое, что-то базисное, какие-то несокрушимые основы и духовные скрепы, то, что досталось нам от предков и должно быть передано нами подрастающему поколению в целости и сохранности. Пенсия, например. И непрерывность стажа.

– Сходи, сходи, – настойчиво повторила Лариса Борисовна, – Пока в трудовую книжку не вписали, все можно исправить. Ты же трудовую книжку приносил, когда нас всех принимали…

– Лар, не приносил.

– Почему?

– Ну, потому что по всем бумагам я студент еще. Она мне, может, и не положена.

– Ой, беда с тобой, Лебедев. Беда-беда-беда. Что же ты не проследил, тютя? Может, тебя просто по договору оформили? Тогда тебя и в самом деле вся эта комбинация не касается, ты, считай, заранее в пролете…

– Не, когда оформляли – вроде так сказали, что раз у меня еще нет книжки, так они ее заведут… – проблеял я без особой уверенности в собственных словах.

Вмиг все внутри меня похолодело. Еще несколько минут назад апрельский день переливался и звенел всеми струнами души – и вдруг райская музыка смолкла. Да, конечно – был разговор, обещали. Но ведь как всегда, поверил, и забыл, и не проконтролировал. И что теперь? А теперь, получается, что не только стаж мой будет с прерыванием – но и вообще никакого стажа? Но позвольте, почти семь месяцев без нескольких дней упорного труда – и коту под хвост?

– Иди, иди в бухгалтерию, пока не поздно, – практически подтолкнула меня старшая коллега. – Ох, Лебедев. Завидую я тебе: какой же ты все-таки молодой и глупый!

Следует признать, что тезис о собственной молодости и глупости я неоднократно выслушивал и в дальнейшем, и в основном от собеседников женского пола. Сперва это расстраивало, а потом как-то незаметно начало радовать. Да, глупый. Ну и что с того. Зато молодой. И если глупость, положим, еще достаточно субъективна и относительна, то молодость – величина вполне абсолютная! Это как со сверстницами. Попервоначалу-то ты для них никто, им подавай зрелых, опытных и уверенных в себе папиков, а потом вдруг р-раз! – и вот они уже потрепанные этой жизнью разведенки с детьми, а ты все такой же: мужчина в самом расцвете сил. Пусть и глупый. Вон, и бабушка покойная иной раз повторяла, «пьяный проспится, дурак – никогда», так что… А, нет, эта мудрость, пожалуй, не в данном контексте, но все равно бабушка была права.

– Давай, ступай уже! Помни, в конце-то концов, что правда и Кодекс законов о труде на твоей стороне!

Но это легко сказать – «иди в бухгалтерию». Достаточно упомянуть, что находилась она на втором этаже, подле чертогов Верховной управляющей жрицы г-жи Иркутовой Е. П., куда путь простым смертным был как в алтарь храма, то есть один раз в жизни при инициации приема на службу, но к внутренней топографии «Символа» мы еще вернемся. В бухгалтерию же полагалось нижайше являться только и исключительно в священный миг Выписки Клиенту Счета, то есть, в общем, не так уж и часто для скромного стажера, поскольку сей миг являлся венцом всех его усилий по привлечению рекламодателя. И не приведи господь потом, чтоб этому счету вдруг по форс-мажорным обстоятельствам не случилось бы оплатиться, визгу потом и укоров в пустой трате бумаги, чернил и драгоценного бухгалтерского времени можно было не обобраться.

На самом деле, имелся в моих тонких взаимоотношениях с труженицами гроссбуха еще один аспект. Как-то в волшебное предновогоднее время и впрямь снизошла благодать – а именно, на протяжении одного дня случилось у меня сразу два рекламодателя, да еще оба новых, культурно выражаясь «привлеченных». А за «привлеченного», помимо стандартного процента, полагалась еще и единовременная премия из расчета по двести условных единиц за каждого. Четыреста долларов за один вечер, ребята! Да я до того момента интегрально столько не «поднял», хотя пребывал в святых стенах почти целый квартал! Разумеется, на крыльях любви счастливый лауреат тут же взмыл в самые стратосферные облака и витал там до тех пор, пока вдруг не выяснил, что само собой в этом мире ничего не происходит и автоматически ничего не делается, и формально-то на мой лицевой счет четыреста капнуло, но реально в руки они мне дались аж в конце февраля, и то после долгих просьб и уговоров, потому как сменилось то, поменялось это, а кто сказал, да кто обещал, да кто он (и ты) вообще такой есть, и так далее.

С другой стороны – почти всю зиму я проходил в сладостных грезах о том, как получу, да как потрачу, а вот и то куплю себе, а вот и это, а лучше еще вон то потом, а денег все не убывало. А дали бы как положено – сразу бы прогулял, да и все. И ни следа.

Безудержная потребительская вакханалия в итоге началась, кстати, с воплощения одной из главных мечт пубертатного периода – с остроактуальных кроссовок! Зажал в кулачке новенькие, еще пахнущие типографской краской сотенки, вызвал на подмогу Митрича как носителя безупречного художественного вкуса, а заодно и чтоб попридержал от излишних трат – и вперед, в фирменный магазин известнейшей транснациональной корпорации! А там – о, звериный оскал юного российского капитализма! – и чего только нет, и такая тебе модель, и сякая, и для бега, и для неспешной, прогулочной ходьбы с философскими мыслями в голове, и с полосками, и светящиеся, и пружинящие в такт, а самое-то главное, что сперва ты выбираешь, какие тебе понравятся, а затем грациозная дева в обтягивающем спортивном костюмчике покорно приносит тебе из подсобки именно твой размер, потому что есть все, ВСЕ! Даже твой сорок пятый, даже сорок шестой, а не наоборот, как я привык за всю предыдущую жизнь, когда сначала без особой надежды интересуешься, а затем мучительно впихиваешься в то, что есть, в тайной надежде, а вдруг растянется да разносится… (у меня классический, если можно так выразиться, сорок пятый советский размер, классический в том смысле, что армейские кирзовые сапоги на мне сидели как влитые, аккурат по портяночке, не велики и не малы, а в самый раз. В этом плане даже жаль, что таскать их довелось меньше месяца, безусловно, это большая потеря для Министерства обороны. Такую идеальную антропометрию нижних конечностей еще надо поискать).

– С получки что ль обновку какую взял? – живо поинтересовался у меня курьер Орлов, когда я, излучая сияние, появился под сводами «Символа» с шелестящим пакетом в обнимку.

– Ага! – звонко подтвердил я и, желая поделиться своим личным счастьем со всем человечеством, тут же раскрыл коробку. – Вон, тапки новые!

Курьер Орлов был сорокалетний мужчина достаточно представительного вида, с аккуратно подстриженными усами и сознательный, как нынче сказали бы, «дауншифтер», то есть человек, презревший выгоды и прелести материального мира ради истинной внутренней свободы и прочих духовных радостей. Он деловито покрутил обувку в руках, поглядел на просвет, испытал подошву на сгиб-разгиб, после чего хмыкнул и вынес своё веское суждение:

– Говно. Ты бы хоть на чьё производство посмотрел, вон, строчка кривая, разойдется… И толстые, жаркие как валенки небось, сейчас по весне еще ничего, а летом будешь бегать и весь спаришься…

Клянусь, неимоверных усилий мне стоило тогда удержать себя от непоправимых шагов и так и оставить Орлова навеки сорокалетним за столь гнусное обращение с Мечтой. Но удержался, сказав лишь что-то едкое на тему того, что к лету я наверняка уже буду сидеть в прохладном офисе с кондиционированным воздухом, а вот он, Орлов, так и будет бегать, хочет в валенках, а хочет – прямо в носках, после чего наши отношения несколько испортились, но потом наладились, потому как мне он все равно не подчинялся, а я ему – тем более, так что… Но довольно отвлеченных мыслей вслух – пора было идти.

И с тяжелым предчувствием на сердце и дрожью в коленях я поплелся наверх…

Предчувствие его не обмануло. Давешний разговор касаемо кровных четырехсот был воспроизведен почти в тех же самых терминах и выражениях – да кто, да почему, да с чего ты взял и кто тебе такую ерунду сказал, да ходят тут все всякие, да отвлекают от работы, да и вообще – наберут, понимаешь, по объявлению. Последний аргумент был особенно обиден, ибо справедлив: набирали нас и в самом деле по объявлению, ну так не набирали бы, сразу бы предупредили, я-то здесь причем. Итог беседы, в общем, был неутешителен, а практический результат отсутствовал, о чем я с горечью и доложил вечером своей старшей коллеге Ларисе Борисовне.

К чести последней, она не ограничилась одними только лишь указаниями и эмоциональной «накачкой» на уровне «Да-а, ну ты даешь, да за тебя такого никто и замуж не пойдет, если только найдется какая-нибудь уж совсем дурочка с переулочка…» – а с пониманием и чуткостью отнеслась к проблемам неопытного соратника по борьбе. После чего, выбрав удобный момент, тоже поднялась в бухгалтерию и там каким-то образом отыскала те единственно верные слова и достучалась до небес, за что автор, безусловно, пользуясь своим служебным положением, еще раз выражает свою искреннюю признательность. Формулируя кратко, стороны достигли следующих принципиальных договоренностей. Трудовую книжку этому недоделанному олуху, который даже не знает что к чему, все-таки выписать, причем, по немыслимой доброте, задним числом, правда, недалеким, так как всему есть предел и порядок, но с начала текущего месяца так уж и быть. После чего незамедлительно уволить, желательно, конечно, по какой-нибудь аховой статье, с волчьим билетом, чтоб и дворником потом не взяли, пусть окончит свои нелепые дни под забором – но, так уж и быть, явим милость и оформим вожделенный «перевод». И на том спасибо.

Строго говоря, данного задушевного разговора с Ларисой Борисовной не случилось бы вовсе, кабы я раскланялся с «Символом» быстро, без ненужных и фальшивых прощаний, и сразу бы устремился на поиски лучшей доли, благо на новом месте уже ждали, и даже поторапливали. Но оставалось еще одно дельце, которое следовало обтяпать во что бы то ни стало. Необходимо было лично завершить весь технологический процесс с публикацией моего последнего рекламодателя, ну это завсегда так: когда надо завоевывать место под солнцем, так хоть бы кто, тишина и «голевая засуха», раз в месяц и то за радость, а как пора сворачивать лавочку – так идут и идут, прямо косяком! Пусть и не «привлеченные» уже, без премиальных, а за одни лишь скудные два с половиной процента от суммы до НДС – но все же лучше прихватить напоследок свой личный «стабилизационный фонд благосостояния», а то исчезнешь – и ищи-свищи потом свое трудовое вознаграждение, его и пребывая в рядах, как уже убедительно было показано, не допросишься. А значит – надо было тянуть до последнего. Так опытный тренер футбольной команды, ведущей в счете с минимальным преимуществом, всегда заменит самого дальнего от скамейки запасных футболиста. Это пока еще тот доплетется до бровки, пока пожмет руку арбитру, поправит амуницию, искренне поаплодирует и поблагодарит родных болельщиков за поддержку – глядишь, и еще несколько драгоценных секунд будет вырвано у Вечности.

Да, рекламодатель… Ведь «Негоциант» в те дни уже был не просто популярное, авторитетное деловое издание – а уже и полноценный Издательский дом, то есть производил в своих недрах целую «линейку» красочной печатной продукции. Наличествовал в ряду и автомобильный журнальчик «Формула-1», к каковому журнальчику я был прикреплен сперва в качестве стажера, а затем, после торжественного рукоположения, уже и «менеджера», что звучало, безусловно, гордо, хотя суть дела от этого не менялась. Тем более, при наличии отсутствия трудовой книжки.

По своей «концепции», то есть изначальной задумке, все было своевременно и идеально. Предполагалось, что специально обученные корреспонденты будут знакомить интересующуюся публику с новинками мирового автопрома, проводить тест-драйвы и краш-тесты разных там концепт-каров, давать всякие полезные советы и рекомендации, снабжая все этого завлекательными фотографиями описываемых бибик на фоне и в окружении длинноногих девиц, минимально обремененных одеждой. Читатели, в свою очередь, будет приобретать издание со всевозрастающим энтузиазмом и блеском в глазах, штурмуя в заветный день газетные киоски и развалы, и, видя такое дело, от желающих разместить свою рекламу на глянцевых полосах «Формулы-1» отбою не будет, ибо они повалят валом.

На практике, как водится, все оказалось не так чарующе. Не будем далеко углубляться в маркетинговые дебри в поисках причин тому. То ли люди, способные таки приобрести описываемые модели, не имели или привычки к чтению, то ли им попросту не хватало не это времени, а у кого были и время, и привычка, тем наоборот, несколько не хватало денег – не знаю, а делать голословные выводы не хочется. Но дело шло туго. То есть, безусловно, ведущие мировые концерны были представлены в полном объеме, а вот с пресловутым средним классом и воспеваемым на все лады отечественным производителем обстояло гораздо хуже. Так что один «привлеченный» горемыка плюс один «пролонгированный» за месяц – это бывало уже неплохо. И то хлеб. В конце концов, задача переварки глушителя «Москвича-2141» собственными руками решалась населением в те дни гораздо чаще, нежели проблема тонкого дизайнерского «обвеса» какой-нибудь «Опель-тигры». Такое вот было время.

Собственно, Последний рекламодатель был как раз самого пролетарского происхождения. Магазинчик запчастей на южной рабочей окраине, площадь хорошая, но место не шибко «проходное», ВАЗ и иномарки, в наличии на складе и под заказ, самовывоз и доставка, предоплата, постоянным покупателям – скидки. Звали его назовем условно Константин Геннадьевич, да даже и не условно, а точно так его и звали. Хороший был мужчина, видный собой, и голова с руками присутствовали на месте. Дал Константин Геннадьевич рекламу в «Формуле» один раз, дал другой – а на третий-то раз и призадумался.

Было над чем. Ведь в чем заключается истинный смысл рекламы? Вне всякого сомнения, в росте узнаваемости марки, повышении лояльности к бренду и прочих эфемерных величинах, которые красиво звучат и пишутся, но которые нельзя потрогать пальцами. Потрогать можно лишь второстепенные показатели, такие, как количество звонков, сделанных по данному объявлению или непосредственно покупателей, явившихся покупать упомянутый «глушак» со свернутой трубочкой «Формулой-1» подмышкой. После чего разделив это количество на потраченные кровные денежки, останется лишь ужаснуться собственной глупости и недальновидности…

Но Константин Геннадьевич был не таков. Проделав нехитрые арифметические действия, он пришел к тому неожиданному выводу, что виной всему… вот я сейчас пишу, и кажется, перо должно затупиться, и вспыхнет бумага от столь чудовищной лжи, даже не фантазии, а попросту обмана – а это Правда… Короче, Константин Геннадьевич решил, что виной всему отнюдь не запредельная ценовая политика Издания, и не реальный тираж, который как минимум вдвое меньше официально заявленного, да и того треть не распродается, и не неудачное «позиционирование», сиречь расположение где-то на самом отшибе подле выходных данных, что было бы естественно. А виной всему – он сам, Константин Геннадьевич, и неудачно разработанный лично им дизайн-макет, недостаточно яркий и креативный и в силу этого не привлекающий внимание потенциально потребителя. Воистину – чудо чудесное! Тогда мне казалось, что на своем тернистом пути я нет-нет, да и буду встречать подобных уникумов – но нет: двадцать лет минуло, а более с подобной самооценкой я так и не столкнулся. Говорю же – чудо.

Все эти свои соображения Константин Геннадьевич изложил мне в телефонной беседе, после чего известил о принятом им решении. Он дает рекламу в третий и решающий раз, а для чистоты эксперимента уже пригласил самого настоящего художника-живописца, который воплотит на холсте его видение груды карбюраторов, жиклеров и трамблеров, воплотит столь сочно, что не заметить рекламное объявление теперь будет просто невозможно! От нас же потребуется только отсканировать полотно и перевести его в цифровой вид, снабдив адресом, телефоном и всем, чем полагается. Что ж – подобный план действий меня полностью удовлетворил, и в назначенный час я изготовился к ожиданию художника, который был столь любезен, что подписался сам доставить рукотворный шедевр к месту дальнейшей обработки.

В хорошей истории все сюжетные линии в момент катарсиса непременно сходятся в одной пространственно-временной точке. А поскольку данная история, безусловно, хороша, подобной точкой для нее стала курилка закрытого акционерного общества «Символ». И для лучшего понимания, почему это случилось именно так, а не иначе – осветим внутреннее мироустройства организации более детально.

Принцип социального неравенства, общественной стратификации и расовой сегрегации был воплощен внутри особнячка на Большой Ордынке вполне наглядно. На втором этаже, как уже подчеркивалось, располагались чертоги Верховной рекламной богини, бухгалтерия и комната топ-менеджмента. Причем в последнюю раз в неделю шудрам и неприкасаемым дозволено было явиться, не боясь быть испепеленными ярчайшим сиянием звезд, когда мы робкой стайкой поднимались туда для занятий по повышению нашего идейного и профессионального уровня. Проводил эти импровизированные семинары один из полубогов по имени Анатолий Линдин. Конечно, нельзя сказать, что тайны и секреты он поведывал какие-то уж совсем глубокие, в частности, совет «Разговаривая с людьми – улыбайся!» на открытие Америки не тянул никак, но в целом вещал Анатоль увлекательно, так, будто занимался этим как минимум с рожденья, а не только лишь от сотворения Новой Свободной России. Ну и потом, это все-таки он «топ», а не ты. С другой стороны, само собой, как тут не взмыть на вершину, когда все лидирующие автопроизводители со своей многополосной рекламой для «Формулы-1» обращаются именно наверх, к уважаемым людям, а вовсе не к стажеру, совершающему с высунутым языком челночный бег от одного лабаза с запчастями к другому. Но если бы нас, скажем, незаметно поменять местами, то… Но это бизнес, детка. Тут кто первый прислонился к несущему золотые плоды дереву – тот и молодец. Совсем как в поучительной задачке из книжки Перельмана «Занимательная арифметика» на тему «Приведи девять друзей и получи свой велосипед бесплатно». Опоздавшему – кости.

Вот кстати – да. Если поразмыслить, в чем тогдашнее время отличается от текущего, то с философской точки зрения – вот в чем. Тогда у всех участников процесса имелось еще какое-то порочное прошлое, имеется в виду – до падения Берлинской стены, какая-то мирная, созидательная профессия на руках. Ну я вот например – был бедным студентом. А вот Лариса Борисовна – до прихода на ниву трудилась учительницей начальных классов. А вот Анатолий Линдин – был более чем скромным кандидатом наук в каком-то не самом перспективном проектном институте, а оказалось – такие скрытые таланты дремали в человеке!

Вот говорят – но ведь было же и при царском режиме что-то хорошее, положительное, и если взять от него все то лучшее, то есть не то, чтоб реставрировать и вернуться, но…

Да ну! Ну ладно я – еще не успел сильно оторваться от корней. А вот Лариса Борисовна, ей куда – обратно в начальную школу, чтоб еще через десяток лет окончательно возненавидеть всю эту педагогику в окружении трех любимых кошек? А Анатолию Линдину? Назад, в пыльную лабораторию, в гнетущую атмосферу творческого бессилия, зависти и антисемитизма? Или вот, к примеру, еще один труженик из деисусного ряда. Внучатый племянник одного из деятелей Революции, который, прежде чем сгинуть в жерновах Великой чистки, успел оставить наследнику звонкую фамилию и элитную трехкомнатную квартиру на Садовом кольце, куда тот теперь водит секретарш по списку – ему куда? На партсобрание с целью разбора его морального облика? Ну уж дудки! Возврата к прошлому не будет, как и было подчеркнуто. Но мы несколько отвлеклись от топографии.

Ну а на первом этаже располагалась «людская» для лоу-, я извиняюсь, менеджмента, а также базировались прочие вспомогательные службы навроде дизайн-бюро и комнаты отдыха водителей (этаж, кстати, был несколько притоплен относительно уровня земли, то есть не сказать, чтоб прям «полуподвал», но во всяком случае первые три ступеньки после крыльца вели вниз. Но сделано это было не для того, чтоб дополнительно подчеркнуть чье-то место на земле этой грешной, а случилось само собой, с течением времени и под грузом прожитых лет). Кем были дизайнеры до широкого внедрения компьютерной техники в повседневную жизнь – это я сказать не берусь, а вот водители и раньше были водителями. С тружениками художественной части их роднило то, что и тех, и других решительно невозможно было заставить что-то делать, даже имея на руках соответствующее Указующее предписание за подписью кого-либо из небожителей второго уровня, потому как завсегда находилась тысяча гораздо более важных и неотложных дел, только дизайнеры при этом пристально таращились в свои красивые мониторы, а водилы – просто в пустоту. Но взгляды их и смысл происходящего при этом были идентичны.

Вот кстати, опять же о техническом прогрессе, который уже и тогда решительно вторгался, а теперь так и дети младшей ясельной группы увешаны разного рода «гаджетами» как новогодняя елка игрушками, причем управляются они с ними подчас гораздо лучше своих замшелых, непродвинутых предков. Но делает ли этот самый прогресс человечество счастливее? Отвечаю однозначно: решительно нет! Вот глядишь, бывало, на дизайнера либо водителя – фигура согбенная, руки трясущиеся, взгляд потухший, это у него «не грузится», то у него «зависло», на это срочно нужно «обновление и ТО», там не бьется, здесь не стыкуется, пробки, трафик, где-то наоборот стучит, но непонятно что, и так далее. Нету, одним, словом, никаких поводов для выработки гормона радости хотя бы в минимальном объеме. А переведешь взор на курьера Орлова – и сразу праздник на душе! Ни автомобиля у него нет, ни навороченного «макинтоша» последней серии, вообще ничего, один только казенный пейджер, и тот с постоянно якобы севшей батарейкой – а человек постоянно просто светится от радости, как птичка божья, что порхает с ветки на ветку, не ведая ни забот при этом, ни хлопот. И единственное, что может омрачить – это покупка кем-то из соратников новых кроссовых туфлей, но и тут можно быстро справиться с ситуацией и вернуть привычную гармонию. А если что и роднит – так это то, что и его заставить делать что-то и куда-то идти – тоже абсолютно нереально. Ну да и ладно.

Если же заглянуть в помещение для сотрудников нижнего звена, то легко было заметить, какая там шла постоянная борьба за место под солнцем и ареал питания. Выражалась она в степенях свободы, которыми оперировал тот или иной соратник. Так, свеженабранные стажеры не могли себе позволить вообще ничего, разве что робко сдать старшему по званию еженедельный письменный отчет о своих хлипких достижениях и призрачных прогнозах на будущее. Но по мере того, как дебютант продвигался по карьерной лестнице к зачислению «в штат» (пусть и без трудовой книжки, ах-ха-ха), ему начинало негласно дозволяться все больше и больше. Сперва можно было воспользоваться общественной телефонной линией, затем факсом и копировальным устройством, и даже кое-что напечатать на компьютере. Постепенно человек обретал право пользования вешалкой – это символизировало факт наличия у него столь важных дел, что для их решения требовалось длительное личное пребывание в штаб-квартире (например, все-таки поднять в бухгалтерию выписать счет, а потом с замиранием сердце осведомиться, не «упали ли деньги от моих? Ну а вдруг?»), а в момент ожидания можно было присесть на стул и даже в полукресло, пусть еще и не твой персональный, но хотя бы не топтаться в приемной. Можно было даже слегка пофлиртовать с секретаршей отдела, которая изначально тебя в упор не видела, ну, без построения далеко идущих планов, конечно, потому как те, на которых эти планы имело смысл строить – трудились этажом выше и посещали по списку известное жилье на Садовом кольце, а наша-то, ну то есть, хотя ты и сам… ну вы поняли, короче. И наконец, как верный знак скорой инициации – у человека появлялась своя персональная пепельница!

«Смешно, – поморщится здесь притязательный читатель, – Ерунда какая-то. Что, общественной не было?»

Да была, конечно. Но тут, как бы это сказать… Смысл был второй, глубинный, не в голой функциональности предмета. Дескать, я здесь не просто так, мимо пробегал, заскочил на минутку – а я тут уважаемый человек, тружусь здесь, и вообще – в авторитете! Должно же человека и что-то незримое связывать с родной Организацией, корпоративный дух там и прочий тимбилдинг. Да я уже, если хотите знать, на самом-то деле – ну и тому подобное. Строго говоря, с курением в «Символе» периодически боролись и до вступления в силу «Закона об охране здоровья граждан от негативного воздействия окружающей среды», в зависимости от текущего настроения Генеральной богини г-жи Иркутовой Е. П. то выгоняя на улицу, то всемилостивейше разрешая по причине совсем уж прохладной погоды за бортом – короче говоря, курилка была, как раз в загончике подле места для ведер, швабр, веников и прочего клинингового инвентаря.

Был у курилки и еще один сакральный смысл. Расположенная рядом дверь вела в крошечную кухоньку, на которой трудилась такая же крошечная тетушка-повар, но блюда домашней кухни она готовила полноценные как по объему, так и по вкусу. Чисто теоретически воспользоваться забесплатно услугами питательного пункта могли все, начиная уже от стажера второй статьи, и это было крайне гуманно. На практике же, однако, выходило так, что при сугубо ненормированном, рваном рабочем ритме – дождаться своей очереди за один из двух столиков выпадало крайне редко. А затем Руководством, слава ему, было издано Постановление, предписывающее все деньги за неиспользованные обеды в конце месяца выдавать на руки наличными, так что харчиться на глазах у всех сделалось и вовсе нерентабельным. Таким образом, курение окончательно обрело форму своего рода социального протеста: капитаны высшей формы разума с самого утреннего кофе чинно восседали на камбузе, неспешно обсуждая насущные проблемы геополитики и макроэкономики, а матросня урчала животами и злобно дымила поблизости, отравляя трапезничающим роскошь простого человеческого общения.

Всё, всё – линии сошлись, и звезды на небе встали как надо! И в назначенный день и час я занял позицию как раз в курилке, ибо это диктовалось неумолимыми законами геометрии. Только оттуда можно было контролировать вход в особнячок, дабы не пропустить явление художника, который, как и все творческие люди, анонсировал его достаточно туманно, в форме «Постараюсь быть где-то после обеда, но точно обещать не берусь. А может, и до…», что поименованным людям, в общем простительно. И одновременно можно было следить за одним из компьютерных гениев, которого я буквально на коленях умолил произвести все необходимые технические манипуляции, и которого прочие коллеги так и норовили поперек меня загрузить иными сверхважными задачами.

Да, солнечный апрельский день был прекрасен. И даже приступы предстартового волнения легко перекрывались радужными построениями типа «Да ведь уже завтра – свобода! Недельку-то вполне можно еще дурака повалять по такой-то погоде! Эх, еще бы денежки сразу получить – вообще бы красота. Прямо все, но это едва ли, конечно, но хоть авансовые… В магазин пойду! В книжный. Вот ей-бо, клянусь – вот сразу весь десятитомник Стругацких возьму, все десять, аккурат на этой неделе последний сказали должны выложить… И кроссовки! Еще одни, только белые… Все-таки вторая пара тапок – это уже роскошь. А ведь могу позволить! А еще было бы не худо прям сегодня вечером, если получится договориться…»

Но жизнь, как водится, внесла свои неумолимые поправки. Стоило окунуться в мысли буквально на секунду, как внимание мое привлек неясный тревожный гул, доносившийся со стороны парадного. Затянувшись, я выглянул из-за угла – и обмер, моментально уяснив, что на историческую сдачу изобразительного материала Рисовальщик прибыл в том состоянии, которое интеллигентные болельщики футбола и хоккея тактично именуют «в нелегкое говнецо». Ну, говоря по-простому – в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести с положительной динамикой. То есть, на ногах еще держался и языком ворочал, но уже с большим трудом, распространяя при этом вокруг себя чудный аромат утренней охры, в удачной колористической гамме наложившейся на вчерашний сурик. Но шедевр, по счастью, из рук не выпустил по дороге.

Ситуация потребовала решительных, незамедлительных действий – и они были предприняты. На лету похвалив себя за избранное место дислокации, я кое-как уговорил охранника пропустить мастера кисти, напирая на необходимость вдохновения, которое не всегда приходит к нам по заказу, а ведь время не ждет, и сроки сдачи новой «Формулы-1» в печать никто изменять не будет, потом транспортировал и усадил творца в кресло подальше от магистральных руководящих путей, потом понесся к дизайнеру, ворвавшись буквально за секунду до того, как его все-таки озадачили чем-то не в пример более важным, потом мы споро накидали текст, потом распечатали, потом я послал его Константину Геннадьевичу на утверждение (по факсу, само собой, электронная почта тогда еще не была изобретена), потом… короче, в итоге все случилось так, как и должно было случиться. Кроме одного.

Пепел-то я стряхивал в бумажный кулек, поскольку, будучи уже под заявлением об увольнении, утратил моральное право на собственную пепельницу. Тем более, что в ту неделю по случаю плюсовой температуры убрали и общественную. И недокуренную сигарету просто пристроил как-то аккуратно на лавочке, когда сорвался к охраннику, я ж не осознал сразу в полном объеме, в насколько праздничном виде прибудет мой деловой партнер, и какие вследствие того ожидают непредвиденные дела и хлопоты! Короче, из закутка повалил дымок. Не сильный, но повалил.

К счастью, коллеги не сплоховали и быстро ликвидировали очаг возгорания. Я даже едва успел вонзиться в их самые первые ряды и громко повозмущаться вместе со всеми хором: «Совсем охренели! Чуть не спалили весь дом! Кто курил – наверняка опять из внештатных кто-то? Курьер небось! Точно, Орлов, он один такие вонючие курит… Слушайте, надо вообще проверить, у него там табак хоть, или иные какие… растения… Надо, надо, точно говорю: ну с чего он сидит и все время улыбается, вечно всем доволен, так же не бывает. А, он на задании с утра, говорите? Да не может быть, не смешите мои завтрашние белые тапки, его последний раз на задание удалось выпихнуть в январе еще… Все-таки уехал? Ну неважно! Важно то, что родное здание наше – пожар 1812-го года выстояло, а тут – конец двадцатого века!!! На улицу их гнать, весна, провоняли тут все своим табачищем!» В общем, поговорили и забыли.

А ведь и действительно! Весна! Апрель!

Мы с художником, счастливые и довольные, вышли на Большую Ордынку, вдыхая полной грудью. После чего он тут же достал из-за пазухи литровую емкость осетинского разлива, завернутую в какой-то хрустящий целлофан, и предложил немедля обмыть наш общий успех. Я со всей почтительностью к его годам сообщил, что ему, пожалуй, хватит и того, что есть. У милиции на «Новокузнецкой» с фейс-контролем очень, очень строго… Творец, что удивительно, признал мои доводы вескими. И отдал мне емкость целиком. Дескать, ему «Костя» и так нормально заплатил, так что он мне крайне признателен за столь щедрый заказ. И, пошатнувшись и икнув, откланялся.

Целлофан, кстати, оказался оберткой для цветов. Типа букет. Ну, художник, дело такое… он так видит мир. Это мы выяснили со Стариной, когда благополучно раздавили емкость в намоленном скверике у «Новокузнецкой», увеличив таким образом намоленнность места практически вдвое. Замечу лишь, что мобильные телефоны в тот сезон уже были изобретены, но у нас их, само собой, не было. Но все равно Старина подкатил буквально через полчаса. А сейчас можно годами созваниваться, списываться, общаться через всевозможные «сети» и «мессенджеры» и так далее – и продолжать оставаться трезвыми и одинокими. Но это лирика.

Трудовую книжку мне в итоге все-таки завели. Пресловутым «задним числом», внеся одновременно и запись о приеме на службу, и об оформлении «перевода». Причем, по немыслимой милости – с сотворением максимально возможного в сложившихся обстоятельствах стажа, то есть с первого апреля, мартом датировать подотчетный документ уж никак оказалось не можно. В суете всех этих кадровых перестановок как-то выпал из внимания тот занятный факт, что День смеха выпал в тот год на субботу. А ведь это и в самом деле смешно: выписать русскому человеку путевку в трудовую жизнь – да и субботним днем. Чудится в этом что-то такое… какой-то происк, некий заговор мировой закулисы и отголоски протоколов сионских мудрецов… если, конечно, им было в тот момент дело до скромного славянского паренька, но ведь серьезные ребята и отличаются тем, что в их делах нету мелочей. Ну вот так.

Кстати, первого апреля тогда выпал снег. А еще в тот день стартовал очередной, уже четвертый по счету чемпионат России по футболу, сейчас уже как-то и не верится, что в футбол тогда в России было принято играть с апреля по начало ноября, оставляя март и декабрь лишь Господу его в лице Еврокубков, ну, лишь для тех, понятно, кто пробивался там в соответствующие стадии. А не как нынче, с зимы до зимы, да еще и с полуторамесячным перерывом на лето. Ну да, ведь Россия теперь – жаркая страна…

А еще в тот сезон стали играть по новым правилам, это чтоб три очка за победу, все ради зрелищности и атакующей модели, а еще с постоянными номерами и фамилиями на спинах, а еще чтоб туры в основном проходили по выходным дням, а не как придется, то есть опять же все в интересах драгоценного болельщика – чисто как в Европе, одним словом.

А еще…

А еще тот сезон «Спартак» начал уже последними осколками трижды чемпионского состава, постсоветский призыв 1992-го года разъехался уж почти окончательно, но начали вроде бодро, хотя надолго запала не хватило, и довольно скоро с претензиями на «золото» пришлось распрощаться, и третье место казалось полным провалом, а еще казалось… да много чего еще казалось.

Но об этом обо всем – чуть позже.