Читать книгу В поисках белого бизона (сборник) - Майн Рид - Страница 12

Прямо перед палаткой между двумя деревьями протянулись плети дикого винограда. Большие камедные деревья и ползучие растения переплелись между стволами и образовали своими темными листьями непроницаемую сетку. Цветов было так много, что они почти закрывали листья, и казалось, будто между деревьями натянут яркий ковер. Цветы поражали разнообразием расцветок: некоторые – белые, как звездочки, но в большинстве своем яркие, как алые колокольчики бигнонии. Франсуа, слушая брата, время от времени поглядывал на цветы, любуясь ими, и вдруг воскликнул:

– Посмотрите туда: колибри!

В Америке не так часто увидишь колибри, как рассказывают путешественники. Даже в Мексике, где много пород колибри, вы не каждый день встретите этих птичек. Правда, вы можете их просто не заметить, если не ищете их специально. Это такие крохотные существа и они так быстро летают, порхая с цветка на цветок и с дерева на дерево, что вы пройдете мимо, даже не обратив на них внимания, или примете их за пчел. А в Соединенных Штатах, где до сих пор известна только одна порода колибри, увидеть их – большая редкость, и это обычно вызывает всеобщий интерес. Вот почему в восклицании Франсуа звучали удивление и удовольствие.

– Где? – с живостью спросил Люсьен, вставая с места.

– Вон там, – показал Франсуа, – около бигнонии. По-моему, их там несколько.

– Осторожно, – предупредил Люсьен братьев. – Приблизимся тихонько, чтобы не спугнуть их. Хочу понаблюдать за ними. – И Люсьен стал осторожно продвигаться вперед, а Базиль и Франсуа за ним. – А, – обрадовался Люсьен, когда они подошли ближе, – теперь я вижу одну! Это рубиновая колибри. Она пьет сок бигнонии. Они любят эти цветы больше других. Смотрите, она забралась внутрь цветка. Вот она вылезла обратно! Послушайте, какой звук издают ее крылышки, – как жужжание большой пчелы, поэтому колибри часто называют жужжащими птичками. Посмотрите, как блестит ее горлышко, – как рубин!

– Вон еще другая! – сделал знак Франсуа. – Взгляните наверх! Эта не такая красивая, как первая. Она другой породы, Люс?

– Нет, – ответил Люсьен, – это самка той же породы, но ее оперение не такое яркое; обрати внимание, что грудка у нее не рубиновая.

– Больше я не вижу колибри, – сказал Франсуа после некоторого молчания.

– Наверное, их тут только две, – заметил Люсьен, – самец и самка. Сейчас период выведения птенцов. Несомненно, где-то поблизости у них гнездо.

– Давайте поймаем их, – предложил Франсуа.

– Это можно бы сделать, будь у нас сеть.

– Я могу застрелить их дробью.

– Нет-нет, – запротестовал Люсьен, – даже самая маленькая дробинка разорвет колибри на кусочки. В этих птичек иногда стреляют семенами мака или водой. Но не нужно этого делать, я хочу понаблюдать за ними, чтобы удостовериться в одном своем предположении. А вы пока поищите гнездо – у вас зоркие глаза. Оно где-то поблизости, в какой-нибудь обнаженной развилке, а не в ветвях или листьях.

Базиль и Франсуа принялись искать гнездо, а Люсьен продолжал следить за поведением крошечных пернатых созданий. Наш молодой натуралист хотел узнать, едят ли колибри насекомых или питаются только цветочным нектаром, – по этому вопросу между орнитологами шел спор. Пока Люсьен стоял и смотрел на птичек, прилетел, жужжа, большой шмель и уселся на цветок. Едва его ножки коснулись ярких лепестков, как самец колибри напал на него, словно маленькая фурия. Враги вместе вылетели из цветка, продолжая на лету свою борьбу. После короткого состязания шмель пустился наутек и удалился с сердитым жужжанием, которое, конечно, происходило оттого, что, улетая, он быстрее, чем обычно, работал крылышками.

Крик Франсуа возвестил, что гнездо обнаружено. Оно помещалось в развилке низкой ветки, и яиц в нем еще не было, иначе обе птички не летали бы вдали от него. Братья внимательно осмотрели гнездо, но не тронули его. Оно было свито из тонких нитей испанского мха, которыми и прикреплялось к ветке, внутри его выстилал шелковистый пух анемона. Гнездо представляло собой полушарие в один дюйм диаметром, открытое сверху, и было такое маленькое, что обычный человек, а не зоркий Франсуа – опытный птицелов и открыватель гнезд, – принял бы его просто за выпуклость на коре дерева.

Все трое вернулись, чтобы продолжать наблюдение за птичками, которые, не заметив, что возле их гнезда побывали люди, по-прежнему порхали среди цветов. Мальчики подкрались как можно ближе, прячась за ползучими растениями. Люсьен был впереди всех, его лицо находилось в нескольких футах от крохотных созданий, и он мог следить за каждым их движением. Вскоре он был вознагражден зрелищем, разрешившим вопрос, который его интересовал. Внимание Люсьена привлек рой синекрылых мушек. Они порхали среди цветов, то садясь отдохнуть, то перелетая с одного цветка на другой. Юный натуралист видел, что птички несколько раз бросались на мух с открытым клювом и хватали их. Итак, все ясно: колибри питаются насекомыми. Через некоторое время самка колибри улетела к своему гнезду, оставив самца одного.

Мальчики удовлетворили свое любопытство и хотели уже вернуться к палатке, когда Люсьен вдруг сделал им знак замолчать. Франсуа первым понял, чем вызвано такое поведение брата, а потом и Базиль. Какое мерзкое существо они увидели! Притаившись в листве, то двигаясь боком, то делая короткие прыжки и прячась, ползло отвратительное на вид насекомое примерно такого же размера, как колибри. Тело его состояло из двух сочлененных в середине частей и было покрыто красновато-коричневой шерстью вроде волос, которые торчали вертикально, как щетина; волосатыми были и все десять длинных кривых лапок. Спереди у существа имелись двое щупалец, загнутых, как клешни, а сзади – два длинных рога, и, если бы не поблескивающие глазки, трудно было бы различить, где голова, а где хвост. Безобразное тело цвета ржавчины, волосатые лапки – все это придавало насекомому поразительно зловещий вид, каким обычно отличаются представители рода пауков.

– Прыгающий тарантул! – шепнул Люсьен братьям. – Смотрите, он охотится на колибри.

Очевидный факт: шаг за шагом, прыжок за прыжком паук приближался к цветам, где находилась птичка. Тарантул жадно следил за ней и всякий раз, когда она взлетала, отрываясь от цветка, прятался в листве. Когда же птичка садилась и была поглощена едой, притаившийся паук старался сократить расстояние между собой и жертвой быстрой перебежкой или прыжком, а затем снова нырял в листву в ожидании следующего удобного случая. Так как самец колибри часто порхал вокруг цветов, тарантулу приходилось все время менять направление движения. И вот после одного из коротких взлетов птичка наконец устроилась над цветком бигнонии прямо перед тем местом, где спрятался хищник. Она не влезла в чашечку цветка, а оставалась над ней, балансируя на своих трепещущих крылышках, в то время как ее длинный цепкий язычок высасывал нектар. Птичка не пробыла в таком положении и нескольких секунд, как тарантул прыгнул вперед и схватил ее своими щупальцами. Бедняжка отчаянно чирикнула, как раненый сверчок, и заметалась. Ее крылышки были пока свободны, и мальчики ожидали, что она унесет паука, который обхватил ее тельце. Однако вышло по-другому. После того как колибри отлетел на несколько футов от цветка, стало видно, что его полету что-то мешает: птичка еще держалась в воздухе, кидаясь во все стороны, но улететь не могла. Внимательно приглядевшись, мальчики заметили, что между ней и деревьями тянется тонкая, будто шелковая ниточка, – это была паутина, и она-то и не позволяла жертве унести тарантула в воздух. Крылышки колибри скоро перестали двигаться, и оба существа – и птичка и паук – повисли на конце паутинки и висели в воздухе несколько мгновений. Мальчики видели, что птичка мертва и тарантул впился своими челюстями в ее сверкающее горлышко.

Франсуа хотел броситься и уничтожить убийцу, но Люсьен, который был слишком рьяным натуралистом, чтобы позволить кому-нибудь прервать свои наблюдения, удержал нетерпеливого брата, и все трое продолжали стоять неподвижно. Тарантул начал раскачиваться на своей паутине – он хотел утащить добычу в ветви дерева, где у него было гнездо. Мальчики взглянули наверх. Там, в тенистом уголке между большой лианой и стволом камедного дерева, они заметили паутину, туда-то и полз паук со своей добычей.

Неотрывно следя за тарантулом, юные путешественники вдруг увидели нечто блестящее, передвигавшееся по неровной коре лианы. Поскольку растение имело почти фут в диаметре и красно-коричневый цвет, ползущее существо, отливавшее яркими красками, резко выделялось на темном фоне. Это была ящерица, и весьма красивая, ее окраска вызывала восхищение. Вся спина ее, золотисто-зеленая, сверкала, как изумруд, зеленовато-белого брюшка, правда, не было заметно, так как животное лежало на лиане, – но виднелась часть туловища выразительного зеленого цвета. Бросалось в глаза и раздувшееся ярко-красное горло ящерицы: при свете солнца оно казалось разрисованным киноварью. Глаза ее сверкали огнем, и их радужная оболочка напоминала полированное золото, в середине которого блестели, как бриллиантики, маленькие зрачки. Передние лапки были такого же цвета, как туловище, на концах пальцев – плоские расширения. Строение лапок и раздутое горло указывали на род, к которому принадлежало данное животное, – аноли из семейства игуан, единственная разновидность аноли, обитающая на территории Соединенных Штатов Америки. Все эти сведения Люсьен сообщил братьям шепотом, пока они рассматривали животное, притаившееся на лиане. Базиль и Франсуа и раньше видели аноли и знали, что это зеленая ящерица, или хамелеон, как ее иногда называют. Животное имело не более шести дюймов в длину, и по крайней мере две трети длины занимали большая голова и тонкий, как кнут, хвост.

Ящерица двигалась вверх по лиане, извивавшейся между деревьями, и не видела мальчиков или же не обращала внимания на их присутствие, – это храброе животное не боится человека. Казалось, что аноли не видит тарантула, но, продвигаясь вверх, ящерица вдруг заметила, как паук карабкается по своей шелковой лестнице. Остановившись, аноли припал к лиане. Цвет его внезапно изменился: красное горло стало белым, затем пепельно-бледным, а ярко-зеленое тело постепенно сделалось темно-коричневым, напоминающим ржавчину. Таким образом, различить животное на коре лианы теперь было трудно, и, если бы взгляд наблюдателей не был прикован к ящерице, они решили бы, что она совсем исчезла.

После того как аноли пробыл несколько секунд в неподвижности, у него, казалось, созрел план атаки. Было ясно, что он собирается напасть на паука, который, так же как мухи и другие насекомые, является его обычной пищей. Он перебрался на противоположную сторону лианы и продолжал двигаться вверх, подбираясь к гнезду тарантула. Одним рывком аноли достиг своей цели, хотя все время полз вверх лапками: плоские расширения на концах пальцев помогают ящерицам из рода аноли двигаться вверх по отвесным стенам, оконным стеклам и даже по гладкому потолку. Несколько мгновений аноли лежал тихо, притаившись в ожидании, когда паук приблизится, а тот, занятый своим делом, и не предполагал, что рядом находится в засаде враг. Тарантул, несомненно, предвкушал удовольствие напиться крови птички, которую тащил в свое темное шелковое жилище. Но ему не суждено было добраться туда. Когда тарантул был уже в нескольких дюймах от входа, аноли выскочил из-за ветки, схватил паука своими широкими челюстями, и все трое – ящерица, паук и колибри – упали на землю. При падении тарантул выронил колибри. Между ящерицей и тарантулом произошла в траве короткая борьба. Тарантул сражался яростно, но не мог сравниться с противником, который вскоре откусил ему конечности, и от паука осталось только беспомощное недвижимое туловище. Потом аноли схватил жертву за голову, вонзил в нее острые зубы и прикончил тарантула. Замечательнее всего было то, что, когда аноли прыгнул на свою добычу, его яркие краски вернулись подобно вспышке молнии: спина снова стала зеленой, а горло – красным, пожалуй, даже еще более ярким, чем прежде. Теперь он тащил паука по траве, явно пробираясь к находившейся поблизости груде гнилых деревьев, наполовину скрытых ползучими растениями и вереском, – очевидно, там был его дом.

На этот раз Франсуа не пытался вмешиваться в процесс, потому что рассматривал смерть тарантула как справедливую кару. Кроме того, аноли ни у кого не вызывал раздражения, потому что эти красивые ловкие ящерицы не причиняют вреда человеку. Франсуа и его братья часто наблюдали, как маленькое существо аноли прыгает среди листвы и кормится мухами и другими насекомыми, но никогда раньше не видели это пресмыкающееся в такой ярости. Мальчики одобряли аноли за то, что он убил страшного тарантула, и не стали мешать ему уносить добычу. Однако препятствие возникло с другой стороны.

Франсуа, зоркие глаза которого видели все окружающее, вдруг воскликнул:

– Смотрите, смотрите, ящерица-скорпион!

Базиль и Люсьен взглянули туда, куда показывал Франсуа, – на ствол дерева, мимо которого сейчас полз хамелеон. В двадцати футах от земли в стволе было темное круглое отверстие – очевидно, бывшее гнездо красногрудого дятла. Однако птицы, свившие это гнездо, покинули его, и теперь его занимало существо совсем другого рода – ящерица-скорпион, чья красная голова и коричневая шея торчали в этот момент из дупла.

Каждый, кто путешествовал по бескрайним лесам Америки, знаком с подобной картиной: это пресмыкающееся часто можно увидеть в таком положении, и зрелище, надо сказать, неприятное. Ящерица-скорпион с красной головой и оливково-коричневым телом сама по себе некрасива, а когда она вот так выглядывает из своей мрачной норы в стволе дерева, поводя из стороны в сторону острой мордочкой, на которой поблескивают злые глазки, трудно представить себе более отвратительное существо. Двигающаяся голова ящерицы-скорпиона и привлекла внимание Франсуа. Голова поворачивалась то вправо, то влево, когда пресмыкающееся высовывалось из дупла и глядело вниз. Животное смотрело на землю под деревом и явно собиралось спуститься: видимо, шуршание аноли по сухим листьям привлекло внимание скорпиона.

В одну секунду ящерица-скорпион появилась на дереве и прижалась к коре. Задержавшись на миг, она пулей промчалась по стволу вниз и прыгнула на аноли. Хамелеон, так неожиданно атакованный, выронил паука и сначала хотел отступить. Если бы он это сделал, ящерица-скорпион не последовала бы за ним, так как единственной ее целью было отнять добычу. Аноли, однако, как мужественное животное, видя, что противник немногим крупнее его самого, вдруг повернулся и приготовился к сражению. Горло аноли раздулось до предела и стало еще ярче. Оба находились теперь друг перед другом в угрожающих позах на расстоянии двенадцати дюймов. Глаза противников сверкали, раздвоенные языки высунулись и блестели на солнце, а головы то поднимались, то опускались, как у боксеров, вышедших на ринг. Вот они кинулись друг на друга, разинув пасти, и стали кататься по земле, взмахивая хвостами, затем снова разошлись и приняли прежнюю вызывающую позу. Так они сходились и расходились несколько раз, и ни один из них, казалось, не мог одолеть другого.

Уязвимым местом зеленой ящерицы аноли является ее хвост. Это такая чувствительная часть тела, что даже при слабом ударе маленького прутика хвост отделяется от туловища. Ящерица-скорпион, казалось, знала об этом, так как несколько раз пыталась обойти своего противника сзади, или, как говорится у военных, зайти ему в тыл, и явно стремилась атаковать его с хвоста. Аноли в свою очередь прилагал все усилия, чтобы не быть обойденным с фланга. Как ни старалась ящерица-скорпион, противник каждый раз встречал ее своей алой грудью. Поединок длился несколько минут. Маленькие существа проявляли такую ярость, будто бились два крокодила. Наконец аноли начал сдавать. Горло его побледнело, зеленый цвет поблек, и стало ясно, что силы покидают его. Тогда ящерица-скорпион сделала прыжок и перевернула противника на спину. Прежде чем аноли успел вскочить, враг схватил его хвост и откусил у самого туловища. Бедняга, чувствуя, что потерял больше половины своего тела, пустился наутек и спрятался в валежнике.

Оказалось, аноли посчастливилось, что он убежал, хоть и изуродованный, да и для ящерицы-скорпиона лучше было бы оставаться в своей норе. Сражаясь, они отдалились от того места, где началась их битва, и оказались под раскидистой шелковицей. Тут внимание мальчиков привлекло какое-то движение в листве дерева. В следующее мгновение там мелькнуло что-то красное – и с дерева свесился предмет в фут длиной и в трость толщиной. Блестящая чешуя и то, что предмет извивался, не оставляли сомнений: это змея. Она стала медленно опускаться, и скоро из листвы уже показалась значительная часть ее тела – остальная была скрыта густой листвой, а хвостом змея, несомненно, обвилась вокруг ветки. Видимая часть змеи была кроваво-красного цвета, а ее живот – намного бледнее.

– Смотрите, – тихо сказал Франсуа, – какая она красная! Я никогда еще не видел таких змей.

– Я тоже, – отозвался Базиль.

– И я не видел, – признался Люсьен, – но читал их описания, я убежден, что это красная змея Скалистых гор.

– Ого! – воскликнул Базиль. – Я слышал рассказы охотников о ней!

– Да, – добавил Люсьен, – это редкая порода, и встречается она только на Дальнем Западе. Смотрите, скорпион хочет удрать! И аноли тоже убегает. Без хвоста!

Ящерица-скорпион увидела длинное красное тело змеи, висящее над ней, и побежала, стараясь спрятаться в траве. Вместо того чтобы броситься к какому-нибудь дереву, где ее могло бы спасти то, что она проворнее змеи, испуганная ящерица растерялась и выскочила на открытое место. Змея спустилась с шелковицы и поползла за своей жертвой, высоко подняв голову и открыв пасть. Через одну-две секунды она догнала ящерицу.

Люсьен был в восторге от только что полученного интересного урока естествознания и опять удержал Франсуа, желавшего выбежать вперед. Спрятавшись за кустами и листьями, мальчики придвинулись ближе, чтобы лучше рассмотреть движение змеи. Змея, убив ящерицу-скорпиона, осталась на земле и, вытянувшись на траве, начала пожирать добычу. Змеи не пережевывают пищу – их зубы не приспособлены для этого, змеи могут только хватать жертву зубами и убивать. Красная змея не ядовита, поэтому у нее нет таких длинных зубов, как у ядовитых особей. Вместо них у нее имеется двойной ряд острых зубов. Она очень проворна и обладает достаточной силой, чтобы сжимать противника своими кольцами, чего не может делать почти ни одна ядовитая змея. Как и все другие, красная змея глотает добычу в том виде, в каком убивает, – целиком. Так вела себя и эта змея. Поместив ящерицу прямо перед собой, она разинула пасть во всю ширину, взяла в рот голову жертвы и начала постепенно заглатывать ее. Это была любопытная картина, и мальчики с интересом наблюдали за ней.

В это время и другие глаза следили за пресмыкающимся. Его яркое кроваво-красное тело, лежавшее на траве, привлекло внимание врага, темная тень которого скользила сейчас по земле. Подняв глаза, мальчики увидели птицу, кружившую в воздухе. По ее снежно-белой голове и груди, широко раскинутым заостренным крыльям и, самое главное, по длинному раздвоенному хвосту они с первого же взгляда определили, чтó это за птица. То был вилохвостый коршун. Он кружил, или, вернее, летел по спирали, постепенно снижаясь и сужая круг. Центром этого круга являлось то место, где лежала змея. Как красиво парила эта птица в воздухе! Ее полет был идеалом непринужденности и грации – в этом отношении ни одна птица не может сравниться с коршуном. Ни один взмах его больших остроконечных крыльев не выдавал того, что ему необходима их помощь: он будто бы гордился тем, что способен держаться в воздухе и без них. К тому же движение крыльев, если бы он взмахивал ими, обратило бы на себя внимание намеченной жертвы и она почувствовала бы опасность. Коршун казался совсем белым, когда поворачивался к зрителям грудью, а когда наклонялся при повороте, на солнце сверкали его черная спина и пурпурные крылья. Это было замечательное зрелище, и юные охотники стояли в немом восхищении.

Базиль и Франсуа удивились, что коршун не бросился сразу на змею, хотя его полет явно был направлен в ее сторону. Юные охотники привыкли к тому, что именно так поступали другие хищные пернатые: краснохвостый ястреб, сапсан и скопа, – которые всегда кидаются на свою добычу прямо с высоты нескольких сотен футов. Люсьен, однако, знал, что подобный маневр могут совершать лишь те хищные птицы, у которых хвост сплошной, а не раздвоенный, такие как белоголовый орлан и только что упомянутые. Их широкие хвосты сразу пресекают движение вниз, так что разбиться о землю невозможно, но коршуны не обладают подобным качеством. Ястребы летают очень быстро и в состоянии совершать большие перелеты, однако они не в силах долго оставаться в воздухе. Они скоро устают и должны время от времени отдыхать, садясь на какое-нибудь дерево. Ястребы часто выбирают засохшие деревья на открытых местах, чтобы листья не мешали им осматривать окрестности и выслеживать добычу. Но даже этого им недостаточно, и, чтобы лучше обнаружить ее, им приходится подниматься в воздух. Коршуны же всегда или почти всегда находятся в воздухе. Они фактически живут в небесах: даже пищу они поедают на лету, держа ее в когтях. Таким образом, они имеют гораздо больше шансов увидеть свою добычу, чем их собратья из породы ястребов. Если бы коршуны могли кидаться на жертву с высоты, у них было бы неоспоримое преимущество перед ястребами, в отсутствии же этой способности Люсьен усматривал справедливый закон природы, которая уравняла преимущества этих видов птиц. Такие мысли промелькнули в голове юного натуралиста за те несколько секунд, которые прошли с момента, когда мальчики впервые заметили парящего в воздухе коршуна, и до того, как он пролетел над самыми кустами – так низко, что легко было различить красную радужную оболочку его блестящих глаз.

Только сейчас змея увидела коршуна, потому что до сих пор она была слишком занята добычей, которую наконец-то проглотила. Тень больших крыльев упала на освещенную солнцем траву прямо перед глазами змеи. Она взглянула наверх, на своего страшного врага, и все ее длинное тело содрогнулось, красный цвет вдруг поблек. Змея спрятала голову в траву, стараясь укрыться, но было поздно. Коршун снизился плавно и бесшумно, выпустив когти, и на мгновение замер в воздухе прямо над змеей. Когда он снова взмыл вверх, жертва уже извивалась в его когтях. Несколько взмахов сильных крыльев подняли коршуна над самыми высокими деревьями, но заметно было, что лететь ему тяжело. Он взмыл еще выше, и взмахи его крыльев сделались более частыми и неровными: очевидно, что-то затрудняло его полет. Змея больше не висела в когтях коршуна – она обвилась вокруг его тела. Ее блестящие кольца, наполовину скрытые в белом оперении птицы, выделялись, как красные ленты. Вдруг коршун беспорядочно замахал крыльями, затем одно его крыло исчезло из виду, и, несмотря на судорожные взмахи другого крыла, оба они – птица и змея – тяжело упали на землю близко от того места, где поднялись. Они не убились, даже не ушиблись, так как, едва коснувшись земли, начали яростную борьбу. Птица стремилась высвободиться из обвивавших ее колец, а змея старалась удержать ее. Змея словно знала, что в этом ее единственная надежда на спасение: если бы она отпустила коршуна и попыталась уползти, тот опять схватил бы ее. Лишь потому, что змея засунула голову в траву, коршуну не удалось впиться ей в шею и прикончить сразу – в результате теперь коршун находился в незавидном положении и наверняка рад был бы свести поединок «вничью», потому что в создавшейся ситуации змея имела бесспорное преимущество.

Борьба обещала быть долгой. Змея изо всех сил извивалась на земле, а птица все билась одним крылом, еще свободным, и в положении сражающихся не намечалось никаких изменений: через каждые две-три минуты они останавливались, чтобы передохнуть. Как же суждено было окончиться этому поединку? Коршун не мог убить змею, потому что у него не получалось достать до нее ни клювом, ни когтями. Свою первоначальную хватку он утратил при падении и теперь был не в состоянии возобновить ее, так как змея очень плотно обвилась вокруг его тела. Но и змея тоже не могла умертвить коршуна: хотя она и обладала способностью сжать птицу своими кольцами, сил у нее хватало лишь на то, чтобы удержать врага, но не задушить его. В этот момент оба противника хотели бы находиться как можно дальше друг от друга, но коршун не в силах был вырваться из змеиных колец, а змея под страхом смерти не решалась выпустить его.

Наши любители приключений, с интересом наблюдавшие за сражением, строили следующие предположения. Исход борьбы может предопределить третья сила, но какая? Борьба закончится, если кто-нибудь из двоих – коршун или змея – умрет с голоду. На это надеяться и вовсе не приходилось: мальчики знали, что коршун проживет без еды несколько дней, а змея – и подавно. Пресмыкающееся продержится без пищи в десять раз дольше, чем птица, тем более что змея совсем недавно сытно пообедала скорпионом, который и теперь еще находился не переваренным в ее желудке. Коршун же, очевидно, давно ничего не ел и был очень голоден, если решил напасть на кроваво-красную змею в четыре фута длиной, тогда как обычной его пищей являются саранча, аноли и маленькие зеленые змейки. Следовательно, со всех точек зрения, у змеи были явные преимущества перед птицей; да, змея наверняка окажется победительницей. К такому заключению пришли юные охотники, понаблюдав борьбу, и хотели уже выйти из кустов и отправиться по своим делам, когда новые действия сражающихся заставили мальчиков притаиться.

Коршуну удалось-таки приблизить свою голову к голове змеи, и он ударял по ней открытым клювом, стараясь схватить тварь за челюсти. При этом коршун лежал на спине – в наиболее выгодной для себя позиции. Змея изо всех сил старалась укусить врага и время от времени открывала пасть, обнажая двойной ряд острых конусообразных зубов. В один из таких моментов коршун нанес ей сильный удар и захватил в клюв ее нижнюю челюсть. Змея сейчас же закрыла пасть, но острые змеиные зубы не могли повредить твердый клюв, и птица не обращала на это никакого внимания, продолжая крепко держать змею своим мощным клювом. Теперь все преимущества были на стороне коршуна, и он не собирался медлить, желая сразу использовать свое превосходство. Быстро перевернувшись при помощи крыла, он впился в землю когтями одной лапы и стал подтягивать голову змеи поближе к себе, пока она наконец не оказалась в пределах досягаемости другой его лапы. Затем одним яростным ударом коршун захватил горло врага когтями и стал сжимать его, точно тисками. Это положило конец борьбе. Красные кольца змеи ослабели и соскользнули с тела птицы. Змея еще слегка шевелилась, но это были уже предсмертные судороги. Через несколько мгновений тело ее, вытянувшись на траве, лежало без движения. Коршун вырвал клюв из челюстей пресмыкающегося, поднял голову, расправил крылья, чтобы удостовериться, что свободен, и с победным криком взмыл в воздух, а за ним потянулось, точно шлейф, длинное тело змеи-трофея.

В ту же минуту другой крик достиг ушей охотников. Вроде бы, это было эхо крика коршуна, но почему-то прозвучало оно дико и громко. Все устремили глаза туда, откуда донесся звук. Мальчики слышали подобный крик и раньше и поняли, что кричит белоголовый орлан. Сразу же юные путешественники увидели его. Он парил высоко в небе, распустив большой хвост и раскинув широкие – семи футов в размахе – крылья. Орлан летел по прямой, направляясь к коршуну и явно желая отнять него только что завоеванную добычу. Коршун услыхал крик, прозвучавший как эхо его собственного, и, понимая его значение, напряг всю силу крыльев, чтобы подняться повыше в воздух. Он, казалось, твердо решил не отдавать трофей, который достался ему с таким трудом, или по крайней мере не уступать его без боя.

Коршунам иногда удается улететь от некоторых видов орлов, так как эти царственные птицы отличаются друг от друга по быстроте полета, как собаки от лошадей – по быстроте бега. Коршун, очевидно, рассчитывал на мощь своих крыльев или на то, что его соперник по каким-то причинам – избыточный вес, неопытность или, наоборот, старость – не обладает необходимыми для полета силами. Во всяком случае коршун решил заставить орлана погоняться за собой, предполагая, что, если тот настигнет его, он уступит врагу добычу, как часто делает сородич коршуна – скопа. Поэтому коршун стал набирать высоту, делая круги по пятьдесят футов в диаметре, но расчет его оказался неверным: орлан не был ни слишком стар, ни молод, ни медлителен, а находился в самой лучшей форме. Юные охотники, наблюдая за его полетом, убедились в этом: никогда еще им не доводилось видеть такого замечательного представителя орлиной породы. У орлана было пышное оперение, голова и кончик хвоста – белые как снег, широкие крылья четкого рисунка. Птица была очень большая: явно самка, а не самец. Как ни странно, природа изменила себе в отношении орланов: самки их всегда быстрее в полете, крупнее, сильнее и свирепее, чем самцы…

Коршун устремился выше, изо всех сил напрягая свои остроконечные крылья, – вверх по спирали, как бы ввинчиваясь в воздух. За ним последовал и орлан, тоже по спирали, но более широкими концентрическими кругами, охватывающими орбиту полета коршуна. Вот их орбиты пересеклись, теперь они кружили параллельно. Коршун взлетел еще выше. Преследующий его орлан тоже взмыл вверх. Они стремительно приближались друг к другу. Круги их становились все ýже, но, может быть, это только казалось, ведь птицы поднялись очень высоко? Вот коршун превратился в неподвижную точку, а потом пропал из виду. Орлана еще удавалось различить, как сверкающее маленькое пятнышко или кусочек белого облака на голубом небе, – возможно, это был кончик его хвоста. Наконец и он исчез – коршун и орлан словно растаяли в воздухе.

Чу! С-с-ш! Вы слышали этот звук, точно свист ракеты? Посмотрите, что-то упало на верхушку дерева и сломало несколько веток. Да это коршун! Он мертвый, из него сочится кровь. Чу, опять! Ф-ш-ш-ш! Это орлан. Видите, у него в когтях змея! Орлан камнем ринулся вниз. Полет его был так стремителен, что за ним нельзя было проследить взглядом. В двухстах-трехстах ярдах от земли он расправил крылья и распустил, как веер, хвост, что сразу затормозило его движение. Затем несколькими размеренными взмахами крыльев он медленно поднялся над деревьями и уселся на верхушку засохшей магнолии.

Базиль схватил ружье, чтобы выстрелить. Ему негде было спрятаться, так как дерево, на которое опустился орлан, стояло на голом месте. Юный охотник знал по опыту, что приблизиться к птице верхом на лошади – его единственный шанс, поэтому он выдернул колышек, к которому был привязан Черный Ястреб, и, вскочив в седло, поскакал меж кустов. Не прошло и нескольких минут, как послышался выстрел, и орлан свалился с дерева. Это было последним звеном в цепи разрушений.

Базиль возвратился, неся большую птицу. Люсьен оказался прав – это была самка, причем очень крупная, более двенадцати фунтов весом, а размах ее крыльев равнялся семи футам. Обычно вес птиц этой породы редко превышает восемь фунтов и сами они бывают небольшими.

– Как цепь разрушений! – воскликнул Люсьен. – Одно существо служит добычей для другого.

– Да, – сказал Франсуа. – И вот что интересно: это началось с птицы и закончилось птицей. Посмотрите на них обеих! – Он указал на крошку-колибри и на огромного орлана, которые лежали в траве рядом и представляли собой резкий контраст по величине и внешнему виду.

– Ты забываешь, Франсуа, – заметил Люсьен, – что в этой цепи были еще два звена или даже больше.

– Какие же это другие звенья? – спросил Франсуа.

– Колибри подверглась нападению в то время, когда она сама являлась разрушителем, – она убивала синекрылую мушку.

– Да, тут, конечно, другое звено. Но кто убил орлана?

– Базиль. Именно он является последним звеном в цепи разрушений. И, может быть, самым преступным, – добавил Люсьен, – потому что ему это было меньше всего необходимо. Остальные существа руководствовались лишь инстинктом к добыванию пищи, тогда как целью Базиля было стремление к бессмысленному разрушению…

– Я не согласен с тобой, Люс! – прервал Базиль брата. – Дело совсем не в этом. Я застрелил орлана за то, что он убил коршуна и отнял у него добычу, вместо того чтобы потрудиться самому добыть себе пищу. Вот почему я добавил это звено к твоей цепи.

– С этой точки зрения тебя, пожалуй, можно извинить, – улыбнулся Люсьен. – Хотя я не понимаю, почему орлан больше виноват, чем коршун: орлан, как и коршун, погубил только одну жизнь.

Базиль, казалось, был немного рассержен тем, что его обвинили в бессмысленной жестокости.

– Но, – возразил он, – помимо того, что орлан лишил жизни свою жертву, он обокрал ее. Он совершил грабеж и убийство, а коршун виновен только в убийстве.

– Ха-ха-ха! – рассмеялись Люсьен и Франсуа. – Вот так рассуждение!

– Люс, – поинтересовался Франсуа, – а что ты имел в виду, когда говорил, что в этой цепи, возможно, еще много звеньев?

– Ну, вероятно, синекрылая мушка сама питалась какими-нибудь другими еще более мелкими существами, а те, в свою очередь, – мельчайшими, которые, хоть и невидимы простым глазом, все же являются живыми организмами. Кто знает, зачем природа создала эти существа? Чтобы они служили пищей друг другу? Вот вопрос, на который трудно найти удовлетворительный ответ.

– Как знать, Люс, – сказал Франсуа. – Как знать… Вдруг есть еще одно звено по другую сторону этой цепи? Базиль, что скажешь? Может, мы еще встретимся с медведями гризли? – И Франсуа захохотал.

– Если это произойдет, – парировал Базиль, – скорее всего именно ты явишься последним звеном.

– Не говори так, – одернул его Люсьен. – Я надеюсь, что в нашем путешествии мы не встретим ни гризли, ни индейцев.

– А я жажду сразиться с гризли! Что касается индейцев, я ни капельки их не боюсь, пока у меня есть вот это. – С этими словами Базиль достал из-за пазухи кожаный мешочек, подержал его с минуту в руках и спрятал обратно.

– Базиль, – оживился Франсуа, – а что это такое? Ну, пожалуйста, расскажи нам об этом мешочке! Как он спасет нас от индейцев? Мне очень хочется узнать, расскажи…

– Не сейчас, Франсуа, – снисходительным тоном старшего ответил Базиль. – Не теперь. Надо приготовить ужин и ложиться спать. Мы потеряли полдня, просушивая вещи, поэтому должны наверстать время, встав пораньше утром. А затем – в прерии!

– А затем – в прерии! – повторил Франсуа. – Да здравствуют прерии, мустанги, олени, антилопы и бизоны!